Сергей оказался совершенно замечательным отцом, именно это сдерживало мои
порывы подать на развод. Он менял подгузники, качал, кормил из бутылочки, помогал
купать, Сергей обожал нашу дочь, видя в ней свое продолжение. Его умиляло и изумляло все в ней,
от крохотных ноготков на пухлых мягких как подушечка ножках, до курносого
носика, который всегда попадал под натиск его поцелуев. Он млел от одного ее
взгляда, думаю, Нина взяла его в плен в
тот момент, когда он впервые откинул кружевной угол детского одеяльца и
посмотрел в ее огромные глаза цвета спелой черники, цвет был темно-синим, почти
черным, с редкими голубыми крапинками, в обрамлении густых ресниц это было
завораживающим зрелищем. Моя дочь была красавицей, я не могла быть объективной,
но она была красавицей. Ниночка была слабым ребенком, при всем моем желании выйти на работу, я не
могла себе позволить даже мысли об этом. Потеряв когда-то Мику, не успев, не
прибежав на его зов вовремя, я потеряла самое дорогое – последние минуты его
жизни, я не успела коснуться его теплых губ, сказать, как сильно люблю,
прижаться, встряхнуть, спасти. Спустя столько лет, я не могла
простить себе того, что бежала к нему слишком медленно, мучительно медленно, в
одно время я проклинала те туфли, что никак не хотели находиться, я потратила
бесценные минуты, разыскивая их по всему дому. Я опоздала на поезд его жизни, не махнула на
прощание прозрачным платком, я оплакивала его и не отпускала. С рождением Нины в моей душе жила
только одна мысль, я не хочу упустить ни одного мгновения ее жизни, детства, хочу
увидеть ее первые робкие шаги, услышать гуление, лепет, слова, быть всегда
рядом, смотреть в ее сонные глазки, подтыкать на ночь одеяло, качать, шептать,
что она самая дорогая, единственная, моя. Моя свекровь безумно ревновала мужа к внучке, с приходом в дом маленькой
девочки все перевернулось вверх дном, мамочка отошла на второй план, этого
простить Галина не могла. Как же так, ребенок задвинул ее на задний план. Она выиграла битву с невесткой, но проигрывала младенцу. Наше существование напоминала поле боевых действий, с заведомо выигравшей
стороной, я была той, кто возводил баррикады, почти не обороняясь, в силу своей
природы мне было сложно вступать в конфликт, спорить, отстаивать права,
требовать уважения. Я молча выслушивала ее придирки, замечания, упреки и уколы. Каждая стычка
заканчивалась словами: -Ты связала Сереженьку по рукам и ногам! Меркантильная зараза! Он
работает, а ты сидишь дома, подумаешь, с ребенком она возится, можно отдать ее
в ясли. Я не хотела отдавать мою дочь в ясли, разлучаться с ней, не видеть в
течение дня. В глазах своего сына она была идеальной матерью и бабушкой, для меня
кошмаром жизни. Кто-то сказал – Ночная кукушка дневную перекукует. В нашей семье все было
с точностью до наоборот. Я терпела, молчала, не огрызалась, полагая, что моя
тактика поможет, однажды Галина Михайловна
успокоится, поняв - никто не отбирает ее
сына. На всем мои просьбы переехать, Сергей говорил: - Нет, никогда, я не оставлю мать одну, мы нужны ей. Квартира огромная,
чего ты маешься дурью! Договоритесь,
найдите точки соприкосновения. Настя, ты сама виновата во всем, мама столько
для тебя делает, она любит тебя, как родную, ты придираешься. Я не понимала его, нам было куда переехать. Будь я смелее, увереннее,
напористей, схватила бы Ниночку в охапку и хлопнула дверью. Тогда я не могла найти
в себе силы сделать решительный шаг. В попытках сохранить семью, я стала
