POV Эдвард

И днем, и ночью меня повсюду преследовали журналисты: на улице, по телефону, - особенно в первое время после возвращения. Они хотели, чтобы я вытряхнул перед ними все грязное белье семьи Калленов, в подробностях рассказал, почему убил своего отца. Из моих вялых, ничего не проясняющих ответов они тут же клепали нелепые статейки, что, безусловно, дискредитировало и раздражало меня и моих родных.

Мне пришлось заново учиться выдерживать пристальное внимание прессы и говорить без запинок. Или не отвечать вообще, игнорировать пронырливых писак, от которых нельзя ожидать ничего хорошего. Я мог избавиться от них, только спрятавшись в своем доме, задернув шторы и выключив мобильный телефон. При этом домашний продолжал трезвонить, изводя Эсми, потому что трубку брала только она. Я чувствовал непреходящую вину за то, что из-за меня она сначала кричала, объясняя наглым папарацци правила недопустимости вторжения в личную жизнь, а затем долго и безутешно плакала, думая, что я этого не слышу.

Только в больнице «Каллен клиникал» я ощущал себя чуточку комфортнее, чем на улице или в семейном особняке, - в основном потому, что каждый холл, каждый поворот здесь выглядели знакомыми, в отличие от других мест города. Уютное кресло в моем кабинете – если верить табличке на двери – идеально прилегало к спине, словно когда-то я подбирал его индивидуально. И порой я совершал какие-то автоматические действия, потому что тело помнило больше, чем разум: не глядя брал корреспонденцию с углового столика на входе, как будто из года в год делал это каждый рабочий день, доведя действие до бессознательной привычки. Безошибочно угадал, где на этаже находится мужской туалет, хотя не смог припомнить, как в прошлом пользовался им. А еще, отходя спиной от окна, когда любовался пейзажем, неосознанно обогнул ножку массажного кресла, о которую неизбежно должен был споткнуться, если бы какая-то скрытая часть меня не помнила об этом незаметном препятствии.

Все эти незначительные детали быстро заставили меня поверить в то, кто я такой. Эдвард Каллен, пластический хирург тридцати пяти лет, состоятельный и успешный владелец клиники в Сан-Франциско, которую создал на пару со своим отцом. Непохоже, чтобы у клиники были какие-то финансовые проблемы – она продолжала держаться на плаву даже после исчезновения двух ключевых фигур, – так что я понятия не имел, зачем мне понадобилось красть отцовские деньги, да еще и убивать его самого. Это глодало меня так сильно, что сводило зубы и вызывало головную боль.

С момента возвращения мне сделали множественные магнитно-резонансные, компьютерные томографии и электроэнцефалограммы, оценивая степень разрушения части мозга, ответственного за память. Два раза в неделю я посещал невролога, который проводил бесконечные обследования с определением рефлексов и сенсорных функций, фиксируя нарушения или успехи. Ежедневно я ездил на консультацию к судебному психиатру и подвергался придирчивому допросу и хитроумным когнитивным тестам – всякий раз чувствуя себя обвиняемым, а не пациентом, что сказывалось на психологическом состоянии и порядком расшатывало нервы.

Доктор Райли Бирс – друг отца и вроде как и мой тоже хороший друг, а также ведущий специалист нашей клиники – лично вел за мной наблюдение и делал назначения. Целый арсенал таблеток, выписанных им для улучшения работы моего мозга, был тому свидетельством. Больше месяца я уже принимал их, да только все было бесполезно – единственным эффектом от них, похоже, становилась повышенная нервозность, вызванная стимуляцией коры головного мозга. А может, я просто смертельно устал: мое существование напоминало бег сквозь поток сигналящих и безостановочно движущихся машин на оживленном перекрестке, который постепенно засасывал, лишая остатков личности. Я не идентифицировал себя с тем человеком, которого видел в отражающих поверхностях, но оказался неимоверно далёк и от того мужчины, которым стал с момента воскрешения – со времени, когда очнулся и встретил Беллу, начав жизнь с чистого лица, ничего не зная о себе прежнем.

