- Стоило сказать ей распечатать два снимка.

Это первые слова Эдварда за те несколько минут, прошедших с тех пор, как мы покинули клинику и сели в машину. Я понимаю, что она едет в сторону моей квартиры, чтобы сначала отвезти меня, а уже потом доставить его на работу. Он держит зернистое изображение в правой руке и смотрит на него сосредоточенным взглядом. Может быть, лишь в данный момент мне становится окончательно ясно, что я больше не просто я. Не та женщина, которая по-прежнему может прыгать из самолёта в самолёт ради материального благополучия, отодвигая всё остальное на задний план. Что внутри меня зародилась новая жизнь, и что я не стану, а уже стала мамой. Мамой живого существа, сравнимого по размерам с крохотной семечкой... Это всё ещё не желает укладываться в голове. Были ли дети Эдварда тоже лишь эмбрионами, когда он узнал о них? Или ему уже довелось услышать биение сердца и увидеть определённые очертания, большие, чем пятнышко?

- Зачем?

- Чтобы у тебя тоже был, потому что этот я хотел бы забрать себе и прямо сейчас.

- Я могу сделать фотографию на телефон, - просто говорю я, - наше пятнышко всё равно всегда со мной. Тебе снимок нужнее.

- Прости меня.

- За что?

- Если бы я мог, то рассказал бы об этом родным прямо сейчас. И не только о малыше, но и вообще обо всём, Изабелла. О тебе и мне. О нас.

- Ты бы... рассказал?

- И однажды, когда всё закончится, обязательно расскажу, - от Эдварда исходит максимальная энергетика. Невероятная искренность. Он смотрит на меня так, что его взгляд просто до мурашек. Я чувствую себя находящейся в правильном месте.

- Они тебя любят и беспокоятся о тебе.

Он вздыхает, расстёгивая первые несколько пуговиц пальто, будто они внезапно начали его душить. Сжали горло и в значительной степени перекрыли доступ кислорода в лёгкие. Движения суетливые и нервные. А потом Эдвард безошибочно называет имя из четырёх букв:

- Элис. Что она тебе сказала?

- Что она волнуется. И ваши родители тоже.

- Не думаю, что это о них.

- Потому что они заняты спасением человеческих жизней? - я касаюсь его правой руки поверх сидения и снимка. Указательный палец бережно обводит левый нижний угол изображения, пока не вступает в контакт с кожей близ моего ногтя.

- Пойми, Изабелла, я не езжу к ним делиться своими личными проблемами. Мы значительно обособлены друг от друга и чаще всего встречаемся исключительно по праздникам. Да и то не всегда. Будет непросто распределить для мальчиков соответствующие дни. После развода.

Эдвард снова концентрируется на распечатанном изображении, и, способная только догадываться, о чём его мысли в данный момент, я задумываюсь о грядущем разрушении красивой картинки, которую видела летом в виде фотографии, где все казались счастливыми и искренними в том, что показывали миру и окружающим. Какое мнение сложится обо мне у самых близких, когда они узнают о моём существовании и причастности к разводу их сына после стольки лет вроде бы безмятежного брака?

- Ты всё ещё веришь в лучший исход?

- Знаешь, прямо сейчас это неважно. Давай поужинаем сегодня в ресторане. Нам есть что отметить. Я устрою столик вдали от посторонних глаз.

- Это... свидание?

Машина въезжает в мой квартал, в то время как Эдвард возвращает ко мне целенаправленный взгляд.

- Да, это именно оно, - медленно снижая скорость, мерседес плавно останавливается напротив подъезда дома, но шум двигателя сохраняется. - Если я заеду за тобой в пять, это нормально?

- Это хорошо, - я отстёгиваю ремень безопасности и придвигаюсь вплотную к Эдварду. Он обнимает меня, и его идеальные тёплые губы прижимаются к моим. - Тогда увидимся позже?

- Несомненно. Но сначала я тебя провожу.

