Запел асфальт, ты слышал каждый звук,
Запел асфальт, как сердца стук.
Запел асфальт, ты был его герой,
Так пел асфальт, пел за спиной.
Был миг, ты верил в знак удач,
Ведь ты был молод и горяч,
Но твой двойник мчал навстречу тебе.
Он был свободен, как и ты,
Никто не крикнул: «Тормози!» -
Такой приказ неизвестен судьбе.
Горел асфальт от сбитых с неба звёзд,
Горел асфальт под шум колёс.
Кричал асфальт, ты был его герой,
Кричал асфальт, кричала боль.
«Герой асфальта», гр. Ария
Запел асфальт, как сердца стук.
Запел асфальт, ты был его герой,
Так пел асфальт, пел за спиной.
Был миг, ты верил в знак удач,
Ведь ты был молод и горяч,
Но твой двойник мчал навстречу тебе.
Он был свободен, как и ты,
Никто не крикнул: «Тормози!» -
Такой приказ неизвестен судьбе.
Горел асфальт от сбитых с неба звёзд,
Горел асфальт под шум колёс.
Кричал асфальт, ты был его герой,
Кричал асфальт, кричала боль.
«Герой асфальта», гр. Ария
Песня, после которой и появилось желание написать эту историю
- Мне кажется, или ты действительно выглядишь каким-то подавленным? – спросил Эммет. В его глазах ясно читалось беспокойство.
- Да нет, Эм, я в норме. Просто как-то... странно всё это, - пожал плечами Эдвард. Его рука снова потянулась к карману куртки, в котором лежала порванная цепочка, но он резко отдёрнул её и положил на руль байка – пальцы крепко обхватили ручку газа.
Все участники гонок выстроились перед условной линией старта, до которого оставалось ещё минут пятнадцать. Эдвард же с Эмметом стояли в стороне, не спеша присоединиться к остальным. Каллен не горел желанием лишний раз попадать в кадр на случай, если трансляция старта уже началась.
Возле парней крутилась полуголая девица, которая и должна была дать им отмашку. Те бросали на неё плотоядные взгляды, перемигивались между собой и, обмениваясь грязными шуточками, скалили зубы. Девица явно не возражала против такого внимания к своей персоне и то и дело посылала им призывные взгляды, активно покачивая бёдрами при каждом шаге. Эдвард готов был поспорить, что, если кто-то из воротил местного бизнеса, которых в данный момент развлекал Чарли, и смотрел на экран «плазмы» с трансляцией, то исключительно ради этой секс-бомбы со стартовым флагом в руках.
Всё это казалось Каллену настолько пошлым и нелепым, что каждый раз перед тем, как он наконец газовал с места старта, на него накатывала физическая тошнота от осознания того, что он участвует во всём этом дерьме.
- Да, конечно, моя сестра – лучшая девчонка на планете и всё такое, - усмехнулся Эммет, - но я всё равно не понимаю, как можно променять на неё байки, скорость, адреналиновый экстаз, чувство счастья от ни с чем не сравнимой свободы – всё то, что течёт по твоим жилам вместе с кровью вот уже столько лет. Не понимаю, честно!
- Когда-нибудь поймёшь, дружище, - улыбнулся Эдвард. – Вот встретишь будущую миссис Эммет Свон – тогда и поговорим.
- Я не против будущей миссис Эммет Свон, - в тон ему отозвался он, - но ведь одно другому не мешает. Не могу поверить, что дело только в обещании, которое ты дал своей маме, – видя, что Каллен хочет ему ответить, Эммет жестом заставил его замолчать и торопливо продолжил: - Нет-нет, я знаю: то, что случилось с ней, - ужасно, и твои чувства… Но, наверное, мне сложно всё это по-настоящему понять и представить себя на твоём месте. Я ведь даже не помню свою маму. Уверен, она тоже сильно за меня переживала бы, и мне не хотелось бы её расстраивать… Знаешь, я иногда пытаюсь себе представить, как бы всё было, если бы наша с Беллой мама была жива… - сведя брови у переносицы, Эммет на мгновение замолчал, а затем торопливо продолжил: - Но сейчас не о том… Так неужели дело только в обещании, а, чувак?
- Нет, друг, дело не только в обещании, - покачал головой Эдвард. – Я просто знаю, что должен так поступить. Это трудно объяснить… Я так чувствую. Да и простые человеческие радости тоже делают нас счастливыми. И это счастье – оно ценнее, потому что прочнее, надёжнее, оно постоянно в тебе, с тобой, а не только тогда, когда ты становишься единым целым со своим «железным конём».
- Ок, сдаюсь! – Эммет поднял руки вверх и улыбнулся. – Да ты прям философ!.. Кстати о простых человеческих радостях. Надеюсь, вы не станете затягивать с рождением моего племянника?
- Нет, не станем, - улыбнулся в ответ Каллен.
- Отлично! – Эммет энергично потёр ладони друг о друга. – Как только он подрастёт, я куплю ему жёлтую косуху и закажу жёлтый шлем. Буду забирать его на выходные, сажать на бензобак своего байка и катать по тихим улочкам., - на его лице возникло мечтательное выражение.
- Почему именно жёлтого цвета? – с неподдельным интересом спросил Эдвард, и его улыбка стала ещё шире.
- Жёлтый – цвет счастья, солнца, радости и веселья. Это же очевидно, чувак! Сразу предупреждаю, что мой племянник будет расти самым избалованным ребёнком в мире. Уж я-то об этом позабочусь!
- А если племянница?
- Один фиг!
Оба рассмеялись, а затем замолчали, погрузившись каждый в свои мысли. Эдвард смотрел на задумчивого Эммета, машинально перебирающего пальцами брелок с ключами от своей «Хонды», и ясно чувствовал сейчас, что любит этого беззаботного, весёлого, немного наивного, но такого искреннего и доброго парня. Вряд ли он смог бы любить Свона-младшего сильнее, даже будь тот его родным братом.
- Десять минут, парни! – крикнул мужчина, чьего имени никто не знал, но который неизменно следил за порядком на старте и отвечал за техническую сторону трансляции.
- Ну что, готов в очередной раз проиграть мне? – глядя на Эммета, озвучил Эдвард фразу, ставшую для них уже традиционной перед каждой гонкой.
- Это мы ещё посмотрим! – так же привычно отозвался тот, но вдруг добавил с какой-то обречённостью в голосе: - Конечно, тебе легко говорить, когда под тобой твой «Триумф».
- Что ты имеешь в виду? – нахмурился Каллен и убрал руки с бензобака «Бонневилля», только сейчас осознав, что последние пару минут они неторопливо водили по нему словно в безотчётной ласке.
