Глава 8. Крутой поворот. Часть 2

 – Кажется, – сказал Эдвард, – эти трое лучше чувствуют себя без нас.

 – Извини, – пробормотала я. – Я не хотела вот так говорить. Бестактность действует мне на нервы.

Эдвард ухмыльнулся. Губы его дрогнули.

 – На самом деле она это заслужила.

 – Нет, никто не заслужил, – слабо сказала я.

 – Но то, что ты сказала – правда. Она и минуты в своей жизни не работала. Спасибо Джейми.

 – Да нет, не знаю, почему ты оправдываешь меня. Эммет даже не взглянул.

 – Боже, – всплеснул Эдвард руками. – Ты все воспринимаешь близко к сердцу. Ты просто... парадоксальна.

 – Ну, нет, – засмеялась я.

 – Эммет чуть не заржал. Он терпеть ее не может, я серьезно.

 – Не знаю, Эдвард, мне кажется, что она специально делает из себя... такую.

 – Какую? Бестактную?

 – Да.

Он подошел близко ко мне и убрал прядь волос с моего лица. Не знаю почему, но сегодня я была слишком уязвима, и, как верно заметил Эдвард, воспринимала слишком близко к сердцу каждую мелочь. Тогда я впервые почувствовала странный шар прямо посередине груди. Я подумала, что это изжога. Серьезно. Изжога, которая началась в тот момент, когда Эдвард дотронулся до меня. Шар этот крутился внутри меня и жег неимоверно сильно.

 – И зачем ей это? – спросил Эдвард, опаляя мое лицо своим дыханием.

Я пожала плечами и затянулась, почему-то избегая прямого контакта глаз с Эдвардом. Мне казалось, если я посмотрю ему в глаза, то будет неловко. Слишком личное. Он положил руку позади меня и оперся на перила.

 – Она красива, – сказала я зачем-то.

Эдвард кивнул возле моего уха.

 – Да, красива.

Мне хотелось сказать, что я не понимаю, как кто-то настолько красивый может быть таким гнилым, но ничего не произнесла. Я чувствовала, что не имела право на то, чтобы тыкать Таню в то, что она содержанка, что вообще ничего не значит в жизни, что она никто, я не имела право лезть своими высказываниями в семейные отношения. Однако я уже залезла и испытывала отвращение к себе за это. Иногда я вела себя как настоящая стерва, а потом испытывала раскаяние.

 – Знаешь, Эдвард, у тебя очень милый сын.

 – Да уж, – сказал он, снова выдыхая мне на щеку. – Ты не видела его в год и два, и в пять, просто сумасшествие. Я даже думал, что он навсегда останется таким, как несносный Денис.

Неожиданно я снова почувствовала влагу в глазах, да что со мной такое? Я вытерла глаза и уставилась на деревья. Что-то вертелось на языке, но этому чему-то я не могла придать форму, не могла сформулировать эту мысль в словах. Боль, утрата, скорбь... все это были не те слова, поэтому новые слезы скопились в уголках глаз. Это была зависть. Никто не пытался заговорить со мной на эту тему, никто не разговаривал со мной так. Никто не видел, как я ни с того ни с сего собираю воду в глазах.

Никто, кроме мужчины, которого я знала считанные дни. Знала и, вопреки любому здравому смыслу, доверяла ему.

 – Ты жалеешь о чем-то?

 – Да, – сказала я надрывающимся голосом. Таким, каким не хотела говорить. – Я жалею о многом, Эдвард. Слишком о многом.

 – Не жалей, любая вещь, даже самая плохая, приводит к чему-то хорошему.

 – Я верю, что это должно быть так, а иначе мир полное дерьмо, – хихикнула я и вывернулась из его рук. Возможность дать слабину в обществе мужчины совершенно не радовала меня.

Затем я зашла внутрь, и Эдвард неохотно поплелся за мной.

 – Роуз, ты даже не представляешь, у него такая яхта! Размером с этот дом. Мы могли бы путешествовать там все вместе. Я, Джейми, Сэт и вы, ребята.