В такие минуты мне очень не хватало Беллы - ее тихой спокойной квартиры вдали от шумного города и толчеи людей, теплых обнимающих рук, мягкого шепота по ночам и наших совместных ужинов, уютных и очень домашних. Простоты общения и добрых улыбок, полных любви и нежности. Тишины мексиканской пустыни и чувства первой влюбленности.

Сильнее обрушившихся на меня проблем тревожило только беспокойство о девушке, которую я не собирался забывать. Везде я видел ее лицо, в перерывах между допросами и реабилитационным лечением гадал, как она там справляется без меня: плачет по ночам, беседует днём с единственным слушателем – лежащим в коме безмолвным Джаспером. Думает ли она, что я бросил ее? Наверняка, да.

За несколько недель мне удалось дозвониться в больницу, где она работала, всего около десяти раз, но к телефону ее так и не позвали: либо она действительно была занята, либо никому и дела не было до простого стажёра, чтобы ради него бегать по этажам и искать. Если бы у нее был сотовый телефон... Если бы я мог оставить здесь все и приехать, то сумел бы убедить Беллу в необходимости заботиться о себе.

Но у меня не было абсолютно никаких идей, как улучшить ее социальное положение, находясь при этом в другой стране, да еще и оставаясь под следствием, под подпиской о невыезде. Все, что я мог – это бродить из угла в угол, как запертый в золотой клетке зверь, беспомощно строя в уме невыполнимые планы по спасению возлюбленной и страдая от мучительной неизвестности.

Как бы там ни было, спустя два месяца активность обследовавших меня специалистов почти сошла на нет, и меня практически оставили в покое. Всестороннее медицинское освидетельствование дало закономерный результат: ретроградная амнезия с полной потерей памяти и сохранением моторных навыков оказалась серьезной и настоящей. Это означало, что по делу о смерти моего отца я могу проходить только как жертва, а не как преступник, учитывая отсутствие каких-либо доказательств моей причастности к убийству и следы покушения на меня самого. По крайней мере до тех пор, пока не появятся какие-нибудь новые улики.

Психиатр-садист из моей жизни исчез, ему на смену явился психолог, настойчиво рекомендованный Райли Бирсом «для улучшения качества социальной жизни и ускорения адаптации к новому состоянию». Моя бы воля, я устроил бы себе «отпуск» и не выходил из дому еще несколько недель. А лучше, вернулся бы к Белле в Мексику – ее присутствие помогло бы мне исцелиться лучше любых ультрамодных лекарств и сертифицированных врачей.

Но меня держала в городе подписка о невыезде, которую я не смел обойти, чтобы не навлечь на себя новые неприятности. Сбежать из-под следствия было бы худшим решением в моем и без того шатком положении.

Оставалось проживать день за днем в ожидании чуда: после травм, подобных моей, память со временем восстанавливалась в ряде случаев, но могла никогда и не вернуться. Судя по рентгеновским снимкам, физические последствия злополучного пулевого ранения уже исчезли, а это значило, что вскоре могла пробудиться и память, и я жил этой надеждой. Больше мне ничего не оставалось.

Попутно я бывал в полицейском участке, разговаривая с другом нашей семьи – криминальным офицером Джейкобом Блэком – о перспективах затянувшегося расследования. Мы с детства были знакомы, но теперь этот мужчина стал для меня совершенно чужим. Высокий, темноволосый, с пытливым взглядом, он вел себя так, будто под подозрением находятся все без исключения, чем напоминал моего судебного психиатра, попившего немало моей крови. Похоже, что несмотря на отсутствие улик, в глубине души он считал виновным в трагедии меня, и дело было за малым – доказать это.

