- Эдвард, расслабься. – Две ладошки скользят по моим рукам. Она проводит кончиками пальцев по моей шее, и ладошки спускаются на грудь. Я, стиснув зубы, смотрю куда-то поверх ее макушки. – Просто сделай это. Я не против. Так проще.

Я чувствую, как пальчики расстегивают мою рубашку. Я опускаю взгляд… и едва сдерживаю смех. Белла, прикусив губу, борется с моими пуговицами, с таким выражением лица, словно решает теорему Ферма. Ребенок.

- Все, хватит. – Я перехватываю ее запястья. – Я не стану этого делать.

Она опускает глаза и вдруг резко приподнимается на носочках и утыкается носом мне в ключицу. От неожиданности, я оступаюсь и выпускаю ее руки, которые моментально обхватывают меня за шею. Какое-то время мы не двигаемся, и я не знаю, куда мне теперь деть свои руки, и не придумываю ничего умнее, чем обернуть их вокруг Беллы. Она такая маленькая, такая хрупкая. Я чувствую ее дыхание на своей шее. И держусь. Изо всех сил держусь, чтобы не поддаться  искушению в моих руках.

Но у этого гребаного ангела свои планы. К горячему дыханию прибавляется почти невесомое прикосновение губ. Сначала как бы случайное. Я втягиваю носом воздух, осознавая, как напряглись все мои мышцы.

Горячие губы становятся смелее, дыхание почти замирает, а к ним уже присоединяется робкий язычок, пробующий на вкус мою кожу.

Искушение в моих руках отказывается быть отвергнутым. Я чувствую ее всю. Я прижимаю ее к себе с такой силой, что мне кажется, нас уже не смогут разделить. Я так и хотел. Как же, бл***, я этого хотел.

- Белла, прошу тебя, - шепчу я куда-то в потолок, запрокинув голову и подставляя шею ее губам.

- Молчи, пожалуйста, молчи. – Повторяет она, сказанные до этого мною слова. Ее ладошка запутывается в моих волосах, и заставляет меня опустить голову. - Ты высокий. – Смотрит на меня своими оленьими глазами и робко улыбается.

Конечно, это смешно, несовершеннолетняя девчонка заставила взрослого мужика ее поцеловать. Все черти в аду, куда я, несомненно, попаду после смерти, будут смеяться сидя у костра с моим котлом и пересказывать друг другу эту забавную историю.

Отблески того костра еще мелькали у меня перед глазами, а мои чертовы руки уже подхватили Беллу под ягодицы и приподняли, прижимая ко мне. Она обхватила ногами мою талию, сильнее вжимаясь в мой торс, обеими руками зарываясь в мою шевелюру.

Наши глаза оказались на одном уровне, но мы оба смотрели только на губы друг друга. Ее розовый язычок показался на мгновение, облизывая пухлую верхнюю губу, которую она сразу же прикусила.

К чертям, так к чертям.

Я впился в ее губы, одновременно опускаясь на пол.

Я сидел на коленях посреди своей комнаты,  ноги Беллы были обернуты вокруг моей талии, наши губы и языки жили своей жизнью, и в этой позе я прощался со своим самоконтролем. Чертовски приятное прощание.

То, что мои руки мне не подчиняются, я понял уже давно. Теперь они жадно гладили спину Беллы под футболкой.

Пытаясь вернуть себе хотя бы видимость контроля над своим телом, я на мгновение замер и вытащил руки из-под девичьей футболки, затем, оторвавшись от губ Беллы, открыл глаза.

Передо мной вновь был ангел, несмотря на припухшие губы,  растрепанные волосы и прерывистое дыхание, она выглядела поразительно невинной. У меня кольнуло где-то в груди. Это был последний шанс остановиться. Но, я, словно наяву, видел как мою совесть, за ручку,  уводит прочь от меня мой, обидевшийся, самоконтроль.

***

Таня не любит, когда я обнимаю ее ночью. Она откатывается на противоположный край кровати и спит на спине, сложив руки по бокам.

Я всегда посмеивался над ней, что она и во сне не позволяет себе расслабиться. Наша самая громкая ссора началась, как ни странно, именно с обсуждения того, кто как спит. Два года назад.

Это был один из традиционных вечеров нашей Компании. Мы собрались у Эммета и Розали, и, после ужина, сидели на диванах, неторопливо дегустируя чилийское вино, которое Джаспер привез из очередной поездки. Красавчик как раз рассказывал о пампасской кошке, которую он никак не мог застать бодрствующей, и довольно натурально изображал позу, в которой она спала.

