Мы входим в дом и в тишину. Здесь так тихо, как будто никого и нет. Только сам дом с комнатами и стенами, но не с людьми. Я запираю дверь, когда Эдвард делает больше одного шага внутрь, и понимаю, что родители действительно не здесь. К дверному полотну прикреплён стикер с клейким краем, я вижу надпись, которая гласит, что родители ушли в гости к папиному сослуживцу, живущему через квартал отсюда, и отклеиваю листочек от двери, комкая его в ладони. Эдвард поворачивается ко мне, и его глаза очевидно прослеживают, как я просто кладу смятый клочок в карман пуховика, прежде чем пройти от двери и начать его расстёгивать.

- Родители не дома?

- Нет. Ушли.

- Ясно.

- Я поставлю чайник, - говорю я, снимая обувь, а потом и верхнюю одежду, чтобы остаться в джинсах и кофте с округлым вырезом у самой шеи. - Ты раздевайся. Я уверена, ты помнишь, где ванная.

- Да, помню.

- Хорошо.

Сама я мою руки на кухне и, закончив, добавляю в чайник воды, прежде чем вернуть его на подставку и щёлкнуть по кнопке. Как и всегда, вскоре он начинает шипеть, но в остальном сегодня, сейчас не всё как всегда. Точнее, не так, как было во все те дни, которые я провела тут, приезжая с учёбы. Эдвард находится в моём доме, а в последний раз, когда он был тут, мы спали вместе во всех смыслах. И платонически, и нет. Я беру два бокала, ставлю их на стол, и Эдвард заходит на кухню как раз в этот момент. Он не стремится подойти, просто стоит там, и я смотрю в его направлении через всё это расстояние, раздумывая о нас или про секс с ним. Но это плохая идея. Будет плохой идеей.

- Ты можешь сесть. Здесь есть стулья.

- Да. Знаю.

Эдвард садится, выдвинув один из них со звуком скольжения ножек по полу. Я поворачиваюсь и наливаю нам чай, прежде чем отнести оба бокала на стол. Эдвард протягивает руку за тем, который я ставлю ближе к нему.

- Чёрный. Это нормально?

- Конечно. Ты сядешь?

Я вдыхаю, думаю несколько коротких мгновений и сажусь наискосок от Эдварда. Он отпивает первый глоток, но смотрит на меня даже так, и я провожу рукой по ноге под столом. Прикосновение к самой себе словно проясняет мысли, хоть они и охватывают то, как мы впервые просто спали вместе, и прежде Эдвард сказал, что в кровати вполне достаточно места для двоих. Если я только не сплю стоя. Я не спала стоя и не сплю, и сейчас я тоже не сплю.

- У меня никого нет.

- О чём ты?

- О том, про что ты хочешь знать. Я не была одна, но рассталась с ним три месяца назад.

- Три месяца. Вот, значит, как. Ты мне солгала? - Эдвард говорит с вопросительной интонацией, проводя по подбородку левой рукой, а правой так и обхватывая ручку бокала. - Ты солгала о парне, чтобы меня помучить?

- Я не собиралась именно мучить... Но часть меня этого хотела, и я...

- И ты этим насладилась, не так ли?

- Насладилась, - произношу я. - Это было по-своему приятно. Видеть, как тебе больно или же не хочется верить, что я смогла достаточно отвлечься от тебя, чтобы позволить себе быть, проводить время и заниматься сексом с кем-то ещё.

- Зачем тогда признаёшься?

- Я не лгунья. Я солгала рефлекторно, но я не хочу этих игр. Я устала от них. Если я и вернусь, то всё должно быть честно. Мы должны говорить обо всём. Моя откровенность в обмен на твою. Если не можешь что-то сказать, есть иные варианты. Написать на бумаге или в сообщении. Показать. Или отправить. Что угодно.

- Так вот чего ты хочешь. Полной откровенности?

- Да.

- Хорошо. Как именно ты всё себе представляешь? - чуть качая головой, спрашивает Эдвард. - Что изменится, если прямо здесь и сейчас я пообещаю тебе это? Ты не узнаешь, был ли я искренен, пока не вернёшься. Пока не согласишься быть со мной вновь. Ты устала, и я тоже устал, и ты мне нужна. Не из-за отца и не для того, чтобы всё наладить с ним за меня. Ты просто мне нужна.

- Эдвард, я...

- Ты действительно пригласила меня, только чтобы налить мне чаю?

- А ты ожидал секса? Что мы поднимемся в мою комнату и займёмся им так, как тебе захочется?

Эдвард сидит молча, черты его лица меняются, губы становятся одной тонкой линией, когда он поджимает их, а глаза сужаются. Я наблюдаю за ним, за каждой переменой в нём, за проявлением мимических морщин у внешних уголков глаз, за линиями, разрезающими лоб, как только Эдвард хмурится, и за движением в горле спустя ещё один миг. Мы так и молчим, он и я, слышно только моё дыхание или его прежде, чем я слышу звук отодвигаемого стула. Эдвард поднимается из-за стола.

- Это была бы не ты.

- Ты в этом так уверен?

- Да, уверен. Или ты хочешь сказать мне, что у тебя нет парня, но есть партнёр по сексу, и ты занимаешься им вне привычных отношений?

- Чего ты хочешь добиться, задавая такие вопросы?

- Всё предельно просто. Понять тебя, и только, - отвечает он. - Пойми, я не отступлюсь и не уеду вот так.

- Но как-то ты всё равно уедешь. И ты не будешь жить в Сиэтле. Ты не переедешь.

