Санктум. Бонус №2. Больше собственной жизни (Часть 4)
Потрясающий эпиграф к главе от tess79

Да, боль со мной, она жива,
Она сжигает, как и прежде,
Но, уступить свои права
Она стремится уж НАДЕЖДЕ.
И теплый свет ее лучей
Незримо, мощно согревает.
И сердце, мертвого мертвей,
В холодном теле ОЖИВАЕТ...

Белла спала, утомленная после тяжелого испытания. По крайней мере, я убедился, что она жива и в относительном порядке, когда медсестра зашла в ее палату взглянуть на нее. Она отметила румянец, играющий на щеках девушки, и поправила одеяло, прежде чем уйти, забрав с собой поднос с остатками ужина. В мыслях медсестры не было чрезмерного беспокойства о здоровье Беллы, лишь сочувствие к тому, через что девушке пришлось пройти, и восхищение от того, что она спаслась.

Мне пришлось изрядно помучиться ожиданием, прежде чем я смог сделать то, что хотел. Так как никто в больнице даже не думал о Белле, я дождался ночи, чтобы забраться в палату и лично просмотреть карту девушки. Я должен был убедиться своими глазами, что ничем не навредил ей.

Было прохладно, работал кондиционер. Но даже это не могло выветрить сладкий аромат Беллы, который я вдыхал с огромным обожанием, потому что бегущая в ее венах кровь означала, что она жива. Теперь, после того, что между нами случилось в пещере, я больше не испытывал таких мук жажды, как прежде. Бороться с этой стороной моей натуры стало значительно легче – до такой степени, что боль в горле казалась не пыткой, а почти наслаждением. Я с удивлением отметил в себе эту перемену.

Более того, ее запах, ее близость вызвали страстное желание прикоснуться к ней снова, почувствовать ее гладкую и горячую кожу под своими пальцами… взять ее за руку и немного подержать… Увидеть близко ее красивые шоколадные глаза, понимающие и заинтересованные… Другая жажда росла во мне с непреодолимой силой: я хотел быть с Беллой гораздо сильнее, чем готов был себе в этом признаться.

Это звучало неправильно. Я не должен был думать так. Я не мог хотеть быть с Беллой. Но я хотел бы иметь право быть с ней. И невозможность этого причиняла теперь гораздо больше боли, чем раньше. Потому что теперь я знал, что способен на это. Потому что теперь я знал, что тоже нравлюсь ей…

В палате спали еще три человека. И это был огромный риск для меня, вот так забираться сюда. Но все же я, вопреки благоразумию, прошел вперед, оставив окно приоткрытым, чтобы быстро улизнуть в случае опасности, тихо взял карту девушки и открыл ее.

Мне пришлось опуститься на стул, когда я прочитал результаты и увидел снимки. Мне стало плохо. Я смотрел на заключение врача и не мог поверить своим глазам. Трещина в правом ребре… Трещина в бедренной кости… Наложена шина… Ужас, сковавший мое тело, был настолько чудовищным, что от потрясения некоторое время я не мог даже пошевелиться.

Два перелома без смещения, и это Белла не упала и не сломала себе что-то сама. Это сделал с ней я, собственными ненавистными руками. Первое – когда поймал ее падающую в бурлящий поток. Как это Белла не сказала мне о боли в ребре? Она должна была почувствовать, что я не просто поставил ей синяк, что это было кое-что другое! Она молча терпела мучение, ни разу даже не поморщившись, хотя ей определенно было больно! Что это? Чрезмерная храбрость? Или нелогичная скромность? Я пришел к выводу, что первое – в конце концов, она часто получала травмы, и была натренирована терпеть.

И второе – когда во время занятия любовью я сдавил ее хрупкую ногу своими пальцами. Как она смогла после этого стоять на ногах и снова промолчать о боли? И, главное, зачем? Я вспомнил, как она прихрамывала на обе ноги, но не мог найти причину, по которой Белла скрыла от меня две такие существенные травмы, нанесенные моими руками. Она не могла их не почувствовать!

