Медленно сгущались сумерки, скрывая дневной мир и открывая ночной: травоядные прятались, хищники выходили на охоту. Это правило действовало не только в лесу, окружавшем меня там, где застал вечер, но и среди людей: днем бандиты скрывались, притворяясь обычными горожанами, но ночью отпускали свою гнилую сущность на волю и творили беззаконие. 

Грозила ли мне опасность здесь, на пустынной лесной дороге, вдали от поселений? Мне хотелось побыть одной, и это место показалось подходящим. Добравшись до автобусной остановки, я села на первый подъехавший маршрут, не спрашивая, куда он направляется – мне было все равно, только бы подальше от Форкса. Но что-то заставило меня прервать бег… Не отдавая себе отчета, я вышла на половине пути, села на скамеечку, скрывающуюся в темной части крытой остановки, и на неопределенное время, кажется, отключилась. Мой внутренний предохранитель сгорел. 

Темнело. Автобусы останавливались и отъезжали, автомобили стремительно следовали мимо одиноко сидящей девушки, замерзающей в тонком пальто и осенних сапогах. Я не чувствовала холода, не в силах была даже немного пошевелиться. Я стала тенью себя, отключив основные жизненные функции, как рептилия, впавшая в спячку. Но был один образ, который навязчиво и неистребимо атаковал атрофированное сознание: ангельское личико с бронзовыми кудряшками и очаровательной улыбкой, маленькие пальчики, тянущиеся ко мне… 

Что бы я ни делала, как ни пряталась от самой себя, образ ребенка не исчезал и не тускнел в воспоминании, перечеркивая всю мою предшествующую жизнь, наполняя существование новым, непривычным, пугающим смыслом. Даже если я уеду в другой штат, увиденное уже изменило меня настолько, что будет влиять на каждое мое решение, на каждый последующий шаг, - тут Элис была права. Карлайл тоже не ошибся, сказав, что правда не облегчит выбор, а усложнит его… Я знала, что не была рождена для нормальной жизни, но как же Господь допустил родиться ребенку у такого конченного человека, как я? 

Впрочем, а как он позволил отчиму избивать семилетнюю девочку и довести ее до побега? Как допустил, чтобы она попала сначала в один притон, а потом в другой? Видимо, рождение сына у шлюхи было издевательством из той же серии… В общем-то я не верила в Бога, просто сейчас настал такой момент, что я невольно вспомнила о нем… 

Почему я передумала бежать и вышла из автобуса? Вряд ли для того, чтобы замерзнуть до смерти посреди леса. Мне нужно было подумать, что сказать Эмме и Лоле при встрече, как сильно на моей внешности отразилось потрясение и чем объяснить это – придумать ложь, потому что правда была под запретом. Я же не собиралась вернуться к Калленам, правда? Это же не сомнения остановили меня? 

Розали, появившуюся из ниоткуда рядом со мной, я восприняла как призрачное видение, а не как реальность, - удивительно, что я вообще ее узнала, в моем шоковом состоянии. Впрочем, перепутать барби-блондинку с кем-либо еще вряд ли было возможно. 

- Элис подсказала мне, где тебя искать, - ее объяснение слегка меня успокоило, не то я точно бы решила, что чокнулась или у меня предсмертные галлюцинации. Впрочем, факт ясновидения тоже не укладывался в рамки нормального. 

- Белла, никто, кроме Элис, не знает, что я здесь. Эдвард считает, что уже и так достаточно навредил тебе, вмешиваясь в твою жизнь и принуждая к определенным решениям – сделать это еще хоть раз было бы ошибкой. Карлайл так боится за его психическое здоровье, что потакает во всем – чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось. Хочет побыть Бэтменом на ночных улицах – ради бога, но Элис, проследи, чтобы без риска. Задумал поработать в операционной – без проблем, Джаспер, закажи документы о необходимом образовании. Занялся благотворительностью – отлично, и опасность минимальна. Решил помогать шлюхам и нищим – хорошее дело, а деньги найдем, - между строк звучал неприкрытый сарказм, Розали не одобряла деятельности брата. – Мы годами живем как на пороховой бочке из-за капризов Эдварда. Конечно, всему есть оправдание – теперь он живет, а не ищет способ умереть. Но, честно говоря, меня это давно достало! 

Упоминание о самоубийстве пробило защитную маску моего равнодушия, и я вздрогнула. Пошевелив застывшей шеей, я повернула голову и взглянула на блондинку, лицо которой было красивым даже под влиянием раздражения. 

