Я выхожу из здания аэропорта около четырёх часов дня. Прохладный нью-йоркский ветер конца сентября тут же проходится по моим ногам в колготках, заставляя понять, что стоило надеть что-то существеннее длинного свитера и кожаной куртки. Но из-за пребывания в Греции я будто бы позабыла о реальных масштабах понижения температуры в родных краях. Моё тело поворачивается спиной к воздушным потокам, лишь бы они не дули в лицо, и только после я достаю сотовый телефон.

Я получила свои вещи и уже стою на улице. Ты говорил, что встретишь, но если у тебя изменились планы, или возникли какие-то непредвиденные обстоятельства, то я без проблем возьму такси.

Просто обернись, Изабелла.

Исполнив написанное в ответном сообщении, первым делом я вижу глаза. Пристально смотрящие на меня. Напоминающие мне о том, как тяжело было находиться вдали, пусть это и длилось всего пару дней. Волосы Эдварда нещадно треплет ветер. Но, визуально безразличный к этому, Каллен лишь делает длинный шаг вперёд и обнимает меня. Руки скользят мне по куртке. Сильно, энергично, без намерения сдерживать соответствующий порыв.

- Наконец-то ты вернулась. Прошла будто целая вечность, - неспособная сопротивляться эмоциям в голосе и действиях, я сжимаю ткань расстёгнутого мужского пальто. Мне кажется, что накопившаяся внутри меня тоска реально взаимна. В лёгкие проникает запах Эдварда. Заполняет их буквально до отказа так, что в сочетании с кислородом вызывает у меня мысленное помутнение. Глаза закрываются сами собой, и остаются только ощущения. Радость быть так близко во всех смыслах, видеть, слышать голос вживую, а не посредством телефонного разговора и чувствовать себя находящейся там, где истинно хочется. Наверное, это и является тем, что люди называют счастьем. Любимый человек рядом… возможность прижаться к нему, проникнуться теплом, словно переливающимся из его тела под твою кожу при малейшем соприкосновении ладоней. Весь мир за пределами вас двоих будто теряет свою значимость, в то время как ты, наоборот, чувствуешь себя важной, несравненной и особенной.

- Ты… скучал? - правой рукой я дотягиваюсь до мужской шеи. Пальцы нащупывают слегка неровную линию роста волос и родинку. Её существование открылось мне ещё в первую ночь в отеле, и уже тогда я задумалась о том, что даже такие мелочи способны наделять Эдварда Каллена дополнительной сексуальностью.

- Как одержимый. Я думал, что забуду, как звучит твой естественный голос, - он обнимает меня ещё крепче поверх поясницы и губами прикасается к моему левому виску, после чего чуть оборачивается назад, туда, где около мерседеса стоит телохранитель, - убери чемодан, - требовательным голосом обращается к мужчине Эдвард прежде, чем вновь становится более спокойной и чувствительной версией самого себя, будто недолгая метаморфоза мне просто предвиделась, - пойдём в машину, Изабелла. Я чувствую, как тебе холодно.

Мы садимся в мерседес так же, как тогда, около моего дома. Эдвард слева, а я справа. Изменения внутри салона буквально бросаются мне в глаза в тот же самый миг, едва за нами закрываются двери.

- Ты установил перегородку?

С закрытой панелью между передним и задним рядом сидений мы словно находимся в замкнутом пространстве. Не сказать, что здесь стало теснее, но ощущение некоторой клаустрофобии, хоть я и не страдаю ею, имеет место быть. Возможно, нужно просто привыкнуть. Или же дело совсем не в этом?

- Давно собирался, и вот это произошло. Больше времени ушло на согласование материалов и концепции, чем на осуществление замысла. Мальчишки уединение уже оценили. Пока отвозил их после школы на тренировку по плаванию, услышал от них больше слов, чем в предшествующие разы на протяжении многих лет. Видимо, я недооценивал испытываемое ими смущение по поводу того, что наше общение не такое уж и личное.

- И это всё, ради чего ты задумал данную модернизацию? Просто ради морального аспекта?

- Если ты чего-то хочешь, то тебе достаточно лишь сказать, и я рассмотрю твоё предложение. Но если ты видишь в этом то, что я думаю о том, как бы кого-нибудь сюда затащить, чтобы трахнуть, то я не заинтересован. Ни в ком, кроме тебя. Хотя и с тобой мне уютнее и комфортнее в кровати.

