– Эдвард, я, правда, не голодная, – хмурюсь я, когда он останавливает машину возле какого-то итальянского ресторана.

–Не упрямься, Белла, – отзывается он, выключая зажигание. – Твоим условием было увидеть сына. Ты увидела. Теперь исполняй обещание.

Прикусываю язык: а ведь, правда.

Уже после ухода Эленики мы с Калленом заключили сделку, что я вернусь с ним в отель и поем, как только увижу Энтони.

Я думала это невозможно, ведь операция только что закончилось и меня бы явно не пустили, но мне пришлось убедиться в том, что Эдвард всесилен в прямом смысле этого слова.

Доктора, под взглядом изумлённого Джейкоба, отвели меня в специальную комнату, переодели в стерильный костюм и пустили к сыну.

Жаль, что всего на десять минут, но  это лучше, чем ничего.

Я убедилась, что с ним всё в порядке, хотя от наркоза он ещё не отошёл. Я поцеловала его и пожелала спокойной ночи, потому что до вечера мне бы здесь задержаться не позволили.

И теперь я в роскошном чёрном «Мерседесе», за рулём которого Эдвард Каллен.

Вообще-то я никогда не думала, что человек может измениться так быстро. Возможно, это очередной скачок его настроения, но сейчас он добр ко мне и ведёт себя абсолютно нормально.

– Ладно, – соглашаюсь я и выхожу на свежий воздух.

Сегодня пасмурно, но дождя нет. Наверное, хороший знак.

Входим внутрь заведения. Пахнет кожей и какими-то едва уловимыми, смешанными ароматами. Похоже на цветы. Только какие?

Проходим мимо зала с обычными посетителями к отдельной кабинке. Она отгорожена деревянной стойкой, расписанной в средиземноморском стиле.

– Садись, – указывая на один из стульев, говорит Эдвард, и я делаю, как велено.

Официант приносит нам меню и удаляется.

Вижу стоимость одного из блюд, и мои глаза непроизвольно округляются – семьдесят пять евро?

– Выбирай, что хочешь, – мягко улыбается Эдвард, когда я, не веря, смотрю на него. С какой стати, он так расщедрился?

– Ты уверен?

– Если говорю, Белла, то уверен, – хмурится он и устало вздыхает, возвращаясь к своему меню.

Качаю головой, понимая, что спорить бесполезно и скольжу взглядом по перечню блюд. Их названия написаны на итальянском, как и ингредиенты. Чёрт, мне ни за что не разобраться.

– Я буду тоже, что и ты, – сдаюсь, откладываю меню в сторону. Он смотрит на меня и усмехается. Ему весело?

– Уверена? – он копирует мой тон, отчего я тоже невольно, сдавленно улыбаюсь.

– Уверена, – хмыкаю я, и он подзывает официанта.

Пока Эдвард делает заказ, я наслаждаюсь его благосклонностью и собственной облегчённостью. Всё кончилось. Теперь мне нечего бояться, потому что с Тони никогда и ничего не случится. Он будет жить долго и счастливо, и будет иметь всё то, что имеют обычные дети: друзей, школу, может быть, собаку или кролика.… Всё, что он захочет. Я сделаю так, как он захочет.

Мой маленький мальчик, изведавший столько боли это заслужил.

В голове путаница. Я не могу описать то счастье и восторг, каким наполнилась, когда осознала, что всё будет хорошо. Что всё прошло хорошо.

Я всё ещё пребываю в прострации. У меня эйфория, наверное, и поэтому о новых проблемах – реабилитации, неожиданном появлении Джейкоба – я не думаю. Будет время и позже.

– О чём ты думаешь? – спрашивает бархатный баритон, от которого у меня по коже пробегают приятные мурашки.

– Ни о чём, – беспечно отвечаю я и улыбаюсь.

– Что служит причиной твоей радости сейчас, Белла? – ему действительно интересно. Изумрудные глаза изучают каждую эмоцию на моём лице.

– Всё получилось так, как я хотела, – отвечаю на его вопрос, по-прежнему не прекращая улыбаться.

– Как жаль, что я не умею читать твои мысли, – с сожалением замечает он. – Мне бы хотелось много чего узнать.

– Мы можем попробовать, – предлагаю я, радуясь своей затее. – Но тебе тоже придётся отвечать.

– Я думал, мы уже поговорили обо мне, – он изгибает бровь, когда я произношу последнюю фразу.

– Нет, это ещё не всё.

– Хорошо, – он немного напрягается, но старается не показывать этого. – Думаю, нам действительно стоит пообщаться. Но, Белла, только честные ответы, договорились?

– Да… – вздыхаю, не до конца осознавая, смогу ли отвечать полностью искренне, так, как он хочет.