трусливой как подстреленный заяц. Время шло, Нина росла, Сергей весь
погрузился в работу, его почти никогда не было дома. Мы так редко спали вместе,
лишь иногда, он протягивал свои огромные руки ко мне, подминал под себя, не
утруждаясь прелюдией, ласками, поцелуями, он хотел получить разрядку и
стремительно шел к ней, мои чувства его не волновали. Я всегда знала, сколько
времени все займет, я считала, я ни разу не ошиблась. Закончив, он откатывался
в сторону, сбрасывал использованный презерватив, заворачивался в одеяло и
засыпал. Я погружалась в воспоминания, мне необходимо было вспомнить, чтобы не
чувствовать себя использованной вещью. ------------------------------------------------------------------------------------------------------- Закрывая глаза, я возвращалась в ту последнюю ночь, что я провела с
Микой, он был необыкновенно нежным, словно чувствовал – это прощальный аккорд
нашей любви. Под его губами нежились мои пальчики на руках, он обводил губами ниточки
вен на запястьях, оставляя щекочущий след, прикусывал подушечки, прорисовывал
линии жизни, всматривался, щекотал. Мои пальцы в плену его рта, мое тело под
ним, его дыхание и прерывистый стук сердца, сломанного надорванного сердца,
выводящего грустную мелодию, это был
предрассветный ноктюрн. Наши лбы соприкасались, когда он смотрел в мои глаза, внимательно, долго,
выискивая новые цвета, любуясь, он всегда любовался мной, кончик его носа
касался моего, мы замерли, время остановилось, слова давно не были нужны, они
бы только рассекли воздух, подобно японскому кинжалу, волшебство потерялось,
это недопустимо. В его взгляде было что-то смущающее, неразгаданное, немой монолог его
души. Я заерзала под ним, смахивая навязчивую тоску, устремляя губы к его
ключицам, груди, целуя, ловя губами запах и вкус его кожи, вызывая приглушенный
смех, переходящий в стон, стоило мне сомкнуть губы, прикусывая сосок в
окружении редких волосков, я вытворяла фокусы, лавировала на тонкой грани,
играя с его телом, он позволял мне все в ту ночь. Он смеялся как мальчишка, когда я выводила кончиком языка затейливые
узоры вокруг его пупка, Мика старался прикрыться руками, но ни разу не
оттолкнул меня, я намеренно обходила зыбкую линию, за которой начиналось все
самое интересное, зная, он давно готов, ждет, терпит. Я чувствовала, как
подрагивало его достоинство каждый раз, когда мое лицо склонялось к его животу,
оно буквально кричало о потребности в моих губах вокруг, на, под ним. Наигравшись, я сомкнула губы, прокрутила несколько восьмерок языком
вокруг венца, чуть оттянула кожу, собирая соленую влагу, заскользила вверх
вниз, останавливаясь, замирая, чувствуя странную власть, я в буквальном смысле
держала его в руках, он был таким податливым, моим. Мои движение были отточенными, я быстро научилась тому, как и где надо
сомкнуть губы, с какой силой надавить, где погладить языком, успокаивая, но не
давая расслабиться, когда поцеловать, а когда слегка царапнуть. Ладони
двигались в унисон с губами, я подхватывала, сминала, оттягивала, кружилась,
зная - не доведу до конца, но распалю окончательно. Я точно знала, когда остановиться, его ладонь легла на мое плечо, я
оторвалась, но не выпустила его из захвата, мы смотрели в глаза друг другу, он
был готов сдаться, но справился с собой. Пальцы погладили мою щеку. - Иди сюда. Оставив последний поцелуй на самой вершине головки, я медленно проползла
на его грудь, так, чтобы соприкоснуться с ним каждой частью моего нагого тела.