Опустив взор, я провожу кончиками пальцев по колготкам. Но, скорее всего, царапаю кожу собственных ног ногтями, иррационально желая причинить себе боль. В отместку за всё необдуманное, что было только что сказано. Вот она какая, та самая любовь? Нечто, что непременно должно подкрепляться отчаянием, переживаниями и поспешными выводами?

Машина тем временем приходит в движение, и даже без взгляда в окно, чисто по ощущениям мне становится ясно, что мы покидаем парковочное место. Но помимо всего этого внутри меня зарождается совесть. Если говорить точнее, то разбухает, потому что я выросла с нею и знаю, что это такое и как ощущается. В моём случае речь не идёт о возникновении с нуля впервые за двадцать восемь лет жизни. Нет, я не настолько моральная уродка, и, тем не менее, в этот самый момент чувствую в себе что-то, что превращает меня в неё. В человека, которым мне не хочется становиться, но рядом с Калленом это будто бы происходит само собой.

Я перевожу взгляд на него и обнаруживаю плотно сомкнутые губы. Очертания лица в области скул и подбородка кажутся как никогда острыми, вероятно, именно потому, что Эдвард чуть ли не кусает кожу зубами, и если до этого у меня ещё оставались какие-то сомнения в том, как выглядит его злость, то теперь я обретаю полноценное понимание. Реально полыхая изнутри, он старается не смотреть на человека, несущего ответственность за возникновение подобных эмоций.

- Прости, что я снова сказала не совсем приятные тебе вещи. Я просто по-прежнему без понятия, почему… почему после многих лет своего… образа жизни ты считаешь, что сможешь… сможешь быть с кем-то одним.

Эдвард дотрагивается до моего живота через вязаную структуру джемпера, обрывая на полуслове и взглядом, и прикосновением. Правая рука почти давит на кожу через пряжу, почти сдавливает сам свитер, но всё это ничто по сравнению с тем, что меня снова действительно видят.

- Рядом с тобой я не хочу и думать, что у меня не выйдет, - Каллен вдруг дотягивается до ремня безопасности и фиксирует меня им со звуком чёткого щелчка. Рука задерживается около моего тела прежде, чем будто с усилием покидает моё личное пространство. Видя, как Эдвард тоже пристёгивается, я не могу забыть, что он в первую очередь позаботился обо мне и лишь после сосредоточился на себе. - Мы знакомы три месяца. Я ни с кем не был столь долго. Ты наверняка понимаешь, что для меня это внушительный срок. Но для нас это только начало. Чувствовать себя так кажется таким естественным.

- Почему… я?

- Потому что ты лучшее, что случалось со мной за очень долгое и долгое время, Изабелла, - его слова обезоруживают меня. Дыхание перехватывает, и я ощущаю, что мне трудно глотать. Будто все эмоции сконцентрировались в горле и желают, чтобы их испытывали. Но, скорее всего, дело не совсем в них или контексте, или в том, каким уверенным и при этом не слишком громким голосом была произнесена фраза. А только лишь в Эдварде. Каждый раз, снова и снова его влияние невозможно объяснить, проанализировать и притупить, и неважно, что мы при этом делаем. Даже если просто молчим, особенно когда занимаемся тем, для чего не нужны разговоры. Я бы отдалась и одновременно взяла своё прямо здесь, если бы только могла. - Ты ответишь что-нибудь?

- Я… Я никогда в жизни не слышала подобного. Ни от кого. И даже не представляла, каким может быть человек, способный сказать мне это.

- Но теперь тебе не нужно представлять. Сейчас ты знаешь, - он улыбается мне. Улыбается так, что во внешних уголках глаз возникает паутинка из расходящихся в разные стороны мимических морщинок, но они… милые. Особенные. И нисколько не уродуют лицо. Не заставляют Эдварда выглядеть старше, чем он есть. Они часть его, и они прекрасны. Тем, что являются наглядным свидетельством того, что за улыбку ответственны не только губы, а прежде всего глаза. Искрящиеся и за счёт этого яркие. Настолько, что визуально зелёный цвет почти поглощает серые вкрапления. [i]Да, теперь я знаю…[/i]

- Как дети?