 – Боюсь, этот дом пойдет ко дну, если я ступлю на палубу, – заржал Эммет громко. – Серьезно, я не понимаю, какой смысл заводить такую яхту.

Розали тихо хихикала и крутила головой. Обстановка резко изменилась, я широко улыбнулась, встречая ядовитый взгляд Тани.

 – Он просто обожает море и яхты. Мы с ним так похожи! Вы даже не представляете, как мне повезло, что я его встретила. Он невозможно добрый и щедрый, и ... любящий.

Эдвард закатил глаза, посмеиваясь.

 – Я рада за тебя, Таня, – сказал Розали, продолжая суетиться вокруг стола.

 – Однажды мы плавали в Каннах, пока Джейми был у бабушки, и наткнулись на такой замечательный ресторан!

 – Это те фотки, которые ты мне прислала? – поднял бровь Эдвард. – Ты же ненавидишь загорать, у тебя кожа облазит. И ты там с красным носом.

 – Нет, о чем ты, я люблю загорать! – весело пролепетала Таня.

 – Да, конечно, – пробубнил Эдвард, ухмыляясь, и отпил из бокала.

 – Так вот, ресторан, я познакомилась там с Робертом де Ниро! Представляете?

 – И долго ты с ним там разговаривала? – спросил Эммет.

 – Ну...

Мы все дружно рассмеялись.

 – Но все равно! – перебила смешки Таня, – Сет невероятный, такой щедрый!

Мне показалось, или она второй раз говорит о щедрости? В любом случае, мне было плевать.

 – Белла, может, кофе? – спросила меня Розали.

Я кивнула и поднялась.

 – Я помогу тебе.

Не знаю почему, но к Розали я чувствовала особую симпатию. Такую, словно она могла быть теплым летом или солнцем. Она была добра и мила. Странно, что на первый взгляд тогда, в ресторане, она показалась стервой. Нет, она была хорошей.

 – Роуз, – обратилась я к ней на кухне. – Я не должна у тебя это спрашивать, но... ты сможешь ответить на прямой вопрос?

Она подняла на меня пронзительные, синие глаза в обрамлении накрашенных, черных ресниц.

 – Что случилось?

Я опустила взгляд.

 – Знаешь, это немного неловко лезть в ваши семейные перипетии, но мне это важно знать.

 – Важно? – спросила она изумленно.

 – Да, важно.

 – Из-за Элис?

 – Не только из-за Элис, – ответила я, понизив голос.

 – Из-за Эдварда?

Я уклончиво качнула головой и приняла из белоснежных рук Розали медную турку.

 – Почему Эдвард так боится Аро? – спросила я на одном дыхании.

Розали схватила меня за руку.

 – Белла, – сказала она тихим, испуганным шепотом. – Ты понимаешь, что ты делаешь?

 – Не совсем, поэтому и спрашиваю. Знаешь, я бы не лезла в это, клянусь, но...

 – Эдвард никогда не уедет отсюда, Белла, даже не мечтай.

 – Нет! Эдвард тут не при чем, господи! С чего ты вообще взяла...

Она громко хмыкнула.

 – Я не лезу ни в чью душу, мне хватает своей, но, черт подери, я не слепая. Я видела вас с ним на крыльце. Тебе нужен Эдвард, он тебе подходит, я знаю, но он никогда не будет с тобой. Это мечта, которая никогда не сбудется, понимаешь? Что бы вы ни испытывали друг к другу.

Впервые в моей груди что-то переломилось.

 – Нет, ты не поняла, у меня нет никаких видов на Эдварда. Я просто хочу знать, что у вас в семье происходит, почему Аро так боятся?

 – Эммет тоже его опасается. Лично я не боюсь Аро, гораздо страшнее его братья, поверь. Но я не могу тебе ничего рассказать, Белла, как бы сильно ни хотела.

 – Никто не узнает, клянусь, – прошептала я. – Клянусь!

 – Белла, послушай, – она сильнее вцепилась в мою руку, словно я была спасательным кругом. – Даже я не знаю всего, Эммет рассказал мне некоторые детали, но все... знают только они, – она ткнула на дверь. – И все знала только Эсме, и будет знать мой сын. Ты представляешь величину секрета? Что даже я, его жена, не должна знать все.

