Али согласилась с тем, что «обнародовать» свои отношения лучше в неформальной обстановке и празднование Нового года в большом тереме Вадима, наверное, лучшее время. Сам Новый год Вадим отмечал с друзьями, в шумной, разношёрстной компании, куда обязательно входят Масик, Любася и Пуся, которая вовсе не довольна перспективой праздновать под пристальным взглядом матери. Но Новый год – семейный праздник, и она вынуждена из года в год соглашаться. Туда же входили Семён с супругой, некоторые приятели, о которых только мельком слышала Али, и друзья детства, некоторые из которых приезжали специально из других регионов.

Али немного озадачена тем количества еды, которое, по всей видимости, придётся готовить, но Вадька, смеясь, говорит: «Уж не собираешься ли ты оставить Зинаиду без работы?», именно некая Зинаида упаковывала в аккуратные контейнеры вареники, пельмени или хинкали, подписывая и укладывая в определённом порядке в морозильниках в двух домах Вадьки. Она же всегда готовила на праздники, привозя в таких же контейнерах незамысловатую, но сытную закуску – именно то, что нужно для шумной, непритязательной в еде под хорошую выпивку, компании.

Так что всё, что оставалось Али – это, если ей хочется, украсить дом, чем она и занималась целый день, украшая также пару ёлок во дворе, рядом с баней, которую также пришлось украсить. Вадька, смеясь, говорил, что наверняка мужики захотят из парной сигануть в реку, где так и не стал лёд, да и женщины, наверняка, не захотят отставать. И добавил, что ни в этот, ни в любой другой раз, ни в их доме, и на «их» он делает ударение, ни в их бане, нет места шлюхам любых мастей.

Вадим приехал домой за четыре часа до празднования, привозя с собой Антона с семьёй и Игоря – друзей детства Вадьки, которых почти не помнила Али, но они, по всей видимости, помнили её отлично, и, под улыбающиеся пересмешки, обнимали, трепали по голове, будто ей снова лет шесть, и говорили:

- Алёшка,  где же ты потерялась? Смотри, какая красотка стала, была симпатичная, но сейчас… Эх, Вадька, всегда самые лакомые кусочки отхватывал.

- Ну, на хорошенький кусочек, - и Вадим целовал висок с рыжей прядью, - всегда найдётся уголочек, - подмигивая в глаза в обрамлении густых ресниц.

- Где-то я видела её, - тыкал в неё расписной ноготь Любаси, когда Вадим, как радушный хозяин, придерживал шубу Пуси, отсутствие снега – вовсе не причина отказываться от роскоши для неё, как и для её матери.

- Так это же таааа, рыженькая, - вдруг озаряет Масика.

- Та, та, ты глаза-то свои похотливые убери, Колек, - слышала над своей головой Али, - Лина, это Николай, Николай, это Лина…

- Лина? Ёбан… прошу прощения, и ты молчал? Лиииина? Целую ручки, - расшаркивался в шутливых  любезностях, не переставая улыбаться, Николай.

- Тоже мне, тайна, -  фыркнула Пуся, - у тебя таааакой видок был, когда я летом приехала…

- Вот и хорошо, - рассмеялся Вадим, - раз все всё поняли, может, пошуршите на кухне, дамы? Зина всё уже привезла, посуда приготовлена.

Вадим остановил Али.

- Сами разберутся.

- А?..

- Сами разберутся, не первый раз.

- Почему «Лииииииина»  и «молчал»?

- Ну… как-то мы напились с Кольком…

- Я смотрю, у вас это хорошая традиция…

- Ага… хм, я перебрал, что кстати редко бывает, я обычно помню, что я говорю и кому, в общем, я нажрался до зелёных соплей и рассказал о своей пиздец какой любви к девочке из детства по имени Лина, в общем, Колёк изрядно повеселился.

- Я должна быть польщена, Вадь?

- А то, я ж завидный жених, смотри какой дом, - пересмешки.

- Дом завидный, а вот жених…

- Не дразни меня, женщина, - оставляя лёгкий поцелуй на губах.