- Хорошо. Они встали, как только прозвенел будильник. Я отключил свой. Было непривычно спать дольше, чем обычно, в связи с тем, что школа начинается позже, чем я привык приезжать в офис. Спасибо, что спросила, - Эдвард касается моей руки, лежащей поверх кожаной обивки сидения. Это всё ещё… непривычно. Немного сжимающее прикосновение именно к ладони. Передо мной будто совсем другой человек. Не тот, с кем я познакомилась, чтобы в первую же секунду услышать, что меня хотят прежде всего просто трахнуть. Или, может быть, он и сам не знал себя таким, каким является сейчас.

- Не за что.

В этот момент у Эдварда начинает звонить телефон. Чтобы ответить, он убирает от меня свою руку. Погружает её в карман брюк и подносит сотовый к правому уху. Слушает, что говорят на другом конце, но эмоций на лице никаких. Кроме разве что серьёзности и выражения, которое свидетельствует о том, что мне в любом случае лучше переждать.

- И? - пауза. - Так от меня-то он что теперь хочет? - ещё одна пауза. Более длительная, чем первая. - И с какой стати мне делать нечто подобное? Нет, я понял, что он увидел эту вмятину на грузовике лишь сейчас, но это не моя проблема, что вся партия не была тщательно осмотрена им самим или его людьми на стадии приёмки. Они подписали акт об отсутствии претензий и иных нареканий, в котором чётко обозначено, что после моя компания не заменяет транспорт и не возвращает деньги в том случае, если не может обменять проблемный грузовик на другой, поэтому мой ответ сугубо отрицательный. Это они занимались непонятно чем сразу после доставки, а теперь хотят меня надуть, чтобы я занялся благотворительностью? В ней я участвую, лишь когда речь заходит об испытывающих нужду семьях и образовании детей. Если он захочет приобрести ещё грузовик или несколько, то всегда пожалуйста, любой каприз за ваши деньги, но я не собираюсь ничего дарить. Может быть, впредь они научатся быть внимательнее. Больше мне сегодня не звони. У меня семейные дела. В офис я не вернусь, - Эдвард сжимает переносицу между большим и указательным пальцами левой руки, и над бровями возникают несколько складок, пока он смотрит в своё окно и продолжает слушать собеседника, - нет, завтра я буду. А если вдруг нет, то сообщу об этом дополнительно. Всё, мне пора. Вот же хрень. Так я им и пригнал бесплатный грузовик, когда включать голову и проверять покупку нужно было две недели назад. Размечтались, чёрт возьми. За дурачка решили меня держать. Ты можешь себе представить, чтобы я повёлся на такой фортель? - с этими словами Эдвард обращается уже ко мне, но что-то в том, как он говорил, вероятно, с одним из своих подчинённых, возможно, секретарём, вызывает отвратительный привкус в моём рту. А ещё странную внутреннюю беззащитность.

- Нет, не могу. Но почему… почему ты был таким жёстким?

Автомобиль останавливается, судя по всему, на красный сигнал светофора или перед пешеходным переходом, одновременно с чем Эдвард поворачивает моё лицо к себе, резко хватая подбородок. Это не больно, разве что совсем чуть-чуть, но и данное ощущение больше связано с тем, что я не ожидала этого, чем с реальным применением грубой силы.

- Потому что это бизнес, Изабелла. Иногда приходится быть таким. То, какой я с тобой и с детьми, и то, как я взаимодействую с сотрудниками или заказчиками, это совсем разные вещи. Наш ребёнок никогда не познает моей резкости, я обещаю, - он перемещает ладонь на моё левое бедро непосредственно близко к тому месту, где заканчивается свитер, и моя реакция ничем не отличается от обычной. Внутри эйфория, внизу живота словно разгорается пламя, и это лишний раз доказывает мою безнадёжность и слабость во всём, что касается Эдварда. Я настолько хочу с ним настоящую семью, возможно, уже не столько ради себя, сколько ради него самого, пусть и по не до конца известным причинам, что мне решительно всё равно. - Я… я всегда был не против стать многодетным отцом.

- Почему… почему не получилось в браке? - под стать ему тихо спрашиваю я. Желание узнать хоть что-то ещё столь велико, что от ощущения волнения меня буквально лихорадит. Но в то же время вдруг мне станет только хуже? Если я услышу, как Эдвард Каллен перекладывает всю вину с себя на кого-то другого, и невольно задумаюсь, а не повторит ли он то же самое однажды и со мной? Что бывает, когда его, например, разочаровывают? Или делают в той или иной степени больно, даже если по нему этого не скажешь? Он рвёт связи? Или ищет забвение в удовольствии на стороне, лишь бы перетерпеть и вернуть ненадолго подскочивший уровень чувствительности к его прежнему значению?