- Мы все радовались, когда он внезапно обрел цель и перестал постоянно твердить о смерти. С моей стороны неправильно осуждать его игры с людьми, потому что я знаю, как его гибель скажется на нашей семье – мы очень привязаны друг к другу, и как минимум Карлайл и Эсми смерти Эдварда не вынесут. Но разве нормально с его стороны было рисковать всеми нами ради своего сиюминутного удовлетворения? Он вбил себе в голову, что должен спасти столько же людей, сколько убил – и я понимаю его порыв. Но разве же он на этом остановился?! 

Розали сердито выдохнула через нос, и я воспользовалась паузой: 
- Сколько же лет он уже занимается этим? - Трудно было поверить, чтобы в семнадцать парень успел все то, что перечислила в монологе Розали. В том числе поработать в операционной, имея поддельные документы. Кто бы такое допустил? 
- Много, Белла. 
- Он гораздо старше, чем выглядит, - сделала я вывод. Роуз кивнула, не уточняя цифру, но я уже и так поняла, что эта информация относится к той самой тайне, в которую меня посвятить не хотели из соображений безопасности. 
- Я не должна этого говорить, но мне кажется – и для этого не нужен дар Элис, - что ты и без меня скоро все узнаешь. – Блондинка повернулась и посмотрела мне в глаза. – Сначала я злилась на тебя, потому что с тобой Эдвард пошел на особенный риск. Я думала, это начало конца: ты разрушишь хрупкое равновесие нашего существования, поставишь под угрозу всю нашу семью. Я просила его избавиться от тебя! Но позже я изменила свое мнение. Встретив тебя, Эдвард перестал пропадать ночами, бродить по темным улицам и подвергать всех нас риску. Он, наконец, оставил свое опасное увлечение. 
- Вряд ли это моя заслуга, - с трудом пошевелила я замерзшими губами. В моем понимании, Эдвард делал хорошее дело, и я не могла разделить недовольство его сестры. Хотя, в чем именно состояла опасность для семьи, я понимала: преступники, запомнившие лицо Эдварда, могли найти Калленов и отомстить. 
- Я знаю, знаю – он молодец, - вздохнула блондинка. - Так считает Карлайл. Но наш отец все-таки выбрал более цивилизованное и не такое криминальное занятие – врачебную практику, это ведь тоже спасение людей. Поступи Эдвард так же, его никто бы не осудил. Но ему же обязательно захотелось приключений! Впрочем, теперь это стало не важным: он занят сыном и это замечательно. Я пришла, чтобы сказать тебе спасибо за это. 
- Разве он не злится на меня?! Я же бросила его одного с ребенком, как… - у меня не нашлось подходящего слова, чтобы наиболее точно описать проявленную мной подлую трусость. 
- В обычных обстоятельствах стоило рассердиться, - улыбнулась Розали, - но в том, что случилось, нет твоей вины. Наша семья… мы думали, что бесплодны, в противном случае Эдвард не допустил бы такой ошибки. Конечно, он расстроен, что ты ушла, даже не поговорив, но он понимает, что это, возможно, лучший выход для тебя… 
- Почему? – по какой-то необъяснимой причине рассуждения о правильности моего поступка мне не нравились. Лучше бы меня ненавидели и ругали за то, что я ужасный испорченный человек, чем оправдывали столь некрасивое деяние. 

Роуз пожала плечами: 
- Потому что наша семья – не обычная, человеческие законы и правила в полной мере не работают в случае с нами. Иными словами, ты все равно не могла бы забрать ребенка с собой – чтобы растить его, тебе бы пришлось остаться с нами. А это сопряжено с серьезными трудностями, в некотором роде непреодолимыми. 

Я нахмурилась, не понимая, о чем толкует Розали. Нет, конечно, я догадывалась, что с этой семьей все намного сложнее, чем я могла себе представить. Множество странностей, которые я узнала и заметила за прошедшие недели, ничего не объясняли, но давали понимание, что об этом нужно молчать. Младенец, развившийся в утробе за один месяц и чуть было не убивший собственную мать, точно вызвал бы множество вопросов – у меня, моих подруг, когда они будут вовлечены в ситуацию, у врачей, к которым мне пришлось бы обращаться… Роуз была права: я не годилась в матери столь необычно рожденному существу, мне стоило уехать подальше и постараться забыть об этом. 

- И все-таки я считаю, что тебе лучше вернуться к нам, - ошарашила меня Розали, в пух и прах разбив мою теорию о моей никчемности и неуместности. – Во-первых, потому что ребенка должна растить настоящая мать. Я, конечно, всю жизнь мечтала о сыне и, уверяю тебя, воспитаю его в любви, как своего, но разве тебе не хочется самой увидеть, что из него получится? Качать на руках, помочь сделать первые шаги? Тем более других детей у тебя уже не будет… не пожалеешь ли ты о своем выборе спустя года?.. 