- Не знаю, каким именно чёртовым волшебством обладает твой байк, но каким-то обладает точно, иначе я просто не понимаю, почему за всё это время я ни разу не добрался до финиша раньше тебя, - усмехнувшись, пояснил Эммет.
- Да ладно тебе! – воскликнул Каллен и засмеялся, но видя, что на лице его друга нет даже намёка на улыбку, оборвал свой смех. – Ты это сейчас серьёзно? – тот в ответ лишь раздражённо пожал плечами
– Ну, в таком случае, ты должен радоваться, потому что уже завтра «Триумф» станет твоим.
- Да, но тогда не будет тебя… Не будет на гонках, я имею в виду.
- К чему ты клонишь, Эм? Говори прямо.
- Давай поменяемся байками! - на одном дыхании выпалил тот. – Я просто хочу узнать, есть ли у меня хоть какие-то шансы против тебя, когда ты не на своём «Триумфе». Сегодня или уже никогда!
- Детский сад какой-то, - едва слышно пробормотал Эдвард, не зная, как реагировать на внезапную просьбу друга.
Весь сегодняшний день Каллена грела мысль, что вечером они с «Триумфом» снова проедутся по Лос-Анджелесу, и он сможет в полной мере насладиться этим временем, принадлежащим только им двоим.
«Бонневилль» был для Эдварда не просто байком, от и до собранным его руками. Это был его извечный спутник, неизменный свидетель и соучастник самых печальных и самых радостных мгновений в его жизни. «Триумф» был с Калленом тогда, когда тот отчаянно пытался рёвом мотора заглушить в себе боль от смерти матери и заполнить пустоту с бешенной скоростью проносящимися мимо него пейзажами и городами. «Триумф» был с ним, когда он медленно ехал к побережью, с ликованием ощущая, как к его спине тесно прижимается Белла, с такой лёгкостью заполнившая собой ту часть сердца, что была отведена исключительно для любви к женщине.
Сегодня Эдвард хотел не просто в последний раз промчаться по улицам города – он хотел сделать это именно в седле своего «Триумфа».
С другой стороны, разве мог «железный конь» быть важнее лучшего друга из плоти и крови?
Каллен видел, насколько всё это важно для Эммета: в его карих глазах застыла даже не просьба – мольба, словно от решения Эдварда зависела его жизнь. Устоять против такого было невозможно!
Качая головой, словно всё ещё не веря в то, что действительно делает это, Каллен слез с «Бонневилля».
- Вот увидишь, Свон, тебе всё равно не удастся меня обойти!
-Так ты согласен? Серьёзно?! Йо-ху, круто! – Эммет подскочил к Эдварду и крепко сжал его в благодарственных объятиях. – Спасибо, чувак!
- Когда ты уже наконец начнёшь взрослеть? – Каллен рассмеялся и похлопал друга по спине. – А ещё дуешься на Беллу за то, что она называет тебя малышом. Малыш и есть!
- Да не дуюсь я! – Эммет сел на «Триумф» и благоговейно погладил его бензобак, словно это была волшебная лампа Алладина. – Но она ждёт от меня именно такой реакции, а мне не хочется её разочаровывать.
Без лишних промедлений Эммет надел шлем и завёл байк. Как только мотор ожил, он повернулся к Эдварду и показал поднятый вверх большой палец. Каллен улыбнулся в ответ, но в его голове вдруг возникла мрачная, гнетущая мысль, что всё это неправильно, и он только что совершил огромную ошибку. Так или иначе, но отступать теперь было уже не только глупо, но и поздно: Эммет тронулся с места и встал на линию страта рядом с остальными парнями.
Пытаясь всеми силами избавиться от ненужных мыслей и дурного предчувствия, которое на самом-то деле возникло не сейчас, а ещё в тот момент, когда в его раскрытую ладонь легла прохладная серебряная цепочка, Эдвард одел шлем и повернул ключ зажигания – мотор «Хонды» откликнулся незамедлительно, будто только того и ждал. Он звучал размереннее, глубже и «дороже», чем его «Триумф».
По телу Каллена прошлась знакомая вибрация, зародившаяся лёгким покалыванием на кончиках пальцев, затем быстро устремившаяся по венам горячей волной и, наконец, вместе с кровью достигшая сердце, которое тут же застучало громче и быстрее, получив долгожданную дозу своего «наркотика».
И всё же чего-то не хватало.
В этот раз всё ощущалось не так, как обычно, когда под ним утробно рычал и отфыркивался сизым дымом его родной «Триумф». Разница была столь же очевидна, как разница между сексом с любимой женщиной и сексом со случайной красоткой: оргазм накроет в любом случае, но вот эмоции в душе даже близко не те.
Сделав глубокий вдох и резко выдохнув, Эдвард тронулся с места и присоединился к остальным – как раз вовремя. Сексапильная дамочка, уже вдоль и поперёк «облапанная» сальными мужскими взглядами, дала отмашку стартовым флагом и, чересчур старательно виляя бёдрами, отошла в сторону.
Десять байков, издавая оглушительный рёв, резко рванули вперёд.
Поначалу они все держались вместе, словно стая диковинных птиц, летящих клином по серому небу асфальта. Затем постепенно, один за другим, стали отсеиваться, сворачивая на перекрёстках: каждый выбирал ту дорогу к финишу, которая казалась ему наиболее удобной и короткой.
Проехав несколько миль, Эдвард понял, что лучше свернуть влево. Обернувшись через плечо, он удовлетворённо отметил, что Эммет, всё это время висевший у него на хвосте, последовал его примеру. Улыбнувшись, Каллен сбавил скорость, но совсем немного: ровно на столько, чтобы друг смог выйти вперёд и при этом не заметил, что его пропускают намеренно.
Если сказать, что Эдварда никогда не волновала победа в устраиваемых Большим боссом гонках, то это будет неправда. Даже победа в «тараканьих бегах» доставляла Эдварду удовольствие и изрядно тешила его самолюбие. Но только не сегодня. Сегодня его несоизмеримо больше волновал сам процесс, а не конечный результат. Да и не зря же, в конце-то концов, он отдал свой «Триумф» Эммету – теперь тот просто обязан был прийти на финиш раньше Каллена!
Свон-младший пронёсся мимо него, словно ракета, - Эдвард чуть поднажал, чтобы не упустить его из виду и хотя бы со стороны полюбоваться своим «Триумфом» в действии и во всей красе.
