Глава 29. Боль…

POV Эдвард

Огонь… Все горит… Боль… Мое тело пронзили тысячи огненных стрел… Как такое возможно?! Мозг пытается анализировать ситуацию и не успевает думать обо всем одновременно… Ошибка? Моя? Или байка? Кто был рядом? В какой точке круга это произошло?.. Что со мной?
Я чувствовал пламя, его жар и злобные языки, лизавшие мою кожу… Как собака, которая лижет твои щеки, но ее шершавый язык доставляет лишь некоторый дискомфорт, и от слюней хочется утереться… А от пламени хочется закрыться... Но я не чувствую рук… Не слышу звуков… Только боль, дикая, выворачивающая наизнанку боль повсюду…
В какой-то момент на лицо через разбитое стекло шлема попадает пена. От этого еще больше хочется зажмуриться и отключиться… Через минуту пламя больше не ощущается… Резко включается слух, и я слышу шипение огнетушителя около себя… Слышу чьи-то голоса, крики, завывание сирен и шорох шин по асфальту от подъезжающих машин… Я чувствую, что меня поднимают и куда-то несут…
Вдруг, среди гомона и шума, я различаю чей-то плач около себя… Это плачет женщина… Девушка… В голове яркая вспышка: «Моя девушка! Белла! Не-е-е-т! Она не должна это видеть! Она не должна быть здесь»! Шлем аккуратно снимают, и я, с трудом открыв глаза, испытываю гигантское облегчение… Это Элис, это сестренка! Понимаю, что ей тоже нелегко от того, что она видит, но, я уверен, она справится… В тот же самый момент приходит понимание: «Белла не должна ничего знать! Она на другом конце страны, и ей достаточно проблем и переживаний с отцом». Усилием воли я не позволяю себе потерять сознание…
- Элис… - Из горла вырывается какое-то бульканье… или это мой слух еще подводит меня? Но все равно я обязательно должен сказать. - Элис! - Она услышала меня, и в ее глазах мелькнула радость.
- Эдвард, все хорошо, мы едем госпиталь, ты поправишься, все будет в порядке…
- Белла не должна знать! – Я стараюсь говорить твердо и насколько могу громко, но обожженные связки выдают только шепот… – Элис, поклянись мне! – Видя смятение в ее глазах, шок и растерянность, я вынужден настаивать: – Ничего ей не говори! – Мне кажется, что я кричу, но это опять шепот, громкий шепот, который слышит только Элис, слышит и понимает. Я знаю, что понимает, она моя сестра, она не может не понять. Элис, испуганная, все же пытается возражать:
- Эдвард, это неправильно! Как ты можешь? Она же любит тебя! Как я могу скрыть это от нее?
- Неважно! У нее достаточно проблем с отцом! Про меня она не должна узнать! Сделай все возможное! Я доверяю тебе! Никто, никто не должен ей ничего рассказать!!! Пообещай мне!!
- Х-х-хорошо, – трясущимися губами отвечает Элис. – Это неправильно, Эдвард! Но… я сделаю, как ты просишь! Надеюсь, ты позже передумаешь… – Эти слова сестры, произнесенные уже полушепотом, прозвучали для меня, как в тумане… Начал отключаться слух… Только зрение еще не подводило, и я видел в ее глазах обещание исполнить мою просьбу… Хорошо… Теперь можно расслабиться и провалиться в забытье…

***
Мне снились цветные сны. Чувствовалась легкость во всем теле, как будто я воздушный шарик или облако. Я находился в центре большой поляны, а вокруг - клоуны, небольшие автоматы по изготовлению сладкой сахарной ваты и воздушной кукурузы. А еще - множество ярких и разноцветных аттракционов. И дети... Невероятно много детей... Вокруг царила атмосфера веселья и радости. Кто-то с восторгом качался на качелях, кто-то с удовольствием лакомился сахарной ватой, кто-то с визгом подпрыгивал, пытаясь поймать облако мыльных пузырей, переливающихся всеми цветами радуги, выдуваемых без остановки клоуном в рыжем парике из специального аппарата.
Мое внимание привлекла яркая карусель, где кони всех мастей бегают по кругу, а между ними мелькают кареты в виде тыкв и машинки с лупоглазыми фарами. И на каждой лошадке, или машинке, или в карете место занято. Девочки и мальчики с радостным смехом ездят по кругу под приятную и веселую мелодию. Я испытал какое-то странное желание прокатиться на этой карусели и даже встал около прохода возле ограждающей ленты, с нетерпением ожидая, когда аттракцион остановится.
Я все ждал и ждал, попутно рассматривая детишек, пролетавших мимо меня. Вот забавная малышка с взъерошенным ежиком темных волос задорно смеется и, оборачиваясь назад, машет русоволосому мальчишке, расположившемуся на следующей лошадке. Тот изо всех сил пришпоривает своего коня, как будто надеется догнать девчушку. За ними - тыквенная карета, из окон которой выглядывает прелестный ангелочек с голубыми глазами и белым, как пух, облаком волос. Она мило хлопает своими ресничками, закатывает глазки и кокетливо улыбается темноволосому крепышу в соседней машинке, исподтишка глядя на него и томно вздыхая. Тот, не обращая внимания на соседку, громко рычит, изображая двигатель автомобиля, и с остервенением крутит руль, как будто несется по серпантину с кучей поворотов, с огромной скоростью управляя гоночным болидом. А следующими за ними установлены два мотоцикла. Один из них занят, там сидит девочка с длинными каштановыми волосами и глазами цвета темного шоколада. Она сидит странно, боком, свесив ноги на одну сторону и не держась за руль. Она единственный ребенок, который замечает меня и смотрит очень внимательно, даже испытующе. Она единственная, кто не смеется и не улыбается, в ее глазах - глубокая грусть. И мне очень хочется утешить и развеселить ее. Рядом с ней свободный мотоцикл, и я решаю, что на следующем заезде обязательно сяду на него, чтобы быть с ней.