Девушка пытливо уставилась на меня, но я будто проглотила язык, не зная, что ответить: в моей голове пока был полнейший кавардак. И больше всего меня пугала собственная неуверенность. Я не могла считать, после того какую развратную и грязную жизнь вела, что имею право даже касаться какого-либо младенца. Ему же будет лучше, если его воспитают добропорядочные и образованные Каллены, а не недалекая шлюха-наркоманка. 

- Ты видела, что я сделала с твоей комнатой и твоими вещами? – уж если рубить, то махом. Пусть Розали знает, кого уговаривает. 

Красивое лицо на секунду исказилось от ледяной ярости, но затем расслабилось. 

- Это всего лишь вещи, - простила меня блондинка. Я смогла представить, как она кричит на Эдварда и обвиняет, показывая изящным пальцем на испорченную дорогую мебель, оцарапанные обои и изрезанные сексуальные шмотки, и мне стало не по себе – не хотела бы я оказаться рядом в тот момент. 

А затем Розали берет на руки новорожденного малыша и ее ярость моментально исчезает, снесенная лавиной нежности и любви – чувств, которые я не способна испытать, потому что жизнь меня потрепала конкретно. Это хорошо, что мой ребенок останется с Розали – с женщиной, способной дать ему самое лучшее. 

- И во-вторых, - продолжила девушка недосказанную мысль, - ты положительно влияешь на Эдварда и я хочу, чтобы все так и оставалось. Вдруг тебя ему будет достаточно и он прекратит свои бессмысленные и опасные вылазки в город, ища новые жертвы для спасения? Он помог тебе – ты поможешь ему, как тебе эта мысль? 

Слова девушки не укладывались в голове: она считала, что Эдвард нуждается во мне, но с чего она была уверена, что он думает так же? 

- Если бы он хотел меня видеть, то не спрятался бы от меня и не подослал вместо себя Элис, - напомнила я без горечи – понимала, что это абсолютно нормально: не жаждать общения с такой как я. 

Роуз засмеялась: ее приятный голосок звучал завораживающе, как переливы серебристых колокольчиков. 
- Ох, Белла, душа Эдварда – те еще потемки, даже мы, знающие его хорошо, не всегда понимаем причины многих его решений. Однако здесь для меня все очевидно: чем дольше ты с нами, тем сильнее погружаешься в наш мир. Есть точка невозврата… и ты пока ее не достигла. Что будет, если ты узнаешь слишком много и услышанное тебе не понравится? А уйти уже будет нельзя… Эдвард не хочет лишать тебя последнего выбора, поэтому отпустил, не пытаясь удержать. – Она повернула голову и пристально посмотрела на меня. - Но я-то знаю: никто и никогда не привязывал его к себе так сильно, как это сделала ты. Чем – тебе лучше спросить у него, меня он в подробности своей личной жизни не посвящает. Но, как минимум, тем, что ты подарила ему ребенка... 
- Этого недостаточно, - возразила я, ни каплю не представляя себя в роли матери – это казалось неправильным, диким. 
- И все же подумай, - Розали поднялась, последние слова звучали прощанием. – Конечно, я должна предупредить: если выберешь нас, легко не будет. Но, как мне кажется, жизнь с нами – предпочтительнее для тебя, чем возвращение на панель. Будь у тебя другая перспектива, я бы не предложила тебе остаться с нами, но ты ведь понимаешь, Белла, чем закончится твой побег? Неужели наркотики и потные мужики привлекают тебя сильнее долгой здоровой жизни? 

Она многозначительно смотрела на меня, но я не знала, что ей ответить. 

- Ясно, - отступилась девушка, разведя руками. – Может, хотя бы скажешь, как назвать малыша? 
- Нет, - покачала я головой, чувствуя: если назову имя, оно свяжет нас, а это меня не просто пугало, а заставляло ужасно паниковать. Бег – это единственное, что мне оставалось. 
- Как знаешь, - ослепительно улыбнулась напоследок блондинка и исчезла. Я не заметила, как она ушла, мое состояние было похоже на ступор. Я даже не была уверена, что Розали вообще возле меня появлялась – вполне могло оказаться, что разговор мне привиделся. Просидев полночи на холоде, я окоченела до такой степени, что у меня начались галлюцинации. Поэтому, как только первый утренний автобус открыл двери, я поспешила занять теплое место и поехать куда глаза глядят. 