Али отметила странную аккуратность в движениях Вадима, но ей некогда задумываться над этим, входя на большую кухню, она встретила Семёна, который, кажется, единственный в этом помещении не до конца понимал, что́ эта женщина делала в этом доме, когда, вставая на табуретку, закрепляла последнюю гирлянду.

- Что ты тут делаешь?

- Снимаю тут… - Али хотела договорить, но услышала:

- Другую половину кровати она тут снимает…

- И надолго? – прищуривая один глаз, смотрел Семён, всё указывало на то, что за ошибку Али пришлось расплатиться ему, и присутствие сотрудницы его вовсе не радовало.

- Навсегда, - ответил Вадим, - и тебе бы лучше закрыть рот, Семён.

- Бляяядь, улыбаемся и машем, Вадим, улыбаемся и машем.

- Догадливый, я смотрю.

- Поверь, он засунет свои претензии себе в жопу, к тому же – ошибка его, не твоя, он это знает, - тихо говорил Вадим.

К бою курантов все уже изрядно проводили Старый год, намешав слабые алкогольные напитки и крепкие, Али не прикасалась к спиртному, говоря, что не хочет мешать, Вадька молча соглашался с этой версией.

Когда под бой и всеобщее «Ура!» Али отставила свой фужер, только намочив губы, это не прошло мимо внимания Вадима, женщина это видела, но предпочла не замечать. Завтра, завтра она скажет о своей основной ошибке, ей немного жаль, что она не нашла в себе силы признаться до празднования, но всё происходило слишком быстро, к тому же Али слишком давно не праздновала Новый год. Обычно они собирались небольшой компанией, и празднование ограничивалось парой бокалов вина и фруктами. Ни ёлки, ни гирлянд… всего этого очень хотелось Али, и она эгоистично попустительствовала своей слабости. Южный, суетливый, многолюдный город лишал не только разумного подхода, но и силы воли, собранности, даря в ответ растерянность и окрик Семена:

-Эй, хозяюшка, ну-ка, метнись к холодильничку, водочка закончилась у нас.

Пригревшись в объятьях Вадима, чувствуя его дыхание в затылок, Али вовсе не хотела никуда метаться, но она привстала, ровно до того момента, как поняла, что руки Вадьки держат её и пересаживают себе на колено.

- Ты, блядь, что-то попутал, Сёма? – услышала она, и этот тихий голос был лишён даже намёка на пересмешки, этот голос угрожал, нёс опасность.

- Я думал… - стушевался Семён.

- Индюк тоже думал, что ванну принимал, пока краснеть не стал. Сам сходишь.

Через пару часов Али почувствовала усталость от всеобщего внимания, от внутреннего напряжения, от ожидания своего приговора, который обречён на отсутствия помилования, и который приближался, надвигался, пугал, когда Вадим шепнул.

- Почему ты не пьёшь?

- Не хочу…

- Угу… может ты что-то хочешь мне сказать?

- Ааааааа…

- Лина? Пойдём в кабинет.

Что ж, отложить на завтра разговор не получится, пришло время платить по счетам, пришло время расплачиваться за свою ошибку. Стыд сковывал движения Али, её дыхание, только странное  тепло в животе помогало ей удерживать далеко не пересмешливый взгляд. Она готова взять на себя ответственность. Полностью. Теперь, всё продумав, просчитав, приняв свою ошибку и последствия…

- Уверен, ты хочешь мне что-то сказать.

- Я ошиблась.

- В чем же? - ровный голос.

- Пожалуйста, ты должен мне поверить, это не было намеренно… Я всё делала согласно аннотации, я была у врача, дважды… но…

- Но?

Шаг на эшафот. Вспышками памяти по векам.

Алёшка молча смотрела на переливы воды в отражении луны.

- О чем думаешь, Лина?

- Я  думаю – я беременна…

- Да ладно, - усмешка.

- Ага.

- Ты думаешь или ты беременна?

- Я думаю… У меня задержка, вот.

- И сколько?

- Два дня, - звучит ужасно для Алёшки.

