Она была ветром, приносящим
Все тёмные мысли и страхи,
Что столько лет ты пытался забыть.
Он был пламенем, неукротимым и диким,
А ты была мотыльком, летящим на это пламя.
«The Funeral of Hearts», группа HIM
Все тёмные мысли и страхи,
Что столько лет ты пытался забыть.
Он был пламенем, неукротимым и диким,
А ты была мотыльком, летящим на это пламя.
«The Funeral of Hearts», группа HIM
На сковородке жарился бекон, равномерно покрываясь золотистой хрустящей корочкой и наполняя залитую полуденным солнцем кухню умопомрачительно аппетитным запахом. В шкворчание сковородки вклинился мерный гул кофемашины, и терпкий, чуть горьковатый аромат кофе бодрящим тёплым облаком поплыл по квартире.
Белла разбила на соседнюю с беконом сковородку пять яиц, обнаруженных почти в пустом холодильнике между вакуумной упаковкой всё с тем же беконом и засохшим сыром. Посолила их и накрыла крышкой.
— Доброе утро. Точнее, добрый день. — В дверном проёме возник улыбающийся Сет. — Неужели в этой квартире пахнет настоящей человеческой едой?! Обалдеть!
— Добрый, — улыбнулась Белла, протягивая ему белую кружку с небольшим сколом на ободке, над которой поднимался ароматный пар. — Кофе?
— Это просто предел моих мечтаний. — Он осторожно взял кружку и, сделав маленький глоток, застонал от удовольствия.
Поддев вилкой со сковородки ломтик бекона, Сет положил его на поджаренный тост и уселся на разделочный столик возле раковины. Дуя, обжигаясь и снова дуя, он откусил кусочек импровизированного бутерброда и прихлебнул кофе.
— Офигенно вкусно! — с набитым ртом пробормотал он, жмурясь от бьющего ему в лицо солнца.
— Подожди, сейчас будет готова яичница.
Белла постаралась напустить на себя строгий вид, хотя её разбирал смех, настолько забавно, совсем по-мальчишески, выглядел сейчас Сет.
Из одежды на нём были только серые спортивные штаны, и Белла заметила, что, в отличие от Эдварда, парень мог похвастаться плавным рельефом мышц, бугрящихся под смуглой кожей. Чёрные волосы, доходившие до середины шеи, влажно блестели после душа и источали древесный аромат шампуня. В обращённых на Беллу тёмных глазах ясно читался мужской интерес, но при этом они не прожигали её насквозь — скорее смотрели с любованием и юношеской робостью.
И только крупная татуировка в виде хартаграммы на правом предплечье выдавала в нём демона «Инферно».
— Не беспокойся, я и яичницу съем.
Продолжая смотреть на Беллу, Сет снова сделал глоток обжигающего кофе и улыбнулся — на его щеках заиграли ямочки. Ну что за очаровашка.
Глядя сейчас на Сета Белла чётко осознавала, что он ей очень нравится. Более того, этот темноглазый брюнет со смуглой кожей был как раз в её вкусе и отдалённо напоминал Джейкоба.
Нет, Белла не собиралась флиртовать с ним или, как выразился вчера Каллен, «крутить перед ним хвостом», но здесь, в чужом городе, она отчаянно нуждалась хотя бы в одном друге, и Сет вполне мог им стать.
О том, что с его демонами нельзя дружить, Эдвард ничего не говорил.
Словно материализовавшись из мыслей Беллы, в кухне возник Его Инфернальное Величество в тёмно-синем махровом халате, небрежно запахнутом и подпоясанном значительно ниже талии.
— А, это всего лишь ты, — глядя в упор на Беллу, хмыкнул Каллен. — А я, проснувшись и учуяв запах, подумал, что сдох и попал в рай… Ну или в ад, где черти на вечном адском пламени жарят яичницу с беконом.
С его волос капала вода, и по плиточному полу за ним тянулись мокрые следы. Заметив это, Белла усмехнулась. Предводитель демонов ничего не знает не только о хороших манерах, но и о полотенцах.
— Кофе, тосты, яичница, бекон, — перечислила она, вопросительно глядя на Каллена.
— Нет, Белль, не сейчас. — Достав из холодильника пиво и откупорив его, он отсалютовал ей бутылкой и сделал несколько жадных, торопливых глотков. — Накорми лучше Сета.
— Уже кормлю, — заметила Белла, наблюдая за тем, как тот дожёвывает остатки тоста с беконом.
Оба парня сели за стол друг напротив друга. Белла поставила перед Сетом тарелку с едой, за которую он тут же принялся с большим энтузиазмом, а перед Калленом положила пачку «Лаки страйк»Американская марка сигарет (прим. автора). с зажигалкой и поставила чистую пепельницу.
— Умная девочка, — одобрительно кивнул Эдвард, улыбнувшись Белле. Кажется, вполне искренне, по-доброму. Может ведь, если захочет.
— Обычно я всё схватываю на лету, — без ложной скромности подтвердила она.
Сделав ещё три глотка пива, Эдвард закурил, откинувшись на спинку стула и вытянув вперёд ноги. На второй затяжке он глубоко вдохнул едкий дым, а вот с выдохом вдруг не сложилось: воздух вместе с дымом слишком медленно и мучительно стал покидать его бронхи, рождая в груди хриплый свист. Вслед за этим Эдвард закашлялся и, затушив сигарету, с сожалением отодвинул пепельницу, попутно поймав на себе сразу два взгляда: долгий и встревоженный — Сета, удивлённый и мимолётный — Беллы.
От нечего делать Эдвард принялся разглядывать свою новоиспечённую «сестрёнку», машинально вертя в руках бутылку с пивом.