Однако, как бы быстро и далеко я ни бежала, тревожное непонятное чувство не давало покоя. Я вышла на кольце – мне предстояло пересесть на маршрут до Сиэтла, хотя по большому счету, чтобы добраться до Лолы и Эммы, подошел бы любой западный городок. Впереди ждало расстояние в пять сотен километров, и все на перекладных. Карманных денег и карты теперь, благодаря Элис, было достаточно, чтобы осуществить это. 

Зайдя в придорожную забегаловку, я заказала выпечку и горячий кофе, обнаружив в кармане мелочь и несколько десятидолларовых купюр и мысленно поблагодарив за это добрую сестру Эдварда. 

Попивая обжигающий напиток на темной ночной остановке, устало провожая взглядом автобусы и не спеша сесть ни в один из них, я вдруг поняла, что меня мучает, буквально грызет изнутри, не давая покоя: это была зависть. Зависть, что я была настолько исковеркана судьбой, сделавшей меня неспособной на нормальные человеческие чувства. Зависть, что я не могла стать достойной матерью маленькому существу с моей улыбкой и моими глазами, не могла ничему хорошему научить его, не сумела бы даже элементарно за ним ухаживать. Зависть, что моего мальчика воспитает кто-то другой, в то время как мой удел – оставаться шлюхой. 

«Разве тебе не хочется самой увидеть, что из него получится? Качать на руках, помочь сделать первые шаги?» 

Да, я хотела! И искренне сожалела, что судьба посмеялась надо мной, отняв опыт трогательной привязанности между матерью и ребенком, не научила такой естественной человеческой эмоции, как просто любить… Моя жизнь состояла из одной лишь грязи, но где-то в глубине души, в нетронутой наркотиками и развратом части, я мечтала о нормальной человеческой доле: той, которая была отнята у меня после того, как умерла Рене. 

Я сожалела… Не хотела себе признаваться, но под коркой испорченной шлюхи скрывалась маленькая девочка, нуждающаяся в помощи, мечтающая о лучшей судьбе. Но не видящая выхода из тупика… Не знающая, как бороться с трудностями и стремиться к цели – никто меня этому не научил. С семи лет люди ломали меня всеми возможными способами, превратив в рабыню не только физически, но и душой… 

Каллены были первыми и единственными, протянувшими руку спасения и обещавшими любую поддержку. А я, не веря в их добрые намерения, не веря прежде всего в себя, отказалась. 

- Эй, ты! – мужской голос вырвал меня из задумчивости, заставив съежиться. Повернувшись, я увидела на грязной замусоренной скамейке двоих мужчин, специфический аромат дыма свидетельствовал, что курят они отнюдь не просто сигареты. – Поработать не хочешь? 
- Я не на работе, - привычно ответила я и прикусила язык: могла ведь сделать вид, что не понимаю их, или даже оскорбиться на некрасивое замечание, и тогда б они отстали, поняв, что приняли меня за проститутку ошибочно. Вот что значит въевшееся издавна поведение: мне никогда не избавиться от паршивого клейма, как бы я ни старалась. Видимо, выражение «шлюха» было выдолблено на моем лице – это моя судьба, мой жестокий неизгладимый крест. 
- Двадцать баксов на дороге не валяются, верно? – сплюнул тот, что был постарше – с неаккуратной грязной бородой и блестящим взглядом, укуренный в хлам. – Не похоже, чтобы у тебя водились деньги. 

Везде, кроме «Опала», я чувствовала себя ужасно уязвимой, раз за разом становясь жертвой таких вот разнузданных мудаков. Едва заметно отступив на шаг, я нервно сжала в кармане кредитку, оценивая свои шансы на спасение: придорожная остановка кишела бродягами и дальнобойщиками, кроме меня, тут и женщин-то не было. Кинься я бежать – неизвестно, в руки каких еще ублюдков попаду, может они хуже этих двух, которым хватило бы и обычного минета… Стоило уступить – тем самым я избежала бы новых побоев и, возможно, подаренная Элис кредитка осталась бы при мне. А если откажусь, меня не только изнасилуют, но еще и ограбят… 

Однако что-то мешало мне сделать это: возможно, длительное пребывание среди хороших людей надломило меня сильнее, чем я думала. Незаметно, капля за каплей я все-таки изменилась, и теперь не смогу так легко окунуться в прежнюю жизнь. Лицо Эдварда и маленького мальчика, похожего на него и на меня, всплывало перед внутренним взором – и оба с сожалением покачивали головами, словно осуждали меня за то, что я так просто была готова сдаться при первой трудности, снова встать на колени перед безнравственными негодяями и послушно делать все, что мне говорят. 