Элис сдала ему Беллу как свидетеля – хотя я никому, кроме сестры, не собирался о ней рассказывать. Позвав на личную беседу, лейтенант Блэк сообщил мне, что Белла – мой единственный шанс, чтобы отмыться от обвинения в предумышленном убийстве и краже большой суммы денег. Белла могла навести следствие на настоящих преступников, помочь составить их фотопортреты и добавить к делу много полезной информации.

Но я наотрез отказался вносить данные о девушке в собственные показания – ради ее безопасности допускать это было категорически нельзя. Дело было слишком громким, чтобы рисковать ее жизнью: даже приставленная круглосуточная охрана могла не спасти. Свидетельницу могли устранить раньше, чем полиция выйдет на след преступников. Могли навредить Белле или Джасперу, даже если копы постоянно будут находиться рядом. Тот, кто посмел войти в мой дом и покинуть его безнаказанным после совершения двойного преступления, был достаточно умным и могущественным, чтобы избавиться от нежелательного свидетеля каким-нибудь способом.

Джейкоб Блэк был убедительным, уговаривая меня помочь следствию и самому себе, давил на самое больное место: на то, что наличие травмы и амнезии – не доказательство моей невиновности. Я все еще был беглецом, который покинул место убийства, где не было найдено отпечатков взломщиков, а это значило, что я все еще оставался главным подозреваемым, даже если прямых улик против меня нет.

Мне пришлось открыть Блэку причину своей осторожности: история Беллы и Джаспера была полна не меньших загадок, чем моя – он находился в коме не случайно. Может ли моя девушка вернуться в Штаты, не рискуя собственной жизнью или жизнью Джаспера? Если не убийцы моего отца, то преследователи ее парня могли найти их и завершить начатое. Я не готов был надеяться в этом деле на полицию.

Офицер заверил меня, что Элис просветила его в детали, и он проведет дополнительное расследование. А я согласился, в случае если будет доказано, что для Свон и Уитлока возвращение в родную страну будет безопасным, уговорить свидетельницу моего покушения предстать в суде. В конце концов, это была и моя мечта – забрать Беллу к себе и окружить заботой и любовью.

Я вздохнул, когда раздался стук в дверь моего кабинета, примерно предполагая, что за этим последует: у меня не было в клинике никаких обязанностей сейчас, кроме просиживания штанов, посещения психолога и обеда. Я часами ковырялся в бумагах компании, пытаясь в них разобраться, знакомился заново с доброжелательным медперсоналом и иногда вступал в видеоконференцию совета директоров, чтобы постепенно вернуться в строй. Получалось паршиво, но от меня не требовали немедленных действий, понимая мое положение. Райли Бирс – старый друг отца и главврач, взял на себя все обязанности замдиректора в эти смутные времена и отлично справлялся. Это мог прийти либо он сам, либо его вежливая секретарша, доставившая от него важное сообщение. Кроме них, меня обычно никто здесь не беспокоил.

Я оказался прав: покачивая бедрами, в кабинет вплыла Виктория, неся к моему столу пачку бумаг с радушной – и чересчур кокетливой – улыбкой.

- Доктор Бирс просил вам передать, что в ближайшие два часа будет занят в операционной, - положила она бумаги на стол. Это оказались старые карты пациентов – которых вел я, судя по подписи. Должно быть, Райли таким способом пытался подстегнуть мою память. – Он сказал: если вы готовы, то можете зайти и посмотреть, как он будет делать липосакцию.

Я взглянул на свои ладони и тут же раздраженно сжал кулаки, заметив, что пальцы все еще мелко дрожат. Белла предупреждала, что тремор может остаться со мной очень надолго, и это ничуть не радовало – пластическому хирургу нечего делать в своей профессии, если он не может держать скальпель.

- Нет, спасибо.