Белла. Белль. Короткие, но широкие шорты, нелепая майка с долбаным Бэтменом. Быстро двигается от плиты к мойке и обратно. Как будто даже пританцовывает… Ну да, точно, отбивает босой пяткой по полу только ей одной известный ритм. Наверняка, ещё и напевает себе под нос, но за шумом воды ничего не слышно. Гремит посудой… вот же зараза! Такая маленькая, худенькая, а столько шума!.. Волосы собраны в пышный хвост на макушке. Несколько прядей выбились и теперь лежат на висках и шее, отливают красноватым в свете солнца. А хвост раскачивается в такт её неугомонным движениям. Всё раскачивается, раскачивается и раскачивается… Чёрт бы её побрал с этим хвостом!
Эдвард закрыл глаза и откинул голову на спинку стула.
Какого хрена эта девчонка делает в его квартире? Какого хрена делает он сам?.. Женщина в его доме, как и женщина на корабле, — дурная примета. Ведь он знает об этом. Помнит. Тогда почему?..
Наверное, потому что она больше никому не нужна, и ей просто некуда пойти? Да, наверное…
Её рано овдовевшая мамочка решила почистить пёрышки и расправить крылышки. Она либо непроходимая дура, либо ей просто насрать на собственную дочь — лишь бы сбагрить её куда подальше. А иначе как объяснить то, что она позволила Белль остановиться у него. Как, чёрт возьми?! Будь у него дочь, он не разрешил бы ей даже приблизиться к такому, как он. С его-то репутацией!.. Но брачный полёт этой пташки не будет слишком весёлым и счастливым, раз из всех мужиков Уотертауна её угораздило выбрать Энтони Мейсона — его отца. О, нет, не будет!.. Да похер! Это уж точно не его, Эдварда, проблемы.
Каллен открыл глаза и снова достал из пачки сигарету. Медленно и осторожно. Помял её в пальцах, ощутив под ними лёгкий хруст табака, словно пытаясь с ней договориться. А ведь и правда пытался. Пытался каждое утро, но только с самой первой сигаретой — все последующие шли как по маслу и уходили влёт по две, а то и по три пачки в день.
Эдвард щёлкнул зажигалкой и прикурил, не спеша втягивая в себя необходимый ему никотиновый дым. Снова и снова. С каждой затяжкой всё глубже и глубже. В этот раз чёртовы бронхи не взбунтовали, и он позволил себе расслабиться. Даже вызывающий тошноту бодрый и весёлый вид Белль уже не так сильно раздражал его… Хотя, вероятно, мутило Эдварда вовсе не из-за неё. А вот о реальных причинах тошноты думать не хотелось — какой смысл, если изменить это всё равно не в его власти? Надо просто быть готовым. И сильным… Как же это задолбало!..
Белла прихватила чашку кофе с уже остывшим тостом и тоже села за стол, поглядывая на парней. Трудно было представить себе ещё кого-то настолько же разных, как эти двое. И всё же они как-то нашлись, сыгрались и подружились настолько, что уже несколько лет жили в одной квартире, чем рождали грязные сплети, охотно смакуемые таблоидами.
Как-то Белла прочитала на форуме, посвящённом группе «Инферно», выдержку из статьи, прямым текстом обвинявшую Его Инфернальное Величество в разврате и совращении юного Сета, которому на момент публикации только-только исполнилось семнадцать. Интересно было то, что «погуляв» по форуму ещё немного, Белла наткнулась на очередную выдержку за авторством всё того-же журналиста, но на этот раз он приносил Эдварду Каллену свои глубочайшие извинения за клевету и голословные обвинения, не имеющие под собой никаких оснований.
— Слушай, Эд, мне сегодня надо будет съездить к отцу, — неуверенный голос Сета прервал размышления Беллы. — Там надо что-то подписать.
— Деньги? — Каллен затушил в пепельнице сигарету и, выпрямившись на стуле, внимательно на него посмотрел.
— Нет, у меня есть.
— Точно?
— Да точно, точно, — с улыбкой заверил его Сет.
— Съездить с тобой? — немного помолчав, спросил Эдвард. В его голосе ясно звучали теплота и забота.
— Не надо, я же уже не малыш, — закатил глаза он.
— Малыш, ещё какой малыш! — поддразнил его Каллен.
— Я не малыш, — глядя на Беллу, твёрдо повторил Сет, и на его смуглых щеках выступил лёгкий румянец.
Белла согласно покивала. Даже несмотря на всё своё очарование, малышом его и правда трудно назвать.
Этот милый междусобойчик, свидетелем которого она только что стала, невольно вернул её мысли к тем сплетням, что ходили вокруг отношений Сета и Эдварда. Такими ли уж лживыми и неправдоподобными они были?
— Могу себе представить, о каком дерьме ты сейчас думаешь, — словно сумев заглянуть в её голову, усмехнулся Каллен.
От этой жуткой ухмылки по спине Беллы пробежал неприятный холодок.
Почувствовав, что краснеет, она поспешила спрятаться за чашкой, делая вид, что пьёт кофе, хотя на дне оставался лишь тёмный осадок.
— Эй, девочка, посмотри-ка на меня.
Эдвард потянулся к ней через стол, сжал её запястье и отвёл в сторону руку с пустой чашкой. Белла с опаской взглянула на Каллена, но, против ожидания, на его лице не было ни злости, ни раздражения. Даже насмешливая ухмылка успела бесследно исчезнуть.
— Давай сразу проясним несколько важных моментов. Раз теперь ты будешь постоянно обитать здесь, то со временем неизбежно узнаешь то, чего не знают простые смертные. Ты узнаешь ту правду, которую всем остальным знать ни к чему. Поэтому меня волнует вопрос доверия. — Эдвард говорил медленно и вкрадчиво, сверля Беллу колючим взглядом и продолжая сжимать её запястье. — Сможешь ли ты держать свой сладкий ротик на замке? Или тут же кинешься, брызжа слюной, делиться информацией за деньги, а, может, и по доброте душевной — сути это не меняет?
— Я бы никогда так не поступила, — предпринимая слабые попытки освободить руку, совершенно искренне заверила Белла. — Ты можешь мне доверять. Не в моих правилах сдавать или предавать друзей. Хотя ты, наверное, всё равно мне не веришь, — усмехнулась Белла, наконец выдернув руку из цепких пальцев Каллена.