Каллен помнил, что совсем скоро они въедут на длинный мост, за которым их ждёт последний важный перекрёсток – если на нём Эммет повернёт в нужную сторону, то у него будут все шансы оказаться на финише не только раньше Эдварда, но и раньше остальных парней. Каллен сделал всё, что мог, чтобы обеспечить другу столь желанную победу – теперь дело было за ним. Эдвард надеялся, что тот не ошибётся: эти малооживлённые в ночное время окрестности Эммет должен был знать хорошо, потому что совсем недалеко отсюда располагалось то место, где и проходила закрытая вечеринка для избранных, устраиваемая его отцом. Каллен тоже заглядывал туда пару раз – естественно, не во время самой вечеринки, - когда ещё не был одним из десяти номеров, на которые делаются ставки.
Пусть и рискуя отстать от Эммета, Эдвард всё же не смог отказать себе в удовольствии и сбавил скорость «Хонды». Он выровнял её руль, встал, запрыгнул ногами на сиденье и выпрямился во весь рост, раскинув руки в стороны, – господи, какой же это был кайф! Полёт души, восторженная песня сердца, магические токи, пронизывающие тело! Его байк на приличной скорости мчался вперёд, а Эдварду казалось, что он взлетает ввысь, становясь ближе к небу, ближе к самому Богу.
Слово наркоман, решивший раз и навсегда завязать с наркотиками, Эдвард, улыбаясь, с трепетным наслаждением вдыхал эту самую последнюю «дозу», стремясь получить от неё весь возможный спектр эмоций, запомнить эти ощущения раз и навсегда, бережно сохранив их в самой потаённой коробочке своей памяти и запрятав глубоко в сердце.
Внезапно «Хонда» вышла из-под контроля Эдварда, резко и беспощадно обрывая нить его удовольствия. Переднее колесо предательски вильнуло, заваливая байк набок. Лишь в самый последний момент Каллен успел опуститься на сиденье и крепко вцепиться в руль, снова выравнивая мотоцикл.
Сердце испуганно подпрыгнуло к горлу, перекрывая кислород, а затем резко ухнуло вниз, вызывая приступ панической тошноты.
- Чёрт тебя дери! – громко выругался Эдвард, с усилием расслабляя сведённые от напряжения пальцы.
Его дыхание всё ещё оставалось слишком частым и поверхностным, но в остальном Каллен сумел быстро взять себя в руки – годы тренировок и десятки падений не прошли зря.
Мотор «Хонды» по-прежнему звучал размеренно и надёжно, но теперь Эдвард ясно ощущал, что с мотоциклом что-то не так. И это «не так» только что могло дорого ему обойтись.
«Ходовая часть. Да, определённо».
Пытаясь понять, в чём именно заключается проблема, чтобы, как называл это Каллен, «договориться» с байком, он ещё немного снизил скорость и плавно повернул руль влево, а затем сразу вправо – «Хонде» это не понравилось, она попыталась взбрыкнуть, как необъезженная кобылка, что ещё больше не понравилось самому Эдварду.
«Передняя подвеска, мать её за ногу!» - скрипнул зубами Каллен.
«Плохо. Очень плохо», - уже спокойнее заключил он.
«Но если ехать безо всяких трюковых выкрутасов, и быть осторожнее на поворотах, то ничего страшного не случится. Во всяком случае, не должно случиться… Нет, не должно».
Минутный страх совсем прошёл, и в начавших было подрагивать мышцах снова появились обычные сила и уверенность.
«Но Эммет! Каков, а! Дуралей! – снова начиная злиться, Эдвард резко прибавил скорость, собираясь догнать уже скрывшегося из виду друга. – Нет, прав Чарли… Какой ему, к чёрту, мотоспорт, если он собственный байк ни хрена не чувствует! Трёхколёсный велек ему, а не мотоцикл!»
Раскалённый докрасна нож молнии полоснул по чёрному полотну неба – оно тут же раскололось надвое оглушительным громом, и через считанные мгновения первые тяжёлые капли упали на освещённую фонарями дорогу.
Эдвард любил ездить под дождём, но сейчас вода, заструившаяся по визору шлема, вызывала в нём лишь глухое раздражение. Да и мокрый асфальт при сложившихся обстоятельствах был, ох, как некстати.
Каллен крепко стиснул зубы и наклонился вперёд, почти касаясь грудью бензобака.
Проехав ещё немного, Эдвард наконец увидел Эммета, который как раз въезжал на мост, освещённый яркими неоновыми огнями. Дождь всё усиливался, но даже сквозь его мутную пелену Каллен отлично различал тёмную фигуру друга.
А ещё он слышал звериный рёв своего «Триумфа» - самая охренительная в мире мелодия, способная укротить его взвинченные нервы получше пресловутого пения птиц и дельфинов. Навстречу промчалось несколько машин, но даже они не смогли заглушить столь сладостный звук.
Это было последнее, что запомнил Эдвард.
Последнее, что он запомнил в этой, нормальной, жизни. Ибо, то, что случилось после, уже не было и не могло быть нормальным. Словно ад, рай и все высшие силы вдруг объединились лишь для того, чтобы отнять и унести с собой всё то хорошее, что было в его жизни.
Сначала Эдвард услышал натужный рёв ещё одного байка. Странно. Он быстро оглянулся через плечо, но никого позади себя не увидел. Каллен снова посмотрел вперёд – неизвестный мотоциклист вывернул откуда-то слева и стремительно въехал на мост почти следом за Эмметом.
Даже в этот момент Эдвард не почувствовал вкуса опасности. Никакого беспокойства – только удивление. За плотной завесой дождя он не мог прочесть номера, но точно знал, что это не кто-то из парней, принимавших участие в гонках.
Каллен прибавил скорость, ещё не отдавая себе отчёта в том, для чего это делает.
Но неизвестный байкер двигался всё же быстрее.
Когда тот почти поравнялся с Эмметом, в животе Эдварда вдруг образовалась морозная пустота, словно он только что проглотил огромный кусок льда. Предчувствие чего-то страшного и непоправимого. Непоправимо страшного. Вот, что это было.
Эдвард приблизился уже достаточно, чтобы чётко видеть происходящее. Но не достаточно для того, чтобы это предотвратить. Помочь. Остановить. Сделать хоть что-то. Хоть что-то, чёрт возьми!
Мотоциклист поравнялся с Эмметом и качнул свой байк к «Триумфу» Каллена.
Всего одно быстрое движение рукой в сторону его переднего колеса. Всего одна секунда. Всего лишь один короткий миг, после которого не осталось ничего.
Ничего, кроме страшного грохота и асфальта, в ужасе взвизгнувшего скрежетом металла, и красных искр на нём, будто сбитых с неба звёзд. Ничего, кроме байка, перевернувшегося через переднее колесо, словно дешёвая китайская игрушка.