Наверное, стоило взглянуть, воспользовавшись приглашением Бирса – мало ли, я вспомнил бы что-нибудь из собственной практики. Но я постоянно чувствовал стыд за то, что стал таким никчемным человеком – равнодушным сыном, забывчивым братом и плохим врачом. Беспомощность разъедала меня изнутри, и смотреть в операционной на то, каким я был и кем мог быть сейчас, понимать, что потерял огромные профессиональные навыки, уверенность в себе и идущую в гору карьеру, собственную личность из-за какой-то ошибки, было невыносимо.

- Что-то еще? – поднял я глаза, удивленный, что Виктория продолжает мяться перед столом и не торопится восвояси.

- Мне хотелось бы поговорить кое о чем личном, милый…

Милый?..

Кровь отлила от моего лица, когда я осознал, что это может значить в моем положении: у меня была интрижка на работе с секретаршей.

Виктория. Я оглядел ее внимательней: очень красивые, рыжие волнистые волосы – похоже, что натуральные, - аристократически-бледный цвет лица с едва заметными пигментными пятнышками – сведенными веснушками. Полные губы, чувственные формы, высокий рост. Самоуверенная сексуальная улыбка и взгляд хищницы. Исключено. Я не мог с ней спать!

Но что я знал о мужчине, которым был?! Богатом, избалованном деньгами, успехом и вниманием красивых ухоженных женщин…

- Я вас слушаю…

Виктория смутилась: ее глаза погрустнели, словно я причинил ей боль. Плечи поникли, выражение лица стало виноватым и напряженным, будто она сожалела, что докучает мне, но иначе не могла.

- Я все понимаю, Эдвард: у тебя амнезия и требуется время, чтобы память восстановилась. Но прошло уже два месяца, а ты даже не смотришь в мою сторону. Ты должен знать, что я все еще думаю о нас, и что готова снова быть рядом, если ты попросишь…

Никакие слова не смогли бы передать глубину моего потрясения.

- У нас был роман?!

Растянув губы в соблазнительной улыбке, Виктория наклонилась через стол, демонстрируя мне пышную грудь в декольте блузки, и я непроизвольно отодвинулся к спинке кресла.

- Еще какой!

Напряжение прошло сквозь все мое тело: я молча глазел на женщину, перебирая варианты отступления. Не теряя времени, Виктория обошла стол и положила руку мне на плечо, слегка массируя его и вроде бы проявляя сочувствие, но меня передернуло от чувства неловкости.

- Я никому не сказала о нас и не скажу, тебе не о чем волноваться, - заявила рыжеволосая охотница, усаживаясь на краешек стола и поигрывая по столешнице пальцами. – Я знаю, как важна для тебя на работе субординация, и не собираюсь преступать границы, по крайней мере, открыто…

Заметив на ее безымянном пальце кольцо с бриллиантом, я похолодел: могло ли мое положение оказаться еще хуже?

- Только не говори мне, что мы были помолвлены, - мой голос дрогнул.

Виктория перевела острый взгляд на кольцо и, задумчиво улыбнувшись, рассеянно покрутила его на пальце.

- Не хочу давить, но…

Это было слишком прямолинейно. Моя интуиция вопила во всю глотку, что здесь творится что-то не то: женщина переигрывала – любящий человек не стал бы так агрессивно наседать на того, кто ему дорог. Запах Виктории, ее поведение казались отталкивающими, - чего бы не произошло, если бы мы по-настоящему были когда-то близки. Мое тело и мое подсознание многое помнили, и они подкинули бы мне хоть каких-то ощущений из прошлого, которые порой возникали при взгляде на вещи, с которыми я раньше был знаком. Виктория не вызывала во мне ничего, кроме растерянности.

- Не надо считать меня дураком, - вскочил я с кресла и создал между нами расстояние, пока Виктория не обнаглела до такой степени, чтобы усесться на мои колени. Я был растерян, зол и раздражен. Испуг отступал, сменившись решительностью: - Ты пользуешься моей болезнью, преследуя свои цели. Все это не может быть правдой, - сердито указал я на кольцо, покачивая головой. – Если все это какой-то хитроумный развод, и ты считаешь это смешным, тебе не поздоровится!

