Я не верю в совпадения. Но в этот раз все действительно совпадает так, что лучше не придумаешь. Элис заканчивает разговор и скидывает звонок. Она выходит к машине и за ней преданно следуют ребята из охраны. Как за своим предводителем. Я в их поле зрения практически не попадаю.

- Я ведь правильно понимаю, зачем мы туда едем? – спрашивает она, закрывая за собой дверь. – Не каяться?

- Излишне, - отвечаю и сажусь рядом. – Ты плохо обо мне думаешь.

Пока Элис узнавала все нюансы, совершала все эти бесчисленные звонки, я успела переодеться и принять душ. До сих пор влажные волосы стянуты в тугой хвост. Когда я открываю окно, чтобы спокойно покурить, холодный воздух обжигает разгоряченную кожу.

Я спокойна и почти не нервничаю. Элис смотрит на меня с возрастающим уважением. Мы как будто поменялись местами. Не в очень выгодной для нее комбинации. Ей претит все, что способно ее унизить, но это не мешает ей признавать очевидное.

- Это довольно рискованно, - как бы, между прочим, замечает она.

- Именно поэтому ты мне и нужна.

Элис устало усмехается.

- А это в моих интересах?

Ее слова заставляют меня удивленно на нее посмотреть. Оторваться от созерцания городского пейзажа и смерить взглядом. Почти саркастичным.

- Сейчас объясню, - я достаю свой телефон и быстро пишу сообщение. Буквы, одна за другой, складываются в красивый ровный текст. – Это не взаимопомощь, как ты могла подумать. Не спасение друга в беде. – Я продолжаю набирать короткие емкие фразы, прикрепляю звуковой аудиофайл, вписываю наши координаты. И отправляю на пустой номер.  Я блефую. Но с очень серьезным видом. Элис этого не понимает. – Я знаю, где его телефон, а ты нет. Хорошенько подумай, кому из нас двоих нужна помощь.

Элис, конечно, не знает, что у меня нет телефона Каллена. Что у меня с ним нет связи. Что я не могу его предупредить. Она выхватывает из моих рук сотовый и нажимает отбой.

- Я же несерьезно.

И я смеюсь ей в ответ. Весело и откровенно.

- Я тоже. 

Пока мы едем, Элис успевает еще пару раз спросить о серьезности моих намерений. И поговорить об их нормальности. Для человека в ее положении, она слишком болтлива. И я объясняю это нервами. Ее расшатавшимися изъеденными нервами. А вот в себе я таковых не чувствую. В себе я уже вообще больше ничего не чувствую. У меня полный эмоциональный анабиоз. 

Проверяю, заряжен ли пистолет.

А потом снова прикуриваю.

У меня не слишком большое разнообразие в действиях. И мыслях. Когда мы останавливаемся перед воротами жилого комплекса, я говорю:

- Постарайся мне ничего не запороть. Я не хочу потом думать, что за это с тобой сделать.

Не угрожаю. И не пытаюсь запугать. Я просто знаю, если что, Элис не жилец. Но объяснять это подробно, давать развернутый ответ, у меня нет никаких сил. Это именно тот случай, когда очень хочется, чтобы тебя понимали без лишних слов. Так сказать, читали по глазам.

Элис набирает номер квартиры и представляется. Быстро на меня смотрит, и я ободряюще ей улыбаюсь. Поддерживаю.

Ребята из охраны ютятся рядом. За спиной.

В ее визите нет ничего необычного. Она не вызывает подозрений. Надумай прийти сюда я одна, и меня бы встретили, целясь в лоб. Не самый приятный момент. Совершенно не вписывающийся в мои планы. А вот Элис прекрасно подходит для поздних, очень важных, очень деловых и до хуя нужных разговоров в любое время дня и ночи. Ее всегда готовы выслушать. В отличие от меня.

Поднимаясь на лифте и следя за сменяющимися цифрами этажей, я думаю о том, что женщины никого не доводят до добра. Все беды от них. Я не себя имею в виду. То есть, и себя тоже, но в меньшей степени.  Если бы сегодня Деметрий не решил поразвлекаться с девочками. Или девочкой. Вдали от семьи. Жены. Или кто там у него еще. Короче, если бы он спокойно сидел в своем загородном коттедже под охраной двадцати головорезов, ничего бы не произошло. Если бы он только не надумал этой ночью отдохнуть. Расслабиться. Выпить в приятной компании. Девочек. Девочки. Или кто там у него еще.