Карусель замедляет ход, и я с нетерпением наблюдаю, как детишки с радостным смехом освобождают места после полной остановки и весело разбегаются по поляне к другим аттракционам.
Грустный клоун, проводив всех детей, подходит ко мне, опускает цепочку ограждения и приглашает подняться по ступенькам на площадку карусели к лошадкам, машинкам и каретам.
Девочка, сидящая на мотоцикле, как ни странно, единственная, кто остается без движения. Я подхожу к соседнему с ней мотоциклу и тихо спрашиваю:
- Привет. Я присяду рядом? Не возражаешь?
Она все так же сосредоточенно и серьезно смотрит на меня. Потом на ее лице появляется легкая улыбка, и она хочет что-то сказать в ответ. Но внезапно рядом с нами раздается резкий и визгливый голос: «Последняя поездка на нашей волшебной карусели! Кто еще не испытал этой великолепной круговерти?! Скорее! Скорее!! Мальчики, девочки! Наша карусель отправляется в последнюю поездку!!» Это кричит тот самый грустный клоун, который следит за каруселью. Он громко продолжает зазывать детей, высматривая желающих. Я оглядываюсь и с удивлением замечаю, что, кроме меня и этой девчушки, на карусели больше никого нет.
Совершенно неожиданно я чувствую крепкую маленькую ладошку в своей в руке. Это девочка, соскочив со своего мотоцикла, стоит рядом со мной и смотрит испуганным взглядом: «Эдвард! Эдвард!» Ее тревожный шепот настораживает и беспокоит меня: «Нет! Ты не должен тут оставаться! Тебе совсем в другую сторону! Тебе надо вернуться! Пойдем скорее!»
Она тянет меня прочь от ярких мотоциклов и карусели, мимо веселых клоунов и резвящихся детей. Я не сопротивляюсь, только мозг работает, как вычислительная машина, перелистывая в голове файлы, байты и биты информации, пытаясь понять: «Кто она? Откуда знает мое имя? Почему нельзя прокатиться на карусели? Куда она меня тащит?»
Наконец перед нами под яркой аркой небольшие ворота в виде радуги. Надпись перед аттракционом так и гласит: «Прокатись на радуге!» Здесь нет никого, кроме клоуна, не грустного, как на карусели, а наоборот, самого веселого из всех увиденных мною на поляне. У него нарисованная улыбка до ушей, и он постоянно подпрыгивает и выкрикивает:
- А вот кто хочет прокатиться на радуге-дуге? Скорее, скорее, торопитесь! Незабываемый полет! Вы вернетесь с потрясающими впечатлениями! Вперед, вперед, мы ждем вас!
Девчушка подводит меня к этому клоуну и совершенно серьезно заявляет:
- Вот! Он хочет прокатиться! Он должен вернуться!
- Конечно, конечно, маленькая леди! Мы обязательно его вернем! – Он берет меня за руку и тянет к небольшой кабинке с креслом. Я опять чувствую себя шариком, который дергают за ниточку и который, следуя воле хозяина, трепыхаясь на воздухе, перемещается в том направлении, куда его ведут.
Уже сидя в кресле, я оборачиваюсь к девочке и вижу слезы на ее глазах:
- Возвращайся, Эдвард! Я люблю тебя!
Бог мой! Меня как будто одновременно ударили тяжелой кувалдой, расплющили под прессом и переехали асфальтоукладчиком! Я узнаю ее совершенно внезапно и неожиданно! Это Белла! Моя Белла, только в детстве! Это ее глаза, ее волосы и ее голос! Я пытаюсь вернуться к ней, но не могу пошевелиться, потому что клоун уже пристегнул меня к креслу. Он с дьявольской улыбкой жмет на огромную красную кнопку «старт»! И единственное, что я успеваю прокричать: «Я люблю тебя, Белла! Я вернусь, обещаю!»
Площадка с клоуном и одиноко стоящей Беллой уносится прочь, а я поворачиваю голову вперед по ходу движения кабинки и вижу впереди тоннель с яркими стенами всех цветов радуги. «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан» - Детская считалочка всплывает в голове, когда я, наблюдая за изменением цветов стен, замечаю, что кабинка начинает ускоряться. Сначала тоннель идет вверх, потом начинает спускаться по дуге, все ниже и ниже. Скорость постепенно увеличивается, и у меня создается ощущение падения в пропасть. Цвета начинают меняться все быстрее и быстрее, бездна перед кабинкой резко сменяется подъемом, потом тоннель поворачивает влево, вправо и снова вниз. Похоже на американские горки и трубу в аквапарке одновременно. Я не боялся кататься ни на том, ни на другом, но сейчас мной реально начинает овладевать дикий страх. Скорость все нарастает, освещение меняется, и я вижу впереди отблеск света. Кабинка двигается уже настолько быстро, что меня прижимает к сиденью, и я даже перестаю чувствовать ноги, зажатые рамками безопасности.
В какой-то момент цвета радуги сливаются в один. Догадываетесь, в какой? Попробуйте покрутить круг с семью цветами - при слиянии получается белый! Вот и сейчас стены тоннеля становятся белыми, на меня надвигается яркий свет, скорость так сдавливает тело, что болит все, и хочется кричать. Я закрываю глаза, но только слабый стон слетает с моих губ.
И вдруг... все заканчивается! Нет скорости... Нет движения...
Я чувствую лишь онемение тела, какие-то точки боли и еще тишину...
Она давит на уши, как будто я нахожусь под водой. Я разлепляю отяжелевшие веки и вижу над собой белый потолок и яркий свет ламп. Картинка еще нечеткая, мутная, но приходит осознание того, что я лежу и смотрю вверх. Тут надо мной склоняется человек в белой шапочке и белом халате. Он светит ярким фонариком мне в лицо, отчего хочется зажмуриться и отвернуться. Убрав фонарик, мужчина поворачивает голову и что-то говорит в сторону. Я замечаю еще одного, стоящего с другой стороны, и встречаюсь с его тревожным взглядом. Узнаю. Это отец.
- Эдвард?! Ты меня слышишь? – Слова, как булькающее болото, воспринимаются плохо, но я догадываюсь, о чем он меня спрашивает. – Медленно моргни, если слышишь. – И я с облегчением закрываю глаза…