 – Розали...

Я посмотрела ей в глаза, моля о понимании. Блондинка оглянулась по сторонам, затем наклонилась ко мне ближе, я почувствовала цитрусовый насыщенный запах, исходящий от ее шеи, ее рост был намного выше моего, может, метр семьдесят или выше.

 – Приходи завтра в два часа в кафе "Summer", ровно в два часа, ждать я не буду. Если придешь раньше, скажи на баре, чтобы тебя провели за столик Розали Хейл.

 – Почему Хейл?

 – Не спрашивай. Розали Хейл, запомнила?

Я кивнула.

 – Розали Хейл, я запомню.

Она отпустила меня и как-то бешено пробежалась глазами по окну.

 – Я расскажу только то, что знаю. И только потому, что Эдвард чувствует себя рядом с тобой лучше. Только за это я тебе благодарна. Большего не проси. И мы с тобой не подруги.

Я кивнула. А потом Розали насыпала в турку, которую я поставила на плиту, кофе и оперлась на стол.

 – В правде мало приятного, Белла, – сказала неожиданно Розали. – В ней все отвратительно, только по-настоящему любящая женщина сможет такое вынести, понимаешь?

 – Я же сказала, что между мной и Эдвардом ничего нет и не будет.

 – В этом ты права, Белла, – она оглянулась на меня, и дверь резко распахнулась.

 – Почему у вас такой загадочный вид? – спросил Эммет, продолжая хохотать, по-видимому, над какой-то шуткой.

 – Так... разговариваем о женском, – сказала я и прочистила горло, потому что голос сильно хрипел.

 – О нет! – поднял руки Эммет в беспомощном жесте. – Нет-нет, только не про менструации или про что там обычно говорят женщины, что подразумевает фразу "о женском".

Розали засмеялась. Я поразилась тому, насколько быстро изменилось ее настроение. Не осталось ничего от подозрительной и испуганной блондинки, которая считанные минуты назад сжимала мою руку. "В правде мало приятного". Слова пронзили меня, когда на шее Эммета я заметила то же самое клеймо, что и у Эдварда. Он почесал своей большой рукой шрам и улыбнулся.

 – Господи, чего вы все столпились-то на кухне? – спросил Эдвард недовольно и уселся за небольшой стол. В дверном проеме замелькала худая Таня, которая, быстро преодолев расстояние от двери до стола, положила руки ему на плечи. Эдвард глубоко вздохнул и что-то пробормотал, но ладони не убрал. Это меня слегка напрягло.

Со своего места я могла видеть часть одежды Джейми, сидящего на полу в спальне. Хотелось почему-то посадить его играть поближе, чтобы был на виду.

 – Готовим кофе, – ответила Розали на вопрос.

 – Кофе – прикрытие, Эдвард, – заржал Эммет. – Они тут обсуждали "женские дела", ну, ты понял.

Его жена закатила глаза и обернулась к гостям.

 – Эммет, можно сделать любую фразу и ситуацию пошлой, если добавить "ну ты понял" или "если вы понимаете, о чем я".

 – Я знаю, – улыбнулся он. – И я знаю, что тебя это бесит, а мне скучно.

 – Ты просто выпил, вот тебе и скучно, – засмеялся Эдвард, поднимаясь со своего места. Руки Тани скользнули по его позвоночнику, и я отвела взгляд. – Помнишь прошлый раз? Кто ходит на заправку, чтобы догнаться пивом, а потом бежит по лесу с такими криками, словно неандерталец какой-то? Конечно, мой горячо любимый братец.

 – А если я сейчас начну вспоминать? Сладкий Эдди?

Эдвард поморщился.

 – Вот только не надо мне тут угрожать опять!

Розали засмеялась, а Эдвард стал наступать на Эммета.

 – Ты рассказал своей жене! – проорал он возмущенно.

 – Ну да, эта история стоила того.

Розали еще громче рассмеялась.

 – Что за история? – спросила я.

Эдвард сурово посмотрел на Эммета. Тот воображаемым ключиком запер свой рот. Я разочарованно простонала под общий смех.