Дальше идет череда этих «если бы». В общем, все могло бы быть по-иному.

Двери лифта степенно открываются и в длинный, хорошо освещенный коридор выходит Элис. На ее губах спокойная улыбка, плечи расправлены. Она идет ровной уверенной походкой, не замечая никого вокруг. Для нее не существует охраны Деметрия, они не удостаиваются даже ее взгляда. Она только кивает, молча приказывая пропустить ее вперед. Она делает знак своим ребятам. Короткий, незаметный. Какой-то безнадежный.

А потом щелкает пальцами.

Я слышу два приглушенных выстрела. И глухой звук, с которым падает тело на пол. Раз. Два. Вздрагиваю и тяжело вздыхаю. Переступаю через трупы и забираю себе пистолеты. Меня не смущает вид крови. Особенно, если это кровь не моя.   

Мы молча заходим в просторную квартиру. И осторожно оглядываемся.

Из спальни появляется Деметрий. Возмущенное «Что за на…» замирает на его губах, когда я направляю на него ствол и говорю:

- Тихо.

Элис складывает руки на груди, отходит в сторону и как-то очень печально за всем наблюдает.

Дело совсем не в том, что мы так нагло к нему ворвались. И  не в том, что далось нам это почти без труда. Можно подумать, что так сможет каждый. Но не каждый сможет ответить за свои действия. Дело не в проявленной наглости. А в умении справиться с последствиями. После таких финтов очень рискуешь не дожить до утра. И неважно, что ты сделаешь. Уйдешь с миром. Или все-таки пустишь кому-то пулю в лоб.

Но сегодня я была просто обязана кого-то убить.

Мне бы хотелось совершить это более эффектно. С пышной речью. Или еще какой-нибудь фигней. Мне бы хотелось немного пояснить свой поступок. Вложить в него смысл. Но эта блядская ночь забрала у меня все силы.  Поэтому я просто стреляю.

Без утомительных разговоров.

Без сожалений. Сомнений. И колебаний.

Я просто стреляю. Один, второй, третий раз. Превращаю как волшебник чуть удивленный взгляд в стеклянный. Не живой. Я чувствую, как с каждым нажатием на курок сокращаются в руке мышцы. И послушные пули, как дрессированные зайчики вылетают в воздух. Находят свою цель. И с аппетитным чавканьем впиваются в его тело. Происходит взаимодействие. Взаимопонимание. Стали и плоти. Я слышу каждый его судорожный вздох. И все думаю, что он последний или, на худой конец, предпоследний. Я вижу, как его запястья с черным браслетом часов заливает кровь. И как он медленно оседает на пол, а белоснежное полотенце сползает с бедер. В его глазах отражается глухое непонимание. Мне кажется, что он слишком долго смотрит на меня своим чуть возмущенным взглядом. Как будто не верит.

И только когда все заканчивается, я закрываю глаза и шумно выдыхаю через рот. Жду, пока успокоится сердце. Потом уже прикуриваю. Зажав сигарету между губ, стягиваю салфетку со стола и тщательно протираю ствол и рукоятку.

Отвлекаюсь, чтобы сделать затяжку. Никто и ничто не мешает моему занятию. Тишина почти нереальная. Я даже забываю, что здесь есть еще кто-то, кроме меня. В соседней комнате работает телевизор, но и он не способен разрушить это безмолвие. А только лишь его подчеркнуть.

Я бросаю многозначительный взгляд на ребят Элис, затем смотрю на саму Элис. И чуть приподнимаю бровь.

Элис нерешительно молчит. Ей теперь страшно остаться со мной наедине. Она все еще не знает, что у меня на уме. Совсем не знает. Ей было проще, когда я не знала, что на уме у нее. Гораздо проще.

Я нетерпеливо тушу сигарету и снова на нее смотрю.

- Свободны, - цедит сквозь зубы. Неохотно. И добавляет, - на сегодня.  

Дожидаюсь, когда дверь за ними тактично закроется, а потом подхожу к Элис и протягиваю ей пистолет.

Я говорю ей:

- Стреляй,  - и показываю на Деметрия.

Но она отрицательно качает головой. Отрицание у нее психованное. На грани срыва. Шаг назад. И руки за спину.

Настаиваю:

- Давай, детка, ты сможешь, - с улыбкой. Все той же. Ободряющей. – И мы поедем. Стреляй, блядь!