Распластавшись на нем, устроившись так, чтобы ему было удобно обхватить мои
ягодицы, толкнуться в меня, достигая максимальной полноты, я замерла, теперь
его время. Он двигался безумно медленно, я скулила от интенсивности ощущений,
мне было мало, я умирала от переполнения. Наши тела раскачивались в монотонном,
правильном ритме, я чувствовала как по ногам пробегают искры, зарождаясь на
самых кончиках пальцев, и, набирая скорость, несутся вверх, быстрее, быстрее,
чтобы сомкнуться, сосредоточиться, там, где лежала ладонь Мика, точно на
вершине моих бедер, его пальцы обманчиво-лениво блуждали, задевали, делая
остановку на той точке, давление на которую посылало остатки моего разума к
черту, заставляя вздрагивать, закидывать голову, прикусывая губы в кровь. Круги,
нарисованные его пальцами, горели как сотни огней, он плотно прижимал меня к
себе свободной рукой, не позволяя вырваться, другая рука царила на мягкой
упругой плоти лобка, он знал, знал меня лучше, чем я сама. Намеренное
надавливание кончиком ногтя, почти царапина, поглаживание, легкий стегающий
удар большим пальцем по ноющей сокровенной точке, поглаживание. Сколько раз я срывалась
за край, прежде чем Мика сдавил мое тело, находя свой край. Он не позволил мне сползти с его тела, не разомкнул рук, не погнал в душ,
как обычно, Мика прижал меня: - Не отпущу, никуда не отпущу. Я лежала на нем, мне было бесконечно комфортно, уютно, тепло, уперевшись
подбородком в его грудь, взглянув в его глаза, я увидела в них то, чему ранее
не находила слов – любовь. Я смотрела в его глаза, видя душу. Он понимал, что я догадалась, но
молчал, только нежно, почти трепетно перебирал завитки моих спутанных волос. Я
заснула на его груди, свернувшись клубком. ------------------------------------------------------------------------------------------------------- Оборачиваясь назад, глядя на свою неудавшуюся семейную жизнь, я понимаю,
что во многом была виновата только я. Нельзя строить брак не отпустив прошлое.
Я заблудилась, не находя настоящего, не видя будущего, я часто приезжала к Анне
Францевне, Ниночка всегда была со мной, я не могла оставить ее со свекровью, та
сразу сказала: - Вы родили, вы и нянчите. Устроив малышку в переноске, я ехала в старый дачный поселок, туда, где
жило мое сердце. Годы были неумолимы, брали свое, но Анна Францевна держалась, сохраняя гордую
осанку, несгибаемый дух и здравость ума. При встрече она всегда прижимала меня
к себе, аромат лимонной вербены окутывал меня подобно кашемировой шали,
согревая, успокаивая, возвращая на годы назад. - Моя Нани приехала, моя дорогая девочка. Анна любила мою дочь, баловала, носилась с ней, как с родной, ее
восхищало в Нине все, вплоть до капризов, но особенно цвет глаз. - Как хорошо, что Ниночка похожа на тебя! Малышка была светом в окне, маленьким теплым комком энергии, согревающим
своим теплом старую одинокую женщину, коротающую последние годы в пустом доме,
наполненном воспоминаниями, поблекшими ароматами, дорогими сердцу вещами и
бесконечной тоской от несправедливости жизни, она была старше их всех, пережила
всех. Часто Анна Францевна брала Ниночку
на руки, уходя с ней в глубь сада, гулять меж ухоженных рядов садовых роз и
прекрасных в своей неряшливости разноцветных всполохов мальв, как странно,
прошло столько лет, Микаэлла нет, все изменилось, но сад остался прежним. Легкий
как призрак аромат, витающий в воздухе, не изменился. Он все тот же – нежный, горько-сладкий,
ласкающий кожу, подобно платью из лучшего шелка, ткань скользит, повторяя изгибы,
в какой-то момент сливается, становясь частью тебя. Когда два самых родных человека растворялись среди цветущих импрессионистских
мазков роз, я уходила на кладбище, его могила была ухоженной, аккуратный букет
руникулюсов цвета бордо. Я всегда возвращалась к нему, только с Микой я могла
быть откровенной, он слышал и слушал меня. Возвращаясь домой, я чувствовала тяжелую гнетущую тоску, эта квартира не
стала моим домом, мне ничего не позволялось изменить, все было подчинено вкусу
свекрови, даже треклятое покрывало на нашей постели, связанное крючком,
залатанное в нескольких местах, пожелтевшее, оно было символом моего брака, как
не латай, но прорехи не закрыть. Старые вещи, за которые цеплялась безумная женщина, погруженный в работу
муж, малышка и я – серое подобие семьи. Мы с Сергеем были чужими людьми, однажды я спросила его, почему он
женился на мне, зачем позвал замуж. - Ты была лучшей партией, меня тянуло к тебе. Тянуло? Странно, он никогда не испытывал влечения ко мне, секс был только
для его удовольствия, он не заботился обо мне, не позволял приблизиться к нему.