Возможно, я был резок и несправедлив: Виктория побледнела и убрала с лица нахальную улыбку. Слезла со стола и медленно направилась ко мне.

- Ладно, ты поймал меня, - подняла она ладони в обезоруживающем жесте и с искусственным раскаянием приподняла уголки губ. – Кольцо не твое, мы не были помолвлены. Ты бы ни за что не женился на мне, хотя я и хотела. Но это не мешало нам трахаться почти каждый день! – Она указала пальцем на стол, и я поморщился, представляя секс с Викторией прямо здесь – чего никогда не позволил бы себе, как я думал. У меня дома – может быть, но точно не в моем рабочем кабинете, это противоречило принципам, которых я придерживался – не только по внутреннему мироощущению, но и по словам Элис.

И все же Виктория была так уверена… Что за уродом я был прежде? Картина вырисовывалась нелицеприятная: богатенький сынок, пользующийся положением босса для удовлетворения сиюминутных низменных нужд. Если я был способен завести легкомысленную интрижку на работе с секретаршей, что бы помешало мне позариться на деньги отца, да еще и убить его, если бы он отказал мне?

Эта мысль комом встала поперек горла: передо мной – каким я был сейчас и каким мог быть тогда – разверзлась пропасть. Я ощущал острую неправильность происходящего и ни за что не хотел вновь становиться тем, кем был – распутным, жадным, мерзким убийцей и вором. Теперь я был другим, и мне хотелось таковым впредь и оставаться.

- И что же ты хочешь от меня сейчас? – выдавил я, вынужденно терпя близость рыжей женщины, подошедшей вплотную и собственнически обхватившей ладонями мою шею.

- Всего лишь немного ласки, - по-кошачьи изогнулась она, прижимаясь ко мне и сексуально заглядывая в глаза, - чтобы все стало, как прежде.

- Как прежде уже не будет, - в этом я был уверен на все сто процентов. Вывернувшись из женских рук, я вновь отступил назад, все еще не чувствуя к Виктории никакого расположения. Даже наоборот – мое отвращение к ней росло. – У меня есть другая.

Красивое лицо Виктории исказилось от разочарования.

- Другая?.. – холодно и требовательно повторила она, оглянувшись вокруг. – И где же она?

Все в клинике знали, что я живу у матери. А новость о моей девушке разлетелась бы быстрее света, если бы Белла жила со мной. Виктория будто издевалась, понимая, что я либо лгу, либо не договариваю.

- Она приедет позже, - заявил я как можно уверенней.

- Ладно, - уступила Виктория снисходительно и вновь повисла бы на моей шее, если бы я не остановил ее рукой. Которую она тут же схватила, двусмысленно поглаживая мою ладонь. – Мы ей не расскажем.

Она готова была заняться со мной любовью, даже зная, что я уже не свободен! Это ни в какие ворота не лезло, а Виктория вела себя так, словно это было для меня в порядке вещей!

- Нет.

Соблазнительница опешила и будто потеряла дар речи. Ее секундное замешательство я использовал, чтобы вновь выдернуть руку и отойти на пару шагов, уже начиная заводиться по-настоящему, готовый наорать и даже выгнать наглую девицу вон.

- Хватит, мисс Хантер. Что бы там ни было раньше, теперь оставьте меня в покое. Вы на работе, ведите себя соответственно и не вынуждайте меня принимать меры!

- Какие мы важные, - несмотря на пренебрежительные слова, мой ледяной тон заставил Викторию вспомнить свое место и посерьезнеть. Лишиться работы из-за своей озабоченности она, очевидно, не хотела.

Оправив блузку – хотя я и пальцем к ней не прикоснулся! – она медленно прошла мимо меня, направляясь к выходу. Чуть-чуть задержавшись, изящно смахнула невидимую пылинку с лацкана моего пиджака, с притворной покорностью взглянув из-под длинных накрашенных ресниц.