***
День моего второго рождения… Наверное, я теперь всю оставшуюся жизнь буду отмечать это событие два раза в год. День, когда родился на свет, и день, когда вернулся с того света…
Только по прошествии трех дней я окончательно пришел в себя и смог адекватно реагировать и воспринимать окружающую действительность. Около меня неотступно находилась Элис. Именно сестренка после произошедшего позвонила отцу, и тот, бросив все дела в госпитале, вылетел первым же рейсом. Он был около меня уже через четырнадцать часов и как раз успел к основной операции. Репутация великолепного хирурга и известное в кругу светил медицины имя позволили ему немедленно подключиться ее проведению, и именно он руководил всеми процедурами, через которые мне прошлось пройти. Вернее не мне, а моему телу. Ведь именно оно оказалось предоставлено бригаде хирургов во главе с моим отцом и его лучшим другом, нейрохирургом Маркусом. Мой разум же в это время бродил совершенно в других местах.
Я с трудом могу воспроизвести все термины и понятия, которыми отец позже пытался описать мне все то, что со мной происходило на операционном столе. Единственное, что я знал, это последствия: перелом бедренной кости левой ноги, ожег левой части лица и ушиб нижнего отдела позвоночника. Что-то из этого я слышал врачей, собиравших консилиум прямо у моей кровати, что-то своими словами, без использования медицинской лексики, мне рассказывала Элис, которая попеременно с мамой дежурила возле меня.
В реанимации я пробыл три дня, о которых вообще ничего не помню, потом меня перевели в палату интенсивной терапии, и там я еще пару дней провел, как овощ. Только на пятый день после происшествия я полностью включился и смог адекватно воспринять реальность. Первая здравая мысль, которая возникла в моем воспаленном мозгу, была о моей Белле. Кажется, я даже произнес ее имя вслух, потому что Элис, сидевшая в это время у моей кровати, встрепенулась и даже улыбнулась:
- О Боже! Эдвард! Ты очнулся!
- Привет, сестренка! – с трудом удалось прошептать мне. Мешала вязкая сухость во рту, язык будто деревянный, в ушах звенело, а тело не слушалось. Я лишь смог повернуть голову и чуть шевельнуть пальцами правой руки, приветствуя сестру.
У нее из глаз текли слезы, и она, уткнувшись в мою грудь, вероятно, в попытке скрыть их, прошептала:
- Эдвард, как ты нас напугал!
- Я в порядке, я буду в порядке! - Я даже смог слегка сжать ее руку, желая приободрить. – Я вернулся!
Элис подняла голову, уже смеясь сквозь слезы:
- Конечно, все будет хорошо! Ты очнулся, теперь все наладится! Я позову папу.
Она выскочила из палаты прежде, чем я смог что-то сказать, и вернулась через пять минут, ведя за собой улыбающегося отца.
- Ты неважно выглядишь, - пробормотал я, рассматривая осунувшееся лицо Карлайла и круги у него под глазами.
- Видел бы ты себя в зеркале, еще поспорили бы, кто из нас выглядит лучше, - пробормотал отец, с тревогой взяв меня за запястье, проверяя пульс и одновременно с этим внимательно глядя на показания приборов, к которым я был подключен.
- Не сомневаюсь, я красавец. - Мне даже удалось съязвить. Я чувствовал бинты на лице, стягивающую липкость пластыря, видел тревожный взгляд отца, старающегося не смотреть мне в глаза. – Но ты ведь приведешь меня в норму?!
- Эдвард, мы сделали все, что могли! Теперь дело только за твоим молодым организмом.
- Да уж, придется его поднапрячь, чтобы выкарабкаться окончательно. - Это были последние слова, на которые меня хватило. После этого я опять провалился в спасительную темноту, избавившую меня от беспокойных мыслей и болевых ощущений.

Еще пару дней я провалялся в отключке, лишь иногда приходя в себя, все остальное время находясь в туманном коконе под действием лекарств.
В моменты просветления я пробовал узнать у Элис подробности происшествия:
- Это был хайсайд, - рассказывала мне сестра.
(Прим.автора: *Хайсайд (highside) — это падение с мотоцикла, когда седло находится относительно высоко от асфальта. Классические причины: резкий сброс газа при прокрутке заднего колеса, при этом ушедшее в сторону заднее колесо резко восстанавливает сцепление с асфальтом и подвеска катапультирует пилота. Отпускание заднего тормоза, когда заднее колесо ушло достаточно далеко от линии движения.)