 – Вы даже не представляете, как вы мне обламываете кайф. Я же самая большая любительница смущающих историй, – пробубнила я и взяла из рук Розали чашку с кофе.

 – Лучше не надо этого знать, – строго предупредил Эдвард и притворно застрелился.

Таня молчала. Я заметила за ней странную особенность молчать и все время что-то сканировать глазами. Я видела, как винтики крутятся у нее в голове. Я видела, как она за очевидной глупостью прятала свои далеко не глупые глаза. Меня это не то, чтобы настораживало, скорее интересовало: зачем?

Мы веселились и допивали кофе. Странно, ни единого намека на притворство, как утверждал Эдвард, не было, но зато я заметила присутствие сильных кровных уз, которых лично в моей жизни не наблюдалось.

Когда я вышла в вечернюю тьму на крыльцо и наблюдала за последними лучами солнца, то вновь оказалась не одна. Я почувствовала мягкое прикосновение к своему плечу и спустилась с лестницы, намереваясь прогуляться по тротуару. Все было, кажется, хорошо, однако тревожное чувство не покидало меня.

 – Хороший получился ужин, – сказал Эдвард.

 – Ты везде за мной будешь ходить? – спросила я с насмешкой, улыбаясь звездам. Эдвард выровнял шаг, и теперь мы шли с ним плечом к плечу.

 – Если ты не против.

Я просмотрела на его подсвечивающийся профиль.

 – Нет, как ни странно. Обычно я против, когда мужчины преследуют меня, но не сегодня.

 – И много мужчин тебя преследует?

 – Ну... как сказать, – замялась я. – Мне хватит.

Эдвард рассмеялся и потянул меня куда-то в бок. Я повиновалась, чувствуя, как его рука сжимается вокруг моего локтя.

 – Ты куда меня тащишь? – спросила я смеясь. – Решил убить, пока никто не видит?

Он только ухмыльнулся и потянул меня дальше, к дереву. Снова на моем языке вертелось что-то, чему я не могла придать словесную форму. Эдвард просто выносит мне мозг. Он прислонил меня к дереву.

 – Что ты делаешь? – спросила я настороженно.

 – Ш-ш-ш-ш.... ничего не говори.

Он медленно начал наклоняться ко мне, а я никак не могла понять, что же происходит. Я видела разные части его лица, освещенные вечерним светом, но едва ли осознавала его намерения, пока он не наклонился слишком близко ко мне.

 – Ты выпил, – констатировала я.

 – Да.

 – Ты не понимаешь, что делаешь.

Он наклонился еще ближе.

 – Нет.

Его руки поползли вниз с моих плеч к талии.

 – Нет, я понимаю или нет, я не понимаю.

Его длинные пальцы начали вырисовывать на моей талии незатейливый узор.

 – Я понимаю.

Я вздохнула. Весь мир рухнул, любая деталь моей жизни безвозвратно изменилась. Кажется, начиная с этого момента, я навсегда окажусь утерянной, ничто прежнее больше не могло меня волновать.

 – Тогда зачем это? – спросила я. – Ты же знаешь, что то, что ты сейчас сделаешь, никогда не вернуть.

 – А я и не хочу ничего возвращать обратно, – прошептал мне на ухо Эдвард. – По крайней мере, сейчас не хочу.

 – Ну, вот видишь.

 – Знаешь, что говорил мой отец, когда я в школе встретил девушку?

 – И что же он говорил? – спросила я, положив руки ему на плечи.

 – Если ее вовремя не поцеловать, то можно навсегда остаться друзьями. Я что-то не сильно хочу быть тебе другом.

 – Да, он был прав, но я так не могу.

Эдвард немного отпрянул.

 – Что не можешь?

 – Ты не понимаешь, если ты меня поцелуешь, то я уже не смогу непредвзято относиться ко всему. Я расследую похищение Элис, в тебя сегодня стреляли, а кто-то пытается свести меня с ума. Ты понимаешь? Все станет другим, если ты мне станешь небезразличен, я буду осторожничать. Гораздо проще, если терять больше нечего, а если ты меня сейчас поцелуешь, то будет что терять, понимаешь? Ты сам говорил, что не можешь меня спасти, а я тебя и подавно.