Что же, попытка – не пытка.

– Что ты хочешь знать? – задавая наш традиционный первый вопрос, спрашивает он.

– Что тебе нравится? – решая начать с менее болезненных и сложных тем, говорю я.

– В каком смысле?

– Что ты любишь делать? Чем увлекаешься?

– Самосовершенствованием, – подумав пару секунд, задумчиво отвечает Эдвард.

–То есть? – теперь не понимаю я. О каком самосовершенствовании идёт речь?

– Нет, Белла, теперь моя очередь, – он качает головой и лукаво ухмыляется. Это кривоватая усмешка заставляет моё сердце трепетать. Ну, почему он не может быть всегда таким, как сейчас?

– Хорошо. Но должна предупредить, я довольно заурядная девушка…

– Заурядной тебя точно не назовёшь, – качает головой он. – Расскажи мне о своём сыне.

– Что именно? – я удивлена такой необычной просьбой с его стороны. Зачем ему знать это?

– Ты говорила что-то про его отца, сегодня у меня в кабинете, – напоминает он, и я вздрагиваю.

– Ты злишься? – прерывая его, аккуратно спрашиваю я.

– За что? На тебя?

– Да, за эту истерику…прости меня, пожалуйста!

– Белла, тебе нужно было выплакаться, – мужчина довольно дружелюбно, почти заботливо смотрит на меня. – Только в следующий раз предупреждай заранее.

Следующий раз? Он думает, у меня ещё когда-нибудь будет повод расплакаться перед ним?

– Ладно, – кратко отвечаю я. – Так что по поводу кабинета?

– Отец Энтони. Кто он?

– Его зовут Джейкоб Блэк, – воспоминания режут сознание ржавыми ножами боли. Нет, я не допущу того, чтобы Джейк снова мне всё испортил. Я должна поговорить с Эдвардом. Я должна спросить то, что хочу, а для этого мне нужно честно ответить и выдержать эту беседу.

– Ты любила его? – каким-то странным голосом спрашивает Каллен. Я киваю, опуская глаза.

– Не хочешь говорить об этом? – участливо вопрошает он.

Откуда такая заботливость? Неужели это тот самый человек, который заставил меня спать с собой за деньги?

Нет, такой Эдвард мне нравится гораздо больше. Пусть он навсегда таким остаётся.

– Всё нормально, – слабо улыбаясь, произношу я. – Просто это было давно.

– Сколько твоему сыну лет?

– Четыре года.

– Не так уж и давно…

Пожимаю плечами, в знак безразличия. Держись, Белла, не думай о нём. Не думай об этом чёртовом Блэке.

– Теперь моя очередь, – отходя от темы Джейка, извещаю я, к неудовольствию Эдварда. Что же, это его правила. Пусть подчиняется.

– Ты говорил о самосовершенствовании. Объясни.

– Я изучаю языки, читаю книги, посещаю художественные галереи – стараюсь приобщаться к тому, что скрыто пеленой древности.

– Тебе нравится недоступное?

–Да. Всё остальное у меня есть, – он пожимает плечами, повторяя мой жест.

– Теперь я, – улыбаясь, говорит он и задаёт свой очередной вопрос: – Что произошло у тебя с отцом твоего сына?

– Мы были слишком молоды, когда я забеременела. Думаю, он не был готов к такой ответственности…

– А ты была готова? – с сомнением спрашивает Эдвард.

– Нет, – признаюсь честно. – Но я не допускала и мысли избавиться от ребёнка…

– Тебя поддержали родители?

– Нет. Мама умерла во время родов, так и не увидев меня, а папа – за полгода до моей беременности.

– Ты сама воспитывала сына? – в глазах Эдварда всё больше недоверия и восхищения одновременно. Он так внимательно смотрит на меня, что я чувствую себя, как на следственном допросе. Что же, придётся потерпеть…

– Да, сама. Теперь  я спрашиваю, – снова ухожу от темы, беря перерыв. Теперь говорить будет Эдвард.

– Тебя воспитывал отец? – решаю не темнить и сразу перехожу к главному, раз уж мы перешли к откровенным темам.

Он молчит. Его лицо, кажется, слегка бледнеет. Почему?

В это время появляется официант и ставит перед нами тарелки с салатом «Капрезе». Потом бутылку вина. Открывает её, разливает по бокалам и только потом уходит.

Я по-прежнему жду ответа, даже не глядя на еду.

– Нет… – наконец медленно отвечает он, осипшим голосом. – Я жил с ним не очень долго, а потом он умер, и я попал в приют.

– Сколько тебе было? – не веря в происходящее и сочувствуя ему всем сердцем, спрашиваю я. Боже мой, он ведь тоже испытал достаточно страданий! Поэтому и прячется.