Всего лишь короткий миг, превративший «Триумф» в груду покорёженного металла. И этот скрежет. Страшный скрежет, с которым его всё тащило, тащило и тащило по дороге, оставляя за собой тёмный влажный след. А затем с огромной силой ударило в бетонный отбойник моста. Впечатало. Словно в порыве безумия поставило жирную кровавую точку в чьей-то жизни. Оборвало её. Всего лишь за один короткий миг. После этого не осталось ничего.
Мир качнулся перед глазами Эдварда. Или просто это он выпустил руль «Хонды», и она стала заваливаться, идти юзом. Чей-то надрывный, нечеловеческий крик вернул его в реальность – страшную, беспощадную, мучительно-медленно раздирающую внутренности ржавыми спицами. Каллен очнулся, так и не осознав, что кричал он сам, и снова схватил руль. Эдвард сжал его изо всех сил, до ломоты, до судороги в пальцах. И задохнулся.
Что-то сдавило ему горло, перекрыло кислород и пыталось убить. В голове Каллена помутилось. Он ухватился одной рукой за шлем и дёрнул его вверх, не понимая, что снять сейчас шлем будет равносильно тому, чтобы вставить себе в рот дуло пистолета и нажать на спусковой крючок. Но у него ничего не вышло: руки плохо слушались, словно вдруг стали деревянными протезами.
Продолжая задыхаться и судорожно хватать ртом воздух, Эдвард подъехал к месту аварии и замедлил «Хонду». Только сейчас в голову вдруг пришла простая мысль поднять визор шлема. Прохладный дождь ударил в разгорячённое лицо, возвращая дыхание.
А вслед за этим Эдвард почувствовал запах. Тягучая, тошнотворная смесь разлившего по асфальту горючего и крови. Каллен быстро опустил визор на место и торопливо задышал ртом. Это вдруг отрезвило его, прочистило мозги и вернуло способность соображать. Не останавливая байк, он быстро осмотрелся. Даже одного беглого взгляда хватило, чтобы понять – Эммету уже никто и ничто не поможет.
Эммет. Перед мысленным взором Эдварда возникла улыбающаяся физиономия Свона-младшего. Его друга, его младшего брата, этого малыша, этого дуралея больше нет! Нет, нет, нет!.. Осознание случившейся трагедии и страшной потери навалилось с новой силой, опять вытесняя из лёгких весь кислород. Пригибая к земле и почти ломая.
А вслед за этим в груди Каллена взорвался огненный шар ярости. И ненависти. Жажда мести.
Эдвард сжал ладонь в кулак и ударил ею по бензобаку. А потом ещё раз, ещё и ещё… Легче не стало, но в голове вдруг вспыхнула идея.
Он до упора повернул ручку газа и резко рванул вперёд. Байк убийцы уже превратился в чёрную точку, плавающую в пелене дождя, но Каллен не сомневался, что сможет его догнать: у этой малышки «Хонды» очень мощный движок, и он заставит его отработать на полную.
«Лишь бы успеть до того, как эта мразь пересечёт мост!» - это всё, о чём Эдвард мог сейчас думать.
Догнать и сбить, размазать по асфальту, уничтожить! Это единственное, чего он сейчас хотел. И это желание обжигало его, воспламеняло сердце, заставляло адреналин закипать в жилах вместе с кровью.
Эдвард вряд ли задумывался над тем, что это план смертника. А сам он – летящий огненный снаряд, который убьёт противника, но и сам взорвётся на тысячи осколков. А если такая мысль на мгновение и пришла ему в голову, то он тут же выкинул её прочь за ненадобностью. Всё это не имело сейчас никакого значения. Как и он сам. Лишь бы догнать! Ради Эммета!
И Эдвард гнал вперёд, как сумасшедший, коем отчасти и являлся. Движок «Хонды» ревел на пределе, подобно раненому, обезумевшему от боли зверю. От этого звука у Каллена закладывало уши. Глаза обжигало будто кислотой – то были слёзы потери, ненависти и ярости, слившихся воедино. Но он продолжал упрямо мчаться вперёд, наклонившись и прижавшись грудью к бензобаку.
Расстояние между ним и убийцей быстро сокращалось – Эдвард настигал его. Неотвратимый и неумолимый, как сама смерть. Справедливое кровавое возмездие.
Убийца несколько раз обернулся через плечо и попробовал прибавить газу, но его байк и так выжимал из себя всё, что мог.
Эдвард поравнялся с ним – тот сбросил скорость и остался чуть позади, но Каллен быстро повторил его манёвр и снова ехал рядом с ним.
Эдвард качнул «Хонду» в его сторону – их байки на секунду соприкоснулись, высекая искры, однако тот сумел уйти в сторону. Этот сукин сын был не так-то прост!
Но с ним, Калленом, всё же не шёл ни в какое сравнение. Так было всегда. Эдвард знал это потому, что уже понял, с каким именно дерьмом имеет дело.
Каллен снова приблизился к противнику – тот опять увёл свой байк чуть вправо. Эдвард повторил манёвр. Его оппонент – тоже. Каллен загонял его в ловушку и знал это. А вот тот, похоже, до самого конца оставался в счастливом неведенье.
Моторы их мотоциклов ревели в унисон, перекрывая шум дождя, оглушая водителей редких встречных машин. Они тоже вели между собой жестокую схватку ни на жизнь, а на смерть.
Эдвард в последний раз накренил свой байк в сторону байка убийцы, на этот раз задев его как следует. Тот врезался в бетонный отбойник моста, утягивая за собой и Каллена. Их мотоциклы сцепились, как два железных зверя, зубами вгрызшихся друг другу в загривки.
Эдварда потащило вперёд и вверх. В голове образовалась абсолютная пустота, заполненная только лязгом металла. Но его тело само рефлекторно делало всё возможное, чтобы смягчить падение и избежать серьёзных травм. Это был инстинкт, выработанный им за годы тренировок.
К Эдварду вернулась способность мыслить, только когда его тело жёстко ударило, а затем потащило по асфальту вместе с байками. Никакой боли он не чувствовал, но знал, что и чудес никаких не будет тоже. Это грёбаная мясорубка, и даже его моточерепаха тут бессильна. Сам Господь Бог бессилен.
На несколько бесконечных мгновений во всём мире остался только он, лязг металла и асфальт, раздирающий его тело. Когда наконец всё закончилось, остановилось и замерло в звенящей пустоте, Эдвард ещё с минуту неподвижно лежал в ожидании прихода боли. Но боль всё не приходила. В его голове промелькнула шальная мысль, что, вероятно, он умер, только пока не осознал этого.