- Иди сюда, рыбка, - сажая на колени, убирая волосы с раскрасневшегося лица – Алёшке, несмотря на очевидную близость с Вадькой, было стыдно обсуждать такие вещи, - два дня – это нормально, в этом месяце ты пересекла страну поперёк два раза... от севера до юга, так что небольшой сбой – это нормально.

- Нормально?

- Конечно, к тому же, я всегда очень осторожен, тебе рано становится мамой… - целуя в лоб.

- А вдруг?

- Это было бы печально, потому что тебе пришлось бы перевестись в какой-нибудь местный институт, или даже бросить, ты же не думаешь, что я бы позволил родиться своему ребёнку вдали от меня?

- Не думаю.

- Вот и не паникуй.

Той ночью Алёшка в ужасе смотрела на кровавые пятнышки на белых простынях и заливалась краской так, как никогда с ней не случалось.

- Эй, ты чего? Глупышка ты ещё, рыбка…  Это значит, что ты не беременна. И я знаю, что у женщин бываю такие дни.

- Но… - Алёшка готова была заплакать от стыда.

- Перестань, ерунда какая-то… ты расстроилась, что не беременна, или что?

Алёшка всхлипнула ещё раз.

- Лёшь, перестань, в такие дни можно заниматься любовью, и я… перестань, ничего страшного не случилось, сходи-ка лучше ванную, а то сейчас сознание от ужаса потеряешь, я там видел прокладки Светкины.

- У меня будет ребёнок, - произнесла. Не так и страшно. Глядя в глаза, в отсутствие пересмешек, в вязкую тишину, которая повисла над большим кожаным диваном и лёгким запахом алкоголя от хозяина этого дивана.

- Что ты молчишь? – невыносимо смотреть в молчаливые глаза, на сведённые брови, на упрямую линию губ, которые спокойно произносят, слишком спокойно:

- Жду, когда ты правильно сформируешь своё предложение.

Всё. Всё сказано. Всё решено. У Али готов план, она вовсе не горела желанием воплощать его в жизнь, но хорошо, что он есть, хорошо, что поддаваясь панике, она всё же составила этот план. В основе которого лежит одно – она родит этого ребёнка. Нет на данный момент никого роднее для рыжеволосой женщины, чем нерождённое дитя, которое она ещё никак не ощущала, но уже точно знала, что оно есть, что его сердечко уже бьётся, пока ещё не в унисон с материнским, но, абсолютно точно, ставя в полную зависимость от себя.

- Я не стану делать аборт, - сухие слова, значащие так много. Отказ от Вадьки. От перспективы работы в иностранной компании. От всего. Ради большего ВСЕГО.

Отказ, под щелчок костяшек пальцев мужчины, сидящего  рядом, под его спокойное:

- Садись, - пока сам закрывал дверь и отодвигал кресло напротив хозяйского кресла за столом.

Так они и сидели, друг напротив друга. Отсутствие пересмешек и нелепое  пятно миндалевидных глаз.

- Только то, что ты в положении, останавливает меня прямо сейчас, Лина.

- От чего.

- От нелицеприятных выражений в твой адрес.

- Не отказывай себе.

- Я ограничусь предложением, которое ты должна сказать. Правильной формулировкой. У НАС будет ребёнок. У нас… Будет ребёнок…

Али молча смотрела, Вадим опасен, она уже однажды видела этот взгляд, в этой же комнате, именуемой кабинетом, и тогда ей было всё равно – жить или умереть, сейчас – нет... Она взяла незапланированную ответственность на себя, приняла решение.

- Ааааааали, не так ли? Али, скажи, ты всё просчитала, учла, план составила? – голос размеренный, спокойный, немного растягивающий гласные звуки, убаюкивающий, притупляющий страх…

- Что?