В память врезаются его слова, на мой вопрос, зачем он носит маски:

«Чтобы люди не причинили боль, Белла. Они могут».
Так сколько же раз ему делали больно, что превратили в того, кем он явился в нашу первую встречу?

Может быть, это и есть его настоящая сущность: милый, добрый, заботливый…ранимый?

Может быть, всё остальное просто видимость? Пыль, пускаемая в глаза?

Надо будет всё это обдумать…

– Около шести лет, наверное… – тихо произносит он.

Моё сердце сжимается от боли за него. Он ведь был немного старше Тони. Шесть лет и он остался один – без матери, без отца, без любви, без семьи – в приюте.

Подсознание подсовывает фотографию малыша с бронзовой шевелюрой, дрожащего от страха и холода, с большими изумрудными глазами. По его щекам текут слёзы…

Откидываю эту картинку, чтобы подавить появляющийся в горле комок.

– Ты вырос в приюте?

– Да, – резко отвечает он, и его дружелюбие испаряется. Впрочем, сейчас я понимаю причину этого и готова смириться.

– Успокойся, я больше не буду спрашивать об этом, – примирительно и осторожно говорю я, вселяя в свои слова уверенность. – Если ты не хочешь, не буду.

– Ты просто не понимаешь, Белла! И не поймёшь. Никогда не поймёшь… – опуская голову на руки, с болью говорит он. – Это невозможно.…И я уже говорил это тебе.

Вот тут самое время вспомнить его слова «Не пытайся понять то, что не должно быть тобой понятно», и осознать их смысл.

Он не прав. Я понимаю. Даже если ему это пока невдомек.

– Эдвард, – встаю со своего места и подхожу к нему. Приседаю перед стулом, оказываясь почти на уровне его глаз. В них проскальзывает недоверие и страх. Он даже меня боится сейчас. Боится, что сделаю ему больно, как он ошибается.– Ты прав, я пока не совсем понимаю и буду рада, если ты объяснишь, но только с твоего согласия. Я не заставляю тебя ничего мне говорить. Это твоё право. Не хочешь, значит, не нужно, – улыбаюсь в конце, немного разряжая обстановку и веря, что это убедит его в моей искренности.

– Спасибо, – благодарит он едва слышным шёпотом.

– Не за что, – тянусь к его руку, сжатой в кулак, и опускаю сверху свою ладонь, поглаживая пальцами бледную кожу. Надо же, насколько моя меньше!

– Теперь твоя очередь спрашивать, – самостоятельно напоминаю я, и, убирая руку, возвращаюсь на место.

– Ты ведь… – он прикрывает глаза на пару секунд. – Ты ведь тоже можешь не отвечать, если тебе очень сложно, Белла.

– Я отвечу. Это ведь прошлое. Оно не имеет значения, – беру в руки вилку, задумчиво рассматривая её серебряную поверхность.

– Почему ты назвала сына Энтони? – спрашивает он, находясь в такой же задумчивости, как и я.

- Не знаю, просто увидела его и поняла, что никак по-другому назвать не в состоянии, –вопрос довольно простой, что меня радует.

– А как думаешь, почему тебя так назвали?

– Не знаю, - отвечает он. – Мне оно не слишком нравится.

– Ну, оно ведь второе, ты можешь не использовать его, – сделав глоток вина, предлагаю я.

– Изначально оно было первым, – повторяя мои действия и пробуя вино, сознаётся он.

– В смысле?

– Я поступил в приют под именем Энтони Каллен. Уже там меня назвали Эдвардом, и сделали его первым именем.

– Ясно…

Мы молчим недолго, думая каждый о своём.

– Ешь, – наконец говорит он и берёт вилку в руки.

– У меня ещё остались вопросы…

– У тебя ещё будет время их задать. Но только не сейчас, – это почти просьба. Да какая там просьба, мольба!

Что же, если всё так серьёзно и ему действительно очень больно вспоминать всё это – даже больнее, чем мне – я не стану спрашивать.

Салат оказывается на удивление вкусным, и я погружаюсь в приятные ощущения, на некоторое время забываю о своих проблемах и проблемах Эдварда Каллена. Но, полагаю, это ненадолго. Всего лишь на период ужина.

Потом нас ждёт второй раунд.

Я-то готова, а он?

Салат сменяет ризотто «Рыбная феерия» – так называется одно из блюд, похожих на паэлью, а затем следует десерт. «Тирамису» – довольно вкусно.

Я вожу ложкой по стеклянному блюдечку, не в силах впихнуть в себя ещё хоть кусочек.

– Так у тебя остались вопросы? – раздаётся голос Каллена, и я поднимаю на него взгляд. Откинувшись на спинку стула, он попивает белое вино и внимательно смотрит на меня.