В самом начале, я пыталась сделать хоть что-то, он резко осек мои начинания
единственной убийственной фразой: - Настя, где ты набралась этих пошлостей? С кем ты только спала до меня? Тогда, я отползла от него, завернулась в одеяло, желая избавиться от
колючего холода, задевающего душу, тщетно. Со временем я поняла, он повторяет слова своей матери. Наш секс был рутинным, однообразным, меня тошнило от одной мысли о
близости, я терпела, закрывала глаза, отключалась, думала обо всем, считала,
вздыхала с облегчением, когда все заканчивалось. Сергей был всем доволен. Наш брак потерпел окончательное фиаско, когда я решила уйти, все
случилось ранней весной, Ниночке было почти 3, проснувшись очень рано, я обернулась
и вгляделась в лицо Сергея, он спал, вернее, безбожно храпел, в моей голове застучали миллионы
молоточков: «Я не люблю его, совсем, ни грамма. Господи, я презираю его, он
позволяет своей матери изводить меня, я не слышу ничего кроме упреков, он
пользуется моим телом, словно я безвольная резиновая кукла. Я живу в двух
мирах, я запуталась, две мои жизни соприкасаются в единственной точке – Нина.
Она не будет счастлива в семье, где отец позволяет своей матери топтать меня». Решение пришло мгновенно – забрать
Нину, подать на развод, освободится, начать все заново. Одно дело решить,
другое выполнить. Стоило мне заикнуться о разводе, Сергей пришел в ярость, он
кричал, колотил кулаками по столу. - Настя, ты чокнулась? Какой развод, я в жизни не дам тебе развод, ты что
решила, я зря столько лет содержал тебя, ты висела и висишь на моей шее, ты
мать моего ребенка, я не позволю тебе уйти. Мне плевать на твое желание. Ты
никогда не получишь развод, только попробуй, я отберу у тебя дочь. Нина
останется со мной, ты знаешь, я могу добиться единоличной опеки. Я смотрела на него и не узнавала, он вдруг стал совершенно чужим,
далеким, я испугалась, у Сергея были деньги, связи, он был юристом, хорошим
юристом, ему ничего не стоило отнять у меня дочь. С этого дня мы жили, как на вулкане, я отчаянно искала способ уйти,
разорвать отношения, сохранив дочь, Сергей играл со мной – грязно, подло. Стоило
мне напомнить о разводе, как он хватал Нину в охапку и исчезал на несколько
дней, отключая телефон, я металась по городу, звонила знакомым, искала, тщетно,
когда он решал, что с меня достаточно, возвращался домой, передавая мне в руки
спящую Нину. Его мать подливала масла в огонь. Утро начиналось с семейного завтрака, в
котором меня не забывали упрекнуть за каждый кусок, с милой улыбкой на лице,
Галина Михайловна протягивала мне масленку. - Ты будешь масло? Будешь, кто же не любит масло, правда на него надо
заработать, спасибо Сереженьке, он нас обеспечивает всем необходимым. Я молчала, потому что рядом со мной, сидела на высоком стульчике Нина,
она смотрела на отца, маму и бабушку огромными глазами, не понимая, почему воздух
в комнате тяжелый, улыбки натянутые, дети все чувствуют, от них невозможно
скрыть даже намек на скандал, малыши подобны лакмусовой бумажке. В течение года, я не оставляла попыток договориться с Сергеем, обещала