- Я верю, что мы можем это обсудить и прийти к компромиссу. Решению, которое не потребует от тебя жертв. Я согласен стараться быть полностью откровенным, Белла.

Эдвард двигается по направлению ко мне. Всё ближе и ближе с каждым шагом. Хочу ли я, чтобы он подошёл совсем близко и, возможно, прикоснулся? Хочу ли я, чтобы он ещё находился здесь, пока родителей нет дома? Или хочу, чтобы он ушёл, лишь бы не сделать чего-то неправильного? А что сейчас неправильно? Неправильно ли быть тут с ним наедине? Или всё будет в порядке, если не подниматься наверх, если оставаться на кухне или максимум пойти в гостиную?

- Тогда поговорим о твоём отце.

- Хорошо, - отвечает Эдвард, опуская левую руку на столешницу, не дойдя до меня. - Скажи, что именно ты хочешь услышать, и я отвечу так честно, как только могу.

- Ты скажешь ему о том, что тебе всё известно?

- Скажу. Может быть, не прямо сегодня или не прямо сразу, как увижусь с ним, но скажу. Мне только нужно время подумать.

Я встаю со стула в намерении помыть бокалы. Я беру сначала свой, а потом и тот бокал, из которого пил Эдвард, и отворачиваюсь от него, делая два шага до мойки. Подумать... Наверное, мне тоже надо было бы подумать. Если бы речь шла о моём отце, оставившем меня подобно Карлайлу. Но я не уверена, что когда-либо смогу осознать всё в полной мере, я могу постараться разобраться в том, что чувствует Эдвард, но испытать это самой мне недоступно.

- Ты его любишь? - помедлив, спрашиваю я, слегка повернув голову. Я продолжаю водить губкой снаружи бокала по ободку. - Возможно, это непростой вопрос, и я не пытаюсь на тебя давить, но, как тебе кажется, ты его любишь? Ты любишь отца?

- Люблю. Думаю, что люблю.

- Тогда не откладывай разговор. Поговори сегодня.

- Это условие, чтобы ты вернулась? Или ты меня просишь?

- Это не условие. Это просьба, - говорю я. - Я прошу, потому что представляю, как в твоей жизни всё станет лучше, и как это поможет твоему отцу, и мне кажется, ты просто должен поговорить с ним. Это то, что я думаю. Если тебя волнует моё мнение. Не знаю, волнует ли оно тебя так, чтобы я высказывала его подобным образом, когда ты не спрашивал о нём, но на твоём месте я бы хотела знать, что у меня на уме. Если ты считаешь иначе, то это тоже хорошо. Нет ничего плохого, если ты иной точки зрения.

- Я не считаю иначе, Белла. Конечно, меня волнует твоё мнение. Меня волнует всё, что связано с тобой. Твоя учёба, то, что ты чувствуешь из-за меня и в моём присутствии, то, с кем ты дружишь теперь, не считая моей сестры. Я буду рад узнать всё это. В любой момент, когда ты захочешь рассказать.

- Что рассказать?

- Всё, к чему будешь готова.

Я вытираю руки и окончательно разворачиваюсь лицом к Эдварду. Он стоит, обхватывая спинку одного из стульев у стола, но отпускает руку через мгновение или два. Я не хочу, чтобы это означало то, что он собирается уйти вот прямо сейчас. Я пока не хочу, чтобы он уходил. Действительно не хочу.

- Ладно. Пойдём в гостиную.

Эдвард покидает кухню первым, но на диван в общей комнате садится после меня. Я убираю пульт от телевизора с сидения, где его оставил, скорее всего, отец, прежде чем сесть удобнее и слегка повернуться в сторону Эдварда. Он сидит просто прямо, положив левую руку на подлокотник, а правую просто опустив рядом с ногой.

- Мы можем посмотреть телевизор.

- Если честно, то сейчас мне не хочется. Скажи, откуда у тебя этот кулон?

Я удивлена этому вопросу. Но только вопросу, а не тому, что Эдвард заметил. Конечно, он заметил. Я отвечаю всё, как есть.

- Мне его подарили. Некоторое время назад. Парень.

- Он тебе нравится? - у Эдварда немного двигается правая нога. Я невольно опускаю глаза, смотрю на его серые носки и пытаюсь вспомнить, видела ли я их раньше. Как будто это очень важно, и если я смогу вспомнить, то всё сразу станет проще и идеально или почти идеально. Но вспомнить я бессильна. - Кулон, - уточняет Эдвард. - Я не о парне.

- Нравится. Парень мне ничего не сделал, чтобы я захотела избавиться от подарка.

- А что с моим подарком? Я сделал тебе много всего.

- Да, сделал, но ожерелье у меня. От него я бы тоже не смогла избавиться, Эдвард, - неосознанно я перехожу на более тихий голос, почти что шёпот. - Ты считаешь, что я могла его выбросить?

- Возможно. В каком-то смысле это просто вещь. То есть люди постоянно что-то теряют, или происходит пожар, и всё становится утраченным, и...

- Не говори этого. Для нас это не просто вещь, Эдвард. Мы были счастливы. Тогда я думала так. Что ты счастлив со мной.

- Я и был счастлив, - в противовес мне говорит Эдвард и вовсе не тихо, а вполне нормально достаточно громким и чётким голосом. - Я был счастлив с тобой всё время. Я не до конца был счастлив с самим собой, но это исходило от меня, не от тебя и не от того, что ты вела себя как-то не так или делала нечто, что мне не нравилось.

