Норвежский июнь расщедрился на тринадцать градусов тепла. Морской ветер, разогнавший молочную туманную дымку, оставил после себя легкую полупрозрачную пелену. Ее то и дело разрезают слабые солнечные лучи – обещают погожий день. Кремовое пальто мисс Хейл приобретает рыжеватый оттенок.
Кристофф открывает для Розали дверь, галантно придерживая ее и позволяя выйти. Изящно перехватывает ключ длинными пальцами, быстро провернув его в замке. Дважды.
У «Теслы», ожидающей, как и повелось, у самого края гравийной дорожки к дому, стоит водитель. «Крылья чайки» приглашающе распахнуты, приветливый островитянин сдержанно Розали кивает. У него зеленые глаза и в них имеется толика интереса – не столько к облику Кристоффа и местам их следования, сколько присутствию Розали. Он действительно не понимает, в какой она здесь роли? Или не хочет понимать?
В любом случае, мало занимательная информация. Грация и сама уже до конца не уверена во всем том, что происходит.
- Доброе утро, господин Койновски.
- Доброе утро, - холодно отвечает Кристофф. Останавливается рядом с водителем, уступая Розали ближайшее пассажирское место – и одновременно разделяя собой их с островитянином взгляды.
Загораживает прямо-таки.
Розали, внешне совершенно безучастную, так и подмывает улыбнуться. Очередной виток недопустимых искренних реакций, но ситуация ей льстит.
Удобно устраиваясь на кожаном сидении, Грация ловко защелкивает карабин ремня безопасности. Чуть выгибается, одернув край пальто (уроки Карлайла о том, как не оставить на одежде ни складки, не прошли даром), и видит. На переднем сидении, где маленькой стопочкой сложены какие-то кулинарные журналы.
«Испанские недели» в городском музее Олессунда, адрес, дата проведения, какие-то выборки из программы и всего одна картинка-иллюстрация. «Нищая испанская девочка».
Розали, совершенно некстати для своей отточенной сдержанности, забывает, как дышать. Столь явного удара под дых здесь, в ста тысячах километров от Америки и своего прошлого, никак не ожидает.
Горло предательски саднит.

Опрятная белая блузка. Чистая, хоть и старая, красная юбка, подпоясанная узким ремешком, дабы не слетела. Черные волосы, густые и непослушные, собранные в два пучка на затылке. И этот отчаянно-благодарный, хмурый взгляд. Карие глаза обезоруживают своей болью.
Первое, что Розали видит, когда приходит сюда – эту девочку. Над старым разложенным диваном, где простыни давно не стираны и измяты, все с тем же покорным, тихим взглядом. Они обе знают, что будет дальше, и обе сполна в процессе поучаствуют. Розали не отделаться от ощущения, что девочка все время за ними наблюдает.
Мужчина, вальяжно расположившийся у подлокотников, терпеливо ждет, пока она разденется. Это начало.
А потом он приветливо улыбнется, протягивая руку навстречу, когда присядет возле него – уже полностью обнаженная. Будет долго, достаточно мягко гладить ее груди, припоминая, как смущалась первые разы любому касанию, милая, маленькая его девственница. А потом уберет руку, грузно поднимаясь со своего места, чтобы стать на колени. Даст Розали ровно пару секунд, чтобы серую, плоскую подушку уложить перед собой. Она неизменно пахнет им, Роз это ненавидит, но другой здесь нет – а к концу все равно вся комната неизбежно будет пронизана мужским запахом.
Он возьмет ее, крепко сжав бедра шершавыми пальцами. Сразу глубоко возьмет, быстро. И задаст свой темп, не упрашивая взаимного участия, скорее требуя не мешать.
Это долгий процесс. Испанской девочке с картины уже отдадут милостыню, в своих стоптанных башмачках она отправится к следующему белокаменному дому, и дальше, дальше – не оборачиваясь – а Розали все еще будет чувствовать его в себе. То замедляющегося, то ускоряющего движения… балансирующего на грани, дабы растянуть удовольствие.
Роз будет смотреть на девочку, воображая, сулит ли жизнь ей такую же комнату и такого же мужчину позади. Будет рассматривать узелки на поясе юбки и выбившуюся прядку темных волос – все детали, все, что угодно, только бы отвлечься. Слезы, прозрачные и беззвучные, давно текут по лицу – не хватало еще расплакаться в голос.
Больно. Больно. Больно.
Терпи. Терпи. Терпи.
Благодетельница девочки, чья рука на полотне в белой перчатке отдает ребенку золотую монетку, кажется, выглядывает из-за каменного дверного проема. В пространстве влажно хрипит мужской бас.
- Розочка…
Это всегда точка невозврата. Два ясных вывода: сейчас будет больнее, но сейчас же все и кончится. Розали прикусывает зубами край подушки, пряча в нее раскрасневшееся лицо. Пальцами что есть мочи натягивает простыни, дабы не двинуться лишний раз. Не помешать.