- Не стоит ломаться, детка, - старший уже позвякивал ширинкой, приняв мою нерешительность за согласие. Воспользовавшись звуком скрипа тормозов возле кафе, которое я недавно покинула, я припустила туда со всех ног в надежде, что это какой-нибудь автобус. Вслед мне раздался глумливый смех – и это было гораздо лучше, чем топот погони. Мне повезло на этот раз избежать неприятностей. Но что будет дальше? На следующей остановке? В городе, где Эмма и Лола меня ждут? С какой стати встреченные мужчины изменят отношение ко мне? Это вообще реально или тоже из разряда сказок? 

Раньше мне покровительствовал Джемс. Худо ли, бедно ли, но я была отчасти защищена в его клубе. Теперь же я осталась совершенно одна. В целом мире, которого не знаю. А точнее, знаю лишь с одной, темной стороны, и не имею представления о светлой. Какой же я была дурой: даже передвигаться предпочла ночью, мне было так комфортнее, ведь это оставалось «мое время», – хотя любая нормальная девушка, вероятно, постаралась бы найти приличный мотель и не разгуливать в одиночестве на виду у отбросов общества, выползающих в темное время суток, как тараканы, из всех щелей. 

Стоило признать: я была юна, неопытна и отчаянно глупа! Не умела заботиться о себе в этом мире. Улица сожрет меня так же быстро, как в мои четырнадцать лет, и оглянуться не успею. И не было никого, кто мог помочь или защитить: один – мой папа – так и не узнал о существовании дочери, второй – похититель, а теперь еще и отец моего ребенка – сейчас находился далеко, а третий – сутенер, чуть не отправивший меня на тот свет – был мертв. 

Я вновь укрылась в кафе, проведя там всего несколько минут прежде, чем принять решение. Впервые в жизни мне хотелось просто расплакаться от одиночества, как маленькой девочке, брошенной в окружении голодных волков. Впервые я взглянула в лицо своим внутренним страхам и признала неприятную правду: я не смогу выжить без финансовой и моральной поддержки, не смогу вырваться из замкнутого круга и измениться, если не обопрусь на того, кто сильнее меня. Горько и больно, трудно сказать это самой себе, но я – еще всего лишь ребенок, как бы ни храбрилась и не упрямилась, называя себя взрослой. И, к счастью или нет, на моем пути попались люди, готовые помочь. Мне нужно только сделать верный выбор. 

Я не задумывалась, как это произошло, но вскоре я уже ехала в автобусе обратно в Форкс. Словно все в моей жизни поменялось местами: теперь прежнее существование казалась шагом в глубокую черную бездну, в пугающую неизвестность, а возвращение к Калленам – светлым и более-менее ясным пятном. Будто нечто сверхъестественное подсветило правильный путь и терпеливо уговаривало: ну вот же, Белла, единственный верный выбор, который у тебя когда-либо был… Спрятавшись на самом дальнем сидении, съежившись и заглушив всхлипы руками, я тихонько рыдала, жалея себя, коря за трусость и слабохарактерность. 

Да, я помнила про предостережения: скелетов в шкафу у Калленов могло оказаться больше, чем у меня. Но, как известно: пока не знаешь, все кажется не таким уж страшным. К тому же, мне не впервой было находиться в преступных кругах, так что подобная перспектива не очень пугала, особенно учитывая то, какими милыми и добрыми показали себя Каллены. Даже если они убийцы – я смогу это принять. 

Я не питала надежд на то, что слова Розали об Эдварде и его возможной привязанности ко мне окажутся правдой, но точно осознала одно: хочу еще раз увидеть ребенка, прежде чем этот жестокий мир поглотит меня. Всего лишь разглядеть его получше, немножко прикоснувшись к его настоящей чистоте, не тронутой пороками… Казалось, что тогда и я стану чуточку лучше… 

Этот ребенок был тем, кто мог подарить мне смысл. Теперь в моей жизни появился кто-то, ради кого стоило меняться: бросить наркотики и проституцию и даже попробовать закончить школу… И может тогда, когда я стану хоть немного достойнее в глазах нормальных людей, я без стыда смогу признаться ему, кто его настоящая мать… И может за это время я даже каким-либо образом научусь любить его – так, как меня любила моя мама, которую я почти забыла, но в глубине души хранила ее образ все эти годы ужасных мучений как единственное светлое воспоминание в окружавшей меня грязи… 