- А сейчас ты более счастлив с самим собой?

- Я думаю, это трудно измерить. Точнее, даже невозможно. Но, по-моему, да. Да, я более счастлив.

- Хорошо. Если ты действительно так чувствуешь, то это хорошо. Я рада. Может...

- Может что?

- Ты можешь сказать мне, что было для тебя труднее всего в том, чтобы пойти на сеанс в самый первый раз? Или что остаётся таковым и сейчас? - задаюсь вопросом я, обхватывая уголок сидения. - Не пойми меня неправильно, но...

- Тебе любопытно. Это нормально, и я не против, что ты спрашиваешь. В первый раз труднее всего было не уйти, остаться сидеть в приёмной в ожидании, пока меня позовут. Я не мог ни на чём сосредоточиться. К настоящему моменту стало проще. Я могу кому-то ответить по работе и решить некоторые вопросы.

- И можешь отвечать на личные звонки и сообщения?

- Могу, - кивает Эдвард, поворачиваясь ко мне всем телом. - Но это не тот случай, когда меня проверяют, пошёл ли я на сеанс. Мама знает о них, но мы не обсуждаем конкретное время моей следующей консультации. Максимум, что я говорю, это день недели и число.

- А потом вы с твоей матерью обсуждаете то, что там было?

- Не обсуждаем. Она не спрашивает, потому что это медицинская тайна. Но тебе я могу рассказывать. Между нами ей необязательно оставаться тайной. Я бы этого не хотел. Если ты захочешь знать. Если мы...

- Если мы будем вместе.

- Мне не хотелось заканчивать фразу вот так, Белла.

- Я уважаю твоё мнение, но именно в данный момент, находясь здесь и сейчас, мы не вместе.

Я совершаю вдох и следом выдох. Эдвард сохраняет молчание, он перестаёт смотреть на меня и переводит взгляд в сторону своих рук, и мне хочется коснуться их. Желание, исходящее изнутри, в котором нет ничего ужасного и хоть сколько-то плохого. Причина его возникновения в том, что и как он сказал, но не только в этом. Потирая брюки рукой, Эдвард переставляет правую ногу ближе к левой и уже хочет что-то сказать, я вижу это по нему и думаю подождать, но дотрагиваюсь до руки выше запястья. Эдвард медленно поднимает глаза вверх.

- Почему ты это сделала? Ты что-то решила?

- Если собираешься повторить всё через пару недель, то после между нами всё точно будет кончено.

- Я знаю это, Белла. И что всё непросто, тоже знаю. Но это не повторится. Я больше никогда так не поступлю. Сейчас для тебя это лишь слова, но ты убедишься, что они правдивы.

- Если бы тогда ты вернулся... - я убираю свою руку, но всё ещё смотрю на Эдварда и не намерена отводить взгляд. - Если бы ты вернулся через час или к утру, я бы, наверное, притворилась, что этого не было. Что ты просто расстроился, но иначе, чем отреагировала бы я на твоём месте. Но прошёл не час и даже не несколько часов. Теперь я не могу притвориться.

- И не притворяйся. Я тебя и не прошу. Ты права, мы оба должны быть честными друг с другом. В каком-то смысле я не огорчён тем, что прошло много часов, много дней и месяцев, - отвечает Эдвард. - Ты бы притворилась, а я бы наверняка не знал. Или узнал бы только спустя время. Мои мысли о том, что у нас всё хорошо... Сколько в них содержалось бы истины?

- Я не настолько хороша в притворстве. Ты умеешь скрывать эмоции гораздо лучше. Думая много всего про других людей в своей жизни, ты не выдал себя ни единого раза.

- Тебя это беспокоит?

- Беспокоит, что ты можешь чего-то не говорить, но выглядеть при этом обычно. Так, как будто ты ничем не обеспокоен.

- Ты всё равно поймёшь, Белла. Ты понимала, что между мною и матерью не всё хорошо, - Эдвард двигается, поднимает и протягивает руку к моим волосам, ту самую правую руку, которой я касалась, и я позволяю ему. Это так желанно. Действительно желанно. Его ладонь медленно обхватывает мою голову, когда Эдвард чуть наклоняется ко мне. - Единственный раз всё зашло слишком далеко. Только один единственный раз.

Я встаю с места, потому что больше не в силах сидеть. В течение нескольких минут мышцы словно наполнились усталостью, не болью, но она в любом случае ощущается, как дискомфорт. Эдвард наблюдает за моими движениями, за тем, как я отхожу от него в сторону другой части комнаты, и его глаза перемещаются между моим лицом и туловищем.

- Это займёт время. Возможно, много времени. Всё случилось так быстро. Тогда. Я была с тобой чаще, с кем-либо ещё. Я думала о тебе практически постоянно. Я думаю и сейчас, а твой уход разбил меня, но теперь я хочу думать и о про себя, о том, что нужно мне, и кто мне нужен, кроме тебя. Друзья, общение, личное пространство. Я хочу нормальную жизнь, Эдвард.

- Нормальную? - теперь он просто наклоняется вперёд корпусом тела и упирает локти в область бёдер. - Что для тебя нормальная жизнь? Какой смысл ты вкладываешь в данное выражение? Домик с белым заборчиком для пяти человек, большим двором и собакой, которая могла бы там бегать?

- Ему необязательно быть белым. Забору. И сильно большой двор тоже ни к чему. И пять человек это...

- Ты, я и трое детей. Но сейчас мы говорим не об этом. И даже не о собаке.