— Почему же, верю, — пожал плечами Эдвард, снова откидываясь на спинку стула. — Но на всякий случай хочу предупредить, что таких вещей я не прощаю. Если сомневаешься, можешь спросить у моей последней домработницы. Она пыталась подзаработать на мне, и я отправил в её агентство такие охрененные рекомендации, что её тут же вышвырнули с волчьим билетом. Лучше бы штуку баксов у меня из тумбочки свистнула — обошлось бы меньшей кровью. — Эдвард сделал глоток пива и отставил бутылку в сторону. — Но раз ты не собираешься трясти на публике моим грязным бельём, то тебе нечего бояться. Возможно, мы даже подружимся… Что скажешь, Сет? Ты веришь Белль?
— Конечно, ей можно доверять. Тот, кто готовит такую обалденную яичницу, в принципе не может оказаться плохим человеком.
Сет улыбнулся и ободряюще потрепал Беллу по плечу, чем заслужил её долгий взгляд, полный искренней благодарности. Хоть один нормальный человек в этом инфернальном дурдоме.
— Тогда давай расскажем ей о наших с тобой близких отношениях, — наблюдая за реакцией Беллы, многозначительно произнёс Эдвард.
Однако Белла не повелась на его провокацию, сообразив, что тот просто дразнит её в своей обычной манере.
Ха! Не в этот раз, Каллен!
— Эд мой опекун, — не став поддерживать его игру, быстро пояснил Сет. — По крайней мере, был им до моего совершеннолетия.
Белла удивлённо моргнула, переводя взгляд с одного парня на другого и пытаясь понять, не шутит ли Сет. Нет, кажется, тот был совершенно серьёзен. Она пристально посмотрела на Эдварда, стараясь и так и эдак примерить к нему слово «опекун», однако оно подходило ему не больше, чем Папе Римскому — ковбойская шляпа.
— Как органы опеки допустили это? — Белла высказала вслух мысль, так и вертевшуюся на языке, о чём, впрочем, тут же пожалела. Как ни крути, а поступок Каллена заслуживал уважения.
— Иногда я могу быть очень милым и убедительным, — рассмеялся Эдвард. Похоже, её слова никак его не задели. Ну и чудненько. — А вообще, деньги в наше время решают многое.
— Нет, Белла, он классный! Серьёзно! Когда узнаешь его поближе, сама убедишься! — горячо воскликнул Сет, подавшись вперёд в порыве эмоций и страстном желании защитить дорогого для себя человека. — Если бы не Эд, не представляю, что со мной было бы!
— Брось, Сет, не говори ерунды, — строгим тоном осадил его Каллен, а затем, улыбнувшись, добавил: — И не разочаровывай Белль. Она-то наверняка уже поставила мне окончательный диагноз хамоватого козла, которому на всех насрать.
Белла хотела было возразить, но промолчала. Проницательный Каллен видел её насквозь. Даже с «козлом» не ошибся. Чёртов мистер-рентген!
— Не понимаю, почему не рассказать всем правду, чтобы прекратить эти грязные сплетни? — резонно спросила она.
— Ты слишком наивна, Белль, — усмехнулся Эдвард, доставая из пачки очередную сигарету. — Людям не нужна правда — им нужна грязь, горячие подробности, то, о чём они смогут весело поболтать с коллегами на работе. Я тысячу раз повторял журналюгам, что Сет мне как младший брат, но это просто пропускалось мимо ушей. Однако стоило только восемнадцатилетнему мальчишке по глупости ляпнуть, что он любит меня, и в эти слова тут же вцепились бульдожьей хваткой. Как всегда, всё извратили, опошлили, превратили в дерьмо! — Каллен говорил громко, с надрывом, вертя в руках так и не зажжённую сигарету, которая уже сломалась и теперь крошилась на стол крупицами табака и коричневатой пылью. — Правда просто превратила бы меня из извращенца, трахающего мальчишку, в опекуна-извращенца, трахающего своего подопечного. Вот и всё! Никто не захочет поверить в то, что Его Грёбаное Величество может просто так кому-то помочь. А оправдываться я ни перед кем не собираюсь.
Белла слушала Эдварда, напряжённо сцепив пальцы в замок, и понимала, что, к сожалению, он прав. Те, кому нужна была грязь и было наплевать на Каллена, нашли бы её всегда и везде. Те, кому действительно нравился Эдвард и его музыка, и так не верили во всю эту «чернуху». В том же Уотертауне все поголовно защищали Его Инфернальное Величество и поносили таблоиды на чём свет стоит.
— Но ты только что говорил про своего отца, — посмотрев на Сета, вспомнила Белла.
— У него был инсульт. Он уже несколько лет живёт в пансионате, — сосредоточенно разглядывая свою опустевшую тарелку, как будто нехотя ответил тот.
— Сочувствую, — после небольшой паузы мягко проговорила Белла, так и не сумев проглотить вдруг образовавшийся в горле вязкий ком.
Ей слишком хорошо было известно, каково это, когда твой отец тяжело болен, когда страх потерять его обжигающе-ледяным снежным комом изо дня в день нарастает в тебе. Замораживает все остальные чувства.
Белла всегда, с самого детства, была щедро одарена любовью отца, купалась в его внимании и заботе, словно невидимой антенной улавливала исходившие от него волны надёжности и силы. Именно к отцу Белла шла со своими детскими бедами и страхами, и тот, будто смелый рыцарь, разящий мечом дракона, справлялся с ними в мгновенье ока. Он был её героем, другом и тем Атлантом, что держал на плечах весь её мир.