- Он произошел из-за превышения допустимой скорости при перекладке во второй половине кольца, где было несколько быстрых правых-левых поворотов. В одной из перекладок тебя выкинуло с мотоцикла сначала на асфальт, потом на гравий. Самое ужасное, что, пытаясь объехать твой мотоцикл, гонщик, следовавший за тобой, тоже потерял управление. Но он удачно соскочил с мотоцикла, который в свою очередь догнал тебя и практически припечатал к ограждению… Вдобавок произошло возгорание топлива….
Картина произошедшего постепенно складывалась в моей голове.

- Все ясно. – Я замолчал, задумавшись. – Элис, позови, пожалуйста, папу.
Сестра задумчиво кивнула и уже было направилась к выходу, но, словно передумав, вернулась к моей кровати.
- Я вчера летала в Феникс на один день, - издалека начала она. Слегка замялась, но тем не менее продолжила: – Я встретила Беллу… совершенно случайно. - Последнее она произнесла быстро, заметив напряжение в моем взгляде.
– Я помню, о чем ты просил меня, Эдвард! Но… - В ее голосе появились нотки горечи и укора. - Зачем ты так с ней? Она любит тебя! И…
- Именно поэтому я так и поступаю, - перебил я сестру. – Спасибо, что послушала меня! Ты ведь ничего ей не сказала?
- Нет, - выдохнула она. – Я… я что-то наболтала, вроде того, что мы уезжаем, и ее это не касается… Эдвард, ну, а что я могла сказать? – почти прокричала Элис, заметив мой вопросительный взгляд. Я вздохнул.
- Все правильно, спасибо, - успокоил я ее. – Лучше я сто раз попрошу у нее прощения, когда все закончится, чем буду беспокоить и заставлять волноваться сейчас. Пусть живет спокойной и счастливой жизнью, ей достаточно волнений о Чарли.
- Можно подумать, ей будет спокойно от неизвестности. – Элис, похоже, разозлилась. – Вот! Возьми, твой телефон. - Она сунула мне в руку трубку. – Я заряжала его периодически, а то батарейка садилась… от бесконечных звонков… в основном от Беллы… - буквально выплюнула она и стремительно покинула палату. Я мог ее понять. Она переживала за подругу.

Я лежал, оглушенный накатившим чувством вины. «Черт, конечно, неправильно оставлять Беллу в неведении, но, с другой стороны, «меньше знаешь - лучше спишь!». Вот только… будет ли ей легче от незнания? Я был в сомнениях! Я запуталс ...
В этот момент мой телефон ожил. На экране высветилось имя той, о которой я думал, - моей любимой! Той, которую боготворил и с которой собирался провести всю свою оставшуюся жизнь. Раньше... собирался. А сейчас я сам не знаю, что будет дальше и удастся ли собрать меня по кусочкам. И буду ли это прежний я или никчемный инвалид, не поднимающийся с кровати. «Пока я не буду уверен, что останусь здоровым и нормальным мужчиной, Белла ничего не должна знать!» - это решение накрепко засело в моей голове. «Надо поговорить с отцом и выяснить перспективы моего выздоровления, а до тех пор я не буду отвечать на звонки!» Думая так, я с болью смотрел на имя любимой, мигающее на экране телефона, и слушал непрерывающуюся мелодию звонка... Я не знаю, что это было, но мои пальцы совершенно неожиданно нажали на кнопку приема. Инстинктивно я поднес трубку к уху и услышал: «Эдвард, я люблю тебя»! Взяв себя в руки, я нажал «отбой» и, сдерживая рыдания, откинулся на подушки. «Господи, дай мне сил уберечь ее».

Пусть она будет в неведении, лучше так! Пока... пусть ничего не знает»!

Когда отец зашел в палату, я уже справился с эмоциями и твердо намеревался узнать все о проблемах, возникших с моим организмом, и каковы последствия аварии.
- Эдвард, как самочувствие? – спросил Карлайл, присаживаясь около моей койки.
- Вроде жив, вижу, слышу, говорю. И даже могу думать и хочу знать... – я сглотнул. – Ты должен рассказать мне все. Только прошу, не углубляйся в термины. Моя голова работает, и анатомию я в школе изучал, но ты же прекрасно знаешь, что в медицине я не силен. – Мне даже удалось криво улыбнуться.
Отец тоже выдавил из себя улыбку, похлопал меня по плечу и открыл медицинскую карту, которую принес с собой. Он пролистал несколько страниц, читая выписки, и, немного улыбнувшись, внимательно посмотрел на меня:
- Давай сначала хорошие новости, сынок. - Я открыл рот, чтобы возразить, но он продолжил: – С лицом будет все в порядке, ожог поверхностный, и пересадки кожи не потребовалось, глаз не поврежден, а брови и ресницы отрастишь еще.
- Хорошо, - буркнул я и перевел взгляд на левую ногу, висящую на растяжке с нелепой конструкцией на бедре. – Что с ногой?
- Перелом диафиза бедренной кости. - Я поморщился - опять эта тарабарщина. Отец заметил это и поправился. - Открытый перелом с осколками, но основные артерии не были задеты, операция проведена вовремя и чисто. Зато теперь можешь похвастаться титановым стержнем в теле, почти терминатор. Все срастается быстро, рентген и компьютерная томография патологий не обнаружили, через две, три недели можно было бы начать нагружать ногу...
- Значит, придется пока поваляться в кровати. - Я со смешком откинулся на подушку. – Отличные каникулы.