Я переместила свои пальцы на его шрам под кромкой волос. Эдвард поморщился, словно ему до сих пор было от него больно. Это была гладкая рана, старая и затянувшаяся, но она не заросла у него на душе.

 – Ты мне даже не хочешь, Эдвард, объяснить, что это такое.

Он положил свои пальцы на мою руку у его шеи и начал водить ей по шраму, снова и снова повторяя силуэт буквы "V".

 – Это Вольтури, Белла. Первая буква фамилии. Такое клеймо имеют не только сами Вольтури, а другие члены, – он поднял глаза, подбирая слова, – клуба.

 – Клуба? Что-то вроде тайного сообщества?

 – Можно и так сказать, – засмеялся он.

 – И много таких?

 – Больше, чем хотелось бы.

 – И что вы там делаете... в этом клубе?

 – Курим марихуану, играем в покер и делаем большие ставки.

 – Ты серьезно? – ахнула я и одернула руку.

 – Конечно, нет, – засмеялся Эдвард. – Я же сказал, это клуб для избранных, и первое правило: никому ничего не рассказывать.

 – Это что, как бойцовский клуб? – спросила я с ухмылкой

Эдвард еще громче рассмеялся и поставил руку возле моего лица на дерево.

 – О боже, нет. Это не бойцовский клуб, хотя мысль интересная.

 – Бред, сплошной бред.

 – Это не бред, Белла, к сожалению.

Неожиданно он наклонился и дотронулся своими губами моих. Я судорожно выдохнула прямо в его рот. Мысль, что я только что выдохнула воздух, а он его вдохнул, приводила меня в безумное исступление, даже опустошала. Мы стояли так близко, я чувствовала его жар в смеси с холодным зимним воздухом. Из головы вылетели собственные предостережения. Я махнула на все рукой, не было ничего вокруг, здесь и сейчас присутствовал только один момент, без прошлого и без будущего и без всего того, что могло бы так или иначе остановить нас.

Что же вертится на языке? Что я хочу произнести? Что я хочу сказать? Как я собираюсь возразить тому, что непременно случится? Как я могу возражать тому, что должно случиться и случится?

Эдвард поцеловал мою нижнюю губу, и я не нашлась ни в чем другом, кроме как раскрыть губы. И тогда случилось настоящие безумие. Мои плечи потянулись к Эдварду вместе со всем телом. Я почувствовала его язык на своем, услышала звуки нашего поцелуя, чувствовала лицо своего тайного влечения пальцами, кожей лица. Какое-то волшебство прокатилось между нами волнами, заполняя пустующее пространство внутри меня. Что-то безвозвратно ломалось. Наверное, собственные принципы. Понимание того, что с этим мужчиной я и недели не знакома, никак не влияло на меня, пока эти волны накатывали и накатывали, беря меня в свой плен с головой. Как все мои прошлые мужчины вообще могли иметь значение, если ничего такого я не испытывала ни разу? Это "что-то" пугало меня и манило.

Эдвард сжал мои волосы на затылке – грубовато, даже как-то по-свойски – и притянул меня ближе, тяжело дыша. Словно он вел меня куда-то, словно он диктовал мне, что он хочет. Он потянул мою нижнюю губу, пока я яростно пыталась собрать свои мысли в кучу. Неудача ждала меня, когда он снова проник языком в мой рот. Мы танцевали губами в безумном, непрекращающемся танго. То, как он захватывал меня и отпускал, а потом с новой силой накрывал, разрушало меня, я буквально расщеплялась на кусочки и снова становилась целой. Я словно слушала современную итальянскую классику, тревожную "Sunset on M.", являясь лишь ноткой, перескакивая с одного такта в другой. Я была оглушена, ослеплена и практически находилась на грани разрушения.

Это просто поцелуй.

Почему же он был таким для меня?

Словно я стала просто Беллой в семнадцать, в восемнадцать, в девятнадцать... Он возвращал меня домой, в то место, где я могла быть сама собой, где не было солидной журналистки, где не было бывших мужей и нерастраченной родительской нежности. Здесь, в его руках, я неожиданно стала просто женщиной со всеми этими спутанными мыслями, сравнениями и сомнениями.