- Я не могу просто взять и вытащить всё на поверхность. Может быть, однажды. Если ты дашь мне немного времени, - он кивает каким-то своим мыслям прежде, чем продолжает, - давай заедем по пути за роллами. Уже поздновато для магазина и готовки.

- Хорошо, - я не так уж и устала, чтобы не желать стоять у плиты, но мой холодильник, и правда, нуждается в заполнении полок, в то время как мне крайне трудно представить Эдварда Каллена ходящим по магазинам. Наверняка за это у него… у него с… Таней всегда отвечал специально нанятый человек, либо совершающий покупки самостоятельно, либо встречающий доставку продуктов в дверях, а у меня всё не просто чуть иначе. Отличия кардинальны. Уверена, даже сейчас в жизни женщины в этом отношении ничего не изменилось. Неужели и я однажды освобожусь от домашних дел, хотя и продолжу любить ими заниматься и, возможно, буду вынуждена отстаивать право хотя бы иногда быть обычным человеком?

За ужином мы оба ловко управляемся с палочками, погружая роллы в соевый соус и извлекая их обратно. Тишину нарушает лишь звук электрического чайника, находящегося в процессе кипячения. В остальном на кухне царит мирная и безмятежная атмосфера. Я думаю о той себе, которая переживала неудачи на начальных этапах, мучилась с Эдвардом Калленом, когда как он наверняка и не думал о причиняемых мне страданиях, и даже не подозревала, что совсем скоро всё кардинально изменится.

- Пока тебя не было, я задумался о том, что перед отъездом ты могла дать мне ключи от квартиры. Тогда мне бы не пришлось перемещаться в отель.

- А дети? Тогда ты бы не смог провести с ними время… В том смысле, что моя квартира слишком обжитая и наполненная мною, чтобы вдруг сойти за ту, которую ты теоретически можешь снимать.

- Я говорю не о детях, а о нас. Ради них я без проблем готов проводить несколько ночей вне твоей кровати, но ты не оставила мне иного выбора. Я не хочу каждый раз звонить в твою дверь, Изабелла. Для тебя это, возможно, серьёзный шаг, но, если ты ещё куда-нибудь поедешь, я уже заранее ненавижу мысль снова уезжать отсюда.

- Тебе недостаточно жить вместе?

- Я нуждаюсь в том, чтобы совсем вместе, понимаешь? - несколько сердито произносит Эдвард, и я невольно робею под его взглядом и тоном голоса. Потому что чувствую, как будто Каллену мало того, что у нас уже есть. Мне не мало, а ему, похоже, да.

- Почему мы не можем двигаться постепенно? Продолжать в нынешнем темпе?

- Потому что мне нужна чёртова определённость. Я думаю о том, как закончить с разводом уже в этом году. Начать строить новую жизнь. Нашу жизнь, Изабелла. Купить, возможно, дом.

Выпрямившись, я прикасаюсь к Эдварду. Его руки стискивают мои бока в мгновенном порыве, излучающем неудержимую потребность. Мои же ладони чуть покалывает незначительная щетина на щеках, и мне хочется сказать столь много всего, но слова кажутся всё менее значительными по мере того, как я прокручиваю их в голове. Поэтому я произношу их, чтобы не дать им ни шанса стать совсем несущественными.

- У нас всё будет, Эдвард. Даже если не в этом году. Но не иди, пожалуйста, по головам. Не надо, как в бизнесе.

- Обещаю, что постараюсь, - ответ сопровождается ещё более сильным сжатием ткани моей одежды, но одновременно проникновением нежного и доброго тепла под неё в сопровождении взгляда, содержащего истинное любование. - Мне нужно просмотреть и подписать некоторые договора. Не возражаешь, если я пойду?

- Нет.

Позже я убираюсь на кухне, прежде наблюдая за тем, как Эдвард уходит в комнату, а наведя порядок, тоже перемещаюсь в спальню, чтобы скоротать время за чтением. На протяжении неизвестного количества минут мне это удаётся, указательный палец правой руки перелистывает страницы в нужный момент, пока я слушаю шорохи, с которыми ручка движется по бумаге, но в итоге факт того, что Эдвард Каллен особенно сексуален, когда работает, становится попросту невозможно игнорировать. Наверное, мне не стоило обращать на него внимание, если я хотела продолжать читать, но это оказалось выше моих сил. Просто уткнуться в книгу и не смотреть в сторону фигуры в кресле… нет, подобное, безусловно, немыслимо.