- Ты как планировала? Уехать после Нового года к себе на родину, выставив бабушкин дом на продажу? Ты же его примерно на такой случай оставила? – укутывает в теплоту, словно мех Пусиной шубы, - Просчитала детские, возможную подработку… все варианты, все ходы… кроме одного, как насчёт МЕНЯ? – внимательно, без пересмешек, -  Я не понимаю, прости, я действительно не понимаю… Ты не веришь мне, постоянно ждёшь подвоха, ты каждый раз со мной… будто прощаешься… Я налажал, но, Лина, я уступаю тебе, я пытаюсь… - в опущенные ресницы. - Ощущение, что я со стеной разговариваю. Ты бываешь открытой только в постели, и то не всегда, я  надеялся достучаться… Скажи, неужели то, что ты здесь, со мной, сейчас… не имеет значения? Я готов дать всё своё время, сколько мне отмерили свыше, я готов терпеть столько, сколько тебе нужно, чтобы поверить… но ребёнок… Лина… Ре-бё-нок!  Ты просто так списываешь меня со счетов, тебе настолько сложно поверить, что этот ребёнок так же важен для меня, как и для тебя? Настолько сложно поверить, что я УЖЕ знаю и просто жду, когда ты мне скажешь? – в то же молчание. - Откровенно говоря, я думал, что ты не хочешь ребёнка, что твоё неверие в меня заставит тебя пойти на аборт, и поверь, я бы принял и это твоё решение, неважно, что я думаю… я обещал тебе компромисс. Я бы, даже, блядь, нашёл тебе врача, лично, чтобы свести к минимуму осложнения…

- Врача…

- Я в этом мире живу, Лина. Случаются незапланированные беременности, которые заканчивается прерыванием… Но ты, очевидно, не собираешься и не собиралась, ты просто раздумывала, как вы будете жить без меня. Скажи мне, просто скажи, ты не сможешь меня простить? Ты  не любишь настолько? Твоё неверие так глубоко? Ты должна знать, что я не откажусь от тебя по собственной воле, я вообще, нахрен, не представляю, что может меня заставить отказаться от тебя… А уж учитывая, что у нас будет ребёнок, тем более.

- Откуда ты знаешь, что у меня будет ребёнок?

- У нас.

- У нас…

- Отсутствие  месячных и твоя грудь очень красноречиво об этом говорят, рыбка, - открытые пересмешки, которые прямо сейчас хотелось поцеловать, несмотря на страх, который всё ещё сковывал… отчего-то.

- Вадька, у НАС будет ребёнок, я залетела.

- Отличная новость, иди сюда, - усаживаясь обратно на диван, держа на руках смысл своего существования на данный момент, Вадим шептал: - Господи, Лина, я люблю тебя, постарайся мне поверить, попробуй, - положа руку на плоский женский живот, - он же ещё не шевелится?

- Нет.

- Всё равно… Это правда, у нас будет ребёнок?

- Правда.

- Я люблю тебя.

Где-то в доме шум и гвалт празднования. Серый кот нашёл своё пристанище на хозяйском столе, где сейчас лежит, недовольно подёргивая хвостом, словно у него грандиозные планы, а эти двое устроились сейчас на диване, и руки мужчины, призванного кормить его серое нахальство и, иногда, с позволения, чесать за ухом, сейчас бродили по ногам белокожей женщины.

- Позволь спросить тебя кое о чём… можешь не отвечать, но всё же… 

- Спрашивай.

- Почему такая реакция? Ну… мне непонятно, правда, рыбка… Дело только в твоём неверии мне? Или в твоей самостоятельности? Ведь, как минимум, ты можешь претендовать на алименты, а у тебя готов целый план, как обойтись без меня…

- Дело в ответственности.

- В чём-в чём?

- В ответственности… мы не договаривались разделять ТАКУЮ ответственность, и раз так получилось, значит, эта моя зона…

- Лииина… чему-то не тому тебя учили… ответственность. Когда я произнёс «останься здесь», я взял на себя ответственность за тебя, полностью…

- Как? Я взрослая, самостоятельная…

- Беременная моим  ребёнком, давай не будем спорить, уверен, найдётся масса приложений для твой самостоятельности и взрослости, - пересмешки скакали до потолочных балок, перекручивались там и, отскакивая от каштановых ресниц, снова возвращались в Вадькины глаза.