Я сморщился, ненавидя себя так сильно, что почти готов был попробовать убить себя. Если бы я только мог… Если тогда Белла была бы в безопасности…

В ярости я захлопнул карту и убрал ее на место. Я не хотел больше ни минуты смотреть на подтверждение своей бесчеловечности. Сгорая от стыда и муки, что все-таки оказался тем чудовищем, которым себя всегда считал, я опустил голову в ладони, почти вырывая собственные волосы. Мне было не место рядом с Беллой, ни все эти четырнадцать лет, ни сейчас, ни в будущем. Как я мог позволить себе эту кошмарную слабость в пещере и поддаться искушению? Я никогда, никогда не перестану ненавидеть себя за это.

Крыша больницы больше не была бы для меня спасением. Я все еще мог слышать мысли дежурной медсестры. Если бы она подумала о Белле и ее переломах, это погрузило бы меня в еще большую депрессию. Я должен был уйти отсюда, несмотря на то, как больно мне было покидать Беллу даже на несколько минут. Но я не чувствовал, что заслужил право сейчас находиться рядом. Тем более в ангеле-хранителе она в ближайшее время не нуждалась.

Я провел одну из самых трудных ночей в своей жизни, собирая вещи в свою небольшую сумку для путешествий. Белла наверняка предпочтет больницу Сиэтла этой маленькой клинике на островке, где подавляющее большинство специалистов даже не могут связно объясняться на английском языке.

Я оказался прав, когда прибыл в аэропорт к самому раннему рейсу. Аромат Беллы путеводной ниточкой шел от остановки такси прямо в здание аэропорта. Майк Ньютон был с нею, видимо, выполняя обязанности помощника, охранника и друга одновременно. Укол ревности, как всегда, обжег мое сердце, но я быстро подавил его. Мне пришлось себе напомнить, насколько я не имею права думать в подобном ключе. Майк Ньютон никогда не был тем, кто причинял Белле боль физически, даже несмотря на то, что он частенько бывал с ней нетерпеливым и грубоватым, раньше.

Я задохнулся от того, как быстро фантазии о нашей с Беллой близости заполнили мою голову. Невольно я сравнивал то, как это было у нас, и то, что когда-то давно читал в воспоминаниях Ньютона. Я хотел вытряхнуть подобные сравнения из головы прежде, чем они станут для меня пыткой, но не успел сделать этого. Картинки в голове совместились, независимо от того, хочу я этого или нет.

Белла, восхитительно стонущая в моих руках, плачущая и умоляющая меня согласиться, а затем улыбающаяся самой искренней и счастливой улыбкой, которую я когда-либо у нее видел… Белла и Майк, улыбка на ее лице напоминает скорее простую вежливую формальность, а не фактическое удовольствие, которое она должна была получить от близости, но, по всей видимости, не получила, потому что Майк Ньютон, как обычно, слишком торопился. Было чудовищно тяжело вспоминать эти картины близости Беллы с человеком, которого я ненавижу и никогда не считал достойным ее, но, кроме боли, это воспоминание принесло мне неожиданное удовлетворение. Мне льстило, что я оказался тем, кто вызвал у Беллы совсем иные эмоции, нежели Майк. Белле было хорошо со мной…

Мне пришлось вернуться в реальность, когда я напомнил себе об ее переломах. Никакое удовольствие не стоило сломанных костей, я не должен забывать об этом.

Я нашел Беллу и Ньютона в зале ожидания, спокойно сидящих на скамье. Они оба молчали, не глядя друг на друга. Майк переживал свое личное горе, его мысли были обращены к Джессике, и Белла не мешала ему страдать. Ее же лицо было озабоченным, чем-то расстроенным, и я заметил, как она тоскливо обводит безучастным взглядом аэропорт, погруженная в себя слишком сильно, чтобы заметить мое присутствие.