Глубоко – вот то слово, что его лучше всего характеризует. Глубоко посвященный, глубоко осведомленный, глубоко… имеющий. Особенно на самой грани своей кульминации.
Грузным, липким от пота телом наваливается со спины. Большими ладонями удерживает плечи. Сопит, не стонет даже, по-звериному часто, безудержно толкаясь.
…Останавливается, сотрясая комнату грубым морским матом.
Розали останавливается вместе с ним – боль, остроконечная и горячая, заливает промежность. Вот она, ясная, подкрепленная физическим страданием граница этой ночи. Хуже не будет.
Любовник трясущейся пятерней проводит по ее волосам. Задыхается, неровными линиями следуя вдоль ребер.
Розали непроизвольно вздрагивает, чуть дернувшись. Во рту привкус металла – все-таки прокусила губу.
- Ну-ну, Розочка, - тихо увещевает мужчина, по заметным очертаниям позвонков спускаясь к ее бедрам, развратно пожимает покрасневшую гладкую кожу. – Такова эта пьяная глупая любовь – всегда с болью. Не бывают они друг без друга. А я с тобой еще и нежен.
Он выходит из нее и Розали, ухватившись за серую подушку, охает. Всхлипывает, не удержавшись.
Поле военных действий, не иначе… медленно тлеет… медленно отпускает…
- Маленький нераспустившийся цветочек, - умиленно протягивает любовник, наблюдая за ее слезами. Поднимает руку и снова гладит по волосам – Розали жмурится, резко опуская голову, а он улыбается. Вокруг удушающе пахнет потом. – Какой же ты станешь фурией, когда раскроешь свой потенциал…
Восхищенно присвистывает сам себе, отстраняясь. Убирает пальцы с ее тела и Роз, поежившись, борется со своим желанием свернуться в комок. Сейчас пройдет… это давние, запретные ощущения первого раза. Когда только появился в ее жизни и когда только-только посвятил в мир сексуальных встреч. До секса и после она – это два разных человека. Может, этого он и добивается?
Потянувшись к тумбочке, где лежит вскрытая пачка сигарет, мужчина закуривает прямо здесь. В полумраке вспыхивает и потухает огонек зажигалки.
- Тебе понравилось, Розочка?
Она собранно, умиротворенно даже смотрит на него, устроившегося слева. Широкая грудь в поросли черных, постепенно седеющих волос, твердый круглый живот, гладковыбритое лицо, влажные кудри. И глаза, как у настоящего испанца, черные и живые. Наблюдают за ней, хоть и демонстрируют отсутствие интереса. Тлеет сигаретный фильтр, едкий дым жжет глаза, но выгоняет отдушку пота – за это Роз его и любит.
- Мне понравилось, - смиренно признается.
Мужчина, милостиво кивнув, усмехается.
- Умница, моя прелесть.
Розали не двигается с места, терпеливо ожидая, когда он докурит. Потушит сигарету в пепельнице, смахнет налипшие на лоб волосы, тяжело поднимется с покрывал дивана. Как только зайдет в ванную, скрыв грузное тело за белой дверью, это ее знак. Можно уходить.
Но пока его сигарета истлела лишь наполовину, потому Роз лежит. Не поворачивается, не подтягивает одеяло к груди, не прячется, зная, как сильно его это раздражает. Просто ждет – к тому же, отсутствие движений гарантирует и отсутствие боли. Как только встанет, сразу вспомнит сегодняшний вечер.
Невольно, в поисках занятия, задевает глазами картину над диваном.
Нищая испанская девочка плачет.

«Тесла» бесшумно двигается с места, оцарапав шинами острые камешки гравия. Кристофф, пристально глядя на нее со своего места, также безмолвен. Розали просто чувствует его пронизывающий взгляд. И вопросительный, и настороженный одновременно.
Она моргает – и давнее воспоминание пропадает. Припыленное, выцветшее, отправляется туда, где ему и место – в самый дальний ящик памяти. Мрачные мысли растворяются в северном заоконном пейзаже.
- Ты имеешь что-то против вьетнамской кухни, Розали?
На коленях Койновски два кулинарных журнала с переднего сидения электромобиля, на обложке первого из них широкое блюдо с традиционными азиатскими закусками. Рекламной брошюрки с девочкой нигде не видно.
- Некоторые их вкусовые привычки для меня неприемлемы, - держа лицо, произносит Грация. Краем глаза замечает спасительных жареных сверчков в левом углу глянца, - особенно насекомые.
Кристофф, не отпуская ее глаз, позволяет себе нахмуриться.
- У тебя на лице не отвращение, Розали, а горечь. В чем дело?
Слишком приметливый – этого стоило ожидать.
Совсем некстати Роз замечает короткий взгляд водителя. В нем, в отличие от голубых айсбергов Койновски, витает призрак сочувствия.
Что здесь происходит?
- Я прошу прощения, - нескладно отвечает она, с надеждой, что глубже копать Кристофф не станет – хотя бы сейчас, хотя бы этим утром.