- Не надо. Всё будет в порядке. Не переживай. Тебе пора ехать, - мне не хочется, чтобы он задерживался из-за меня ещё больше. Мир ведь не крутится только вокруг моего нового состояния. Особенно мир Эдварда Каллена. - Я беременная, но не больная и не беспомощная. И могу самостоятельно подняться на лифте наверх.

- Всё равно я... Не думай, что ты не важнее всего прочего, Изабелла.

- Я и не думаю. Мы увидимся через несколько часов. Ничего не случится.

- Наденешь для меня то, что легко будет снять?

Я провожу рукой по лацкану мужского пальто и дальше вниз по ткани. Но останавливаюсь около первой застёгнутой пуговицы, сжатие материала вокруг которой вызывает ухмылку у Эдварда. Она увеличивается в ответ на мой поцелуй, приходящийся в левую щёку рядом с уголком губ.

- Тебе придётся дождаться вечера, чтобы узнать, - я никогда не говорила ни с кем так. Не пыталась придать своему голосу сексуальное звучание. Но сейчас всё происходит само собой. Появляется незнакомые тембр, тональность и намерение соблазнить. Хоть это и слегка странно для той, кто уже носит под сердцем ребёнка от выбранного мужчины.

- Я дождусь.

Минуту или две спустя я провожаю взглядом уезжающий мерседес, а оказавшись дома и тщательно помыв руки, сажусь в изножье кровати. Она не та, в которой мы зачали малыша, но это ничего не меняет. Вспоминать Бразилию, шум океана за дверями террасы, сопровождающий каждую секунду движений, и то, каким было наше первое занятие именно любовью, невероятно легко. Я и сейчас словно чувствую все те эмоции. Эдварда в себе. Потому что теперь он всегда будет во мне. В нашем ребёнке. Не знаю, что именно происходит со мной, но плод внутри меня, ещё даже не обладающий сердцем и другими органами, уже оказывает невероятное влияние. Подталкивает моё сознание к действиям, которых, лёжа на кушетке, я ожидала меньше всего. Гудки на телефонной линии кажутся не имеющими ни конца, ни края. Но, может быть, это преувеличение.

- Белла?

- Привет, мам.

Скорее всего, я веду себя, как любая другая дочь, узнающая, что она сама станет мамой. Это ли не повод пересмотреть всё предыдущее общение? Задуматься о своём поведении и словах в те или иные моменты, которые не хотелось бы пережить самой в отношениях с собственным ребёнком? Не пожалеть, но почувствовать желание впредь быть осмотрительной и дважды взвешивать мысли прежде, чем облекать их в конкретные фразы? Начать звонить чаще? Именно женщине, давшей жизнь, а не отцу, несмотря на то, что с ним всегда всё проще и легче?

- Привет. Твой отец на дежурстве. Наверное, он не слышит.

- Я звоню не ему, а тебе, - фактически шепчу я в трубку, обнимая живот свободной правой рукой. Нелепо думать, что действительно кроха что-то почувствует, но это важно для меня. И не представляется возможным не делать этого. Не касаться себя, желая защитить малыша внутри. Если бы только можно было уже сказать...

- О. Ты в порядке?

- Да. Да... Просто я... - просто я беременна, а ты станешь бабушкой где-то в июне, - просто я никогда тебя не спрашивала... Ты, и правда, хочешь, чтобы я ушла? Я имею в виду, ушла из бизнеса?

- Милая.

- Я ведь больше ничего не умею. Это единственное, что мне известно, - и у меня даже нет запасных вариантов. Только некоторые сбережения. Но я уже полагаюсь на мужчину-миллиардера больше, чем, вероятно, следует. Больше, потому что он никогда не говорил мне, что обеспечит мои материальные нужды. Что мы с ребёнком ни в чём не будем нуждаться. Финансовое участие ни разу не было гарантировано на словах. Внутри себя я наверняка подразумеваю его, как должное, но в действительности всё может оказаться иначе. У меня больше уверенности в том, что он не оставит свою нынешнюю семью без содержания, чем в том, что я тоже буду всем и всегда обеспечена.