- Я все поняла и подожду, пока ты будешь готов, - пообещала она с крошечной, но все равно провокационной улыбкой – как будто точно знала, что я никуда не денусь и накрепко засел в ее капкан. – Увидимся…
 

***

Вечером я побеседовал с Эсми. Мне уже давно следовало с кем-нибудь поговорить, чтобы снизить нагрузку от испытываемого стресса: Элис я видел редко и наши встречи были слишком короткими, чтобы откровенничать, а психолог в этом деле не очень-то помогал. Эсми я видел каждый день: участливая и готовая выслушать, она стала наилучшей кандидатурой, чтобы поделиться накопившимися проблемами.

- Виктория?! – взвилась моя приемная мать, едва услышав имя. Ее миловидное лицо передернуло от гнева и отвращения, и я осознал, что у этих двух женщин в прошлом были какие-то личные счеты, о которых я не знал. Или забыл. – Все, что тебе нужно знать об этой стерве – это то, что от нее стоит держаться подальше! С чего бы это ты вдруг ею заинтересовался? Надеюсь, не польстился на прелести этой пронырливой девицы?!

Поразительно, какими точными эпитетами мать описала Викторию. У меня ее образ вызвал точно такие же ассоциации.

- Она утверждает, что я с ней спал…

Эсми воззрилась на меня круглыми от ужаса глазами. Но быстро отвернулась, скрывая реакцию.

- Это так? – недоверчиво потребовал я.

Эсми молча принесла на стол плошку с тушеным мясом и, усевшись напротив меня и поджав губы, вздохнула.

- Было время, когда она Карлайлу проходу не давала, - заявила моя приемная мать с раздражением, раскладывая ароматный ужин по тарелкам. – Ух, и крови она попила мне. Не раз я просила твоего отца избавиться от нее и уволить к чертовой матери, но по какой-то неизвестной причине он этого так и не сделал.

- Думаешь, это из-за меня?

Теперь у меня кусок в горло не лез: могло ли так быть, что Карлайл не увольнял Викторию потому, что она была моей любовницей и почти невестой?

- Надеюсь, что нет, - посетовала Эсми, качая головой.

- Она была очень навязчивой, - согласился я, гоняя по тарелке картофелину и думая о своих будущих неурядицах, растущих как снежный ком в связи с отсутствием памяти. – Не представляю нас с ней вместе, как ни пытаюсь… но что я знаю о себе?..

- Она всегда смотрела на тебя как на кусок сладкого пирога, - признала Эсми, вспоминая забытые мной события прошлого, – и на работе, и вне ее. И я всегда считала, что ты с ней чрезмерно терпелив – на людях ты вел себя сдержанно, но ухаживания принимал. Не раз я задавалась вопросом, почему. Ответа у меня нет, - развела женщина руками. – Возможно, ты просто жалел ее – ты всегда был добрым и отзывчивым мальчиком, и этим пользовались те, кто похитрее. Но может между вами и было нечто большее, о чем ты никому не говорил. Зная Викторию, я не удивлюсь, что она добилась своего и затащила тебя в постель.

Я скрежетнул зубами, не желая верить в это. Даже не представлял, как теперь выпутаться из непростой ситуации без жертв. Виктория выглядела так, словно способна на месть или что похуже, если ей не уступить. Такая целеустремленная женщина не остановится ни перед чем.

- Не унывай, - посоветовала Эсми сочувственно, заметив, что я не ем. – Тебе тридцать пять – ты взрослый мужчина и найдешь выход из любого положения. Ты же не барашек на закланье, чтобы идти на поводу у расчетливой девки? Ты – ее начальник и сумеешь дать ей отпор, даже если у нее на тебя что-то есть.

- Думаешь, она посмеет шантажировать меня?! – вскинул я испуганный взор, чувствуя, как бледнею.