Каллен пошевелился. Сначала осторожно, а затем всё увереннее. В конце концов он смог подняться, всё ещё не чувствуя боли. Не чувствуя вообще ничего, словно его тело потеряло связь с его мозгом, перестав посылать в него нужные сигналы и импульсы. Было в этом что-то страшное и до ужаса неправильное. Пугающее.
Правая рука висела бесполезной плетью. Эдвард приложил титанические для его состояния усилия и одной только левой рукой стянул с головы шлем. Уже начавший угасать дождь заструился по лицу, проясняя спутанное сознание.
И тут Эдвард вспомнил. Он громко всхлипнул и только после этого впервые ощутил ещё пока отдалённую и неясную боль в груди. Правая нога не слушалась и почти не служила его телу опорой, но Каллен всё равно доковылял до неподвижной фигуры, лежащей у самого отбойника.
Он медленно опустился возле тела на левое колено, так и не сумев согнуть правое. Изо всех сил стараясь не смотреть на его ноги, зажатые между асфальтом и обломками байка, Эдвард поднял треснувший визор шлема. Как и ожидал, он увидел лицо Джеймса. Тот всё ещё был жив, и его голубые глаза беспокойно метались из стороны в сторону, а затем, наткнувшись на Каллена, замерли. В них тут же отразился испуг.
- Зачем? – простонал Эдвард, наклоняясь к перекошенному от боли лицу Джеймса. А затем с каким-то булькающим звуком надрывно крикнул: - Зачем, сука?! Зачем?!
- Боль...ой… - едва слышно просипел тот. Струйка крови вытекла из его рта и заскользила по щеке. – Босс… прик…ал… те…бя…
Из горла Джеймса вместе с последним вздохом вырвался хрип, и голубые глаза, которые наверняка в своё время свели с ума немало женщин, безжизненно остекленели.
Как ни силился, Эдвард так и не смог почувствовать даже отдалённое удовлетворение от осознания того, что эта тварь, этот недочеловек сдох. Как не чувствовал он сейчас и ужаса от понимания того, что теперь тоже виноват в чьей-то смерти.
Каллен ощущал лишь полное опустошение и первые отголоски подступающей боли.
А затем вдруг пришло понимание того, что сказал перед смертью Джеймс. Словно кувалдой ударило по голове.
«Большой босс приказал тебя…»
Да, это он, Эдвард, должен был сегодня разбиться на своём «Триумфе», а не Эммет. Не Эммет!
Это Чарли Свон приговорил его к смерти. И Каллен даже знал почему.
Он вспомнил, как неделю назад пришёл к Большому боссу, чтобы поговорить с ним о своём уходе из мотошоу. И об их с Беллой решении пожениться.
Чарли взбесился. Ещё никогда Эдвард не видел его в такой дикой ярости. Стараясь казаться невозмутимым, Каллен дал ему проораться, а затем вкрадчиво и твёрдо ответил:
- Ты всё равно ничего не сможешь сделать. И понимаешь это не хуже меня. Не в твоей или чьей-то ещё власти помешать нам с Беллой. Твоя дочь давно выросла, и сама распоряжается своей жизнью. Не говоря уже про чувства.
- Заткнись, щенок! – угрожающе процедил Чарли, с ненавистью глядя на Эдварда и с силой сжимая в руках карандаш. – Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моей власти. Ничего! А теперь убирайся отсюда… Пшёл вон! – Карандаш в его руках с треском переломился надвое.
И вот сегодня Большой босс показал то, на что способен. Однако судьба за один короткий миг перевернула всё с ног на голову и всадила нож в спину Чарли. Вот только истекать кровью теперь будут все.
Эти мысли пронеслись в голове Эдварда со скоростью света, причиняя ему невыносимую боль. Но даже вся эта боль не могла сравниться с той, что принесла с собой самая последняя и самая ясная мысль.
«Для всех было бы лучше, если бы это я сегодня гнал на «Триумфе».
Эдвард почувствовал, как в этот момент внутри него что-то безвозвратно ломается. Но не физически.
Хотя и тело тоже начало сдаваться, стремительно расставаясь с остатками адреналина.
Только лишь тошнотворное отвращение при мысли, что упадёт и умрёт рядом с этим куском дерьма по имени Джеймс, заставило Каллена из последних сил подняться и медленно заковылять прочь.
«Шаг. Ещё хотя бы один шаг. Всего лишь шаг…»
Мокрая одежда стала непомерно тяжёлой, будто насквозь пропиталась не водой, а жидким свинцом.
Боль пришла внезапно. Вся и разом. Она, словно раскалённая лава, растеклась по всему телу. Боль была настолько велика, что невозможно было понять, где именно она берёт своё начало.
Эдвард рухнул на асфальт. Дышать стало почти невозможно. Почти не нужно.
Всё смешалось, поплыло перед глазами и затуманило голову. Время и дождь, боль и суета вокруг, чьи-то крики и лица. Завывание сирен – такое далёкое, будто из параллельной вселенной.
Посреди всего этого безумия и хаоса вдруг, словно чудо, возникло лицо Беллы, оттеснившее в сторону чужих незнакомых людей. Такое бледное и испуганное. Мокрое то ли от дождя, то ли от слёз.
Эдварду показалось, что он бредит. И только когда дрожащие пальцы девушки коснулись его лица, пришло осознание реальности.
Белла что-то говорила, склоняясь над ним и продолжая осторожно касаться его лица и груди, но Эдвард не сразу смог сосредоточиться на её голосе.
- …твой маячок пропал… я чуть с ума не сошла… Мы с папой сразу же поехали… тут же близко, ты помнишь? Эдвард, ты меня слышишь?.. Господи!.. Эдвард… – она прижала ладошку к своим губам и громко всхлипнула.
Каллен увидел кровь на её пальцах, а затем ещё несколько смазанных пятен на кремовом свитере.
«Почему у Беллы кровь?» - эта внезапная пугающая мысль на какое-то время прояснила его разум, оттеснила в сторону мысли о собственной адской боли.
- Я слышу… Белла… - отозвался он, слабо водя ладонью по мокрому асфальту.
Девушка тут же поняла его невысказанную просьбу и крепко сжала руку Каллена в своей.
- Я тут… тут, с тобой, да? – её голос дрожал, звенел от страха и слёз. – Скорая уже едет, слышишь? Всё будет хорошо… Я это знаю! Подумаешь, пара недель в гипсе… Это будет даже весело. Как в тот раз, помнишь? – рот Беллы искривился в некоем подобии улыбки, но Эдвард теперь ясно видел застывший в её глазах ужас.
- Да, будет… - он попытался улыбнуться в ответ, чтобы успокоить, укрепить её веру в лучшее, но онемевшие губы плохо слушались его.