- Я учусь. Мы живём в разных городах. У нас не может быть собаки, о которой мы бы заботились вместе.

- Да, прямо сейчас нет, - кивает Эдвард. - Но однажды это возможно. Ты с этим согласна?

- При определённых условиях да. Если ты...

- Если я буду вести себя определённым образом? Это ты собираешься мне сказать?

- Нет, не это. Другое. Если ты уверен, что будешь счастлив с самим собой, находясь со мной и желая этого на все сто процентов, то давай попробуем. Если же ты не уверен, то я... то нам не стоит. Я хочу, чтобы ты был счастлив, даже если без меня. Вот что я хотела сказать.

- Это невозможно. Для меня быть счастливым без тебя. Зачем мне целая жизнь, в которой ты не будешь рядом?

- Я не всегда смогу быть рядом, как и ты со мной, - шепчу я, - но если ты веришь в нас, то...

- Я верю, Белла, - Эдвард поднимается и идёт ко мне. Первый шаг, второй, третий. И вот он уже совсем близко, между нами исчезает всякое расстояние, и всё ощущается, как прежде. То, как я чувствую себя в его присутствии, и как этого мало. Мало просто стоять и смотреть, дышать одним воздухом и вспоминать незабытое лишь в голове, а не физически. - Я наговорил тебе столько всего, и мне жаль.

- Теперь тебе жаль, да?

- Теперь я сожалею о том, что сделал именно тебе и с тобой. Тогда было по-другому. Я сожалел о себе. Я думал о себе, а думать ещё и о тебе... Я думал, но это грозило меня погубить.

- Эдвард, это...

- Эгоистично, - заканчивает он за меня. - Да, это эгоистично. Таков мой поступок. Но ты ведь сможешь однажды меня простить, не забыть, а именно простить?

Вдохнув, я наклоняю голову вниз. Мне хочется его простить, так сильно хочется, что это поглощает меня изнутри. Мысленно, в сердце и даже в желудке. Простить потребует времени. У меня, у нас его много. Мне только двадцать. Я двигаюсь, хотя Эдвард настолько близко, что особо двигаться мне некуда. Между мной и им нет и шага. Точнее, шаг-то есть, просто не длинный. Я смотрю на Эдварда, прежде чем прижаться к нему и обнять. Прямо сразу. Обеими руками, которыми я скольжу ему на спину. Он вздрагивает, и от этого то же самое происходит и со мной. Я прислоняюсь до ощущения непреодолимой тесноты. Миг, два, три. Эдвард просто стоит, замерев. Он не делает ничего, что могло бы обозначить его желание прикоснуться в ответ и поднять руки. Четыре, пять, шесть. Беззвучный подсчёт секунд. Я моргаю и расплывчато вижу белые точки на ткани рубашки, когда Эдвард наконец дотрагивается, обхватывая моё тело прямо поверх рук. Это так неловко, его объятие, потому что я отвыкла. Потому что он не обнимал меня подобным образом очень и очень давно. Мне не хватало таких объятий. Его объятий.

- Я постараюсь, Эдвард.

Он вдыхает особенно шумно, и я чувствую, как они становятся крепче. Как усиливаются и становятся практически всем, что занимает мои мысли. Эдвард немного шевелится, это едва ощутимо, но я ощущаю. Моё тело словно запитано на него, словно подключено к его телу невидимыми проводами, недостаточно протяжёнными, чтобы я чувствовала именно такую связь, и когда мы расстались. Нет, без него я не могла. Теперь он здесь. И она будто возвращается, воскресает, и мы будто становимся ими. Теми Эдвардом и Беллой, какими были тогда. Эдвард сильнее прижимает меня к себе, и через секунду я чувствую прикосновение губ к макушке, слышу звук поцелуя, а потом, чуть отстранившись, отодвинув голову и найдя мой взгляд, Эдвард обращается ко мне.

- Ты не против, что я поцеловал тебя так? Твои волосы пахнут всё тем же шампунем.

- Наверное, это потому, что он всё тот же.

- Ты ничего в себе не изменила. Только изменилась сама.

- А что я должна была изменить?

- Ничего. Но, может быть, я ожидал другую причёску или другой цвет волос.

- Нет, - отвечаю я. - Нет, я даже не думала об этом. Элис не показывала тебе наши с ней фото?

- Нет. Я и не просил.

- Почему?

Мой вопрос явно не обдуман. Я знаю, это так и есть. Эдвард наклоняет голову вниз, выражение его лица выдаёт всю глубину того мыслительного процесса, что идёт внутри него прямо сейчас. Меня охватывает волнение, вызывающее дрожь в ногах. Такую, что мне кажется, что я покачиваюсь в объятиях Эдварда. Я смотрю на его руки, ощутив, как они передвигаются вниз по моему телу, пока не обхватывают с боков. Он вдыхает, прежде чем вернуться взглядом ко мне.

- Потому что я хотел помнить тебя той, какой ты была со мной. На наших совместных фото. Я не мог представить, что увижу тебя иной, а я бы понял, увидел отличие. В твоём взгляде.

Я медленно, аккуратно отодвигаюсь от Эдварда. Не потому, что хочу пространства, а потому, что теперь, когда он выразился так, всё начинает казаться не таким уж и однозначным, как до этого мгновения. Чувствует ли он на самом деле, что я изменилась? Или нет, не совсем?

- Но если ты так говоришь, то вот она я. Я перед тобой, и на фото всё было бы тем же самым. Я сейчас, и я на снимке... Это один и тот же человек.