На одну короткую секунду она посмотрела прямо на меня, стоящего в очереди за билетом… но затем отвернулась, не узнав. Конечно, я должен быть очень осторожным, чтобы не вызывать подозрений. На мне была черная кожаная куртка с наглухо застегнутым высоким воротником, скрывающим пол лица, широкополая шляпа и очки. Кожаные штаны и заклепки завершали образ. На этот раз я изображал байкера, и вряд ли Белла смогла бы узнать меня, даже если бы пригляделась. За четырнадцать лет я стал очень искусным обманщиком. Мне приходилось делать это, живя в Сиэтле на протяжении четырнадцати лет. Я переезжал с места на место четыре раза, всегда меняя свой образ до неузнаваемости. Было даже время, когда я носил наклеенную бороду и усы – даже смешно. Но сейчас я понял, что мне нужная какая-то новая, усовершенствованная защита. Ведь теперь Белла знала меня в лицо…

Мы летели разными классами. Белла не могла увидеть меня в самолете, потому что я летел классом VIP, в отдельном секторе. К тому же, все время перелета я притворялся спящим, закрыв шляпой лицо, так, что даже стюардессы не беспокоили меня.

Мы оба вернулись в Сиэтл, и, вопреки ожиданиям, что я найду здесь чуточку успокоения, для меня наступили все круги ада. Я думал, Белла забудет меня через пару дней, попав в привычную обстановку, пообщавшись с друзьями. В действительности, Белла не только не желала забывать меня… она стала искать меня.

Я не мог поверить своим ушам, когда, всего лишь после пары дней возвращения с Папуа Белла взяла в руки телефонный справочник и начала обзванивать всех Эдвардов, проживающих в Сиэтле в данный момент. Ужас был самым сильным моим чувством. Зачем она делает это? Я хотел бы обмануть себя, представляя, что она желает выразить мне свое негодование по поводу причинения ей вреда, но было бы слишком глупо верить в это, даже без прочтения ее мыслей. Я видел ее лицо в окне, и как она безутешно смотрит вниз, на проходящих мимо людей, глазами выискивая в них кого-то. Я видел, как она прикладывает ладони к холодному стеклу и подолгу с тоскою оглядывает крыши домов, как будто точно знает, кого ищет там. И я видел, с каким разочарованием она смотрит на всех тех Эдвардов, которых навестила лично.

Моя ненависть к себе сменялась недоумением, когда я вынужден был задумываться над тем, для чего она все это делает? Зачем ей видеть меня вновь, после всего, что мы выяснили? Неужели ее травмы не убедили ее держаться от меня подальше? Почему она не хочет продолжать свою обычную жизнь? Зачем все усложняет?

Ее упорство ставило меня в тупик. Однако, вопреки логике, ее желание найти меня каким-то непостижимым образом заставляло меня чувствовать себя лучше. Я не мог понять, что именно со мной происходит, но, пока Белла не оставляла попыток найти меня, я будто бы… становился более настоящим. Словно своими действиями Белла вытаскивала меня из моей тени, заставляла чувствовать себя живым, реальным, а не эфемерным. Это было плохо, что она упрямо отказывается забыть меня, но почему же я не хотел, чтобы эта погоня когда-нибудь заканчивалась?

Мне необходимо было время и пространство, чтобы спокойно подумать обо всем, привести в порядок свои смятенные мысли, утвердиться в своем решении. Но Белла не давала мне шанса расслабиться даже на секунду, атакуя мое самообладание, будучи даже на расстоянии от меня.

Я колебался между тем, чтобы уехать из Сиэтла вообще, и тем, чтобы появиться на пороге ее дома с вопросом, какого черта она не собирается забывать меня. И я бы уехал, если бы точно знал, что тогда Белла останется в безопасности. К сожалению, гарантировать подобное никто бы мне не смог. Поэтому я оставался, как сталкер, следуя за Беллой по пятам, куда бы она ни направилась, вынужденный наблюдать, как разочарование и тоска становятся ее постоянным спутником.

Я вообще больше не видел ее улыбающейся. Ее печальное лицо преследовало меня днем и ночью, подтачивая едва обретенное самообладание. Как мне удержаться вдалеке, если ни один из нас не хочет этого? Если все мое существо каждую минуту стремится сдаться, выйти из тени и молить принять меня обратно? Сколько еще я выдержу подобную пытку ее необъяснимым и непроходящим интересом ко мне – к тому, кто даже не существует?