- Там были котята, я вам точно говорю. Она обернулась вокруг них чуть ли не два раза.

- Моя кошечка тоже может обернуться вокруг меня два раза. – Как обычно хохотнул Эммет.

Розали, пихнула его локтем, и тут же присосалась к его губам:

- Да, я люблю спать, на своем  Медвежонке.

- А Таня спит как в музее, - зачем-то вступил в разговор я. Увидев на лицах удивление, я изобразил мумию Тутанхамона, за что был вознагражден смехом друзей и подзатыльником от жены.

- Терпеть не могу эти перекрученные простыни и слипшиеся от пота части тел. – Таня поморщилась и обняла меня одной рукой. – Кроме того, ты так ворочаешься во сне, что я иногда боюсь, что не смогу распутать тебя утром.

- Обо всем этом придется забыть через пару лет. – Подмигнул нам Эммет. И мы с ним рассмеявшись пожали друг другу руки. – «Мама, папа, я буду спать с вами», «Мама, папа, давайте попрыгаем на кровати». – Эммет подпрыгивал на диване, гнусавя в попытке изобразить ребенка.

Еще лет семь назад, мы договорились, что наши дети будут ходить в один класс. Не трудно догадаться, что для этого им нужно быть ровесниками. Посоветовавшись с женами, мы пришли к решению, что тридцать  – это вполне подходящий возраст для рождения и воспитания детей.

Наш возраст наступал в следующем году.

- И не надейся, Каллен, я в декрет не собираюсь. – Таня, улыбаясь, игриво провела по моей руке.

Я увидел свое же недоумение на лицах Эммета и Розали. Джаспер с грацией кошки поднялся с ковра и направился в сторону кухни. Он не любил разговоров о беременности и детях.

- Таня, мы же все решили.

- Это вы с Эмметом все решили, а нас поставили перед фактом.

- Но, Таня, мы же только из-за вас ждали, ты же знаешь. – Розали говорила непривычно тихим голосом. – Ты же знаешь, что мне нельзя дольше ждать.

- В чем проблема? Рожай.  – Таня была совершенно спокойна и, кажется, действительно не видела проблемы. – Рози, заводить ребенка раньше было просто глупо. Мы же это обсуждали. Привязывать себя к дому и пеленкам в двадцать лет бессмысленно.

- Но тебе уже не двадцать! – Воскликнула Розали. – И у тебя нет этой гребаной гормональной дисфункции! Какого черта, ты молчала, что не будешь рожать? Ты же знаешь, как я хочу ребенка. Мы столько раз это обсуждали. Мы придумывали, как мы их назовем, и как они пойдут вместе в школу. – Роуз вскочила на ноги. - Мы сидели здесь, у этого, блядского, камина, и ты смеялась, когда наши мужья планировали свадьбу наших будущих детей.

- Рози…

- Не называй меня, бл***, так! – Она перевела взгляд на меня. - Что, Эдвард, это первый твой план, который полетел ко всем чертям?

Эммет встал и прижал к себе жену, глядя на меня нечитаемым взглядом.

- Любимая, давай пошлем Калленов в жопу и пойдем в спальню делать детей?

- А Джаспер? – Всхлипывая спросила Роуз из под огромной руки мужа.

- Ты хочешь, чтобы он пошел с нами? – Сдвигая брови в притворном гневе, поинтересовался Эм. – Я рассчитывал, что в жопе у Калленов найдется место и для него.

Я молча наблюдал за друзьями. Таня перекатывала в руках бокал с вином, иногда поднося его к губам, и отрешенно смотрела в окно.

- А эту бутылку я нашел в винном погребе одного чудного старикана в Перу. – Преувеличенно весело произнес Джаспер, возвращаясь в комнату с очередным алкогольным сувениром.

- Простите меня. – Роуз обвела нас взглядом. – Это гормоны. Вы же знаете, что я не могу контролировать эмоции в эти дни. Не закатывай глаза, Красавчик. У тебя тоже будет жена с ПМС.

- А это отключается?

Они втроем рассмеялись, я натянуто улыбнулся, Таня все так же отрешенно смотрела в окно.

- Таня, ты просто должна была мне сказать, что вы передумали.

- Да, чувак, если ты не хочешь, чтобы мой пацан лапал твою дочку, то так бы и сказал.

Я смотрел на Таню, и ждал от нее хоть какой-то реакции.

Пауза затягивалась.

Я поднялся на ноги и протянул жене руку:

- Поехали домой.

- Нет.

- Я не спрашиваю.

- Я не поеду.