И тут Каллен увидел Чарли. Тот склонился над ним, уперев ладони в колени, и окинул его обеспокоенным взглядом. Вот только Эдвард знал, что беспокоится тот вовсе не о нём.
- Где Эммет? – требовательно спросил он и, указав рукой куда-то вправо, добавил: - Почему его байк здесь? Где мой сын?! Я тебя спрашиваю!
- Эммет? – Белла неестественно выпрямила спину. Её испуганный взгляд заметался между Калленом и отцом.
Рука Беллы вдруг перестала сжимать руку Эдварда, оставив после себя чувство острой, невосполнимой потери.
- Отвечай же, ну! – крикнул Чарли, наклоняясь к Каллену ещё ближе. Казалось, ещё чуть-чуть и он схватит его за грудки, встряхнёт, силой выбивая ответ.
- Он был… на моём… байке… - собрав жалкие остатки своих сил, едва слышно прохрипел Эдвард. Каждое слово, каждый звук нестерпимой болью отзывался в груди и приносил с собой привкус ржавчины, но он всё же добавил: - Ты… убил его…
Последние слова прозвучали совсем тихо, но Чарли услышал их. И понял.
Этот взгляд. Это выражение тёмных, словно ночь, глаз… Эдвард смотрел в них и видел, как они наполняются безумием. Тонут в нём. Эти глаза – глаза облитого бензином человека в тот самый момент, когда к нему подносят зажжённую спичку. Страх, боль, отчаяние и животный ужас – всё разом отразилось в них. А ещё неистовое желание умереть прямо здесь и сейчас, хотя бы за миг до того, как одежда вспыхнет факелом.
Чарли широко раскрыл рот, словно в беззвучном крике, и резко выпрямился. Он вцепился пальцами в пиджак на своей груди и отшатнулся. Попятился и, расталкивая собравшихся вокруг них зевак, устремился прочь.
- Эммет… где он? Где?! – побелевшими губами хрипло спросила Белла, обращаясь к Эдварду и снова склоняясь над ним. – Он там, да? Там? – указывая трясущейся рукой в ту сторону, куда побежал её отец, всё повторяла и повторяла она.
Каллен хотел ответить ей, сказать, как ему жаль, что это не он разбился сегодня вместо Эммета, хотел сказать хоть что-то. Но уже не мог. Он просто смотрел на Беллу и пытался взглядом зацепиться за её бледное лицо с прилипшими к нему мокрыми от дождя волосами, чтобы не соскользнуть в пустоту, чтобы не исчезнуть совсем. Даже это давалось ему всё тяжелее и тяжелее.
Белла вскочила на ноги и, тоже расталкивая людей, стала пропадать, растворяться в потоках дождя.
«Нет, не ходи туда! Не надо! Тебе нельзя это видеть!» - хотелось крикнуть Эдварду, но вместо этого из его горла вырвался только хрип, заполнивший рот кровью, лишивший возможности дышать.
Скорее всего, Эдварду просто чудилось, но даже сквозь вой сирен и гул голосов он отчётливо слышал удаляющийся цокот каблуков Беллы по мокрому асфальту – затухающий печальный бит разом рухнувшего счастья.
А затем его поглотила абсолютная, идеальная пустота.
И больше не осталось ничего.
***
Загадываю на пылинках в этом безумном океане судьбы,
Как эхо – воспоминания, и возможно, уже слишком поздно...
Но запахи лета всё ещё ощущаются на твоих волосах.
И, несмотря на боль, повсюду витает магия…
«Moonlight Kissed», гр. Poets off the fall
Как эхо – воспоминания, и возможно, уже слишком поздно...
Но запахи лета всё ещё ощущаются на твоих волосах.
И, несмотря на боль, повсюду витает магия…
«Moonlight Kissed», гр. Poets off the fall
Прошло три недели, и с каждым новым днём Эдвард всё яснее ощущал, что теряет Беллу. Ощущал, как она ускользает от него, закрывается, словно бутон цветка после заката солнца.
И Каллен не имел ни малейшего понятия как вернуть их солнце обратно на небосвод.
Он и сам чувствовал себя попавшим в страшный шторм кораблём, чьи жалкие обломки вынесло на берег волной прилива.
Случившаяся трагедия каким-то странным образом дала трещину в их отношениях, которая постепенно превратилась в пропасть. И теперь эта пропасть неумолимо ширилась, разрасталась, становилась всё глубже, а её края – всё острее. С каждым приходом Беллы к нему в больницу Эдвард чувствовал, как его сердце до крови режется об эти края. И эта боль ощущалась им куда как острее, чем боль в сломанных костях и проткнутом лёгком.
Все их встречи проходили примерно по одному и тому же печальному сценарию.
Белла садилась возле его кровати и задавала неизменный вопрос: «Как ты?» На что Эдвард давал такой же неизменный ответ: «Нормально».
После этого они пытались вести осторожный диалог, всеми силами стараясь избегать любых упоминаний об Эммете и Чарли, чтобы не причинить друг другу ещё большую боль. Но чем дольше они говорили, тем труднее это становилось. Поэтому очень скоро оба замолкали.
Белла принималась сосредоточенно изучать белоснежную стену напротив. Иногда хмурилась и судорожно вздыхала. А затем по её щекам начинали беззвучно катиться слёзы.
- Белла, - с плохо скрываемой болью в голосе звал Эдвард, относительно здоровой рукой сжимая ладонь девушки.
Но как только их тела соприкасались даже столь невинным образом, Белла вздрагивала. Затем она мягко высвобождала ладонь и замирала неподвижно, словно каменное изваяние.
Проходило ещё несколько тягостных минут тишины, и она, сославшись на мифические дела, бесшумно выскальзывала из палаты.
Несколько раз Эдвард пытался поговорить с Беллой откровенно, но всякий раз это приводило лишь к тому, что та стремительно выбегала в коридор, громко хлопнув дверью. А на следующий день возвращалась так, как будто накануне ничего не произошло.
Два раза Эдвард был близок к тому, чтобы попросить Беллу больше не приходить, дать им обоим время, чтобы прийти в себя. Но в самый последний момент какая-то мощная сила останавливала его. Вероятно, то был страх окончательно потерять Беллу.
Эдвард продолжал любить её всё так же сильно, как и прежде. Возможно, даже ещё сильнее. Он знал, что и Белла любит его: всякий раз видел это в её наполненных тоской и печалью глазах.
И всё же пропасть между ними продолжала шириться и до краёв наполняться их болью. Болью, которая была у них общей, но которую каждый из них отчего-то предпочёл пережить сам, отдельно от другого.