И однажды Белла меня удивила. Она в самом деле нашла меня. Это было вечером, когда я отправился домой, уверенный, что сегодня Белле ничего не угрожает – она намеревалась провести вечер дома. Я собирался переодеться и принять душ, после чего вернуться к своему посту напротив окна Беллы, когда неожиданно увидел ее лицо в мыслях консьержа дома.

- У вас живет Эдвард Каллен? – спросила она своим мелодичным голосом. – Я могу взглянуть на него? Я ищу своего брата…

Моя паника была настолько громадной, что ее почти можно было потрогать в воздухе. Трудно представить себе ситуацию, чтобы человек смог напугать вампира, но Белла это сделала. И она уже поднималась по лестнице вверх, в то время как я все еще стоял, оцепеневший, посреди своей гостиной…

Не было времени на раздумья. Я, конечно, мог бы попросту не открывать ей дверь, но я боялся не выдержать это испытание. Поэтому на вампирской скорости надел куртку, шляпу и очки и вылетел за дверь, направляясь к лестнице, противоположной той, по которой поднималась девушка. Хорошо, что у дома было два выхода.

- Мистер?.. – удивленно позвал меня консьерж, когда увидел меня внизу, спешащего куда-то. Я не дал ему возможности донести до меня информацию о посещении гостя. Стараясь выглядеть непринужденным, я бросил на ходу, пролетая мимо него:
- Простите, я очень спешу. Позже.

Не будет никакого «позже». В этот момент я отчетливо осознал, что у меня больше не будет дома в Сиэтле. Если я начну переезжать с места на место, а Белла продолжит искать меня, рано или поздно она сообразит, что я намеренно избегаю встречи. Единственный способ убедить ее прекратить поиски – это вообще исчезнуть из города. С этих пор мне придется жить на чердаках и крышах, без какого-либо комфорта, если я хочу быть уверенным, что Белла не поймает меня.

Той ночью я впервые задумался над тем, что мое сопротивление бессмысленно. Это было начало моей капитуляции: я чувствовал, как моя уверенность дала первую трещинку. Тем вечером я вернулся домой, собрал вещи, расплатился с хозяином квартиры и ушел… в никуда. Я больше не мог поселиться где-то. Я был теперь не только одиноким, одержимым, влюбленным безнадежно вампиром – несуществующим чудовищем. Теперь ко всему прочему я стал еще и бездомным. Никогда прежде я не испытывал такую сильную тоску по дому и своим родным. Сейчас, будучи в полном смятении чувств, я как никогда хотел бы услышать добрый совет Карлайла, или ободряющую шутку Эммета, или уверенное замечание Элис… И я всерьез задумался над тем, чтобы навестить свою семью – я не видел Эсми непростительно долго, несколько лет! Но, как бы я ни нуждался сейчас в дружеской поддержке, я не мог оставить Беллу одну, пока она разъезжает по городу с травмированной ногой.

Той ночью, находясь в невыносимом одиночестве на каком-то грязном чердаке на противоположной стороне улицы, я поддался своей слабости снова. Когда Белла заснула, я проник в ее квартиру, чтобы немножко посмотреть на нее, спящую сладким сном. В конце концов, она выгнала меня из моего жилища, это по ее милости я вынужден сидеть на чердаке, потеряв последнюю связь с цивилизацией. Так что в какой-то степени она была должна мне немножечко комфорта взамен утерянного.

Какая-то часть меня порадовалась открывшейся возможности больше, чем я думал. Теперь у меня было оправдание присутствию в квартире Беллы рядом с ней – мне попросту некуда было податься. Чердак на противоположной стороне улицы был грязным и не внушал мне никакого желания находиться там. Другое дело проводить ночи здесь, пусть и незаконно. Но зато желанно до боли в грудной клетке.

Конечно, был еще вариант сделать себе новые документы, по которым я перестану быть Эдвардом Калленом, а стану каким-нибудь Энтони Мэйсоном, как я часто делал, но на это требовалось время и возможность оставить Беллу без моего присмотра, а это на данный момент было мне недоступно. Так что пока я имел все основания побыть рядом с ней в ее квартире. Под предлогом защиты ее сна. Ну, конечно.