- Да, но... Я не уверен, как объяснить. Ты на снимке это лишь зафиксированный миг, твой образ, когда ты можешь улыбнуться на пару секунд, а настоящей ты являешься только теперь. Ты совсем не заставляешь себя улыбаться. Ты не хочешь. Тебе не до того. Как и мне.

- Я не заставляю, но давай проясним сразу. Я не несчастна, Эдвард. Я сохранила способность находить в этом мире то, что меня радует, и не проводила каждый день в университете в слезах.

- Не думаешь же ты, что я хотел, чтобы ты это делала, лежала в кровати и не стремилась вставать?

- Я не знаю, Эдвард. Хотя бы малость. Хоть немного. Как тебе кажется, ты мог желать этого совсем немного?

- Никогда. Нисколько.

Из-за того, как говорит Эдвард, как он близок ко мне, даже несмотря на расстояние между мной и им, я думаю, что почти верю ему. Не доверяю, ведь доверие не то же самое, что и вера, и его прежде необходимо восстановить. Но, скажем так, я сомневаюсь в его лжи.

- И что тогда ты думал, что я делаю? Если не плачу и не сижу в комнате?

- Живёшь максимально полноценной жизнью. Я надеялся, что это так, Белла, - слегка качая головой, не двигаясь с места, но проводя рукой по щеке в направлении подбородка, чётко отвечает Эдвард. - Когда я засыпал, когда мне это наконец удавалось, я засыпал с мыслью об этом. Что тебе лучше, спокойнее, чем чувствую себя я. Что вокруг тебя есть люди, на которых ты можешь положиться и эмоционально опереться, и с их помощью это пережить. Родители, друзья. Возможно, бабушка. Парень в конце концов.

- Я была с ней. В то первое лето. Представляешь, как жарко в Финиксе?

- Ты спрашиваешь, или это утверждение?

- Вопрос. Но это ещё и утверждение, - я вспоминаю испарину на своей коже. Чувство духоты даже в тени. Свои одинокие вылазки на пляж, когда особенно хотелось, чтобы Эдвард очутился рядом. Желание ощутить его физически, несмотря на пекло. Не просто объятия, но и более значительную связь. - Там океан, а у бабушки бассейн. Я проводила достаточно времени на пляже и во дворе, но не сразу. Сначала была только кровать. Я почти не выходила из комнаты. Я говорю, не чтобы причинить тебе боль. Но если ты хочешь знать, что в моих сообщениях, то, думаю, должен знать и об этом.

- Она хотя бы была мягкой? Кровать в твоей комнате там. Не то чтобы это что-то кардинально меняло. Но тебе же было уютно находиться в ней?

- Да. Уютно. Тогда мне было уютнее везде за исключением дома. Это не твоя вина. Я просто так ощущала.

- Моя, - отвечает Эдвард, скрещивая руки. - Спасибо, что говоришь так, но не стоит отрицать очевидное. Ты ощущала так из-за меня. Из-за моих решений и моего поступка. Ты... Ты теперь здесь. Я тоже здесь. Могу ли я думать, что ты больше не сторонишься дома?

- Можешь. Так и есть. Я не сторонюсь.

- Меня это радует. Очень на самом деле, - Эдвард улыбается, хотя по виду это далеко от той его улыбки, с какой он улыбался и смеялся при мне тогда. Его нынешняя улыбка не совсем такая. Я не хочу ни верить, ни думать, что она никогда не станет прежней. - Мне, вероятно, пора. Я поеду. Но я позвоню позже.

- Хорошо.

В молчании мы с Эдвардом выходим в прихожую. Я иду за ним, сдвинувшимся с места первым, и останавливаюсь в нескольких шагах от него, наблюдая, как он протягивает руку за пальто и принимается одеваться. Просунув руки в рукава, Эдвард наклоняется к ботинкам. Несколько секунд, и Эдвард уже зашнуровывает их. Он вот-вот уйдёт, я понимаю это.

- Я позвоню, - повторяет он. - Правда. Ты можешь мне верить.

- Поговорим, когда позвонишь.

- Справедливо. Ты права, Белла, - Эдвард смотрит на меня, пока я совершаю выдох и вдох, а потом поворачивается открыть дверь. У него получается обойтись без моей помощи. - Пока.

- Пока, Эдвард.

Он выходит из дома, поворачиваясь, и я закрываю дверь. Стоять около неё холодно. Но я жду, когда Эдвард заведёт машину, чтобы услышать звук. Наконец шум двигателя наполняет воздух снаружи, преодолевает пространство, становясь доступным и мне, и я поднимаюсь наверх, в свою комнату. Из окна я вижу совсем не то, что ожидала. Автомобиль Эдварда ещё здесь, а теперь на подъездной дорожке находится и машина отца, из которой выходят мама с папой, и папа что-то говорит или спрашивает у Эдварда. Что опять происходит? Должна ли я вмешаться? Стоит ли мне спуститься и выйти? Эдвард заметно качает головой, тогда отец обходит автомобиль и, также качая головой, приближается к Эдварду, но не слишком близко. Они снова заговаривают друг с другом, а мама просто стоит и наблюдает в отдалении. Наконец Эдвард забирается в вольво, прежде чем отъехать и совсем покинуть нашу улицу, исчезая из поля зрения. Мама подходит к отцу, редкий раз, когда мне случается увидеть её за прикосновением к нему, в ответ на которое отец делает короткий шаг вперёд. Всё выглядит так, будто она пытается убедить его в чём-то или уговорить и успокоить. На мгновение он отводит взгляд, поворачивает голову влево, но после кивает и ещё раз. Мама направляется к дому, отец же загоняет машину в гараж. Я отхожу от окна. Написать Эдварду кажется естественной мыслью, правильной и не такой уж и никчёмной, но разве всё должно меня касаться? Внизу хлопает дверь. И спустя несколько минут она закрывается снова. На этот раз отцом, который также заходит с улицы. Смутно слышно голоса, но не то, о чём говорят родители. Я и не должна слышать. В том и смысл. Если бы они этого хотели, то позвали бы меня вниз, чтобы я присутствовала и могла что-то ответить, если потребуется. Но они наверняка понимают, что я нахожусь в доме. Иначе откуда здесь мог взяться Эдвард, выходящий через переднюю дверь? Это просто логика. И ничего, кроме неё. Чуть позже мама заглядывает ко мне, а до того родители просто произносят моё имя снизу, добавляя фразу, что они вернулись. Наверное, на случай, если я не в курсе.