А еще мне хотелось попросить прощения у Эдварда и все-таки поговорить… Я понимала, каким ужасным и трусливым выглядел мой побег, но я могла исправить это. Найти в себе достаточно сил, чтобы попрощаться как полагается, поблагодарив от всей души замечательную семью и не оставив их жалеть, что помогли мне однажды. Так я себя уговаривала, решившись вернуться, но оставляя себе возможность к отступлению, если вдруг Каллены передумают и мне снова придется уйти… 

Я устала: полноценно еще не восстановилась после кесарева сечения и сильного истощения. Поэтому шла я медленно, гадая, почему Элис с ее даром не видит моего приближения и не встретит на полпути? А может, она хотела убедиться, что этот выбор действительно мой? Вдруг я снова струшу и развернусь назад? В любую секунду поддамся панике и передумаю? Но если дойду – значит, сама этого хотела, никто меня не подталкивал… Отчасти это так и работало: чем ближе я оказывалась, тем страшнее мне становилось, но тем сильнее хотелось наперекор своему иррациональному страху добраться. 

Дорога от автобусной остановки была очень долгой: по покрытой утренним инеем колее через лес. Но зато я согрелась, и была рада подвигаться, невзирая на слабость в ногах и резь в рубце. Боль в данном случае казалась благословенной, ведь она напоминала, что я подарила жизнь маленькому мальчику, который вырастет вдали от необразованной матери и ее безнравственного мира хорошим человеком! За всю мою жизнь рождение ребенка было единственным поступком, достойным уважения. Если его не испортить. 

Дом Калленов встретил меня безмолвием и приглушенным освещением, однако дверь сразу открылась, приглашая войти. Эсми улыбалась мне без капли злости или огорчения, как будто не притворно была рада моему возвращению. 

- Он спит, - шепотом пояснила она причину тишины, когда я вошла и снова смущенно застыла на пороге. Роуз, покачивая на руках спящего младенца, чуть улыбнулась мне с дальнего конца холла, тоже не выказывая никаких признаков раздражения. Казалось, она целиком была поглощена материнской заботой и ей это нравилось. 

- Эдвард ушел на охоту, - подсказала мне Элис, догадавшись, кого я ищу взволнованным взглядом в затемненном помещении. – Расстроился, когда ты так быстро и испуганно убежала. Эммет пошел с ним – им обоим нужно немного спустить пар. 
- На охоту? – рассеянно переспросила я, глядя на Карлайла, уже вернувшегося с работы. Он вытирал руки полотенцем, появившись из кухни. 
- Ты что-то хотела, Белла? Смелее, говори, - подбодрил он, правильно оценив мое разрозненное душевное состояние. Его глаза светились искренним добродушием – невозможно было поверить, что он держит за пазухой хоть что-то плохое. 
- Да, я… - взглянув на Розали, я протянула руки, не уверенная, что мне позволено даже мыслить об этом, не то что просить. Мой голос стал тише шепота: – А можно… можно мне его подержать? 

Внезапно всеобщее напряжение спало. Я ожидала другого: опасения Розали, осуждения Эсми или Карлайла, предостережения Элис или грубости Джаспера, лицо которого ни разу еще не осветилось улыбкой или хотя бы перестало быть таким мрачным. Но вместо этого все выдохнули, Эсми широко улыбнулась и погладила меня по плечу, Карлайл кивнул, а Роуз сразу же поднесла ко мне пухлый сверток и вложила в руки. 

- Обычно он спит крепко, - ласково пояснила она, помогая мне перехватить ношу поудобнее. Тяжесть ребенка оказалась больше, чем я предполагала, а крупный размер вызывал сомнения в том, что младенец родился всего несколько дней назад. Я, конечно, не была специалистом в области материнства, но этому ребенку я бы дала три или четыре месяца от роду. 
- Он так быстро растет? – пробормотала я потрясенно. Если бы сама не наблюдала стремительное увеличение своего живота, ни за что бы не поверила, что держу на руках собственного сына – решила бы, что Каллены хотят надуть меня. 
- Ничего, Белла, ты с этим справишься, - вновь обещал Карлайл, ничем не опровергая моего необычного наблюдения. 