Он брал и отдавал.

Брал и отдавал.

Брал и отдавал.

Вот, оказывается, как должно это было быть.

А потом музыка прекратилась, все вдруг прекратилось. Эдвард отстранился.

Я продолжала стоять с закрытыми глазами и слышала, как тяжело дышал Эдвард, как я сама натужновыдыхала и вдыхала. Я отвернулась, не желая показывать ему, как он меня задел, как он задел меня так, что я даже не знала, где правда, а где нет.

Вместо этого я молча вышла из тени веток и вернулась на тротуар, зажигая сигарету. Эдвард шел рядом со мной, но тоже молчал. Зачем вообще нужны гребаные слова, если ими невозможно пользоваться так, чтобы выразить абсолютно все. Зачем вообще разговаривать?

Глупость, сплошной абсурд.

И этот абсурд продолжался, когда Таня орала на весь квартал возле дома Розали на нее же.

 – Где гребаный Эдвард, опять он шляется со своей шлюхой?!

Я несколько раз вздохнула, приближаясь к дому.

 – Что случилось? – спросила я в пустоту.

Три пары опустошенных глаз смотрели на меня. От веселья не осталось и следа.

 – Таня, вернись в дом и поспи, – спокойно сказал Эммет.

 – Гребаная Белла, кем ты себя возомнила? – заорала на меня Таня, когда я появилась в поле ее зрения.

 – Да что с тобой, нахрен? – строго обратился к ней Эдвард.

 – Что со мной?! Блядь, эта сука приехала и все разрушила.

 – Что разрушила? – снова спросила я, пытаясь прийти в себя.

 – Таня, иди в дом, ты устала, – продолжал настаивать Эммет. И почему они с ней вообще церемонятся?

 – Что разрушила? – повысила я голос.

Я ненавидела, когда меня начинали обвинять в чем-то. Во мне происходила цепная реакция, еще немного, и я могла взорваться.

 – Таня! – мягко давил Эммет снова.

 – Не разговаривай со мной, как с душевнобольной, Эммет. Ты говорил, что он ко мне вернется! Ты обещал!

 – Что?! – разразился Эдвард. – Иди в дом, немедленно.

Он схватил ее за руку и силой потащил внутрь. Я услышала его бессвязную речь, а затем:

 – О чем ты вообще думаешь? Принимаешь свои волшебные порошки прямо рядом с ребенком. Ты дура, мать твою, такая дура.

Не знаю, зачем я лезла в это в все, но я направилась в дом, ведомая странным ощущением. Внутри мне практически сразу ударил в нос странный запах, словно что-то протухло. Дверь в ванну была открыта, и я видела, как Эдвард поливал из душа Таню. Та визжала и вырывалась.

 – Прекрати! Эдвард, сукин сын, я родила тебе ребенка, я хотела быть твоей женой, но ты все испортил, все испортил!

Она бросалась в него обвинениями, и я попятилась назад. Я чувствовала себя отвратительно из-за того, что стала свидетелем сцены, непредназначенной для чужих глаз. Удивила жестокость Эдварда, удивило, что он оказался властвующим и решительным.

Он брал и отдавал.

Решительно и безоговорочно.

Розали схватила меня за локоть и повела в другую часть дома.

 – Прости, прости, – оправдывалась она. – Я тебя предупреждала.

 – Она наркоманка? – спросила я, игнорируя ее извинения.

Розали опустила голову.

 – Раньше не была.

 – Дерьмо.

Только и всего. Она была наркоманкой с ребенком.

 – Мы думали, что она перестала... медицинские анализы говорили, что она бросила.

 – Господи.

Я села на стул и опустила голову на ладони, по-прежнему чувствуя странный запах.

 – Ты чувствуешь? – вдруг спросила я.

 – Что?

 – Запах.

Розали принюхалась и испуганно посмотрела на меня.

 – Да, странный какой-то?

 – Да. Куда делся Эммет?

Она огляделась по сторонам и резко встала, направляясь в коридор, прорываясь сквозь визг Тани.