Карлайл уже не улыбался, взгляд его голубых глаз был серьезен, и это несколько насторожило меня.

Прокрутив в голове его последнюю фразу, я зацепился за три слова:
- Ты сказал «можно было бы»? Что это значит? – Волнение заставило меня приподняться, опираясь на локти. Я пристально следил за отцом, который встал со стула, достал из кармана халата небольшой молоточек и, подойдя к изножью моей кровати, откинул простынь на моей здоровой ноге.
- Эдвард, ты ведь боишься щекотки, – полуутвердительно спросил он. Я кивнул. Отец провел острым кончиком ручки молотка по моей стопе и внимательно посмотрел на меня, ожидая какой-то реакции. Он молчал, но для меня все стало понятно и без слов: я ничего не почувствовал! Я попытался пошевелить хотя бы пальцами этой ноги, но НЕ СМОГ!!!

Вот теперь я был в шоке, какого не испытывал еще никогда в жизни. Упав на подушку, крепко зажмурил глаза. В голове мысли, одна страшнее другой, метались со скоростью света, в ушах звенело, а сердце в груди билось, как сумасшедшее. Услышав рядом с собой шелест халата Карлайла и почувствовав его холодные пальцы на своем запястье, я открыл глаза и прохрипел:
- Что это значит?
- У тебя сильный ушиб нижнего отдела спинного мозга. – Отец говорил тоном профессора медицины, но голос его несколько раз предательски дрогнул. – Первые дни клиническая картина обусловлена спинальным шоком. Сейчас мы наблюдаем синдром нарушения проводимости, отек и набухание. Нарушена моторная, сенсорная и рефлекторная функция спинного мозга ниже уровня травмы. Определить глубину неврологического дефицита в шоке тяжело, тем более в острый и ранний периоды. Только по истечении четырех-пяти недель, когда исчезнет явление спинального шока, уменьшится отек, мы сможем выявить истинный характер и объем повреждений. И это может быть частичное или полное нарушение неврологических функций ниже уровня поражения... Как следствие, может развиться парез нижних конечностей...
Карлайл закончил всю эту тарабарщину, но у меня в голове застряло одно единственное слово: - Парез?! Папа, переведи!
- Парез - это состояние слабости тех или иных групп мышц, связанное с отключением их от нервной системы. - Я все так же вопросительно продолжал смотреть на него, и он, тяжело вздохнув, закончил: – Проще говоря... паралич...

***
Наверное, со стороны я выглядел как рыба, выброшенная из воды на берег, шокированная сменой обстановки, безмолвная, с бешено вытаращенными глазами. Я только что не бился судорожно в агонии от недостатка кислорода. Грудь сдавило, и в горле застрял тугой комок. Меня полностью поглотило чувство обреченности. Отчаяние, страх, ужас и паника накатывали волнами, подавляя здравый смысл. В абсолютно пустой голове билось: «Почему я? За что? Как жить дальше»?
«Лучше бы я умер…» - дурная мысль долбила мозг, не давая сосредоточиться.
Отец что-то говорил мне, но я не слышал его. В ушах, как молот, стучал приговор: "Паралич… Инвалид… Обуза…»

В какой-то момент меня немного отпустило, я пришел в себя, зацепившись за единственную здравую мысль в своей голове: «Слава Богу, Белла ничего не знает!»

- Эдвард, ты слушаешь? – Голос отца, наконец, пробился сквозь пелену отчаяния, охватившую меня. – Сынок, еще ничего точно не ясно, прогнозы совершенно туманны. Мы должны подождать пару недель, чтобы ситуация стала понятнее.
- Ты думаешь, что все еще может быть хорошо? Это как-то можно исправить? – прохрипел я, с трудом фокусируясь и с надеждой глядя на Карлайла.
Тот, вероятно, взяв себя в руки, заявил с долей уверенности:
- Эдвард, пока не сойдет отек, мне сложно утверждать, что последствия травмы излечимы. Но, поверь, все может быть достаточно непредсказуемо. Мы с Маркусом уже вторую неделю штудируем все известные случаи и консультируемся со специалистами. В различных случаях выздоровление происходит по-разному. Есть много методик восстановления, и мы пытаемся найти для тебя лучший вариант. Кроме того, не забывай - у тебя молодой организм. Есть достаточная вероятность, что ты встанешь на ноги раньше, чем мы можем ожидать.
- Фифти - фифти, - пробормотал я, немного успокоенный таким энтузиазмом отца.
- Всему свое время, - успокаивающе произнес он. – Не будем торопиться. Прости, что я описал тебе не самые оптимистичные перспективы.
- Спасибо, папа. – Я действительно был благодарен отцу за то, что он не стал врать мне или скрывать худшие прогнозы.
- Мы делаем все возможное…
- Я знаю, - перебил я его. – Я тоже… постараюсь… - Мне даже удалось улыбнуться.
- Все, что от тебя требуется, это терпеть все процедуры, - продолжил отец, внимательно глядя на меня. – Какими бы они не показались тебе болезненными или…
- Конечно! - почти выкрикнул я, опять перебив Карлайла. – Делайте все, что необходимо. Я ДОЛЖЕН встать на ноги!