Промаявшись ещё немного, я встаю с кровати и подхожу к мужчине, совершая движение в сторону его рук, чтобы забрать документы. Меня изумляет то, что Эдвард позволяет мне это сделать и отпускает бумаги, которые оказываются аккуратно опущенными мною вниз. Но в его взгляде, мечущемся между листами и моим лицом, нервозность в чистом виде.

- Я не против ненадолго прерваться, но только не выгляди так странно. Ты хочешь мне что-то рассказать? - я ничего не отвечаю и лишь забираюсь к нему на колени, разместив согнутые в коленях ноги по бокам от бёдер. Прижимаюсь почти вплотную и расстёгиваю мужскую рубашку. Если до этого момента Эдвард ничего и не понимал, то теперь он частично напрягается, ощутимо твердеет подо мной, и, хотя и не останавливает меня, вопрос быстро сменяется утверждением. Но это утверждение такое слабое и неестественное, что я совершенно не верю ему. Даже если бы не чувствовала обоюдную нужду, всё равно бы не верила. - Это необязательно, знаешь.

- Просто наслаждайся. Не надо думать.

Я продолжаю вытаскивать пуговицы из петель. Медленно и, наверное, даже слишком. Но торопиться не хочется. Есть лишь дикое желание растянуть мгновение на как можно дольше. Доставить Эдварду удовольствие. В идеале такое, какого он никогда не испытывал. Ни с женой, ни с вереницей других женщин, что побывали в его объятиях после и до меня.

Губы целуют мужскую грудь и по мере того, как моему взгляду предстаёт всё больше и больше обнажённой кожи, перемещаются вниз по телу, и так до тех пор, пока я не опускаюсь на колени. Эдвард дышит рвано и почти тяжело. Он глухо застонал, едва ощутил мои зубы, задевшие правый сосок, и в тот момент этот знаменующий потребность звук словно отразился эхом у меня между ног. А теперь я буквально истекаю влагой, и нужда исполнить обещанное и сделать Каллену приятное только возрастает. Я не чувствовала ничего подобного в первый раз, когда он фактически меня принудил, но теперь всё иначе.

- Как ты хочешь? - шепчу я, в то время как мужское тело принимает более расслабленную позу, и Эдвард чуть сдвигается к краю кресла, но визуально не собирается ко мне прикасаться.

- Я…

- Только не говори, что хочешь прекратить. Я знаю правду, - он возбуждён. Сильно. Очевидно. И не может это контролировать. Свою реакцию на меня. Возможно, мы оба словно афродизиак друг для друга. Одинаково и в равной степени. Всё вместе это вызывает во мне ощущение могущества. Но главным образом наша глубинная связь меня… ободряет. Говорит, что безумие влюблённости может пройти, пыль от взрыва осесть, но, когда воздух очистится, возникнет что-то нерушимое и долговечное. Возможно, оно уже возникло. Внутри меня. Прямо под моим сердцем. Второе сердце. Маленькое, но жизнеспособное. Продолжающее формироваться.

- Нет, я жажду, чтобы ты продолжила, Изабелла. Просто в прошлый раз… В прошлый раз я вёл себя отвратительно. Не позволяй мне поступить так снова. Если какие-то мои действия станут слишком для тебя.

Ничего не отвечая, я лишь стягиваю мужские штаны вместе с нижним бельём. Без раздумий и промедления погружаю член в рот, что невероятно отличается от моей сознательной медлительности в первый раз, когда я не хотела ничего делать. Но теперь хочу и использую ещё и правую руку. Уверенно и со знанием, как Эдварду нравится, хотя и с трепетом в каждом движении. Он едва ли давит на меня. Позволяет мне самой всем управлять и лишь проводит ладонью по моим волосам, когда я встречаюсь с ним взглядом, при этом не останавливаясь ни на единый миг. Мы так и продолжаем смотреть друг на друга вплоть до самой последней секунды, за которой на мужчину обрушивается оргазм. Эдвард приходит в себя далеко не сразу. Продолжая касаться меня, он выглядит так, словно всё ещё чувствует страсть и желание, для утоления которого недостаточно того, что я уже дала. Будто оно, застряв в памяти подобно навязчивой идее, проникло настолько глубоко, что ему действительно нужна я вся. От макушки головы до кончиков пальцев на ногах. Вместе с мыслями, сердцем, душой и телом. Чтобы всё это всегда хотело лишь его одного.