- Ты умеешь, Белла. Помнишь, у тебя есть образование. Никогда не поздно начать сначала. В наше время это проще, чем когда-либо прежде. Может быть, иногда я бываю резка, но мы с твоим отцом всегда окажем тебе всю необходимую поддержку, - говорит мама, и клянусь, у меня на душе моментально становится ощутимо легче. От одного лишь высказанного обещания и тепла, которого мне так не хватило в прошлую встречу. - Ты могла бы открыть приют, как постоянно твердила в детстве, когда к нам во двор в очередной раз приходил соседский кот. Уверенная, что с ним плохо обращаются, ты устраивала целые истерики в ответ на мои слова, что его надо отнести хозяйке. После успокоить тебя удавалось далеко не сразу, и до тех пор ты не уставала повторять, что, став взрослой, непременно откроешь заведение, в котором будешь спасать неугодных или просто бездомных животных, подыскивая всем добрых и любящих хозяев. Или ты можешь быть волонтёром в свободное от основной работы время.

- Мам.

- Да?

- Знаю, до праздников ещё немало времени, но я бы хотела приехать. Если и не на Новый год, то вскоре после него.

Я не особо и помню ту маленькую девочку, что так остро переживала за судьбу чьего-то домашнего питомца в отсутствие собственного пушистого друга, и точно знаю, что содержание приюта несёт с собой лишь трудности и затраты, которые надо будет покрывать и изыскивать спонсоров, но сейчас всё это не кажется мне первостепенным. В данную минуту важнее то, какой будет реакция самых близких людей на мою беременность и статус отца ребёнка. Неужели я, и правда, раздумываю о соответствующем знакомстве?

- Мы с твоим отцом будем только рады.

- Спасибо, мама. Передашь папе привет?

- Конечно, родная. Как только он придёт.

- Созвонимся завтра?

- Это будет замечательно, Белла. Хорошего тебя дня.

- И тебе тоже.

После обеда я наношу на ногти на руках и ногах любимый бордовый лак. Самостоятельно делая это на протяжении всех взрослых лет, я давно добилась того, чтобы всё получалось аккуратно, но теперь пальцы, держащие колпачок с кисточкой, периодически подрагивают, и в результате мне приходится стирать лак с ногтя большого пальца на левой руке и начинать всё заново. Удачной оказывается лишь вторая попытка. Я жду окончательного высыхания мерцающего покрытия около приоткрытого окна, чтобы дышать преимущественно свежим воздухом, а не запахом лака, когда получаю сообщение от Эдварда.

Ты поела?

Да. Недавно закончила.

Что ела?

Салат из овощей и курицу.

Хорошо. Всё в порядке?

Да. Переживаешь?

Нет. Разве что немного. Я знаю, ты заботливая и будешь замечательной мамой.

Ты поможешь мне ею стать?

Мне тоже потребуется твоя помощь, но вместе у нас несомненно всё получится, Изабелла. У меня важный звонок, в течение которого я буду думать о тебе. До вечера, хорошо?

Хорошо.

Часы показывают начало четвёртого, обозначая, что в моём распоряжении есть лишь два часа. Или целых два часа? Я становлюсь не то чтобы реально нервной, но то, что можно было бы назвать реальным свиданием, в последний раз происходило со мной ещё в колледже. Хотя Майк испытывал по отношению ко мне гораздо больше симпатии, чем вызывал её в ответ. Чересчур милый, любезный и разговорчивый. Каллен же совсем другой. Тот... тот самый. А значит, у меня нет ни одной причины беспокоиться о том, как всё пройдёт. О чём мы будем говорить, что обсуждать, и какими будут наши ответы друг другу.