Внезапная мысль поразила мой мозг: все сказанное и замеченное ранее выстроилось в новую, нереальную, фантастическую картину. А что если скелеты в шкафу у Калленов имеют совершенно иную природу, не человеческую? Кто они – люди, скрывающиеся от внимательных глаз других людей, быстрые, способные в одиночку уложить четверых мужчин, и чьи отпрыски вырастают в чреве матери за считанные недели? В одном Карлайл точно был прав: чем дольше я находилась рядом с ними, тем больше замечала, и тем сложнее оказывался и выбор, и ответ… 

Однако мое смятение получилось кратковременным. Стоило взглянуть на маленькое личико, и я забыла обо всем: ребенок был похож на ангела. Полные губки приоткрыты во сне, маленький аккуратный носик издавал милейший звук сопения, прикрытые веки чуть-чуть подрагивали. Довершали чудный образ бронзовые кудряшки, - ну точно, ангел. Мое сердце затрепетало. Я не сразу поняла, что прозрачные капли, падающие на одеяльце – это мои слезы, а когда дошло, то я расплакалась навзрыд. Горечь и боль смешались в моей испорченной душе с любовью, которую, как я считала, я разучилась испытывать. 

- Он такой милый, - шептала я, боясь оторвать взор он невероятного видения – моего сына. 
- Так и не придумала, как назвать его? – спросила стоявшая близко Розали, так что наши локоны – ее белые и мои каштановые – смешивались. Но ее это, по всей видимости, ни капли не смущало. 
- В моей жизни был только один мужчина, достойный того, чтобы назвать его именем сына, - всхлипнула я, с трудом выплывая из личной сказки в давящую реальность и готовясь отдать ребенка в правильные, не опороченные руки, оторвав от щемящей груди. – Если бы я могла забрать его с собой… я бы назвала его Эдвардом. 
- Ты не можешь забрать его, но можешь остаться с нами, - Эсми обнимала меня за плечи так непринужденно, словно я не шлюха, а нормальный хороший человек. – Тогда ты сможешь видеть его хоть каждый день. 
- Полное имя Эдварда – Эдвард Энтони Мейсен, - в другое ухо промурлыкала Розали, любовно поправляя одеяльце. Она станет моему малышу отличной мамой, лучше, чем кто бы то ни было в целом свете. Намного лучше, чем я. 
- Энтони, - решила я, улыбнувшись своему спящему мальчику в последний раз. – Чудесное имя. – Я попыталась вручить младенца обратно, пока мое раненое сердце не привязалось к нему так сильно, что помешало бы уйти, но Розали не спешила принять его, в то время как Элис, Эсми и Карлайл мягко уговаривали меня остаться. 
- Никто тебя не гонит, Белла. Это твой ребенок, и ты можешь видеться с ним так часто, как захочешь. 
- Вы с Эдвардом теперь оба родители, и ты имеешь такое же право жить здесь, как и он. Энтони – наш внук и племянник, а ты теперь – член нашей семьи. 
- У нас свободны несколько комнат – занимай любую. Поживи хотя бы пару недель, присмотрись. С любыми проблемами – постепенно разберемся. 
- Мы справимся. Я уверен: со временем мы найдем компромисс во всем. Не отказывайся от шанса попробовать, Белла, будь смелее. 

Я с удивлением переводила взгляд с одного улыбающегося лица на другое. 

- Вы серьезно?! – покачала я головой, не веря в то, как в моей жизни все перевернулось. Свет забрезжил в будущем впервые после смерти матери, а я боялась идти к нему, предпочитая остаться во тьме, считая, что недостойна спасения. 
- Конечно, - ободряюще сжала меня в объятии Эсми, я слышала в ее голосе искреннее убеждение, не могла заметить в лицах Калленов ни грамма фальши, словно они в самом деле как говорили, так и считали. 
- Чего ты так сильно боишься, Белла? – новый голос ворвался в наш странный разговор, расколов его монолитную структуру надвое. Роуз и Карлайл расступились, пропуская Джаспера, до этого мгновения всегда молчавшего и сказавшего что-то впервые с тех пор, как я оказалась здесь. Он смотрел на меня в упор, но отнюдь не сурово или грубо, просто пытливо. – Нас? 
- Нет, - ответила я, немного подумав. Слезы вновь накопились в глазах, когда я обвела взглядом всю добрую семью, испуганно и встревоженно моргая. – Я боюсь вовсе не вас. Я… боюсь вам не подойти… - признала я горькую правду, чувствуя, как она рвет сердце на части и заставляет слезы снова бежать по щекам. Сдавливает хомутом горло и делает горьким, вязким потяжелевший язык. 

Рядом с Калленами я чувствовала себя настолько грязной, насколько это вообще было возможно. Даже мысли допустить не могла, что могу остаться в этом доме, а тем более навсегда. Только не такая, как я – порочное создание, с которым и разговаривать-то им должно быть неприятно, не то что видеть каждый божий день. 