Ночью Али слышит:

- Я буду аккуратным, - сведя женские бедра вместе, придерживая под попу, Вадим входил не глубоко, под новым для Али углом, задевая одновременно членом клитор и пальцем добавляя анальную стимуляцию, он доводил женщину почти до невменяемого состояния, когда она, извиваясь, с испариной на лбу, выпускала вместе с криком напряжение этих недель.

Утром Али проснулась от тишины. Когда она засыпала, на первом этаже играла музыка, тем не менее, Вадим не пошёл к гостям, сказав, что они сами прекрасно справятся, а у них свой праздник, и для Вадима более значимый. И от странного света из окна. Не сразу она поняла, в чём дело, молча видя белые деревья, землю, кустарники и ёлку, на которой так и горели новогодние огни. Медленно подходя к окну, боясь спугнуть собственное воображение, Али повернулась на пятках и босиком, в коротенькой шёлковой пижаме, выбежала на улицу, хлопая входными дверями, стоя на дорожке, глотая слезы. Чьи-то руки приподняли женщину, ставя её ногами в мягкие угги, а на плечи накидывая куртку.

- Ты чего?

- Это снег.

- Ну да, снег. Январь, пора бы.

- Снег, - Али нагнулась, беря пригоршню, глядя, как вода медленно стекает по ладони, - Вадь, я же в Мурманске жила… у нас столько снега всегда было, а потом… потом я столько лет не видела снега, совсем, только в стеклянном шаре, и когда бабушка умерла… но тогда… - всхлипывая, - я скучала, Вадь, я скучала, я так скучала, - снег давно растаял в ладошке, которая сейчас хваталась за шею мужчины, - я скучала, скучала, скучала по тебе.

Слезы уже ничто не могло остановить, они катились градом, наверное, за все годы, когда маленькая Алёшка скучала по своему Вадьке, за все годы, когда, вопреки всему, она ждала, когда боялась отмереть. Она верила, всегда верила, что однажды пересмешки вернутся в её жизнь.

- Ой, прости меня, это всё гормоны.

- Пойдём в дом, вам нельзя простужаться.

Сидя в тот же день в спальне, под тёплым одеялом, запивая стучащие зубы горячим чаем, глядя вдруг ставшими счастливыми глазами, Али чувствовала изменения в себе, и эти изменения касались вовсе не отсутствия плана, а отсутствия напряжения… Хотелось откинуться на подушки и качаться на волнах спокойствия, волнах лёгкого запаха дерева, который стоял во всем доме, на волнах всплеска воды и белых хлопьев снега, что стучались в окно.

- С Новым годом, рыбка. Если бы я знал… я бы… но, вот, - Вадим протянул футляр, в котором Али увидела серьги в форме золотых рыбок, так символично.

- Где ты нашёл?

- Заказал… Знал бы – заказал кольцо… Лина,  - обнимая, убаюкивая насторожённость, - Лина… я израсходовал свои желания, но, может, ты исполнишь, в качестве исключения, ещё одно моё желание… выходи за меня, пожалуйста?

Это желание, которое загадала бы Алёшка у падающей звезды, знай она заранее, насколько она потеряет своего пересмешника. Звёзды не так часто падают прямо в руку, позволяя спрятать себя в кармане, поближе к сердцу, чтобы желание наверняка сбылось.

- Если не хочешь, не будет ничего торжественного… у нас так не принято, но неважно. Ты никогда не говорила… если не хочешь белого платья, то не нужно, мы просто распишемся, выходи за меня?

- Но я хочу белое платье, - в плечо Вадьки, - только не белое, можно?

- Можно, - смеясь.

- Иииииииии, - пряча глаза, - можно быстрей, чтобы живот не было видно?

- Можно, - смеясь ещё громче.

Внезапно Али вспомнила что-то… что пронеслось в сознании болью – она одна, одна, какая может быть свадьба, если все её приятельницы остались в той далёкой стране, а никого из родственников у неё нет?

- Эй, что случилось? Не думай об этом, Лина. Всё так, как получилось… ты не одна, ты со мной.