Потеря отца стала первой настоящей трагедией в жизни Беллы. Даже сейчас, спустя два года, отголоски той боли по-прежнему тягостно звучали в ней. Возможно, именно поэтому её неясные мечты о Нью-Йорке вдруг превратились в главную цель, стоило только Энтони Мейсону возникнуть в их с матерью жизни. Нет, Белла ни капли не винила мать за желание снова обрести своё женское счастье, но вид чужого мужчины рядом с ней больно царапал любящее сердце «папиной дочки». В голове то и дело всплывало осунувшееся лицо отца, его вымученная улыбка и усталый голос: «Всё хорошо, лисёнок, всё хорошо…» Может быть ошибочно, но Белла надеялась, что вдали от дома сможет чаще вспоминать отца другим: жизнерадостным, шумным и немного суетливым, но при этом мужественным и сильным — таким, каким он был до болезни.
— Кусок дерьма он, а не отец, — безапелляционно заявил Эдвард, окончательно смяв в руке сигарету. В его хрипловатом голосе сквозили ненависть и злоба, а на лбу пролегла глубокая складка. — Даже мой папаша, по сравнению с ним, святой апостол.
— Не хочу говорить о нём. Я лучше пойду, ладно? Чем быстрее уеду, тем быстрее вернусь. — Сет резко поднялся, ножки стула громко скрипнули по полу. Посмотрев на Беллу, Сет неуверенно улыбнулся и добавил: — Спасибо, было очень вкусно.
— Он бил мальчишку, — как только тот вышел из кухни, пояснил Эдвард, медленно рисуя указательным пальцем узоры на столе, обсыпанном крупицами табака. — Его мать умерла, когда ему было пятнадцать. Там что-то с сердцем… не знаю. Как я понял, папаша и до этого не отличался большой нежностью, особенно под градусом. А тут вообще ушёл в отрыв. В какой-то момент его вышибли с работы, остатки денег он спустил на бухло и решил что-нибудь продать… Пока была жива мама, Сет занимался в музыкальной школе. Она купила ему гитару, а потом скопила денег на простенький синтезатор. Вот его-то и решил сдать в ломбард этот ублюдок… надо же было на что-то бухать. По словам Сета, отца всегда бесили его занятия музыкой, он считал это бабской блажью жены… Сет не пожелал расставаться с синтезатором. Сказал мне потом, что решил стоять на смерть. — Эдвард невесело усмехнулся и покачал головой. — Так оно почти и вышло. Этот грёбаный мудак избил мальчишку. Едва не убил собственного сына! Разбил об него гитару! — В порыве эмоций Каллен хлопнул по столу ладонью, разметая в стороны жалкие останки сигареты. — Каким-то чудом Сету удалось вырваться. Он выбежал из дома. Не знаю, сколько метров он прошёл, прежде чем упасть с тротуара на дорогу. Прямо мне под колёса… Тогда мама Джаспера была ещё жива. Она жила на той же улице, что и Сет. Сейчас уже не помню, зачем тогда поехал к Джасу… Да нет, я забыл об это в тот же миг, как выскочил из машины и увидел на асфальте окровавленного мальчишку. Мне показалось, что это я его сбил… Я тогда часто бывал… как бы… не в себе, — губы Каллена снова скривились в усмешке. — Я чуть не обделался от страха. Сгрёб Сета, положил на заднее сиденье и отвёз в ближайшую больницу. Даже когда выяснилось, что моей вины тут нет, я всё равно продолжал приезжать к нему каждый день. Каждый грёбаный день. Мне было важно убедиться, что с ним всё будет хорошо. Когда копы взялись за его папашу, того хватил удар. И тогда я решил стать официальным опекуном Сета. Конечно, я был самой неподходящей компанией для шестнадцатилетнего пацана, но в моём доме его бы никто никогда не обидел, он был бы сыт, одет и смог бы продолжать заниматься музыкой. Это лучше, чем оказаться в сиротском приюте или на улице. Я предложил Сету жить у меня, и он согласился. А этого конченного мудилу пристроил в один из лучших пансионатов, чтобы в будущем у Сета никогда не возникло чувства вины. Как по мне, так ему самое место в сточной канаве, но Сет слишком добрый мальчик… Вот такое вот дерьмо, Белль. Вот такое вот дерьмо.
Эдвард замолчал и посмотрел на Белль — в её глазах стояли слёзы, губы сжались в скорбную тонкую линию. Казалось, ещё немного — и она разревётся.
«Жалостливая и, вероятно, добрая. Пытается казаться решительной и независимой, но на самом деле растеряна и напугана. Каждая эмоция с лёгкостью читается на лице. Однажды это сослужит ей хреновую службу», — пришёл к выводу Эдвард.
И всё же при этом он чувствовал какую-то странную опасность, таившуюся в этой девчонке. Опасность для себя… Опасность — как лёгкое дуновение ветра, приносящего с собой размытые картинки, образы, воспоминания и чувства из прошлого. Всё то, от чего он так долго старался избавиться. Впрочем, без особого успеха.
В голове вдруг возникла строчка, а затем ещё одна — внезапно, как это обычно с ним бывало.
Кажется, Белла что-то говорила ему. Проникновенно, сочувственно. Но Эдвард уже не разбирал слов, полностью уйдя в себя, прислушиваясь к ещё пока нечёткой, едва уловимой мелодии, звучащей в голове, шёпотом скользившей по краю сознания. Нужно было лишь ухватить эту зарождавшуюся музыку. Осторожно и ласково, чтобы не спугнуть. Облечь в ноты и положить на гитарные струны. Прямо сейчас.
— Сделай мне кофе. Только покрепче. Я буду где-то между барабанной установкой и синтезатором.
Мельком взглянув на Беллу, Эдвард вскочил на ноги и торопливо вышел из кухни, едва не опрокинув стул, на котором совсем недавно сидел Сет.
Пальцы его заметно подрагивали в нетерпеливом, обжигающем желании коснуться гитарных струн, пробежаться по ним, пробуя на вкус новую мелодию, узнавая её. Сердце громко стучало в груди, а в такт ему в голове чётко пульсировали две строчки:
Она была ветром, что приносит
Все тёмные мысли и страхи…
♫ ♪ ♫
Эдвард несколько часов безвылазно просидел в музыкальной комнате, как её окрестила Белла. В какой-то момент, поддавшись любопытству, она подставила стул и осторожно заглянула в прозрачное стекло в верхней части двери.