Подумав, Эдвард понял, что дело было в чувстве вины за смерть Эммета. Каждый из них нёс сейчас на себе этот тяжкий груз. Если бы не они, не их любовь и не их желание пожениться, тот был бы жив.
И Эдвард, и Белла с самого начала знали, что Чарли не в восторге от их отношений, но они и подумать не могли, насколько. А тот, вероятно, считая, что Каллен быстро надоест его дочери, ни на кого из них не давил, позволяя всему идти своим чередом. До тех пор, пока его не поставили перед фактом скорой свадьбы.
Теперь же ничего исправить было уже нельзя. Если бы можно было отмотать время назад, Эдвард ни за что не дал бы Эммету свой «Триумф». Но от Беллы всё равно не отказался бы. Пусть даже в конечном итоге ему самому это стоило бы жизни.
Если гибель Эммета причиняла ему нестерпимую, ни с чем не сравнимую боль и душила чувством собственной вины, то смерть Джеймса так и не пробудила в нём никаких угрызений совести. Сейчас задним умом он понимал, что тот должен был предстать за своё преступление перед судом. Однако Эдвард так же понимал, что не мог тогда поступить иначе и позволить Джеймсу ускользнуть от возмездия: слишком велики были его боль и горе. И, конечно, ярость.
Безо всякого страха Каллен встретил двух копов в штатском, заглянувших к нему в палату на следующий день после того, как он пришёл в себя. Но, к его удивлению, вместо того, чтобы задавать вопросы, они сами рассказали ему «как всё было на самом деле». Оказывается, нашлось несколько надёжных свидетелей, со слов которых выходило, что виновником обеих аварий был Джеймс.
Когда Эдвард напрямую спросил у них, сколько Чарли заплатил, чтобы прикрыть свой зад, те лишь улыбнулись и, пожелав ему скорейшего выздоровления, вышли в коридор. Больше никто из полиции не беспокоил Каллена, так что мысли о Джеймсе почти полностью исчезли из его головы.
И он остался один на один со своей виной, со своей болью и со своим страхом безвозвратно потерять Беллу.
Эдварду хотелось верить, что, когда первая и самая острая боль схлынет, они смогут наконец открыться друг перед другом. Однако что-то подсказывало ему, что чем дольше они прячутся в своих панцирях, тем труднее будет из них выбраться. И про́пасть. Чёртова пропасть становилась уже почти непреодолимой!
Если бы не этот грёбаный гипс, сковавший почти половину тела, Каллен нашёл бы способ поговорить с Беллой, удержать её хоть силой и заставить выслушать его! Эдвард всё никак не мог отделаться от дурного предчувствия, что, когда он наконец встанет на ноги, для них с Беллой будет уже слишком поздно.
Словно в подтверждение его самых худших опасений, она так и не пришла накануне. Сейчас день тоже близился к концу, а от Беллы по-прежнему не было никаких известий. Телефон раскалился, словно утюг, от его бесконечных попыток дозвониться ей. Но всё тщетно.
Эдвард уже готов был швырнуть им в стену, когда дверь его палаты открылась и вошла Белла.
Она, бледная, словно смерть, бесшумно проскользнула внутрь и спиной прижалась к стене у дверного косяка. Её тёмные глаза, устремлённые на Каллена, были полны горьких невыплаканных слёз, а губы кривились будто в судороге.
- Белла! – Эдвард интуитивно потянулся к ней, попытавшись привстать, о чём тут же пожалел, почти задохнувшись от боли. Но, как только дыхание вернулось к нему, он продолжил. Громко, надрывно, наплевав на боль в груди. Отступать в этот раз Каллен не собирался: - Что-то случилось? Не молчи же, ну! Белла! Сколько можно молчать? Хватит, хватит! Я так больше не могу! И ты не можешь! Мы не можем, слышишь? Мы! Пока мы ещё есть. И я… Я не стану больше смотреть, как ты убегаешь или прячешься от меня где-то в глубине себя. Мне больно, ясно?! И тебе больно – я знаю это! И это нормально! Потому что мы живые! И Эммет… - на этих словах Белла сползла вниз по стене и, уткнувшись лицом в согнутые колени, разрыдалась. - Да-да! Эммет! Эммет! Эммет! Эммет! Я не буду больше молчать о нём, потому что он того не заслужил! Я хочу и буду говорить о нём, потому что пока я говорю и помню о нём, он всё ещё остаётся со мной, живёт во мне, в тебе, в нас! Живёт!.. Он был лучше меня в тысячу раз! Он был моим лучшим другом! И если бы можно было сделать хоть что-то – что угодно! – чтобы вернуть его, я бы сделал это, не раздумывая! Но пути назад нет – есть только дорога вперёд. И я не хочу и не могу идти по ней без тебя, потому что люблю! Люблю тебя, Беллз!
Она вдруг вскочила на ноги и, подбежав к Эдварду, порывисто обняла. Снова чёртова боль вышибла из его лёгких весь кислород, но он только плотнее прижал к себе девушку свободной от гипса левой рукой. Вновь начав дышать, Каллен с наслаждением вдохнул такой знакомый и такой родной аромат Беллы, сейчас полностью заглушивший больничный запах, въевшийся в его кожу. Он закрыл глаза, потёрся щекой о её шелковистые волосы и впервые за последние три недели по-настоящему почувствовал себя всё ещё живым.
- Пожалуйста, Эдвард! Я не могу потерять тебя! – не разжимая объятий, торопливо заговорила Белла. – Я люблю тебя! Сейчас эта любовь причиняет мне боль, но это пройдёт, я знаю, что пройдёт. А без тебя… без тебя я задыхаюсь!.. Ты прости меня! Пожалуйста, прости! Все эти дни я… я не знаю… Мне казалось, что с гибелью Эммета всё закончилось, вообще всё! Я словно оказалась в пустоте, в каком-то тумане… - голос Беллы стал тише, спокойнее, но она продолжала всё так же крепко обнимать Эдварда. - В голове туман, в душе – пустота. Я будто потеряла саму себя... Понимаешь?
- Понимаю, родная, понимаю, - Каллен провёл ладонью по голове Беллы и поцеловал её в висок. – А я… Всё это время я так боялся, что ты возненавидишь меня. Возненавидишь за то, что остался жить вместо Эммета…
- Ну что ты? Что ты?! – Белла отстранилась, на мгновение прижалась солёными губами к его губам, а затем заглянула ему в глаза. – Как ты вообще до такого додумался?.. Разве только если ты сам ненавидишь себя за это. С тебя ведь станется. – Она нахмурилась и запустила пальцы в его волосы, легонько сжав их. – Ну, отвечай?