И они делали, и я терпел, проходил все необходимые процедуры, которым подвергали мой беспомощный организм. И так на протяжении двух недель. Я потерял счет всевозможным исследованиям, постоянным тестирования различными приборами, бесконечным массажам и даже иглоукалыванию. В меня впихивали бессчетное количество таблеток и вливали литры растворов и лекарств. Тем не менее улучшения не наступало, мои ноги были все так же нечувствительны и неподвижны.
Мама и сестра, попеременно дежурившие у моей кровати в перерывах между процедурами или сном, старались поддержать меня и не дать провалиться в бездну отчаяния. Ради них я старался спрятать в глубину души свои страх и боль. Элис пыталась как-то развлечь меня, приносила любимые фильмы на ДВД, и я активно улыбался при просмотре самых веселых комедий, изо всех сил показывая сестре, что ее старания небесполезны.
Однажды, когда мы с Элис начали смотреть фильм «Форест Гамп», в сцене, когда главному герою в детстве надевали жуткую конструкцию на ноги, она, охнув, затравлено посмотрела на меня. Но я лишь рассмеялся:
- Зато он научит танцевать Элвиса Пресли, а потом будет бегать, как заправский спортсмен.
- Ты тоже будешь бегать, Эдвард! – горячо воскликнула Элис.
- Конечно, - тут же согласился я. Потеряв надежду, я не должен был лишать этой надежды сестру.

***
Прошла еще неделя, но ничего не изменилось. Перелом бедра срастался, и растяжки сняли, осталась лишь конструкция на самой ноге. Для меня купили кресло с моторчиком и пультом, но Элис сама вывозила меня на прогулку в парк при больнице.
Однажды ее сменила мама. Она встретила нас в коридоре уже ближе к вечеру, когда я попросил Элис прогуляться перед сном. Эсме, настойчиво забрав у сестры мою коляску, категорично отправила ту отдохнуть, определенно желая остаться со мной наедине.
Мы прогуливались в парке, и в какой-то момент мама, остановив кресло около очередной лавочки, села напротив меня. Было заметно, что она чем-то расстроена и находится в состоянии душевного волнения больше, чем обычно в последние недели.
- Мама? – Я взял ее за руку, вопросительно заглядывая в глаза. – Что случилось?
- Эдвард, сынок… - Она сильно волновалась, видно, собираясь с мыслями, но в конце концов все же решилась. И я чувствовал, что ничего хорошего она мне не скажет. - Я летала в Финикс на пару дней, вернулась буквально час назад…
Да, точно, мама не появлялась у меня в последние два дня. Я несколько напрягся от такого начала разговора, не зная чего ожидать. Эсме молчала, вероятно, взвешивая все «за» и «против».
- Мам, пожалуйста, не молчи! - Я, наконец, не выдержал этой долгой паузы. – Выкладывай, что там произошло?
- Нам домой позвонила Рене…
- И ты взяла трубку? – взорвался я.
- Эдвард! - одернула меня Эсме. – Что за тон? Я не этому учила тебя, сын! Даже в таком состоянии постарайся вести себя прилично и не смей повышать голос. - Она вскочила со скамейки и взволнованно ходила передо мной.
Мне стало стыдно, что я дал волю своим эмоциям и сорвался на нее:
- Прости, мам… – Я, сконфуженный, опустил голову. Черт, ну почему из-за своего дурного настроения я срываюсь на близких? Эсме успокаивающе погладила меня по волосам, снова села рядом и начала рассказывать:
- Я совершенно не ожидала ее услышать, хотя на автоответчике было от нее пара-тройка сообщений… И от Беллы. - Мама остановилась и виновато посмотрела на меня. – В этот раз Рене застала меня врасплох, я уже собралась уезжать, ждала такси, и, не подумав, взяла трубку… И была вынуждена выслушать все, что она хотела сказать мне. - Эсме присела у моих ног, взяв меня за руки. – Сынок, Рене определенно беспокоится за Беллу, и все достаточно серьезно, настолько, что она без остановки выплескивала на меня кучу обвинений в наш адрес. А я ничего не могла ответить ей…
- Ты ничего не рассказала ей? – Слава богу, моя история осталась в тайне.
- Нет, - ответила мама дрогнувшим голосом, покачав головой. – Но, Эдвард, я не согласна с твоим решением. Конечно, я обещала тебе, что скрою все произошедшее с тобой и твое состояние, но теперь… Я в сомнениях… Девочка в отчаянии. Из того, что рассказала Рене, я поняла это достаточно ясно. Очевидно, что Белла любит тебя, и ей мучительно больно от неизвестности и твоего неожиданного исчезновения из ее жизни. Ее мама совершенно четко обозначила - и я с ней согласна - что тебе необходимо объясниться с Беллой. Или ты должен рассказать ей правду, или… - Эсме отвела взгляд и вздохнула. – Тебе надо отпустить ее…
Я, задумавшись над словами матери, молчал несколько минут.

- Да, я понимаю. - Мучительная боль сдавила мою грудь. На протяжении последних недель я ни на минуту не переставал думать о Белле. Как она? Что с ней? Вспоминает ли она меня? Сможет ли простить, если у меня все наладится, и я попытаюсь вернуть ее? Я любил ее настолько сильно, что не мог допустить, чтобы она видела весь этот ужас, что происходил со мной. Мне было бы во стократ тяжелее видеть ее рядом в то время, когда я нахожусь в таком беспомощном состоянии.
Была, конечно, вероятность, что Белла, узнав подробности, махнет на меня рукой и, может, навестив пару раз в больнице, потеряет всякий интерес. Но, зная ее характер, ее доброту и совершенно искреннюю любовь ко мне, я понимал, что эта вероятность ничтожно мала. Кроме того, я слишком хорошо помнил ее заботу о Чарли, и даже ее желание бросить учебу, чтобы заботиться об отце. Скорее она привяжет себя к моему инвалидному креслу и не отпустит ни на шаг. «И так всю оставшуюся жизнь…» - Меня даже передернуло от этой мысли. «Я не должен этого допустить. Она молода, красива. У нее вся жизнь впереди, и она не будет привязана к инвалиду. Я не могу позволить этому случиться! А значит… Я должен отпустить ее!» - Как бы тяжело не далось мне это решение, но я был совершенно уверен в своей правоте.
- Мам… - Пока я раздумывал, Эсме молча сидела на лавочке, вероятно, понимая, насколько трудная проблема стоит передо мной. – Отвези меня в палату, пожалуйста. - Она только кивнула, не спрашивая больше ни о чем.