Каллен сидел на полу всё в том же халате, прислонившись к стене, с акустической гитарой на коленях и грыз ручку. Рядом с ним на полу лежал потрёпанный блокнот, в котором он время от времени делал какие-то записи, что-то зачёркивал и снова торопливо строчил. В какой-то момент Эдвард сунул ручку за ухо и, прикрыв глаза, неторопливо пробежался по струнам гитары. Затем вдруг замер, не открывая глаз, а через пару минут снова заиграл, но уже быстрее и увереннее. Белла видела, как его пальцы умело перебирают струны, как открывается рот, но из-за звукоизоляции не слышала ни единого звука — будто смотрела немое кино. Оно завораживало Беллу, словно некое таинство, случайной свидетельницей которого она стала.
Когда Белла заглянула в комнату в следующий раз, Эдвард уже лежал на полу с гитарой на животе. Его пальцы снова неторопливо перебирали струны, губы двигались, произнося какие-то слова, глаза были закрыты, а нога, лежавшая на другой ноге, двигалась в такт неслышной Белле мелодии.
За этим неблаговидным занятием её и застал Сет. Застукал с поличным, но обещал не выдавать Каллену, тем самым заложив фундамент их дружбы.
Прихватив кредитку Эдварда и огромный список необходимых продуктов, Белла с Сетом отправились за покупками, потратив на них около двух часов и неожиданно весело проведя время. Белла никогда прежде не бывала в таких огромных супермаркетах, некоторые экзотические фрукты и деликатесы видела впервые, а потому заметивший это Сет водил её из отдела в отдел, изображая из себя экскурсовода в музее.
«Обратите внимание на экспонат справа. Думаете, это круглый баклажан? Вовсе нет. Это мангустин (не путать с мангустом!). Если вы не разу не пробовали мангустин, то многое потеряли. Его мякоть кисло-сладкая, сочная, ни на что не похожая…»
Белла смеялась, смущалась и чувствовала приятное волнение, словно действительно гуляла по Метрополитен-музей (Музей Метрополитен (Metropolitan Museum of Art) — крупнейший в Нью-Йорке и один из самых крупных музеев мира. (прим. автора).
Дома Сет помог Белле разобрать покупки, после чего куда-то ушёл, снова оставив её наедине с Калленом.
Услышав, как Эдвард заиграл на гитаре, Белла медленно двинулась по длинному коридору, ведомая красивыми музыкальными переливами и сложными гитарными рифами, рассеивающими плотную тишину квартиры.
Аккорд за аккордом, шаг за шагом она оказалась в гостиной, утонувшей в ночном полумраке. Огромное, почти во всю стену, окно было распахнуто настежь, а на низком, узком подоконнике, сидел Эдвард. Махровый халат он успел сменить на джинсы, толстовку и шапку-бини — всё чернее чёрного.
Каллен задумчиво перебирал гитарные струны. Серебряные широкие кольца от основания до первой фаланги, украшавшие все пальцы, поблёскивали в огнях ночного города, заглядывающего в окно. Влажный после дождя октябрьский ветер порывами залетал в комнату, принося с собой отдалённые сигналы машин и возвращал дым сигареты, что курил сейчас Каллен.
Если спросить у поклонников «Инферно», с чем у них ассоциируется Его Инфернальное Величество — помимо музыки, естественно, — то девяносто процентов ответят, что с сигаретами. Он не расставался с ними и во время концертов, хотя те чаще всего просто бесполезно тлели в его руке.
Белла остановилась посреди гостиной, решая, стоит ли давать о себе знать или же лучше выйти, пока её не заметили.
— Можешь подойти ближе, — улыбнулся Эдвард, повернув голову в сторону Беллы. — Я не кусаюсь… Разве что во время секса.
Чуть помедлив, она всё же подошла к окну, чувствуя, как щёки начинают пылать — ей понадобится много времени, чтобы привыкнуть к его шуточкам и перестать на них реагировать.
Только подойдя к Эдварду, Белла заметила, что одна его нога опасно свесилась за край окна и повисла в воздухе на высоте двадцать третьего этажа.
— Боишься высоты? — спросил Каллен.
Не сводя глаз с Беллы, он щелчком выбросил недокуренную сигарету в окно — несколько красноватых искорок ярко вспыхнули в темноте и тут же погасли.
— Не знаю даже. — Белла осторожно присела на подоконник напротив Эдварда. — Я никогда раньше не забиралась на такую высоту.
Она с опаской посмотрела вниз — туда, где пульсировала ночная жизнь мегаполиса, расцвеченная фарами машин и рекламными вывесками. На какое-то мгновение у неё закружилась голова — она поспешно выпрямилась, безотчётно вцепившись в край подоконника.
— Ты слишком зажата. Расслабься. — На губах Каллена расцвела знаменитая кривоватая улыбка. — Ты вчера так забавно обмолвилась, что выросла на наших песнях. Какие тебе нравятся больше всего?
— Трудно сказать вот так вот сразу. Многие, — растерялась Белла. Как ни крути, но лукавый взгляд зелёных глаз, умело подведённых чёрным карандашом, не способствовал мыслительному процессу.
— Просто назови первое, что приходит в голову.
— Может быть… — зажав ладони между колен, протянула Белла. — «Сердце вампира»?
Каллен был прав: оставшись с ним один на один в квартире, заполненной тишиной и полумраком, она вдруг почувствовала себя неуверенно. Уязвимо. Создавалась странная иллюзия, будто они остались одни во всём мире. Ни бесконечные вереницы машин, словно разноцветные кровеносные тельца, где-то там, внизу, быстро двигавшиеся по артериям городских дорог; ни разрозненные уличные звуки, сливавшиеся в неясный, отдалённый гул, не могли развеять этой иллюзии.