Без семи минут пять в мою дверь раздаётся одиночный звонок. От неожиданности левый локоть задевает тюбик с тушью, и тот падает на дно раковины с катящимся звуком. Я спешно поправляю чулки и смотрю на себя в зеркало прежде, чем выхожу из ванной, направляясь к входной двери.

- Ты потерял ключи?

- Нет, - Эдвард просто входит внутрь и закрывает её за собой. Выражение глаз пристальное. Изучающее. И обманчиво спокойное. - Но так вроде как положено.

- О чём ты говоришь? - я почти приближаюсь, чтобы прикоснуться, почувствовать его после многих часов одиночества, но меня останавливают руки, протягиваемые вперёд и упирающиеся мне в плечи. А ещё движение головы из стороны в сторону, смысл которого, как и всего прочего, я совершенно не понимаю. Что положено?

- О свидании. Я звоню в твою дверь, ты впускаешь меня и говоришь, что тебе нужна ещё минутка, и просишь подождать, и я остаюсь здесь, но не могу перестать думать о том, что ты делаешь в ванной комнате или спальне.

- Ты серьёзно?

- Скажи это, Изабелла. Подыграй мне.

- Ты немного рано. Я выйду к тебе через пару минут. Или ты можешь пройти и поговорить со мной, пока я заканчиваю, - я улыбаюсь Эдварду, отказываясь играть совсем уж по его правилам. Чуть склонив лицо, он качает головой, но я вижу ответную улыбку и то, как он снимает ботинки. Тушь из раковины я достаю и убираю в косметичку, являясь объектом колоссального внимания, заставляющего меня жаждать, чтобы оно никогда не заканчивалось.

- Я подумываю заняться издательским делом и после развода приобрести HarperCollins. Это второе по значимости подразделение медиахолдинга Руперта Мёрдока после газетного ответвления компании.

- Он владеет СМИ?

- И ещё кинокомпанией.

- Сколько ты заплатишь? - не могу не спросить я, хотя и не совсем представляю, что в таких случаях обычно говорят в ответ. Просто данный вопрос кажется самым очевидным и естественным. Как если бы мы оказались в обычном магазине и смотрели на ценники, чтобы определить общую стоимость приобретённых продуктов. Миллиардеры совершают совершенно другие покупки, которые не могут прийти в голову среднестатистическому человеку, но и у них есть определённые расценки.

- Мёрдок просит пятьсот миллионов. Но, возможно, мне удастся сократить сумму до четырёхсот пятидесяти и даже меньше.

- Он ведь уже старый, да?

- Да, ему восемьдесят девять, - кивает Эдвард, - хотя по-прежнему является официальным владельцем всего, чем обладает, - он замолкает на несколько секунд, делая шаг в мою сторону, и смотрит так, будто не знает, что будет делать без меня, - ты прекрасна, Изабелла. Готова ехать?

- Ты не хочешь переодеться?

- Нет.

- Тогда да, готова.

В ресторане нас провожают за столик, скрытый от посторонних глаз благодаря портьерам. Зелёные панели на стенах, небольшие картины, неяркий свет лампы на потолке, белая скатерть, бежевые льняные салфетки, фужеры и тарелки со столовыми приборами. Официант задвигает за мной светло-серое кресло, когда я сажусь, и протягивает нам два меню, в ожидании извлекая блокнот с ручкой из кармана фартука.

- Винную карту можете сразу забрать. Нам она не понадобится, - указывает на папку Эдвард, не раздумывая и над заказом, - принесите спагетти и стейк.

- Отличный выбор, сэр. А вы что будете, мисс?

- Мне, пожалуйста, ваш салат и хрустящий картофель, а на десерт два шоколадных пирожных. Спасибо.

- Два шоколадных пирожных, да?

- Одно из них для тебя, - поясняю я, как только официант уходит исполнять наш заказ. Эдвард делает глоток воды, за стаканом с которой улыбка более чем очевидна. - Здесь уютно, и не похоже, что тебя кто-то узнал, пока мы шли через ресторан.