- Привет.

- Привет, мам.

- Чем занимаешься?

- Просто сижу, - отвечаю я, повернувшись на стуле у стола лицом к двери. - Куда вы ездили?

- К Билли. Джейкоб передавал привет. Я не говорила, где ты и с кем. Просто сказала, что у тебя дела.

- Спасибо. Может быть, я позвоню ему позже.

Мама проходит в комнату и, помедлив, садится на кровать. Несколько мгновений царит только тишина. Пока мама не спрашивает чётким, но пониженным голосом.

- А что с Эдвардом? Если ты против, то мы не будем говорить о нём. Только скажи, и я закончу.

- Нет, мам, всё нормально. По-моему, ему лучше, - смотря на свои колени, шепчу я, словно боюсь, что если сказать громче, то всё покажется иным. Неправдой. Просто самовнушением. - Я уверена, что не говорила, но, когда мы только встретились, он пугал меня. Поначалу казалось, что в плохом смысле, но это было в хорошем смысле. Или я ошиблась. Потому что всё закончилось не хорошо.

- Или это могут быть временные трудности. Иногда люди расстаются на время. Только чтобы осознать, что они нужны друг другу, и что это стоит того, даже если у них нет ничего общего, и не все одобряют их союз.

- У вас с папой было так?

- Нет, не было. Но это не значит, что тебе надо равняться на нас в отношениях и любви. У тебя всё должно быть своим. Так, как будет у тебя, правильно для тебя. Но только до тех пор, пока всё устраивает.

- Теперь мне страшно, мам. Тогда было страшно, но и восхитительно в то же время, - я провожу рукой по ноге и, не сдержавшись, надавливаю через джинсы. Просто до лёгкой боли, чтобы немного себя отрезвить. - Что, если теперь мне просто страшно? Лишь страшно, и нет тех чувств, что были тогда.

- Почему нет? Они есть. Ты ему рада, Белла. И была с ним счастлива.

- Да. Счастливее, чем если бы мы не познакомились. Я сказала ему о Карлайле. Про инфаркт. Как ты думаешь, мне не следовало?

- Но ты уже сказала. Ты не можешь изменить то, что сделала так, Белла. Я рядом, если ты ещё захочешь поговорить, - мама поднимается с кровати, поправляя покрывало. - Внизу. Или в соседней комнате. И на расстоянии звонка тоже. Если мы в разных местах.

- Спасибо, мама.

Мама оставляет меня одну. Я-то и не против. Для меня никогда не было особой проблемой заняться чем-то, для чего вполне можно обойтись без присутствия второго человека. Да, книги было приятнее читать, когда и Эдвард рядом делал то же самое. Я была бы готова просто сидеть близ него длинными зимними днями, если никому из нас никуда не надо, и что-нибудь читать, пока он находится на расстоянии лишь метра и иногда смотрит на меня поверх книги. Я бы ждала его с работы или с сеансов у психолога. Или ещё откуда-то, где он бывает. Не имеет значения, откуда. Я бы ждала тогда, а сейчас? Но я люблю его... Люблю. Я думаю об этом, даже когда стараюсь не думать. Надев домашнюю одежду, я просто сижу в комнате, время идёт, и проходит примерно час с того момента, как Эдвард уехал. Меня беспокоит, видел ли он уже отца. Карлайл определённо поймёт, откуда Эдварду стало известно. И, может быть, будет зол. Он хотел, чтобы я помогла. Но, наверное, не таким образом. А каким тогда? Если бы я только знала. Я просто действовала интуитивно, и я за правду. Мне не о чем жалеть.

Спустя время я спускаюсь вниз. Чтобы попить чай. Родители сидят перед телевизором в гостиной не вплотную друг к другу, но очень близко. На кухне я подогреваю чайник, сначала долив туда воды. Пока он греется, я выбираю между чёрным и зелёным второй вариант, опускаю пакетик в бокал и едва заливаю, как в кармане штанов звонит телефон. Сначала я ставлю чайник на место, прежде чем потянуться рукой вниз и сразу ответить, не глядя на экран.

- Алло.

- Это я, - раздаётся голос Эдварда, тихий и на первый взгляд спокойный. Но за спокойствием я улавливаю дрожь. И ещё какой-то посторонний шум. Напоминает звук тряски. - Ты слышишь?

- Слышу. Конечно. Как ты?

- Я в машине.

- В машине... - мне уже это не нравится. Эдвард, и машина. Он умеет уезжать. Я просто знаю, что сейчас он едет. Вот откуда этот шум. Это шум дороги. - Где именно в машине? Покидаешь город?