К моему изумлению, все Каллены на мое умозаключение расслабленно рассмеялись, словно ожидали другого ответа, более неразрешимого. А Розали – та самая Розали, которая не так давно ненавидела меня, сильнее других убеждая Эдварда бросить упрямую проститутку – утешила, потрепав меня по плечу: 
- Наша семья отнюдь не безгрешна. Когда ты узнаешь нас получше, то поймешь, о чем я. Белла, ты гораздо лучше, чем любой из нас. Кроме… ну разве что Карлайла. 
- И Эсми? – невольно вырвалось у меня. Было трудно поверить, что эта дружелюбная добрая женщина могла совершить хоть какое-то преступление, даже самое маленькое. Ее светло-золотые глаза лучились материнским теплом, в котором хотелось согреться, несмотря на ее холодные руки. 
- Конечно, - подтвердила мать Эдварда, сжав мои застывшие от волнения плечи. 

Не понимая, о чем она говорит, я недоверчиво моргала. Но, кажется, с Роуз были согласны все – никто и не вздумал опровергнуть ее невероятные слова. 

- Эдвард тоже? – уточнила я, вспоминая то, с какой легкостью он избавил мир от Джеймса и его дружков. И это, вероятнее всего, было далеко не первое его убийство, судя по словам об искуплении, о которых говорил он сам и его сестра. 
- О, Эдвард худший из нас, - усмехнулась Роуз, забрав, наконец, моего мальчика, и моя душа как-то моментально опустела, лишенная маленького счастья. Если бы я могла, то никогда не выпускала бы его из своих рук. – Хотя нет, худший из нас Джаспер. 

Я взглянула не белокурого бойфренда Элис и впервые увидела его смеющимся. Улыбка преобразила его лицо, сделав моложе и красивее. Оказалось, парень был очень привлекательным и приятным. Впервые – не страшным, даже несмотря на пугающие слова Розали. 

- Если тебя беспокоит только это, то тебе ровным счетом нечего бояться, - разбавил напряжение он – с его весельем внезапно изменилось настроение всех вокруг, став более приподнятым и свободным. Розали, покачивая младенца, напевала ему тихую колыбельную. Эсми спросила, не хочу ли я поесть, словно была уверена в том, что я останусь. Элис сообщила, что подготовит комнату, и убежала по лестнице наверх. А Карлайл выставил руки, предлагая снять мое пальто. Все стали такими радушными, спокойными и умиротворенными, будто мое присутствие не изменило их жизнь в худшую сторону, а вписалось в их идеальную жизнь, не испортив ее. 

- Но если я останусь, - прошептала я, испуганно замерев в шаге от судьбоносного решения, глядя в открытые и искренние глаза главы семьи, - то никогда не смогу уйти? – Ощущение захлопывающейся клетки, в которую я добровольно вхожу, не было таким сильным, как я ожидала. Как будто сама интуиция убеждала меня: бояться нечего, все будет хорошо. 
- Мы никогда не говорили, что собираемся держать тебя в плену, - улыбнулся Карлайл, покачивая головой. – Я лишь имел в виду, что ты этого не захочешь. Даю слово, Белла: у тебя всегда будет выбор, что бы ты ни узнала и что бы ни произошло. 

Его глаза были предельно серьезными, и я кивнула, расставшись с пальто и тем самым ставя точку в своих сомнениях. И вместо страха внезапно я почувствовала упоительное облегчение – словно своим выбором открыла дверь из душной комнаты и вышла на берег моря, вдыхая освежающий бриз выстраданной свободы. 

Вздохнув и оглядевшись в прихожей – лучше узнавая дом, к которому теперь стоило привыкать, как к своему пристанищу на ближайшие недели, месяцы, а может и годы, - я вздрогнула. На пороге застыл Эдвард, глядя на меня. Не знаю, сколько он там уже простоял, но по выражению его лица было ясно: он слышал весь наш долгий и странный разговор. И он не выглядел разочарованным или разозленным. Его грудная клетка поднималась от чуть учащенного, будто взволнованного дыхания, а пристальный взгляд блестящих глаз содержал эмоции, нашедшие немедленный отклик в моем бешено застучавшем от вспыхнувших чувств сердце. 

Мы не нуждались в словах. В тот миг я не анализировала и не искала ответы, а внутренне осознала, что вижу в его глазах. Это было невозможно, неправильно, я была недостойна и испорчена – но то, что он испытывал, вопреки здравому смыслу, было похоже на… на чувство, поразительно напоминало влюбленность. Мне еще предстояло узнать его ближе, нам придется через многое пройти, чтобы понять друг друга, но этот взгляд, полный боли и надежды, я уже не забуду никогда…

ДАЛЕЕ >>>