Али не задавалась вопросом, как понял Вадька её мысли. Видимо то, что он чувствовал Алёшку лучше её самой, стоило принять, как данность. Данность, которая нравилась, которую любила Али.

- Вадь… я люблю тебя.

- Я боялся, что ты никогда мне этого не скажешь…

- Я тоже боялась… Я люблю тебя.

Три дня в тереме гостили гости. Али, взяв на себя роль хозяйки, кормила, развлекала их, делясь с женщинами секретами красоты и блюд, играя в шахматы с мужчинами, каждый раз выигрывая. Накрывая на стол, ставила алкоголь перед всеми, кроме себя, а потом и Вадьки, который говорил, что не желает, чтобы его ребёнок дышал отцовским перегаром. На четвёртый гости разъехались, Масик, не перестающий удивляться, что Лина всё же не пьяный бред его партнёра и друга, Пуся, вооружённая новыми знаниями о брендах и направлениях, и Любася, с тщательными записями рецепта приготовления экзотических морепродуктов, которые продают, но что делать с этими тварями – ума не приложить.

Али с Вадимом поехали навестить бабушек, перед тем, как он отправится к Ладе. Али не спорила, Лада – дочь Вадьки, неотъемлемая часть его жизни и одна из самых нуждающихся частей. Она, Али, имела возможность общаться с ним почти каждый день, их ребёнок тоже будет иметь эту возможность, Али нисколько не сомневалась в этом, а вот Лада редко видела своего отца и определённо заслуживала пусть не частое, но пристальное внимание.

- Здрасте, Тёть-Галь, - произносит Али.

- Алёшка, ты что ли?

- Она ба, она.

- Батюшки, дождался, - тётя Галя прикладывала руку ко рту и, качая головой, промаргивала слезы. - Иди ко мне, девонька, сиротинушка, пропала ведь, из виду пропала, уж сколько я слез пролила-то, сколько нервов потратила… Светка вон тебя искала, приехала тогда, а тебя и след… ох, Алёшка, Алёшка, девонька моя… Ну, когда свадьба-то, Вадим, раз уж в четвёртый раз становлюсь прабабкой, а?

- Что? – Алёшка в удивлении смотрела на тётю Галю.

- Да ты посмотри, как за живот-то тебя держит, словно задавлю сейчас младенчика-то. Только ты, Лёшка, давай уже пацана, а то все девок тащат, хочу с потютюшкаться с пацанчиком, ох, и хорошенький был Вадька в детстве!.. Кудри, глаза, да ямочки на щёчках.

- Он и сейчас не очень изменился, - смеялась Алёшка, - кудри только отрастить надо.

- Ой, давайте без кудрей, тётки, - отводя глаза. Удивительно, как кудри могут заставить порозоветь уши хозяина нелепо большого автомобиля, огромного терема и пяти предприятий.

Придя на работу, Али столкнулась с Семёном, который тут же вызвал её к себе и сразу огорошил вопросом.

 - Давно у тебя с Вадимом?

- Откуда интерес?

- Да так… интересно, сколько ты тут ещё продержишься…

- До декретного отпуска, как минимум.

- Так, значит, «как честный человек»?..

- Послушай, Семён, я не знаю, чем вызвано твоё нездоровое любопытство, но лучше тебе сейчас принять ситуацию такой, какая она есть.

- Ты угрожаешь, что ли?

- Я предлагаю перемирие. Я переделываю всё, в чём ошиблась, в кротчайшие сроки, и не говорю Вадиму об этом разговоре, а ты оставляешь свои комментарии для закулисных разговоров.

Немного подумав, Семён принял ситуацию такой, какая она есть, так же он помог Али с расчётами, указав на источник её ошибки. Осмелев Али, спросила ещё раз, откуда такое неприятие, не всё ли равно Семёну, с кем живёт его непосредственный работодатель? К удивлению Али, он оказался двоюродным братом бывшей жены Вадима, и, к ещё большему удивлению, Али это не тронуло, хотя Вадьке она сказала: «Предупреждать надо».