Оказавшись у себя (о, господи, эта палата мой «дом» уже почти месяц), с помощью Элис и санитара, постоянно дежурившего у моей палаты, я перебрался с кресла на больничную койку и заявил, что мне хочется спать.
Мама и санитар ушли, а сестра задержалась, чтобы поправить мои подушки и укрыть одеялом. Она уже направилась к выходу, как я вспомнил, что мой телефон находится в тумбочке, до которой я не смогу дотянуться самостоятельно.
- Элис! - окликнуть я ее, когда она находилась практически у самой двери.
- Да, Эдвард? – Сестра моментально оказалась у моей кровати.
- Пожалуйста, подай мне телефон, – в очередной раз хотелось взвыть от беспомощности. Я никчемный жалкий червяк.
- Да, конечно. - Элис протянула мне мобильник. Заметив мое, вероятно, мученическое выражение лица, она спросила: – Ты в порядке? Кому собрался звонить на ночь глядя?
Я взял себя в руки и попытался отшутиться:
- Да вот, думаю, может пиццу заказать? Здесь ужасно кормят...
Не знаю, что в моем голосе или в моем поведении показалось ей подозрительным, но Элис, вдруг помрачнев, прошептала:
- Только не говори мне, что решил позвонить Белле?
- Да. - Я не стал отпираться, потому что подсознательно все же хотел узнать мнение сестры, хотя решение свое менять не собирался.
- Эдвард, - губы сестренки едва заметно задрожали, – что ты думаешь ей рассказать?
- Ничего. - Я с вызовом посмотрел на нее. – Совершенно ничего рассказывать я ей не собираюсь. Я просто хочу закончить наши отношения. Я должен сделать последний звонок, чтобы она забыла и больше не вспоминала обо мне.
- Я почему-то так и подумала. – Глаза сестры наполнились слезами. – Зачем ты так с ней? Не хочешь рассказывать, ладно, но хотя бы не рви с ней окончательно, не лишай ее надежды.
- Надежды на что? – заорал я. – На то, что я вернусь? На то, что мы сможем быть вместе? Элис, ради бога, я не собираюсь позволить ей жить дальше в ожидании нашего воссоединения. Ты же видишь, улучшений не наступает, я по-прежнему как бревно! Зачем ей тратить свою жизнь на никчемного инвалида?!
- Не смей так говорить! - Элис тоже перешла на крик. – Ты поправишься, нужно только время… Ты же знаешь, врачи делают все возможное…
- Я знаю, не надо мне рассказывать, я сам прохожу через все это, - перебил я сестру. – Только толку никакого.
- Эдвард, прошел только месяц… еще не все потеряно… ты не должен терять надежды! - прошептала Элис. Слезы ручьем текли по ее покрасневшим щекам, но она словно не замечала этого.
- Я стараюсь, - устало ответил я, закрыл глаза и с горечью продолжил: - я очень стараюсь. Но чем дальше, тем сложнее становится не смотреть в глаза реальности. Я не хочу больше держать Беллу в неизвестности, но и правду ей сообщать не собираюсь.
- Может, тогда лучше вообще пока не звонить ей?
- Эсме разговаривала с Рене по телефону. – Я поморщился от боли в висках. Этот разговор давался мне крайне тяжело. Элис охнула. - Нет, она ничего не рассказала. Но мама Беллы настаивала на том, что я должен объясниться.
- И? Как ты решил объясниться, не говоря правды?
- Мне придется солгать, я должен… - Я умолк, с трудом сдерживая себя. – Я должен отпустить Беллу. Я должен порвать с ней самым решительным образом.
- О, Боже! – присев на край моей кровати, сестра взяла меня за руку. – Пожалуйста, не надо, Эдвард…
- Я так решил, и не надо меня отговаривать. Я не изменю своего мнения, ты только сделаешь мне больнее, – прошептал я сестре, стирая слезы с ее щек. Я сам был на грани срыва.
- Прости. - Элис наклонилась ко мне и обняла за шею. – Я прошу тебя, подумай еще, не торопись! Отложи хотя бы еще на какое-то время.
- Хорошо, - серьезно ответил я, посмотрев на поднявшуюся сестру. – Я тебе обещаю, я еще подумаю.
- Спасибо, Эдвард! А сейчас постарайся уснуть. – И, поцеловав меня в щеку, она вышла из моей палаты, предварительно погасив свет.

***
Я остался один, почти в темноте, разбавленной тусклым светом небольшого ночника. Закрыв глаза, я лежал и вспоминал все, что связывало меня с Беллой: наши первые встречи, когда мы только и делали, что ссорились друг с другом; наше примирение; мое удивление от ее участия в соревнованиях по мотокроссу; нашу первую ночь, проведенную в сказочном домике Маргарет и Джонатана. Последние месяцы перед моей аварией, наши частые встречи, поездка к Чарли. Тепло, нежность и доверчивость Беллы, трепетавшую в моих объятиях и заставляющую меня испытать восторг и бесконечное счастье.