Эдвард оттянул шапку назад — несколько бронзовых прядей выбилось из-под её краёв и упало на бледные щёки. Он прокашлялся, и Белла снова услышала вырвавшийся из его груди тот же хриплый свист, что и сегодня на кухне.
— Держи меня, как ты держалась за жизнь,
Когда страхи оживают и погребают меня.
Люби меня, как ты любила солнце,
Сжигающее кровь в моём сердце вампира, — аккомпанируя себе на гитаре, спел Каллен.
От его голоса, густо вибрирующего в прохладном влажном воздухе, по телу Беллы разлилось приятное тепло, хотя она уже тысячу раз слышала эту песню. Одно время та стояла у неё на будильнике, но Белла скорее откусила бы себе язык, чем призналась Его Инфернальному Величеству, что в течение нескольких месяцев просыпалась под звуки его голоса.
— Нет, так не пойдёт, детка, — нахмурившись, покачал головой Эдвард. — Ты должна была подпевать.
— Я? Подпевать?
— Да, подпевать… Петь… Ну, знаешь, когда слова песни произносят нараспев, тянут гласные и всё такое. В ноты можешь не попадать, — тихонько рассмеялся Эдвард, проводя ладонью по изгибу гитары и с вызовом глядя на Беллу. — Я просто хочу, чтобы ты перестала быть зажатой. Обычно пение на публике помогает. Тяжело даётся только первая строчка. Ну так как? Будешь подпевать? Или кишка тонка?
— Буду! — принимая вызов, смело согласилась Белла. В своих вокальных способностях она сильно сомневалась, но и пасовать перед нагло ухмыляющимся Калленом тоже не собиралась. Позориться, так до конца!
— Только на этот раз песню буду выбирать я. — Губы Каллен растянулись в улыбке, которая Белле ой как не понравилась.
«Кажется, это будет связано с сексом», — пронеслась у неё в голове паническая мысль.
— «Все эти слёзы», — всё с той же улыбкой, словно приклеившейся к его губам, выдал Эдвард. — И не говори, что ты не знаешь слов.
— Знаю немного, — ответила Белла с самым невозмутимым видом, на какой только была сейчас способна.
Она лихорадочно прокрутила в голове текст песни и пришла к выводу, что та всё же не самая откровенная в репертуаре «Инферно», хотя и где-то рядом.
— Супер! — кивнул Эдвард и, заиграв на гитаре нужную мелодию, запел:
— Раскрой свои объятья и позволь мне показать, какой может быть любовь.
Любовь — это слёзы, и так будет до конца твоих дней.
Подойди ближе, любовь моя…
— Не позволишь ли мне разбить твоё сердце? — каким-то чужим, писклявым голосом вклинилась Белла, чем заслужила одобрительную улыбку Каллена.
— Все надежды уходят, так утонем в любви! — допел он куплет и уже низким, почти рычащим голосом начал припев: — Я хочу, чтобы ты утонула в моей любви. — А затем снова на высоких нотах: — Так раскрой свои объятья!
— Я жду, когда ты наконец раскроешь свои объятья, — выразительно изогнув бровь, снова хрипло пропел Каллен, и опять почти фальцетом: — Чтобы утонуть в моей любви… Ну же, давай, Белль!..
— Я хочу, чтобы ты утонула в моей любви,
Так раскрой свои объятья!
Я жду, когда ты наконец раскроешь свои объятья,
Чтобы утонуть в моей любви, — уже вместе закончили припев они.
— Кто начнёт второй куплет? Ты? Я? — продолжая играть на гитаре, с улыбкой спросил Эдвард. — Итак, моя любовь…
— Итак, моя любовь, твой смех всегда превращается в слёзы, — гораздо смелее, пусть и мимо нот, пропела Белла.
— И ты просишь большего… — подхватил Каллен.
— …Этим лишь приближая конец, — окончательно осмелев, допела Белла.
— Подойди ближе, любовь моя, — вновь взял инициативу в свои руки Эдвард. — Я вторгнусь в тебя самым чувственным способом, пока ты не утонешь в моей любви!
На последней строчке Белла ощутила, как предательский румянец всё же заливает ей щёки, однако смогла взять себя в руки, и припев они с Эдвардом снова спели вместе:
— Я хочу, чтобы ты утонула в моей любви,
Так раскрой свои объятья!
Я жду, когда ты наконец раскроешь свои объятья,
Чтобы утонуть в моей любви.
— Шшш… — прошептал Каллен, на последнем аккорде приложив указательный палец к своим губам, и Белле показалось, что его горячее дыхание коснулось её щеки, всё ещё залитой румянцем. — Вот видишь, это было просто…
Немного помолчав, Эдвард снова заговорил, но уже серьёзным тоном, без тени улыбки:
— Кстати, я тут заметил за тобой привычку краснеть. Не только сейчас, во время пения, а вообще. Это, конечно, охренеть как мило, но слишком уж выдаёт твоё смущение. Твою уязвимость. Для Уотертауна это, может, и не столь важно, но если ты хочешь выжить здесь, в Нью-Йорке, с этим надо как-то бороться.
— Приму к сведению.
Белла отвернулась от Каллена и подставила разгорячённое лицо ветру, трепавшему её распущенные волосы, — за последние минуты тот стал резче и холоднее.
Конечно, Белла знала за собой эту слабость, но никогда не думала, что она настолько бросается в глаза окружающим. Эдвард был первым, кто указал на неё. Указал в свойственной ему грубоватой манере, но тем не менее Белла не почувствовала себя задетой или обиженной. Может, начала привыкать к нему. А может, понимала, что он сказал так не со зла, а действительно желая помочь ей советом, просто не умел по-другому — мягче и деликатнее.
— Я тут сегодня написал кое-что, — словно почувствовав, что Белла снова начинает «закрываться», Эдвард резко сменил тему, вновь возвращаясь к музыке. — Хочешь послушать?
— Написал за один день? — Белла с интересом посмотрела на Каллена, вспомнив, как он несколько часов пролежал на полу в обнимку с гитарой.