дать согласие на все условия развода, подписать любые бумаги, только бы он
позволил забрать Нину. Он любил дочь, на самом деле любил, но я знала, он вечно
занят, работа отнимает все время, его почти не бывает дома, Ниночка была
обречена проводить дни с бабушкой, которая мягко говоря, её не любила. Я не
могла допустить этого. Видя мое стремление разрушить брак, Сергей начал играть по-черному, он
выдвигал условие за условием, как только я соглашалась, он переигрывал все
заново. С того первого разговора, я хотела уйти жить в детскую, это вызвало
очередной скандал. - Пока ты моя жена, ты спишь со мной! - Сергей, ты не любишь меня, я не люблю тебя, к чему все это? Зачем я
тебе? Неужели тебе хочется спать с женщиной, которая ничего к тебе не
испытывает. Боже, ты заботишься только о себе, от меня тебе ничего не нужно, ты
обращаешься со мной как с куклой. - Ты будешь спать со мной, поверь мне. Если до этого я полагала, что наш секс ужасен, то теперь он стал
невыносим. Я пыталась увернуться, избежать, уходила в детскую, но он всегда шел
за мной, следовал по пятам, улыбаясь, тихим почти ласковым голосом говорил: - Дорогая, не будем устраивать сцен при дочери. Я вставала и плелась за ним в спальню, где считала шлепки его туши,
закрывала глаза и считала – раз, два, три, пятнадцать… Это было невыносимо, он словно подчеркивал свое превосходство, я пыталась
скинуть его с себя, толкнуть, укусить, ударить, он был сильнее, всегда сильнее,
на каждый мой выпад он отвечал более сильной хваткой рук, моя кожа покрывалась
синяками, я ненавидела его за жестокость, а себя за бездействие. В то утро Ниночка сидела на моих коленях, она лопотала себе под нос
что-то бессвязное, напоминающее детскую песенку, звук был успокаивающем,
убаюкивающим, в моей голове вдруг все встало на места – я всегда буду связана
этим проклятым браком, не смогу уйти, я обречена на жизнь со свекровью, она
проживет долго, Господи она из принципа переживет меня, моя жизнь превратилась
в прах, в пепел. Я чувствовала только усталость, безмерную, поглощающую, все резко потеряло
смысл, я была обузой для всех, даже для дочери, какая я мать, если не могу
отстоять наши с ней интересы, у меня все валится из рук, я терплю, молчу, молчу, умираю
заживо. Нина вырастет и забудет меня, она никогда не бросалась ко мне, после
недельных разлук, я была для нее скорее нянькой, гувернанткой. Нина была очень
спокойным ребенком, не склонным к нежностям, уворачивалась от поцелуев, будучи
самоценной. Нина заснула у меня на коленях, она посапывала, свернувшись в клубок, ей
было спокойно, тепло. Подхватив ее на руки, я отнесла ее в кроватку, уложила, в
какой-то момент мне почудилось, что она проснулась, но нет, она видела безмятежные
сны. В моей голове крутилась единственная мысль, сейчас вернется муж и потащит
меня в спальню, и все будет повторяться снова и снова, я буду считать, считать,
считать. Стало так душно, невыносимо, нестерпимо душно, я хотела одного – на
воздух, избавиться от этой гнетущей тяжести, я забыла обо всем, только бы он не
трогал, не прикасался ко мне. Вскочив на ноги, не оборачиваясь, я бросилась к балкону.