- Да ладно, он отличный инженер, лучший, поэтому он работает у меня, будь он хоть мужем моей бывшей жены…

В тот же день, когда Али готовила ужин, стоя на кухне огромного терема, к которому она стала привыкать, и большую часть времени они проводили тут, даже портниха со свадебным платьем приезжала именно сюда, не стесняясь в расценках за вызов, ткани и пошив. Вадька, смеясь, оплачивал, Али приходила в ужас, но какая-то эгоистичная часть её хотела определённое платье, и этой части было всё равно, сколько оно стоит. Серебряное, струящееся, в пол, с причудливой вышивкой по спине и рукавам – оно стоило того, чтобы за него заплатили столько, сколько требовала портниха. Раздавшийся звонок в дверь нарушил идиллию рыжеволосой женщины и наглого серого кота, который, развалившись на скамье, ждал своего куска сырой говядины, как нечто самой собой разумеющееся.

Шум голосов показался знакомым, раздражённый женский и примиряющий – Вадима.

- Ну? И где эта целка-невидимка, которая охмурила тебя?

- Выражения выбирай.

- С фига ли? И не подумаю, эта что ли?

Али замерла.

- Ты шутишь, Вадь… - продолжил женский голос, с каждым слогом всё тише.

- Не-а.

- Есть только одна девушка с таким цветом волос…

- Угу.

- Лёшь?  

Али медленно поворачивалась навстречу своему детству, навстречу времени, когда была жива бабушка, когда мама была озабочена общим образованием своей девочки, а кареглазая подружка наставляла Алёшку: «Ты зачем виноград со шкоркой ешь, ты выплёвывай, а то к желудку пристанет, и дырка будет».

- Лёшка, - Светка смотрела, словно не веря, - Лёшка, я же искала тебя, звонила, Лёшка… Лёшка, боже, это правда ты… боже мой, как ты? Ты знаешь, я ведь отца заставила тебя искать… и он не нашёл, бабушка твоя не давала адрес, из-за этого урода! - в сторону брата. – Потом, после похорон… куда ты делась?

- Не помню… переехала, кажется.

- Алёшка, - никогда Алёшка не видела, чтобы Ветка плакала, острая на язык, шкодливая Ветка даже в самых экстренных ситуациях не плакала. Там, где Алёшка могла заплакать или отступить, Ветка всегда стояла на своём, сжав маленькие кулачки, готовая принять бой со всем миром, если это требовалось для восстановления справедливости по её, Светкиной, шкале.

- Что значит, не будет выкупа? – сокрушалась позже Светка, обнимая Али, - я тебя сама продам, мы этого обормота по миру пустим за то, что он меня без лучшей подруги на столько лет оставил! Готовь крупные купюры, братец, мелочёвкой не отделаешься. Всего золота мира будет мало.

- Она бесценна, - прошептал Вадим.

Светка всегда держала своё слово, и Вадька платил только крупными купюрами, вдвойне, потому что Светка – дочь своей матери Ангелины, которая не могла отказать себе в удовольствии и, со словами: «Пустим их по миру, девоньки», отправилась за ворота высокого терема в сопровождении «девонек», двое из которых уже трижды прабабушки.

- Цирк какой-то, - потом шептала Али Вадьке, когда, после выкупа, регистрации, похищения, криков «Горько», она, наконец-то, всё же уткнулась в плечо своего мужа. - Есть хочу, а тут вы со своей свадьбой.

- Сама хотела платье, - смеются пересмешки.

- Мне было бы достаточно платья.

Брачную ночь, вопреки традициям, молодые провели не за подсчётом подаренного и высвобождением волос невесты от пут лака для волос. Брачную ночь Али спала сном младенца, говоря утром, что никогда в жизни она ещё не высыпалась так, как будучи женой Вадьки. И что она действительно, на самом деле, очень счастлива, и это вовсе не гормоны, а просто счастье – концентрированное и незапланированное.