- Не покидаю, нет, - отвечает Эдвард. - Если я, например, скажу, что ездил за хлебом, потому что хочу другой, а тот, который теперь покупает Эсми, мне не нравится, ты этому поверишь?

- Не уверена. Ты, правда, покупал хлеб? Какой купил?

- Какой-то. Он понравился мне по виду. Выглядел свежим. Я просто указал на него рукой. Я могу вернуться туда и купить что-нибудь и тебе, - предлагает Эдвард. - Мне всё равно нечего делать. Я уже съездил к отцу на работу. Он не хотел, чтобы я знал. И так и сказал. Я не это хотел услышать.

- Ты за рулём?

- Да, за рулём. Катаюсь по городу.

- Ясно. Долго ты собираешься кататься? - тихо спрашиваю я, мой голос определённо звучит взволнованным. - Я бы хотела, чтобы ты положил трубку. Или где-нибудь остановился.

- Белла.

- Давай ты куда-нибудь свернёшь или просто остановишься на обочине, и мы поговорим. Я готова продолжить разговор, только если ты сделаешь так. Ты лучше меня должен знать, как небезопасно себя ведёшь.

- Всё так по-дурацки вышло.

- Эдвард.

- Нет, не клади, пожалуйста, трубку, - почти с мольбой просит, взывает ко мне Эдвард. - Я уже сворачиваю. Я повернул.

- И куда именно ты повернул?

- Я вернулся к больнице. Как ты думаешь, что я делаю?

- Что именно вышло по-дурацки? - дрожа, стоя посреди кухни, я задаюсь идущим глубоко изнутри вопросом. - Ты расскажешь мне?

Эдвард молчит. Только он единственный может так молчать. Чтобы молчание не могло скрыть много слов. Раньше я не обращала должного внимания. Но теперь чувствую, как они грозят просто разорвать сдержанность на клочья и не оставить от неё ничего живого. Я вдыхаю, выдыхаю, ощущаю, как ускоряется пульс, и в такой ситуации пытаться взять бокал в свободную руку означает для меня лишь увидеть, как подрагивают пальцы, и опустить его обратно на поверхность стола. До меня доносится звук телевизора, на котором прибавили громкость. Я слышу то, как Эдвард перемещает телефон или перемещается сам и наконец заговаривает со мной вновь.

- То, что меня не знают или забыли, кто я. Персонал, которому мне пришлось говорить, кто я и к кому пришёл. Кто мой отец. Едва не попросили документы. Отец как раз вышел из палаты.

- Понятно. Он что-то тебе сказал?

- Мы пошли к нему в кабинет, - голос Эдварда звучит отчётливо и всё громче с каждым словом. - И отец сказал, что мы поговорим вечером, когда он приедет с работы.

- Значит, вы поговорите. Тебе надо поехать домой. Дома кто-нибудь есть?

- Только Эсми. Элис почти всегда у Джаспера. Или с Джаспером. В принципе это одно и то же.

- Ты хочешь, чтобы она была чаще дома?

Я всё-таки отпиваю глоток чая и иду с бокалом наверх. Погода снаружи портится. Пока я находилась на кухне, на улице уже стало темнее, а небо заволокли серые, не пропускающие свет облака. На моих глазах на землю начинают падать первые белые крупицы. По прогнозу снег и должен был пойти. Вообще ещё днём. Но, видимо, что-то да изменилось с тех пор, как я смотрела прогноз накануне вечером. Я представляю, как машину Эдварда также начинает засыпать снегом во время нашего разговора. И может засыпать основательно, если мы проговорим ещё хотя бы минут двадцать.

- Может быть. Я хочу общаться с ней, знать, как она, и как им удаётся.

- Удаётся что?

- Оставаться вместе уже больше полутора лет, живя вдвоём с первого курса и ещё не переругаться из-за быта и прочей ерунды, если кто-то делает что-то не так, как хочет другой.

- Я не знаю, Эдвард, - я действительно не знаю. Откуда? Я никогда не спрашивала. За исключением того, что в жизни подруги и её парня есть определённые правила, по которым они живут в квартире её родителей, мне ничего не известно. - Я думаю, они уже всё решили.

- А мы нет. Да... Наверняка они уже всё решили. Он её любит. Я видел это. Его любовь к ней, - задумчиво проговаривает Эдвард. - Он был рядом, пока она возилась со мной, и уж точно не я сам заслужил то, чтобы он маячил поблизости. Ты знаешь, что начался снег?

- Знаю. Я смотрю в окно.

- Его выпадет много?

- Да. Должно быть, много.

- Ты любишь снег?

- Люблю, когда он свежевыпавший. А когда мокрый и тает, то не особо. Он тяжёлый, - я отхожу от окна, прислоняясь к столу и ведя пальцем по ободку бокала. - А ты любишь?

- Я любил играть в снежки. Свежевыпавший мне не нравился. С ним нечего делать.

- Неправда. Ты уже делаешь. То же и я, - снова взглянув в сторону окна, говорю я голосом, превращающимся в шёпот. - Ты наблюдаешь. Такой снег для этого и нужен. Чтобы наблюдать за ним, за тем, как он накрывает землю, и её черноту скрывает белый покров.

- Когда ты так говоришь, у меня возникает чувство, что я могу и полюбить такую погоду. Не за одну зиму, но, может быть, в течение пары лет.

- Ты собираешься поехать домой? Или ты будешь сидеть на парковке, пока Карлайл не выйдет?

- Я поеду. Через несколько минут. Правда. Я действительно могу снова заехать в кондитерскую.