Аромат Беллы окружил меня, когда я открыл дверь ее квартиры своим ключом. Разумеется, у меня был ключ, за четырнадцать лет я неоднократно вынужден был проникать сюда для того, чтобы проверить газ и розетки, чтобы скорректировать содержимое ее чемодана, как было в последний раз, когда я украл ее парашют. Было проблематично проникать в окно через стеклопакеты, гораздо проще оказалось сделать запасной ключ.

Конечно, я не злоупотреблял своими возможностями. Я бы никогда не стал проникать сюда без достаточного оправдания. Никогда просто так. Но сегодня был особый случай. И я отдавал себе отчет, что иду на поводу у собственного эгоизма.

Белла спала. Ее лицо все еще было немного исхудавшим, но она, определенно, выглядела лучше, чем в пещере. Волосы спутались вокруг ее лица и стали влажными на висках. Ее ноги, пытаясь избавиться от жаркого одеяла, напротив, накрутили его. Я наклонился над ней, чтобы попробовать распутать материю. Совершенно случайно я задел нечто твердое, и тогда ненависть всколыхнулась внутри меня, когда я догадался, что это, по всей видимости, шина, наложенная в больнице Папуа, чтобы сросся перелом. Я рассердился, что Белле не наложили гипс – это было бы гораздо правильнее. Но и шина могла помочь, при условии, что Белла соблюдала бы постельный режим, а не ездила по городу в поисках своего неуловимого спасителя.

Однако ощущение шины под рукой вернуло меня в мое прежнее ужасное состояние. Я горел в адском пламени вины, стыдясь своей слабости сильнее, чем когда-либо прежде. Чудовище. Возможно, мне не следовало появляться перед ней, не следовало даже пытаться… Я все неправильно сделал. Напрасно столько лет боролся с судьбой. Возможно, мне следовало оставить ее в покое сразу. Возможно, мне следует сделать это прямо сейчас… и больше не возвращаться…

- Эдвард… - вдруг тихо сказала Белла, заставив меня подскочить на месте. Мой невыносимый стыд сменился ужасом, что она застукала меня, а ужас, в свою очередь, сменился недоумением, когда я убедился, что она по-прежнему спит. Ее лицо было спокойным, а глаза закрытыми. Ее губы чуть-чуть пошевелились, чтобы еще раз на выдохе произнести мое имя. Белла говорила во сне. Она звала меня.

- Эдвард, не уходи… - ее рука протянулась вперед, немного свисая с краешка кровати, и приглашающе раскрылась мне навстречу. Ее лицо на мгновение отразило боль и мольбу.

Я не мог понять, как, после всего, что я сделал с ней, она все еще может просить меня остаться? После того, как врачи поставили ей диагноз, она не могла не понимать истинную причину ее травм. Почему это не оттолкнуло ее? А мое предательство – неужели она не ненавидит меня за это, если продолжает умолять? Я был потрясен ее бессознательной просьбой сильнее, чем ее сознательными попытками найти меня. Я мог думать что угодно об ее действиях днем: что она хочет высказать мне свое негодование, что просто хочет сказать спасибо, или что продолжает поиски из врожденного упрямства, не желая уступить. Но бессознательная просьба значила гораздо больше, чем осознанная. Ей снился я. И это даже не было кошмаром. Она хотела, чтобы я остался с ней даже там, в ее сне.

- Пожалуйста… - ее лицо исказилось, как будто она собирается заплакать. Моя ненависть к себе неожиданно сменилась чем-то новым. Я почувствовал тягучую и вязкую, словно засасывающая трясина, мучительную… растерянность… и сокрушительное по своей силе желание утешить девушку… И я ничего не мог поделать с собой, не мог сопротивляться нахлынувшей вине, когда медленно сел на краешек кровати и сглотнул, глядя на несчастное лицо передо мной, в обрамлении спутавшихся каштановых волос. Белла казалась еще более хрупкой во сне, а выражение ее страдающего лица жестоко напоминало мне о моем предательстве. Прийти сюда было огромной ошибкой: моя воля рушилась прямо сейчас, каждое мгновение. И я не был уверен, что меня хватит надолго. Я должен был уйти, чтобы не поддаться искушению… но все еще сидел на месте.