- Раньше ее ничто не останавливало, - загадочно буркнула Эсми, отпивая из своего бокала вина. – Богатенькие «папочки» - ее любимый объект охоты, и судя по дорогущим украшениям, которыми она любит блеснуть, уже не один такой мужчина пал жертвой её козней. Ради обогащения она идет по головам.

Я смотрел на мать круглыми от потрясения глазами: неужели она не видит связи? Это пришло мне в голову мгновенно, едва я сопоставил имеющиеся данные: Виктория была неплохой подозреваемой на роль заказчицы моего покушения. Мало ли, что мы не поделили в прошлом: Карлайл ей отказал в какой-нибудь выплате, я тоже мог сделать это, и разозлившаяся отверженная девица пошла на крайние меры, вымогая деньги.

Конечно, это предположение было вилами по воде: никаких доказательств, только домыслы. Но я не мог теперь избавиться от мыслей об этом. По крайней мере, это была первая серьезная зацепка, и я не премину рассказать полиции новости при случае – пусть проверят версию.

- А она бывала в нашем доме? – осторожно спросил я, надеясь нащупать что-нибудь еще.

- Ну, разумеется, - с досадой подтвердила Эсми, убирая свою пустую тарелку в раковину, - она ведь дружна с Элис!

Я громко вздохнул и зажал пальцами переносицу: в моей голове опять все перемешалось. Если Эсми права, то следовало подозревать и Элис, что было абсурдным. Неужто моя сестра не заметила бы странностей поведения подруги? Если Виктория вилась вокруг нашего отца и меня, охотясь за богатым женихом, неужели Элис смотрела бы на это сквозь пальцы и даже не заподозрила бы неладное?

- Что такое, сынок? – сочувствующий голос приемной матери раздался над самым ухом, теплая ладонь мягко легла на мое плечо.

- В моей голове полный бардак, - пожаловался я, погладив запястье матери. И вдруг почувствовал отчаянное желание поделиться, настолько изнутри меня разрывало от всего случившегося. – Я ничего не помню, но знаю кое-что важное, мам: мое убийство заказала женщина…

Глаза Эсми стали круглыми, как блюдца, и она прикрыла ладонью рот.

- С чего ты это взял? – ее лицо посерело от тревоги.

Ну, раз уж начал, стоило продолжать: кому еще здесь я мог доверять, кроме матери?

- В Мексике осталась девушка, которая спасла меня от смерти, - я взял Эсми за руки, усаживая на стул перед собой. – Она моя единственная свидетельница: Белла видела тех, кто стрелял в меня. Думаю, она может вывести нас и на убийц отца.

- Она называла имена?

- Нет. К сожалению, нет, - со вздохом возразил я. – Она лишь слышала, как преступники обсуждали заказчицу. Но, думаю, если постараться, то можно вычислить, кто она, если понять, кто в нашем окружении желал отцу зла!

- И где же наша спасительница, когда она даст показания в полиции?

Я вздохнул: это была болезненная тема.

- Не знаю, - честно признался я, мучаясь от невозможности вытащить Беллу из ее бедственного положения. – Она не может покинуть Мексику, по крайней мере, пока. У нее свои сложности. И я все меньше надеюсь ее уговорить…

Почти минуту обдумав мои слова, Эсми грустно улыбнулась и погладила меня по щеке, передавая свое смирение.

- Навряд ли, сынок, она чем-то поможет – времени слишком много прошло. Думаю, нам всем стоит готовиться к тому, что это дело никогда не будет раскрыто, хотя так бы хотелось верить в обратное...

Она поднялась, пальцем указала на тарелку, чтобы я не вздумал морить себя голодом из-за напрасных волнений, и вышла из комнаты.

И все же по ее напряженному и задумчивому лицу я видел: она думает о моих словах, верит мне. Надеется, что виновные найдутся и не останутся безнаказанными.