— У меня по-другому и не бывает, — небрежно передёрнул плечами Эдвард. — Если песня не пишется за день, значит это дерьмовая песня, и про неё лучше забыть.
— Я должна чувствовать себя польщённой, раз первая услышу её? — улыбнулась Белла, и только после этого с запозданием поняла, насколько же кокетливо прозвучал вопрос.
«Вот же чёрт! Никакого флирта! Только не с ним!» — мысленно отругала она себя, продолжая при этом улыбаться Каллену так, словно дурацкую челюсть заклинило.
— Желательно… но не обязательно, — слегка наклонив голову набок, ответил Эдвард. — Итак. «Похороны сердец».
— Многообещающее название, — вскинув брови, покивала Белла.
— А то! — шутливо закатил глаза Каллен.
Но уже в следующее мгновение его лицо стало серьёзным и сосредоточенным. Эдвард закрыл глаза, словно полностью погружаясь в себя, поднимая из глубины души свои чувства, которые всегда так ясно отражались на его лице во время пения через «живую», подвижную мимику. Длинные музыкальные пальцы в кольцах пробежались по струнам, и Беллу словно мороком окутал тягучий, терпкий голос:
— Она была солнцем,
Согревающим светом своим
Могилу твоих столь хрупких надежд и мечтаний.
А он был луной,
Окружающей тебя
Мерцающим, слабым светом.
Любовь — это похороны сердец
И ода жестокости,
Когда ангелы проливают кровавые слёзы
На благоухающие цветы зла.
Похороны сердец
И мольба о милосердии,
Когда любовь — это оружие,
Разделяющее меня с тобой.
Она была ветром, приносящим
Все тёмные мысли и страхи,
Что столько лет ты пытался забыть.
Он был пламенем, неукротимым и диким,
А ты была мотыльком, летящим на это пламя.
Еретика клеймо — быть неподвластным Небесам,
Молитва Господу, что так глух и слеп, -
Последнее таинство для тлеющих душ,
Три коротких слова и вопрос: «Почему?»
Любовь — это похороны сердец
И ода жестокости,
Когда ангелы проливают кровавые слёзы
На благоухающие цветы зла.
Похороны сердец
И мольба о милосердии,
Когда любовь — это оружие,
Разделяющее меня с тобой.
Эдвард замолчал и неподвижно замер, прижав раскрытую ладонь к гитарному грифу. Лёгкая улыбка коснулась его губ. Только после этого он медленно открыл глаза и посмотрел на Беллу — улыбка стала чуть шире, а во взгляде зелёных глаз ясно читался вопрос: «Ну, как?».
— Очень красиво.
Всё ещё ощущая на себе гипнотическое действие его голоса, пробирающего до самого нутра, Белла сказала первое, что пришло ей в голову, ясно понимая: это слово не отражает даже сотой доли тех эмоций, что вызвала в ней песня.
— Пока только акустический вариант. Потом мы с парнями «положим» песню на инструменты. Посмотрим, что из этого получится. Но, в общем-то, я уже сейчас чётко слышу её в голове.
— Очень красиво и очень печально, — добавила Белла.
— Это лав-метал,* детка, — многозначительно улыбнулся Эдвард, вновь беря несколько аккордов.
Белла понимающе кивнула. Она знала, что ещё много лет назад, в самом начале творческого пути, именно так — «лав-метал» — окрестил свою музыку Эдвард Каллен, таким образом придумав определение для целого музыкального направления, у которого теперь было множество последователей по всему миру.
Погружение в бездну любовных страданий — вот как называла эту музыку Белла.
— Любовь — это похороны сердец, — медленно проговорила она, будто пробуя фразу на вкус. Та сладко таяла во рту, но оставляла привкус горечи на губах.
— Любовь — это всегда маленькая смерть. Смерть и воскрешение. — Каллен отложил гитару в сторону и, достав из пачки сигарету, закурил. — Когда влюбляешься в кого-то по-настоящему, неизбежно меняешься. «Ты» вчерашний перестаёт существовать, и постепенно, под влиянием чувств и под влиянием того, кого любишь, рождается новый человек, новый «ты». И даже если в вашей истории не предусмотрен хеппи-енд, прежним тебе всё равно уже не стать.
— Да это целая философия, — улыбнулась Белла, с неподдельным интересом выслушав Эдварда.
Сама она считала любовь исключительно созидательным чувством, но в его словах просматривалась определённая логика. Даже скудный любовный опыт Беллы это подтверждал. Достаточно вспомнить, что именно Джейк «заразил» её Нью-Йорком, а значит, сделал её пусть чуточку, но уже другим человеком.
— Все рок-музыканты немного философы. А иначе они не смогли бы делать то, что делают. Каждый рокер играет ту музыку, что живёт у него в душе, пишет о том, что близко именно ему, поёт о том, во что верит. Именно это в первую очередь и отличает рок-музыку от той же попсы. Поп-певец, исполняющий чужие песни, может прийти к тем, кто эти песни для него создаёт, и сказать: «Эй! Напишите мне хит!». У рокеров всё не так. Музыка рождается в нас. И когда ты «слышишь» её в себе, ты не думаешь о том, станет ли она хитом, — ты просто хочешь, чтобы она появилась на свет, чтобы её услышал ещё кто-то, кроме тебя… Нет, я тоже могу написать песню и во всеуслышание заявить, что она станет хитом. Со мной такое иногда случается. Но в такие моменты я как гордящийся родитель: «Посмотрите! Это мой ребёнок! Из него выйдет толк! Он далеко пойдёт, помяните моё слово!» И даже если в итоге песню не понимают и не принимают, я как всё тот же родитель, которому говорят, что его ребёнок ничего из себя не представляет, да и вообще, с ним явно что-то не так, кричу: «Да пошли вы нахрен! Ну и что, что он не такой, как все?! За это я люблю его ещё больше!»