 – Эм! – крикнула она.

Мужчина вышел откуда-то из комнаты. Когда я заглянула за его спину, то поняла, что это был подвал.

Глаза Эммета бешено метались в поисках чего-то. Вечер становился безумным. Выстрел прорезал наши уши. Я услышала, как Эдвард громко выругался и вышел из ванной весь мокрый, запер дверь.

 – Что это было?

 – Что происходит?

Я не знала куда бежать: то ли в подвал, то ли на кухню, то ли вон из дома, из города, из страны. Вместо этого я глубоко вздохнула и взяла торшер, стоявший рядом с диваном – уж не знаю, зачем он был нужен мне в тот момент. Я взяла его за тонкую ножку и бросилась на кухню, останавливаясь возле стены, аккуратно заглядывая за угол. На окне в кухне виднелись трещины и небольшая дырка.

Дырка от пули.

Я оглянулась и увидела, что Эммет все также хватал воздух ртом, как немая рыба, Розали пыталась привести его в себя. Эдвард уводил Джейми, который, видимо, выбежал на звук. А я пыталась делать хоть какие-то рациональные выводы во всем этом хаосе, поднявшимся из ниоткуда. Не знаю почему, но в тот момент вызвать полицию мне не пришло в голову, хотя это, казалось бы, единственное правильное, что надо было сделать.

В детстве я верила, что взрослые всегда могут спасти и уберечь от чего угодно, что они всегда знают, что нужно делать в любых экстренных случаях. И вот я, взрослая женщина, стою с торшером в руке и понятия не имею, что делаю.

 – Блядь, – пробормотала я, высматривая место, куда, в конечном итоге, прилетела пуля.

Я расхаживала по кухне с торшером так, словно он мог меня спасти, и вглядывалась в стену, пока не заметила ее в дверном косяке.

Да. Эта такая же, какая была и в доме Эдварда. Я осмотрела ее и положила в карман. Не надо было ее трогать, наверно. Но в такой ситуации фиг разберешь, что на самом деле делать надо, а что нет.

Я вернулась к онемевшему Эммету.

 – Что ты там увидел? – голос мой охрип, а я сама была ватной.

Розали гладила мужа по спине, но ему, казалось, это и не нужно было. Он, как истинный мужчина, решительно встал и твердо сказал:

 – Иди за мной.

Мы проследовали в подвал, резкий запах ударил в нос, и глаза заслезились. Я рукавом рубашки прикрыла рот и нос, с трудом вдыхая и выдыхая.

В углу, валялось безжизненно тело.

 – Это садовник из парка, – сказал Эммет, обретя снова дар речи. – Я его узнал сразу, просто он уже, судя по запаху, давно умер.

 – Звони в полицию.

Он безумно посмотрел на меня и достал телефон.

Полиция.

Хорошо, что я все-таки взяла паспорт на этот раз. Я как знала, что жмурик ждет меня в доме Розали Каллен, примерной хозяйки и симпатичного человека.

 – Кто-то подкинул его, – сказал позади меня Эдвард.

 – Мне нужен свежий воздух, – произнесла я, борясь с тошнотой.

В тот момент я не чувствовала даже ужаса, только злость, дикую злость.

На улице я обессилено упала на ступеньки, продолжая проглатывать отвратительную желчь.

 – С тобой все в порядке? – спросила меня Розали.

 – Дерьмо, нет, – отрезала я. – Какого хрена происходит с этим городом и почему, блядь, все события происходят со мной? С тех пор как я приехала?

 – Это риторический вопрос?

Для справки: риторический вопрос – утверждение, на которое не нужно ответа. А я требовала ответы на все эти вопросы, буквально испытывала голод до этих самых гребаных ответов. И я их получу, получу в полной мере. Бежать и уходить не имеет никакого смысла – я уже ввязалась во все по самые гланды, и я не беглянка, я не буду скрываться.

 – Нет, это все, что угодно, но точно не риторический вопрос.

Розали опустила голову и еле слышно прошептала:

 – Что бы тебе ни говорили, никому не верь, поняла? Ни-ко-му. Верь только тому, что видишь сама.