- Нет. Ничего такого нет, - неуверенно отозвался Эдвард, отводя взгляд в сторону. Но затем снова посмотрел Белле в глаза и добавил: - То есть поначалу – да, а теперь… Теперь становится легче… - Каллен замолчал, а затем вдруг спросил, резко сменив тему: – Почему ты не пришла вчера? Что-то случилось. Я прав?
Вместо ответа Белла достала из кармана брюк какой-то лист бумаги и, развернув, дрожащей рукой протянула его Эдварду.
Это был мятый листок, грубо вырванный из ежедневника. Кто-то что-то написал по его центру, но потом зачеркнул, да так усердно, что в трёх местах прорвал бумагу ручкой. А вот внизу Эдвард прочёл два оставшихся слова «Простите меня», написанных неровным почерком.
- Что это? – спросил Каллен, переведя взгляд на Беллу.
- Эту записку отдали мне в полиции… Папа… - она будто захлебнулась, а затем, разрыдавшись, порывисто обняла Эдварда, уткнулась лицом в его шею и уже оттуда громко воскликнула сквозь слёзы: – Он вчера застрелился, Эдвард! Застрелился!.. Его больше нет… Их обоих больше нет!
- О господи, Беллз! Мне жаль, родная, мне так жаль… - Каллен крепко прижал к себе свою маленькую, но такую сильную девочку, на которую свалилось столько горя. Слишком много горя!
Эдвард понимал, что смерть отца причиняет Белле не меньшую боль, чем гибель брата, потому что, даже несмотря на то, что тот сделал, для неё он навсегда останется тем любящим отцом, что когда-то читал им с Эмметом на ночь сказки, по утрам отвозил их в школу, а вечером за ужином искренне интересовался их успехами, проводил с ними всё свободное время и всегда желал им только счастья. Пусть даже понятие о счастье и было у него каким-то извращённым. Так же, как и понятие о любви.
И сейчас Белла оплакивала именно того отца, которого знала всю жизнь, а не того, каким увидела его три недели назад. Эти её слёзы причиняли Эдварду боль, находя отклик в каждом уголке его сердца. Но вместе с тем они же вымывали из души Каллена и всю ту ненависть к Чарли Свону, что кипела в нём последние недели. Теперь он снова начинал чувствовать себя свободным от тяжкого груза и способным уверенно двигаться вперёд.
Ещё долго Эдвард утешал Беллу, нежно поглаживая по спине, по волосам и шепча ей о том, как сильно любит её, о том, что всегда будет рядом, что бы ни случилось. Всегда!
Каллен обнимал Беллу и действительно чувствовал искреннюю жалость к Чарли Свону – человеку, собственными руками уничтожившему всё то, что было ему по-настоящему дорого.
Почти пять лет спустя
- Вот сюда положить, да?
- Да, сюда, - хором подтвердили Эдвард с Беллой и улыбнулись, глядя на своего трёхлетнего сына.
Тот осторожно опустил букет подсолнухов на зелёную траву и, растопырив пальчики, сосредоточенно вытер ладошки друг об друга. Но затем, увидев, что родители на него не смотрят, быстро мазнул руками по штанинам. Теперь-то они уж точно будут чистыми. Руки, конечно, а не штаны.
- А эти цветы кому? Дедушке? – спросил малыш, подходя к родителям и глядя на них снизу вверх огромными карими глазами.
- Да, сынок, дедушке, - подтвердила Белла, ласково потрепав его по золотистым кудряшкам.
- А они же розы, да? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил сыпать вопросами: - Красные, да? А вот подсолнухи жёлтые, да? Ну, мы долго ещё будем здесь стоять? Я уже устал стоять. Пойдём, а? Положим дедушке цветы. Только я сам положу, ладно?
- Эммет! – хором осадили его родители. А затем Белла, улыбнувшись, добавила: - Не тараторь.
Эммет нахмурился и сердито засопел. Вот только долго обижаться у него никогда не получалось, поэтому уже через минуту его лицо разгладилось, и он, дёрнув Беллу за руку, снова спросил:
- Так мы пойдём, а?
- Вы идите, - погладив Беллу по спине, предложил Эдвард. – А я догоню вас через минуту.
- Хорошо, - она кивнула и посмотрела на могилу брата долгим прощальным взглядом.
«Люблю тебя, малыш! И скучаю. Всегда», - говорил этот взгляд.
Взяв сына за руку, Белла неторопливо пошла в ту сторону, где нашёл последнее пристанище её отец.
Эдвард излишне медленно и осторожно присел на корточки, держась за правую коленку, которая, как назло, весь день сегодня ныла.
- Ночью будет дождь, - пробормотал он, а затем, усмехнувшись, добавил: - Представляешь, я теперь предсказываю погоду. С этой ногой я, как грёбаная метеостанция. – немного помолчав, Каллен помял в пальцах один из лепестков подсолнуха. – Помнишь, ты сказал мне, что жёлтый – цвет счастья, солнца и радости?.. Мы с Беллой увидели сегодня эти цветы и сразу подумали о тебе. Они – как ты… На самом-то деле мы часто о тебе думаем, - Эдвард судорожно вздохнул, провёл ладонью по пыльному, нагретому весенним солнцем надгробью и медленно поднялся. – Да, чуть не забыл! Я ведь купил твоему племяннику жёлтую косуху. Как ты и хотел. Правда, сегодня он не в ней: слишком жарко, сам понимаешь, – Каллен оглянулся на удаляющихся Беллу с сыном, а затем снова посмотрел на могилу друга. – Вот только катать его на байке я не буду. Ты уж прости, брат. Но со всем этим покончено… Знаешь, Эм, теперь даже рёв движка причиняет мне только боль. Вот здесь. – Ладонь Эдварда медленно легла ему на грудь. – Здесь… Так что ты не обессудь… Да и вообще… - на глаза вдруг навернулись слёзы, но он, на мгновение крепко зажмурившись, сумел с ними справиться. - Просто… прости… Ну ты знаешь, да?..
Эдвард похлопал по верхушке надгробия тем жестом, каким обычно хлопают друга по плечу, и торопливо, насколько позволяла больная нога, зашагал вслед за женой и сыном. Один раз он всё же не удержался и оглянулся на могилу Эммета, прежде чем она окончательно скрылась из виду.
Догнав Беллу, Каллен подхватил на руки уже другого Эммета и усадил его к себе на плечи:
- Так-то лучше, а? Что скажешь, приятель?
- Лучше! – весело подтвердил тот, положив ладошки отцу на голову.
И прекрасная мелодия звонкого детского смеха ненадолго скрасила извечную кладбищенскую печаль.
Источник: http://robsten.ru/forum/69-3163-1