Наконец, пришло время выполнения Алиного обязательства по смене машины, с утра, съездив по своим делам, она в растерянности садилась в машину Вадима, и они ехали в салон, где она не проявляла интереса ни к одному автомобилю, смотря мимо кожаных салонов и климат контроля. Произнося только «Вадь, это дорого» и «слишком большая».

- Не скажешь, в чем дело? Мы обсуждали, остановились на этой марке… Тебе устраивала цена, размер… что сейчас?

- Всё нормально, пожалуйста, давай позже.

- Нет, давай сейчас. Чем эта плоха? Смотри, багажник большой, тебе же нужен большой багажник, рыбка, для коляски, я не всегда смогу возить вас…

- Для колясок…

- Что?

- Для колясок… или одной большой, я не знаю, как лучше… и кресла автомобильных тоже нужно будет два, и кроватки, и… Вадь, - Али так бы и стояла с открытым ртом, глядя на удивлённые глаза своего мужа, если бы менеджер не подхватил:

- О, у вас будет двойня, поздравляю, у нас есть прекрасный вариант для вас, как раз удобный, семейный автомобиль, достаточно просторный, - глядя на Али, - и более чем безопасный, - глядя на Вадима, - пройдёмте.

- Выйдем?

- Да.

Стоя за стеклянными дверями салона, Вадим дёрнул молнию на пуховике Али и, приложив руку к животу, будто найдя там ответы на вопросы, прошептал.

- Два?

- Да…

- Боже…

- Ээээээээхммм…

- Боже…

- Ты боишься?

- Лина, я сейчас так счастлив, что впервые осознал весь ужас поговорки, что за всякое счастье придётся несчастьем платить. Я на самом деле боюсь потерять всё это… Мне, кажется, никогда не было так страшно…

- Мне тоже… Машину потом?

- Бог с ней, всё равно я тебя за руль не пущу сейчас… сам выберу… ездить с водителем будешь.

- Я…

- Не спорь, Боже, двойня…

***         ***          ***      ***         ***

Жуткая жара, духота, пыль, что кружилась по дому из открытых окон, не давала спать ночами, удушала днями, мешала ногам подниматься на невероятно высокий второй этаж.

- И где вы были, ребята?

- Ели, - стараясь примоститься рядом с мужем, спиной к нему, укладывая рядом живот.

- А почему нас не позвали? – хлопая себя по животу.

- Не притворяйся, нет у тебя никакого живота.

- Есть… с тех пор, как ты стала столько готовить…

- Нет, это я тут беременная.

- Ты беременная.

- У меня даже уши беременные.

- И уши тоже.

- И ноги, наверное, я их не вижу в последнее время.

- Зеркальная болезнь, рыбка?

- Отстань,  я устала.

- Семь утра, уже устала?

- Угу. Можно, я не пойду на работу, я не хочу на работу, мои беременные уши не хотят на работу, мы все хотим есть, а не работать.

- Не ходи, конечно.

- А что скажет Семён?

- Я как-нибудь подготовлю его, что моя жена сильно беременна двойней, - пересмешки, - не ходи.

- И, слушай, этот второй этаж очень высоко… переедем на первый?

- Ближе к кухне?

- Угу…

- Ладно, но там душевая кабина неудобная, ты же не видишь…

- Я на неё смотреть не собираюсь. Всё, я спать хочу.

- Ну, спи.

- Вааадь, - в полусне, - я думаю над тем, что врач сказал, вчера, не хочу я кесарево, после него живот не убирается.

- Думаю, послушать врача будет не лишним, хотя я тоже не в восторге.

- Из-за шрама?

- Из-за того, что потом рожать два года нельзя.

- Я ещё этих детей не родила, а ты уже о следующем думаешь?

- Угу, мне нравятся твои беременные уши.

- А почему тогда твоя рука сейчас не на ушах, а под моей ночной сорочкой?

- Мне нравятся эти волосики.

- Да ладно…

- Угу, совсем обалдели с этим бикини, нет… это тоже хорошо, но с волосиками лучше, - и Али только слышалось, или, действительно, голос Вадьки был похож на кота, который добрался до сметаны и вылизал её до самого дна?

Конец