Я лежал и думал о том, что эти последние полгода были самыми счастливыми в моей жизни. Я встретил Беллу, самую замечательную девушку на свете. Она стала смыслом моего существования, принеся с собой радость и надежду на будущее. Все свои планы и всю свою дальнейшую жизнь я связывал только с моей любимой. Я непременно хотел жениться на ней и завести семью и детей, небольшой домик в пригороде и свой собственный сад, похожий на чудесный сад Маргарет. И не разлучаться до конца своих дней, как и те милые старички.

Но теперь...

Мои мечты разрушились, как карточный домик, из-за этого жуткого диагноза. Я не мог представить, что проведу остаток жизни в инвалидной коляске, но это было вполне вероятно. И уж тем более я не мог представить, что Белла может лишиться нормальной человеческой жизни из-за меня. Вместо того, чтобы наслаждаться семейным счастьем, закончив обучение, найти интересную работу, ездить в путешествия, родить кучу детишек, она будет привязана ко мне, к беспомощному бревну, которого и мужчиной-то сложно назвать. «Нет, не будет этого! Я не допущу»! – Больше сомнений не осталось.

В эту ночь мне не удавалось уснуть практически до рассвета. Под утро я забылся коротким сном, который прервали обычные утренние процедуры: измерение давления, температуры, осмотр раны на заживающей ноге. Как только утренний обход был завершен, и я остался один, ожидая появления санитара, который отвезет меня на очередной массаж, то решил, что больше тянуть ни к чему.

Скрипя зубами, пытаясь не растерять остатки самообладания, я набрал номер Беллы. Длинные гудки долго терзали мой слух, и я уже было собирался повесить трубку, с облегчением подумав, что она еще спит или находится далеко от телефона, как в динамике прозвучал сонный, но достаточно уверенный голос любимой:
- Алло.
Я понял, что не могу вымолвить ни слова, в горле образовался тугой комок, а дыхание сбилось.
- Белла... – Все, что смог прохрипеть в трубку я.
- Эдвард... – прошептала она в ответ.
Прошла почти минута, пока я смог отдышаться и уверенно произнес:
- Белла, не звони больше!
- Эдвард, где ты? – одновременно прозвучал вопрос Беллы.
Собрав всю волю в кулак, я изменил тон, стараясь, чтобы мой голос звучал резко и в то же время безучастно, пряча всю бурю эмоций за холодными и вежливыми фразами:
- Не звони больше, ни мне, ни моим родным. Я уехал, все кончено... Извини, наверное, надо было сделать это раньше. - С каждым произнесенным словом мое сердце сжималось от боли. - Мы неплохо провели время, но ты не нужна мне больше.
- Эдвард… - Опять этот шепот, который сводил меня с ума и заставлял терять рассудок. – Я не верю... это нереально... Что с тобой случилось?
- Достаточно, Белла. Неужели ты рассчитывала на что-то более серьезное? Прекрати, детка. – Я из последних сил старался говорить язвительно и нахально. – Со мной все в порядке, все замечательно. У меня новая жизнь, и тебе в ней места нет. Так что давай ты просто забудешь меня. Живи дальше, как будто меня и не было. Прощай!

Последнее слово далось мне особенно трудно, и я нажал кнопу «отбой», обрывая последнюю надежду.
Сердце пропустило удар. И умерло…

С яростью отшвырнув от себя трубку умолкнувшего телефона, я откинулся на подушки.
Адская, дикая смесь чувств душила меня после разговора с Беллой: ярость и злость на самого себя, тревога и беспокойство за нее, чувство безысходности, бессилия и страха за свое будущее, но больше всего - безмерное чувство вины перед ней, перед моей любимой. «Стоп, Эдвард, ты принял решение и теперь это не «твоя» Белла, она сама по себе, ты сам...» - Внутренний голос умолк от нахлынувших на меня эмоций. Я словно заледенел. Ничего не хотелось. Пустота, одиночество и безнадежность сковали мое тело, как огромная ледяная глыба. Душили слезы, а в груди словно росла черная дыра, которая засасывала в свою бездонную глубину всю мою радость, счастье и надежды. Мои планы и мечты провести с Беллой всю свою жизнь падали в эту чудовищную пропасть и таяли там, рассеиваясь и превращаясь в ничто...

Мне хотелось кричать и плакать, но я лишь сдавил руками свою грудь, как будто пытаясь удержать осколки сердца и усмирить душевную боль, разрывающую меня на мелкие останки. Я сдернул с себя одеяло и с ненавистью смотрел на свои неподвижные ноги.
«Бесполезные тупые конечности! Ну, давайте уже, шевелитесь! Как заставить вас сдвинуться хоть на миллиметр?! Кого или что я еще должен потерять, Господи?! Я не хочу провести в кресле остаток жизни! Я не должен был потерять всю радость моего существования только из-за этой идиотской аварии…» - Слезы текли по моим щекам, но я упорно продолжал сверлить невидящим взглядом бесчувственные конечности…

Стискивая зубы, я пытался сдержать звериный рык, рвущийся из моего горла. Хотелось отключить мозг, чувства и память...

И тут, сквозь пелену слез, я заметил, что большой палец правой ноги чуть пошевелился…

=====


Источник: http://robsten.ru/forum/29-1156-5