- Я не буду выяснять это здесь.

- Нам нечего выяснять.

- Ты так думаешь? – Я не помнил, когда еще я настолько не контролировал свои эмоции, главными из которых были гнев и раздражение. – Ты сейчас же поставишь этот ёбаный бокал, встанешь и отправишься со мной домой.

- Нет.

Я вырвал бокал из ее рук и, не глядя, отбросил его в сторону.

- Эдвард. – Роуз протянула руку к моему плечу.

- Розали, не вмешивайся. – Остановил ее Эм.

Таня поднялась с дивана и молча направилась к дверям. Я пошел за ней, увидев по дороге, как Эммет кивнул мне. Нам никогда не были нужны лишние слова.

***

Я лежал в темноте нашей супружеской спальни, прокручивая в голове события двухлетней давности. Почему я тогда все-таки пошел на поводу у жены. Возможно, сейчас у нас бы уже мог быть ребенок. Хотя, неизвестно как бы все обернулось. Розали за два года не удалось забеременеть, теперь они готовятся к ЭКО.

Тане уже тридцать лет, Роуз – двадцать семь. С того вечера мы ни разу не поднимали тему нашей прежней договоренности. И ни разу Розали не обвинила ни нас, ни Эммета, в том, что возможно для нее шанс забеременеть упущен, из-за наших «глупых мушкетерских забав».

Мы сами все знаем. И живем с этим. И она знает.

«Глупые мушкетерские забавы» - это слова Тани, с того скандала. Она обвинила нас с Эмметом в том, что это полностью наша идея. И отказалась признавать хоть долю своей вины.

В тот вечер я впервые увидел, как некрасива может быть моя жена.

А впервые ли, задумался я сейчас. То, что тогда оттолкнуло меня в ней – это всего лишь внешнее проявление черт ее характера. Цинизм, лицемерие, расчетливость. То, что я восемь лет называл: спокойствие, вежливость, организованность.

В какой момент моя идеальная жена стала настолько мне противна? Случилось ли это два года назад, когда она бросила мне в лицо «Я не хочу детей!», и я промолчал.

Или это произошло сегодня, когда под моими руками дрожал от желания ангел?

***

Ее кожа не бледная, она прозрачная. Я вижу сквозь нее, как по капиллярам бежит кровь, я вижу, как бьется ее пульс на запястье и шее. Я вижу ее всю.

Она лежит передо мной, в окружении разбросанных бумаг и смятых писем. Ее одежда отброшена и забыта. Как и моя рубашка. Да мы не в равном положении, но кто сказал, что у этой игры есть правила?

Ее веснушки притягивают мои губы. Я собираю и все до одной. На щеках. На плечах. На груди.

Она прогибает спину, когда я касаюсь языком ее соска. Он нежно-розовый. Маленький. И словно испуганный. Я утешаю его.

Сладкая. Потерпи. Я не оставлю тебе ни одной клеточки без меня. Я возьму тебя всю. Руками. Губами.

Моя Белла. Маленькая, нежная, трепетная. В моих руках.

Я сцеловываю напряжение с кончиков ее пальцев. Слизываю неуверенность с ее плоского животика. Любуюсь румянцем, покрывающим ее от маленьких ступней до прикушенных губ.

Я хочу, чтобы она стонала от моих прикосновений. И в тот же миг я слышу ее стон.

Где та животная страсть, которая испепеляла меня последние дни? Где те фантазии, что рождал мой воспаленный возбуждением мозг?

Все не так. Все, так как никогда раньше. Все, так как с сотворения мира.

Моя Белла в моих руках. И я хочу обнять ее и никогда не отпускать.

Я не думаю про свое возбуждение, я хочу просто держать на своих руках эту девочку и целовать ее глаза.

Ее стон. Она приподнимает бедра под моей ладонью, и я провожу пальцами по гладкой ничем не прикрытой коже.

- Элис, - отвечает она на вопрос в моих глазах, - бразильская эпиляция.

Она краснеет еще сильнее, и прячется у меня на груди. Я приподнимаю ее лицо и целую ее медленным глубоким поцелуем. Я лежу на боку рядом с ней, опираясь на локоть, моя правая -рука вновь спускается к развилке между ее ножек.

- Откройся мне, - шепчу я ей в губы.

И она слушается меня.

Изучить. Познать. Полюбить. У моих пальцев есть цель.

Еще стон. Полувскрик, пойманный моими губами.

Мои пальцы погружаются в нее. И она замирает в моих руках. Мой кареглазый ангел, что же ты творишь.

- Блять, Белла, ты девственница???