– Ты говоришь, что вырос в приюте, – тщательно подбирая слова, пробую спросить я. – Но сейчас ты обладаешь всем, чем пожелаешь…Как у тебя это получилось?

Он смотрит на меня пронизывающим, почти убийственным взглядом. Я его обидела? Так сильно?

– В чём дело? – решаюсь спросить я.

– Ты такая же, – медленно выговаривает он. Это звучит как приговор к казни.

– Какая?

– Тоже вешаешь на людей ярлыки, Белла.

– Ярлыки? Нет, Эдвард, ты не так меня понял! – мигом догадываюсь, о чём он подумал, и пытаюсь отчаянно исправить положение. Напрасно.

– Здесь не о чем думать, – отрезает мужчина. – Ты просто не была на моём месте, чтобы так говорить. Ты не слышала и не видела того, что видел я.

– Эдвард! – я безрезультатно пытаюсь достучаться до него и остановить эту тираду. Ну вот, наши доверительные отношения переросли в очередную бойню. – Послушай меня, пожалуйста!

– Нет, это ты послушай, – грубо отвечает он, приглушая голос. – То, что у меня не было семьи, не значит, что я не мог чего-то добиться сам. Я имею всё это, потому что умею трудиться. Потому что знаю, что хочу и что для этого необходимо. Я никогда не получал ничего просто так…

Он на секунду замолкает, собираясь с мыслями и глубоко вздыхая:

– Мне отказывали в получении стипендии, потому что видели в документах адрес детского дома! Люди считают, что дети, выросшие в них, не могут и не имеют право получать достойное образование и стать настоящими людьми. Это предвзятое мнение окутало весь мир. И ты такая же…

– Нет! – больно ужаленная его словами, вскрикиваю я. – Нет! Нет! Нет!

– Что «нет»? – передразнивая мой тон и сжимая пальцами скатерть на столе, гневно спрашивает он.

– Я никогда никого не делила на сословные группы. Мне плевать, какое у тебя происхождение, важнее всего, какой ты сам! Ты ведь бываешь настоящим, бываешь добрым, бываешь щедрым,  заботливым…отчасти, я понимаю, что заставляет тебя временами вести себя неподобающе, доминируя над окружающими и явно выражая своё превосходство, но, Эдвард, это ведь не правильно!

– Не тебе меня судить. Ты ничего обо мне не знаешь. – Рявкает он, и я беспокойно оглядываюсь, надеясь, что в общем зале ресторана нас никто не слышит.

– Я не сужу тебя, а говорю, каким ты мне нравишься. Каким я тебя вижу. Я не могу понять, почему ты всегда не можешь быть таким со мной…Что я тебе сделала?

– Ты ничего не сделала, – выдыхает он. – Пока что…

– И не собираюсь.

Он закатывает глаза, в знак недоверия. Качаю головой и делаю глубокий вдох для успокоения.

– У тебя нет оснований не верить мне, но и доверять – тоже нет, поэтому я не стану оспаривать твои слова, – медленно и чётко произношу я. – Но всё можно исправить. Я думаю, когда-нибудь ты поймёшь, что я, даже если бы захотела, ничего тебе не смогу сделать. Я даже…не представляю, как это возможно…

Натыкаюсь на недоверчивый взгляд, в котором искрится боль. Одинокая и холодная. Чёрт, он действительно имеет серьёзную психологическую травму. Ему нужно обратиться к специалисту с этой проблемой. Только, боюсь, он не захочет.

– Давай закончим этот разговор, Белла. Когда я злюсь, могу много чего натворить, а сейчас мне бы этого не хотелось, – говорит он и щёлкает пальцами, подзывая официанта.

– Что мне сделать, чтобы ты поверил в мои слова?

Он молчит.

– Эдвард?

– Заткнуться! – он ударяет рукой по столу, и вино в моём бокале расплёскивается по стеклянным стенкам.

–Вот почему ты до сих пор один, – сухо замечаю я, уязвлённая его грубостью.– Ты не подпускаешь к себе никого. Ты никому не веришь. Ты никого не любишь…

– Откуда тебе знать, люблю ли я кого-нибудь, Белла? – судорожно вздыхая, спрашивает он. – Что ты обо мне знаешь?

– В том-то и дело, что мало. Я хочу узнать больше.

– Лучше оставь это занятие, – советует он и кладёт в принесённый официантом счёт деньги.– Пошли.

– Не оставлю! – упрямо отвечаю я.

– Забудь о своём упрямстве, оно на меня не действует, – через плечо кидает он, выходя из кабинки, и направляется к двери, ведущей из ресторана.

«Посмотрим», – мысленно говорю я и выхожу вслед за ним.