- Пожалуйста… - Белла начала ворочаться, не находя себе места, ее ладонь все еще была протянута ко мне, как будто она точно знала мое местонахождение.

Мою кожу начало болезненно жечь во всех тех местах, где она соприкасалась ранее с кожей Беллы. Я вспыхнул, мое тело не хотело мне повиноваться. Это была абсолютно невыносимая потребность повторить прикосновение, хотя бы незначительное. Это было так, словно бы я совершенно не мог больше оставаться вдали от девушки, на физическом уровне. Эти несколько дней после возвращения ничего не стоили перед перспективой снова коснуться ее кожи, сейчас, пока я оказался к ней так близко… Я сжал кулак, потому что кожу ладони начало мучительно покалывать от воспоминания ее хрупкой ручки в моей сильной руке. Но это странное чувство не проходило – я все еще хотел коснуться ее.

- Не уходи, пожалуйста, останься…

Моя рука, не слушаясь команды, робко двинулась по кровати. Я пытался сопротивляться, но не смог долго противостоять искушению. Казалось, оступившись раз, стало совершенно бесполезно бороться с собой. Я просто не мог не воспользоваться случаем, тем более, если Белла об этом даже не узнает…

Пальцы едва ощутимо коснулись горячей кожи девушки – так, чтобы она не могла почувствовать это невесомое прикосновение. Однако она тут же выдохнула, и слабая улыбка заиграла на ее губах. Белла развернулась в мою сторону, сладко подложив вторую ладошку под свою щеку. Ее сон мгновенно стал спокойнее. И тут же на меня снизошло необъяснимое, нелогичное, поразительное удовлетворение. Как будто бы я сделал то, что необходимо, а не то, что категорически неправильно.

Я просидел в таком положении, держа ее за руку, довольно много времени, пытаясь понять, что за новые чувства обуревают меня. Это было странно, после того¸ как я только что ненавидел себя за травмы, нанесенные моими руками, ощущать рядом с девушкой покой… почти умиротворение. Такое необычное чувство, как будто это простое прикосновение излечивало меня. Как будто оно яркими лучами солнца разгоняло мрак вокруг, разрушало мое тотальное одиночество… Я не был с ней, я не мог быть с ней… Я давно покинул свою семью… Я оставил даже свое временное жилище, чтобы поселиться на чердаке… Я готовился продолжать выполнять свою роль, будучи в совершенно изолированном положении, не имея даже возможности элементарно принять душ и переодеться. Я окончательно изгнал себя из общества людей, из цивилизации, став самым настоящим кочевником с этих пор… Как же так выходило, что я больше не чувствовал, будто по жизни иду один?

Словно некий круг замкнулся, когда я коснулся девушки, позволяя себе ложно почувствовать себя нужным, полезным и… даже… любимым. Я знал, что это не так, и что вскоре она забудет меня, как я и хотел, но это ощущение необъяснимого умиротворения не проходило. Оно было со мной, в моем сердце, согревая меня изнутри, будто бы я снова был живым. Я чувствовал себя… человеком, даже не смотря на горечь оттого, что им не являлся. Но рядом с девушкой, всего лишь от этого крошечного запретного прикосновения, я оживал.

Как же так случилось, что именно то, что казалось крайне неправильным, расставляло все на свои места? Моя мрачная вечная ночь стала днем на мгновение, когда я забылся, впитывая в себя каждую секунду нашего тайного прикосновения, позволяя себе немного расслабиться и помечтать. Я и Белла снова рядом, держим друг друга за руки, смотрим в глаза, и признания льются из наших уст. Смогла бы Белла полюбить монстра во мне, если бы знала, кто я на самом деле? Смог бы я сделать ее счастливой, если бы любое наше сближение не было настолько опасным для нее?