Эдвард говорил громко и эмоционально, то хмурясь, то улыбаясь, то снова сводя брови у переносицы. Он говорил, забыв о дымящейся в руке сигарете и вспомнив о ней лишь тогда, когда та, дотлев до самого фильтра, обожгла ему пальцы. Он говорил, не обращая внимание на перекинутую через окно ногу, мокнувшую под вновь заморосившем дождём. Он говорил о музыке и в этот момент становился другим человеком, словно каждое произнесённое им слово открывало его новые грани, всё дальше и дальше уводя от того образа, что успел сложиться у Беллы ещё вчера. Это завораживало.
Эдвард замолчал резко, споткнувшись на середине фразы, будто неожиданно выдохся. Его грудь высоко вздымалась, и за уличным гулом, сливавшимся с тихим шелестом дождя, Белла отчётливо слышала его шумное дыхание.
— Ну а любовь… Любовь бывает разной. Нет правильной или неправильной любви, — немного помолчав, снова заговорил Каллен, но теперь уже тише и спокойнее. — Каждый любит так, как может. Главное, чтобы это было по-настоящему. Одним нравится хлестать друг друга кожаными плётками и прижигать сигаретами. Другие набивают тату с именем своей любви. Третьи сначала набивают тату, а потом сводят её всё той же сигаретой. — На последней фразе губы Эдварда скривились в саркастичной усмешке, и в голову Беллы закрались подозрения, что слова о сведённой сигаретой татуировке имели отношение к нему самому. — Многие скажут, что это охренеть как странно, но, чёрт возьми, почему бы и нет?! Гораздо хуже, когда человек вообще никого никогда не любил, кроме себя. И я сейчас говорю не о любви с сексуальной подоплёкой, а о любви в целом. О любви родителей и детей, о любви к друзьям… да к кому угодно.
— Ну а кого в своей жизни любил Эдвард Каллен? — вопрос Беллы сам сорвался с губ. Он назревал последние несколько минут. Искушение задать его было слишком велико, чтобы она могла сдержаться.
— Ты имеешь в виду, кроме самого себя? — выгнув бровь, усмехнулся он.
— Естественно.
— Не считая Сета, я любил только трёх человек, — немного помолчав, словно раздумывая над сложным вопросом, наконец ответил Эдвард. — Все трое давно умерли. Двое из них меня предали… Вот такое вот дерьмо, Белль… — С губ Каллена сорвался тяжёлый свистящий вздох. — Но на этом мы закончим вечер долбаных откровений… Я и так уже вытрахал тебе весь мозг своей болтовнёй.
Он отвернулся от Беллы и, задрав голову вверх, посмотрел на ночное небо, плотно затянутое чёрными низкими тучами.
— Вовсе нет, — возразила она, уже решившая для себя, что не успокоится до тех пор, пока не узнает, о ком именно только что говорил Эдвард. Тот снова повернулся к ней, и сомнение, притаившееся в глубине его глаз, заставило Беллу опрометчиво добавить: — Мне даже понравилось.
— Да ты просто испорченная девчонка! — рассмеялся Каллен, поднимаясь с подоконника. — Он прошёл в глубь комнаты, взял с дивана удлинённый чёрный пиджак и, надевая его на ходу, вернулся к окну. — А испорченным девчонкам полагается маленькая награда.
Эдвард сделал явно намеренную паузу, и Белла внутренне сжалась, ожидая очередной грубой шутки. Однако он протянул ей руку раскрытой ладонью вверх и, лукаво улыбнувшись, закончил:
— Поездка по ночному Нью-Йорку.
— И в чём подвох? — с подозрением прищурилась Белла, вдруг почувствовав себя Красной шапочкой, повстречавшей Серого волка.
— Во мне, конечно. Я хреновый водитель и охрененный лихач.
Ещё какое-то время Белла, по-прежнему сидя на подоконнике, внимательно рассматривала Эдварда, пытаясь разгадать, шутит он или же говорит серьёзно. Однако по его лицу невозможно было ничего понять, так что решение приходилось принимать вслепую.
Белла всё ещё не слишком-то доверяла Каллену. Тем не менее здесь и сейчас между ними как будто установилось мирное равновесие, нарушать которое ей совсем не хотелось.
Сердце взволнованно забилось в груди, во рту пересохло, но Белла всё же протянула руку и вложила свою ладонь в ладонь Эдварда — его пальцы тут же крепко обвили её запястье, словно тугой браслет.
Не говоря больше ни слова, Каллен развернулся и настойчиво потянул Беллу за собой. Упершись глазами ему в спину, она прочла размашистую надпись на его пиджаке и нервно рассмеялась.
«Твоё милое личико отправится в ад», — оптимистично обещала та.
«Надеюсь, хотя бы не сегодня», — мысленно усмехнулась Белла.
__________________________________________
Лав-метал – определение отдельного музыкального направления поп-готик-метала, придуманное лидером группы HIM Вилле Вало в конце 90-х. Лав-метал - это Любовь в её рефлексивной форме, это погружение в бездну любовных страданий с помощью тяжёлой, но в то же время довольно мягкой, хитовой и романтичной по звучанию музыки. Тексты песен лаверов традиционно отражают мужские любовные страдания, переживания о несчастной любви, а также столь же мужской принцип "love is a rose, lust is the thorn" («любовь – это роза, похоть – это шип») - о проблемах совместимости платонических чувств и сексуального влечения. В отличие от эмо-рока, в текстах и музыке лав-металлических групп нет надрыва и откровенно суицидальных настроений; а в отличие от готик-метала, жанр не предполагает излишнего драматизма и пафоса и, как следствие, в нём нет бесконечных размышлений о смерти.
Источник: http://robsten.ru/forum/71-3179-3
а исполнение песни, да ещё "новой" которая только родилась в душе это, что слов подобрать пока не получается как "охренеть как круто"))) 
для меня это тоже самая искренняя, честная и настоящая музыка! Именно поэтому одни и те же песни я слушаю уже много лет подряд, и они не надоедают. Чего нельзя сказать о попсовых хитах-однодневках. Да простят меня ценители попсы 