Он неожиданно торопливо притягивает меня в свои объятия. И целует, явно чувствуя свой вкус на моих губах. Наверное, я ожидала большей горечи. Неприятной густоты и вязкости во рту, против которой взбунтовались бы все рецепторы. Но у меня так и не возникает ощущения тошноты. Внутри и внизу живота лишь усиливается желание, и предвкушение наслаждения захлёстывает, порабощает мой разум, как только Эдвард проникает в меня. Совсем немного, без всякой спешки, но и от этой малости я уже словно не в себе. Его прикосновения, колеблющиеся между нежностью и спонтанностью движения и затруднённое дыхание как огонь, созданный, чтобы сгореть в нём заживо. Все мои редкие отношения прежде всего ради разрядки никогда не несли его в себе. Думая о них теперь, я вспоминаю лишь тусклые, блеклые эмоции, а ещё холод в сердце, знаменующий фактически безразличие, неспособное согреть ни внутри, ни снаружи.

- Прошу тебя, сильнее, - то, что я выговариваю эти слова, поглощённая изумительным трением кожи о кожу, сродни чуть ли не чуду. Эдвард стягивает с меня свитер, заключительную деталь одежды, что ещё оставалась на мне, и несколько грубые руки, коснувшись моей спины вместо вязаного изделия, выжигают словно ожоги везде, где дотрагиваются.

- Хочешь глубже? - вопрос сопровождается широкой ухмылкой. Я совсем основательно прижимаюсь грудью, мои соски скользят по незначительной поросли волос, и это пробивает меня безрассудным импульсом, толкающим на то, чтобы слиться совершенно вплотную. Это и есть ответ. Молчаливый, но объясняющий всё до конца.

- И быстрее.

До Эдварда моя истинная женская сущность словно дремала крепко и беспробудно. Но мой мир уже больше никогда не будет прежним. С тех пор, как он ворвался в него, перевернув все представления, что были у меня о любви и межличностной гармонии, я часто думаю о том, как ненасытна. Казалось бы, мы не можем хотеть кого-то всегда или почти регулярно, но я исключение. На самом деле мы оба. Потому что не подвержены устоям и не подчиняемся выдуманным правилам.

- Раз ты так просишь, - он улыбается ещё шире прежде, чем ускоряется, невольно вынуждая меня подстроиться под новый темп. Пот устремляется вниз вдоль моего позвоночника, когда я утрачиваю всякую сдержанность и в поцелуе, и в движениях. Ритм становится запредельным. Приближающим к высоте, но в итоге заставляющим рухнуть в бездну. Бесконечную и, кажется, не имеющую дна. Свободное падение… прекрасно. Мышцы становятся словно одеревеневшими, настолько их охватывают блаженная нега и нежелание шевелиться. Я могу лишь держать свой лоб прислонённым куда-то к переносице любимого мужчины и дышать влагой, капельками выступившей на его коже в ходе нашего пронзительного соития, пока он возвращает себе контроль над дыханием.

- Тебе было хорошо?

Эдвард переводит на меня взгляд затуманенных полученным удовольствием глаз, и слова резко перестают быть нужными и необходимыми. Но я всё равно слышу и слушаю их.

- Этого и близко недостаточно, чтобы описать то, что я чувствую, - вкрадчивый шёпот около моих губ в сочетании с тем, как левая рука сдвигается с позвоночника в сторону моей талии и дальше по направлению к правой ноге, словно подтверждает мою неосведомлённость. Или просто нехватку уверенности в том, что я могу навсегда привязать к себе такого человека, как Эдвард Каллен, не совершая ничего особенного, чтобы его удержать. - Это было волнующе. Изумительно. И… потрясающе. Будь это возможным, я бы находился в тебе всегда. Ты невероятная, Изабелла.

Он отстраняется от меня, но только чтобы развернуть плед, висящий на подлокотнике кресла, и накрыть нас тёплым материалом, приятно ощущающимся кожей. Под ним мы становимся ещё ближе друг другу, разгорячённые и постепенно приходящие в себя.

- Тебе ещё нужно что-то подписать?

- Да, но это может подождать. Я пока не готов к тому, чтобы этот момент ушёл и стал прошлым.

- Я тоже, - лишь говорю я и снова целую Эдварда, закрывая глаза секундой позже него.