- Зачем ты говоришь об этом, Изабелла? - стакан опускается на стол с довольно громким звуком. Что-то внутри меня кричит... нет, не об опасности, но о непростой ситуации, созданной моими же руками. - Я просто хочу быть с тобой и нашим ребёнком и не собираюсь действительно прятаться. И готов принять риск и заботиться о тебе во всех смыслах тоже, - Эдвард прикасается к моей левой ладони. Это нежность. Доброта. Твёрдая уверенность. Эмоциональная потребность. И плевать на посторонних, пока мы вместе. Невидимо для него я дотрагиваюсь до живота под скатертью, но всё равно убеждена, что мужчина знает, где моя правая рука. На время он прерывается из-за вернувшегося с коллегой официанта, пока чуть позже не спрашивает: - Ты ведь позвонишь в своё модельное агентство? Я имею в виду, агенту. Скажешь, что намерена уйти?

- Я не уверена, - качаю головой я, прислоняя было поднесённую ко рту вилку к ободку буквально сверкающей тарелки, - до появления живота есть время, и...

- У тебя ещё есть обязательства? - молниеносно прерывает меня Эдвард, и его глаза смотрят непонимающе, - ты беспокоишься, что придётся заплатить неустойку и даже не одну? Если всё дело лишь в этом, я сделаю это. Дам тебе столько денег, сколько скажешь, Изабелла.

- Нет, я не должна ни в чём участвовать. В моём графике нет фотосессий. Просто...

- Просто что? Ты не слышала врача? Сейчас опасный срок, - он обращается ко мне настолько громко, что это заставляет меня взглянуть на него словно с нового ракурса. Тревога... тревога во всём, начиная с выражения глаз и заканчивая тем, как Эдвард слегка склоняется над столом, отбрасывая тень.

- Это запрет?

- Да, это именно он и есть. С этой минуты я запрещаю тебе работать.

- Но на что я тогда буду жить?

- Это глупый вопрос, Изабелла. Даже после развода и приобретения издательства оставшихся денег хватит на несколько жизней. У тебя будет всё, - Эдвард дотягивается до моей левой руки и трепетно сжимает мне пальцы, - я могу оформить издательство на тебя, и ты станешь управлять им.

- Нет, не стану. Я не обладаю соответствующими навыками. И не хочу, чтобы меня знали по имени только потому, что я с тобой. Извини, но мне невыносима сама мысль об этом, - качаю головой я, почти ненавидя себя за эти слова. - Ты замечательный, и твоё предложение много значит, просто я не могу позволить себе руководить кем-то, кто знает однозначно больше моего. Кто учился не один год, и кому будет известно, что я просто пришла на всё готовое и изображаю того, кем не являюсь.

- Изабелла.

- Нет.

- Тогда чего ты хочешь? Расскажи мне.

Я знаю о невозможности ему отказать. Никогда и, наверное, ни в чём. Может быть, для взрослого человека это странно и безумно, и Эдварду мои слова и тем более покажутся нелепыми, но...

- Я мечтала о приюте для животных. Когда была маленькой.

- Спасать щенят и котят?

- Да. Знаю, это не приносит денег. Точнее, я знаю это лишь сейчас, но тогда не знала, - несмотря на всё им сказанное, я чувствую лишь смущение и робость. Потому что не смогу возместить данные расходы. Вложения, что никогда не окупятся. Они будет только возрастать с каждым новым пушистым обитателем. Корм, вода, электричество, услуги ветеринара, оплата труда волонтёров, даже если чисто символическая.

- Это не имеет значения, Изабелла. Давай найдём подходящее помещение.

- Ты же не всерьёз, верно? Это как бы... убытки. Финансовые потери. Если говорить на твоём языке.

- Вообще-то я вполне серьёзно. Если ты подумаешь ещё и решишь, что действительно хочешь этого, то я сделаю всё, что могу, чтобы твоя мечта сбылась.