- Не нужно. Лучше поезжай домой, пока не встал в заносе по пути.

- Такое может быть?

- Здесь плохо с техникой для чистки дорог. Уж я-то знаю.

- Согласен, ты точно знаешь. Спасибо, что поговорила со мной и выслушала. Надеюсь, не всё прозвучало бессмысленно.

- Ничего так не прозвучало. Совсем ничего. Всё хорошо, Эдвард.

- Я позвоню позже?

Я задумываюсь только на короткую секунду. Лёгкие наполняются новой порцией кислорода, позволяя мне произнести ответ, идущий из сердца, не из головы.

- Да. Ты можешь не спрашивать каждый раз.

- Я постараюсь. Пока, Белла.

- Будь осторожен на дороге.

Эдвард отключается через несколько мгновений. Я отхожу от окна, к тому моменту снег падает с небес в ещё большем количестве, и хочется одеть что-то тёплое. Носки и второй слой одежды. Я выбираю кардиган и снова иду за чаем. В течение ближайшего времени я думаю много всего. Главным образом, конечно, про Эдварда. О том, приехал ли он уже. Что там Эсми, как они общаются, находясь вдвоём, и не сидят ли просто по разным углам. Через сколько приедет домой и Карлайл. Сдержит ли он своё слово Эдварду. Мне трудно отвлечься от этих мыслей за ныне читаемой книгой, поэтому я начинаю пораньше готовить ужин. Начинаю и заканчиваю, и мы даже едим, а после отец выходит на улицу чистить снег у крыльца и от гаража. На нашей улице с той же самой целью покидают дома и ещё несколько семей. Я вижу их, когда также одеваюсь и иду подышать свежим воздухом. От Эдварда так ничего и не слышно. Но телефон на всякий случай у меня при себе.

- Пап, тебе помочь?

- Если хочешь, но в целом я справлюсь. Вторая лопата в гараже.

Я беру лопату и приступаю к чистке снега рядом с папой. Двигаюсь туда-сюда, спустя время понимая, что снег выпадает быстрее, чем его возможно вычистить полностью до серого бетона под ногами. Наконец папа говорит, что достаточно, махнув рукой, чтобы я шла домой. Я подхожу, и отец убирает обе лопаты на место. Мы возвращаемся в тепло, когда время уже десятый час вечера. Причём ближе к десяти, чем к девяти. У меня нет ни одного пропущенного вызова. Не то чтобы я надеялась до слёз. Не настолько. Я знаю, что могу позвонить и сама. Ничего плохого в том быть не должно. Я не боюсь набрать номер. Я перестала бояться ещё тогда. Мне просто нервно, а волнение и страх это не одно и то же. Это разные понятия. Несколько мгновений, и я решаюсь, сев на кровать около подушки. После непродолжительной тишины на линии звучат странные гудки, совсем не такие, как если бы шло соединение. После них женский голос сообщает, что абонент выключен или находится вне зоны действия сети. Потом окончательно воцаряется тишина. Я убираю телефон на тумбочку. Я задумываюсь о том, где Эдвард, дома ли он у отца, но ради поисков бывшего парня у меня нет намерений обзванивать всех по кругу, начиная с Элис или заканчиваю ею. Особенно мне не хочется вмешивать Эсми. До сих пор всё как-то обходилось без её явного участия и разговоров о больном именно с нею. Скорее всего, я хочу, чтобы всё так и оставалось. Где-то в начале двенадцатого я иду в кровать с ещё влажными волосами после душа. Я пока не ложусь, а проверяю телефон, прежде чем набрать сообщение. Так или иначе оно дойдёт. Должно дойти.

Напиши, как сможешь, пожалуйста. Всё ли у тебя хорошо. Спокойной ночи, Эдвард.

Отправив, я открываю свою книгу на той главе, на которой остановилась. Электронную книгу, не бумажную. Под одеялом ноги перестают ощущаться, как холодные, а глаза наоборот смыкаются через пару глав. Я не могу держать их открытыми и дальше и протягиваю руку к выключателю лампы. Свет сменяется тьмой, но только на две-три секунды. Потолок вдруг освещает экран телефона, который быстро вновь меркнет, что точно не является входящим звонком. В таком случае экран светился бы дольше, на протяжении всего времени вызова. У меня почти нет сил шевелиться, но если это что-то важное и от Эдварда... Желание узнать сейчас, а не утром перевешивает комфорт от того, как удобно удалось лечь на подушку. Чуть поднявшись и облокотившись на локоть, я подтягиваю телефон к себе и жму разблокировать сотовый. Подсветка освещает лицо, я моргаю, чтобы всё перестало расплываться перед глазами, и открываю увиденное сообщение. Это ответ. Эдвард мне ответил. Изнутри меня охватывает дрожь.

Я очень тебя люблю, девочка. Не говори ничего сейчас. Скажешь, когда я скажу тебе лично. Спокойной ночи, колибри.

Не говорить? Почему не говорить? Может быть, я хочу сказать. Сказать, что тоже люблю. Или не использовать то слово, а просто написать, что я чувствую то же самое и сейчас, с тех пор и, наверное, навсегда. Я не хочу молчать, только чтобы послушаться. Я набираю буквы, которые быстро образуют слова. Ставлю точку, прежде чем отослать текст. Вот и всё, дело сделано. Я жду, не пожалею ли вдруг, но нет. Шесть слов. Я бы пожалела, только оставив их внутри себя. Я засыпаю почти сразу после того, как кладу телефон обратно на тумбу.