И когда я перестал прятаться от самого себя и взглянул на свои чувства и на события последних нескольких дней здраво, я понял, что заставляет меня ощущать себя лучше. Я испытывал… надежду. Самую настоящую, мощную и неудержимую, исцеляющую надежду на взаимность. Я увидел: Белла… в самом деле могла бы полюбить меня.

И эта надежда огнем прошла сквозь все мое тело и разум, выжигая дотла. Это была моя боль, что я не являюсь человеком и ничего не могу предложить ей. Это была моя любовь, которую я нес в себе все эти годы, а сейчас хотел и мог бы отдать ей без остатка. Это была моя благодарность за то, что, несмотря на все наши различия, на все мои неправильные поступки, Белла оказалась настолько совершенной, что ни страх перед моей пугающей силой, ни благоразумие и инстинкт не помешали ей увидеть во мне больше, чем просто не человека.

Надежда жгла меня изнутри, и это было в тысячу раз сильнее жажды. Я смотрел на умиротворенное лицо девушки, и вынужден был признать, что далеко не во всем оказался прав насчет нее и себя. Мои чувства, заставившие меня явиться ночью в ее квартиру, вынуждающие сейчас держать ее за руку, в то время как самым правильным было бы уйти как можно скорее, мое ощущение удивительного спокойствия, которое дарило это прикосновение, открыли мне глаза на истину. Все эти годы не столько она нуждалась во мне… сколько это я нуждался в ней. Я спасал ее не для нее. Я спасал ее только для себя.

Это не она не могла выжить без моего участия. Это я не мог отпустить ее. Я не смог бы жить дальше, если бы она прекратила существовать.

Все мои поступки за четырнадцать лет не были самоотверженными. Мною двигало вовсе не стремление защитить ее от опасностей. Мною двигал исключительный эгоизм, желание удержать ее подольше в этом мире, который терял для меня смысл вместе с ее смертью. Она была нужна мне.

И теперь, потрясенный открывшейся мне правдой¸ я начал составлять новый план. Я любил ее больше собственной жизни, поэтому должен быть достаточно сильным, чтобы принять правильное решение. Я дам ей шанс забыть меня, как и обещал. Я дам ей год, или два на то, чтобы найти свое счастье. Я исчезну из ее жизни, оставшись лишь воспоминанием, и дам ей возможность начать все заново. Но если спустя положенный срок она все еще будет звать и искать меня, то мое дальнейшее небытие станет бессмысленным.

Я мог попытаться быть с ней, если она все еще захочет меня видеть. Если мы оба желаем этого, то какой смысл сопротивляться? Идут годы, а она все еще остается одинокой. Как и я. Может ли так случиться, что я окажусь тем, кто сделает ее счастливой, скрасит ее оставшееся существование?

Мне нужно лишь научиться быть для нее безопасным. Пещера показала мне достаточно много нового о себе, в частности и то, с какой легкостью на самом деле я могу игнорировать свою жажду. Если бы я смог контролировать каждый свой жест, каждый свой вздох, то смог бы остаться с ней навсегда… Это даже облегчило бы мне задачу по ее защите. Если бы это было во благо нам обоим, я бы согласился на это…

Я сидел возле ее кровати, держа ее за руку, до самого восхода солнца, мечтая и вздыхая. Я дал себе слово, что буду сильным, и дам ей время, чтобы забыть. Но, когда я наконец-то поднялся и выпустил хрупкую руку, направляясь к дверям, надежда все еще была со мной, в моем сердце… Я уходил, но теперь это не было для меня адской мукой, это было… ожиданием. Я перестал быть безымянной тенью, теперь я сам себе казался осязаемым. Она будет помнить меня. Она будет знать, что я рядом. А значит, теперь я существую.

Я уходил, но надежда согревала мое сердце. Я уходил, но знал, что, если она не забудет меня через год или два, я вернусь, чтобы попробовать сделать ее счастливой и быть счастливым самому… каким-нибудь другим способом, а не тем путем, которым я ошибочно шел целых четырнадцать лет. Я уходил, но знал, что буду рядом… так или иначе… навсегда.



Источник: http://robsten.ru/forum/20-1541-6