Почти ору: у нас нет времени.

Пальцы у нее дрожат, когда она берет из моих рук пистолет. Неуверенно. Так будто никогда его не держала. С ее бледных губ срывается  «Пиздец», но я к тому времени уже обхожу комнаты и практически не слышу ее слов. Впрочем, они бы меня все равно не зацепили.

Позже мы едем с ней в аэропорт, садимся за столик в привокзальном ресторане и я заказываю себе сто грамм виски. Элис берет Кровавую Мери. Перед нами лежит ее билет на самолет. В какой-то город. Или страну. Она говорит, задумавшись:

- Больше всего я всегда боялась вернуться к тому, от чего ушла.

Я залпом выпиваю спиртное. Жду, пока оно приживется в желудке. Вскользь смотрю на проходящих мимо людей. Сглатываю свою головную боль и возвращаюсь в реальность. Неохотно.

Мне абсолютно наплевать на то, что  говорит мне Элис.

Я все так же стараюсь ее не слушать. В этом теперь нет никакой необходимости.

Оставшись одна, заказываю еще виски. Официант приносит заказ и бросает на меня внимательный взгляд.

- С вами все в порядке? У вас кровь на лице.

Беру салфетку и провожу ей по щеке. Объясняю: это не моя, все хорошо.

Он согласно кивает.

- Тогда да. Все хорошо.

Алкоголь не берет и не цепляет. Я чувствую его у себя в крови, но кроме этого больше ничего не чувствую. А мне бы не мешало добавить себе уверенности. И сдержанности. Чтобы, позвонив во второй раз за ночь в дверь Карлайла, спокойно показать пустые ладони в зрачок видеокамеры.

Чтобы вновь встретившись с его взглядом, ровно выслушать слова «Эдварда здесь нет».

Чтобы, блядь, тут же в них поверить. Беспрекословно.

Чтобы малодушно не переспросить. И растерянно не отступить на шаг назад.

Чтобы всего лишь удивленно вскинуть бровь. Чуть удивленно, чуть равнодушно. Чтобы скривить губы в горькой усмешке.

Чтобы не показать. Ничего не показать. Ни шока, ни смятения.

«Эдварда здесь нет» стучит в висках. Его имя. Каждый звук. Разливается оглушительной болью в затылке. Стискиваю зубы, чтобы не закричать.

«Эдварда здесь нет». У меня не рождается ни одной мысли, только пустота. Такая всепоглощающая пустота, когда вдруг осознаешь, что вокруг больше ничего нет. Не осталось. Выветрилось.

Я говорю «Понятно». И часы в их гостиной тихо пробивают семь утра.

Несколько утомительно долгих минут, я жду продолжения. Может быть, я что-то не так поняла. Неправильно, неверно. Может быть, он еще, черт возьми, скажет, где в таком случае Эдвард. Но продолжения нет. Карлайл молчит и ничего к своим словам не добавляет.

Надо бы уйти, но я стою, прислонившись плечом к дверному косяку. Гоняю бесполезный воздух в легких и никак не могу сообразить, что делать дальше.

Карлайл, словно сжалившись, добавляет:

- Приезжала Виктория, и они уехали вместе. Он ничего не просил передать.

Я говорю «Понятно».

Он советует: «Тебе надо поспать. Это была сумасшедшая ночь. Для всех».

Примерно так приходит конец. Мне бы очень хотелось поверить, что я ошибаюсь. Искренне поверить, всей душой. Придумать сотню оправданий. Найти какое-нибудь долбанное логическое объяснение. Всему происходящему. Но в душе я знаю – это конец.

Это, блядь, конец. Но я беру такси и еду в «Плазу». Для того чтобы убедиться, что там его нет. И видимо, не будет. Я в этом городе, как в клетке. И за спиной у меня бессонная ночь. Швейцар монотонно сообщает, что не может меня пропустить. Это не его прихоть, а всего лишь приказ. Он говорит это и с сожалением пожимает плечами. Ему искренне жаль. Он видел меня много раз. И, конечно, меня помнит. Поэтому и опускает взгляд, говоря, что ничем не может помочь.

Выхожу на улицу, вдыхаю порцию холодного утреннего воздуха и медленно опускаюсь на ступени лестницы. Прячу лицо в сложенных на коленях руках и так замираю.

Это конец. Это определенно, конец.