Карлайл Каллен, подписывая ее анкету, ознакомился и с дипломной работой, и с табелем успеваемости будущей Грации в Академии искусств. Он знал, что Розали знакома с творчеством всех классиков и практически всех выдающихся современных творцов. Но даже ему, посвященному, казалось бы, в большинство ее тайн, как мужчине, кто впервые действительно помог, а не сделал вид, что оказывает помощь, было неизвестно о небольшой картине из арендуемой комнаты Диего Варнанса. «Нищая испанская девочка» Евграф Сорокина, малоизвестная работа еще более малоизвестного художника каленым железом выжжена в ее памяти. И подробнее, чем ее, даже свои любимые «Менины» Веласкеса Розали не знает.
Стойкая ассоциация с темной историей давно прошедшей жизни.
- Ты говорила, вечером твой любимый напиток – клюквенная «Маргарита».
Похоже, ей дается отсрочка. Кристофф продолжает говорить как ни в чем не бывало, и Розали безмерно благодарна ему за снисходительность.
- Верно.
- На аперитиве сегодня будет и она, и ее местные вариации – на основе брусники, морошки и лакричного корня. Распробуй их как следует – мне интересен твой комментарий.
Прямо так, откровенно, интересен? Роз немного расслабляется, забывая о несвоевременной рекламной брошюре и нахлынувших воспоминаниях. Сегодняшняя картина жизни устраивает ее куда больше всего «свободного» прошлого, которое так хочется вычеркнуть из памяти.
- Я попробую все, Кристофф. Конечно же.
Он открывает журнал на первой странице, не считая нужным ничего отвечать. Больше на нее не смотрит.
«Тесла», следуя по определенному маршруту, мчится по узкой асфальтированной дороге. Серые камни, поросшие мхом, черные водоросли вдоль волнорезов побережья, дикие пляжи с грязным песком, присыпанным морской обточенной галькой. И холмы, холмы, холмы… остров ими изрезан.
На очередном перекрестке машина съезжает на грунтовую дорогу, следующую в гору. Кристофф методично просматривает кулинарные издания, ему нет никакого дела до дороги, а Розали интересно. Теперь весь остров как на ладони – темно-зеленый, с графитовыми вставками валунов и базальтово-синим морем. Белые барашки скачут по волнам, обрушивающимся на береговые скалы. Их края уже острые, выточенные – сотни брызг веером разносятся вокруг.
Электромобиль останавливается на овальной полянке в ста метрах от края высокого холма. Впереди – море и скалы, позади – зеленый срез низкорослого леска, а сверху – бездонное голубое небо. Еще никогда такого голубого Розали не видела.
Их водитель, совершенно безмолвно покинув машину, закрывает за собой дверь. В салон залетает немного соленого бриза и свежести горных трав.
И только тогда Койновски, наконец, откладывает журналы. Смотрит в свое окно, что ближе всего к искусному пейзажу.
- Flammehimmel, так называется это место, - негромко докладывает он. – «Пылающие небеса». Говорят, рассветы и закаты здесь как на полотнах Эдварда Мунка.
- До заката еще далеко…
- А для рассвета слишком поздно. Но другого времени посмотреть на него у нас не будет.
Розали пристально разглядывает мельчайшие детали пейзажа. Но из-за стекла, еще и с определенного расстояния, эффект не так явен. Далеко не все картины следует рассматривать, соблюдая дистанцию. Порой главного не увидеть, если не подойти ближе.
- Ты не собираешься выходить?
Она спрашивает быстрее, чем успевает обдумать вопрос. Скорее по наитию, засмотревшись на «пылающее небо», никак не здраво. И лишь заметив, как сдержанный, надменный даже Кристофф сжимает в крепком замке обе ладони, все понимает. Ну еще бы… ведь с самого взлета знает, что он боится высоты.
- Сохраню интригу.
Роз неглубоко вздыхает, обдумывая зарождающийся план. От него веет очередным самовольным выпадом, но результат может превзойти самые смелые ожидания.
- А мне позволено выйти, Кристофф?
- Если ты этого хочешь, Розали.
Такая выверенная, четкая беседа. Ровный голос, напряженное лицо, суровый взгляд – а в глазах безумство. Как у детей, сталкивающихся со своими закоренелыми страхами. В кошмарах.
Грация, мягко тронув кнопку на панели управления, открывает обе двери. Койновски, недоуменный ее поведению, оборачивается в сторону Роз с вопросом, но она, уже с другой стороны, касается его сцепленных ладоней. На холодном ветру, что заплетает в затейливые узоры белокурые волосы и колючими брызгами океана оседает на коже, пальцы у нее теплые. А глаза, светло-серые, еще теплее. Не дано Розали заметить, но Кристофф невольно замирает.
- Позволь себе испытать это, - сокровенным шепотом призывает Грация. Свободный крой ее кремового пальто трепещет от порывов воздуха.
В хмуром недовольстве альбинос утаивает страх.
- Умей наслаждаться издалека, Розали.
Она качает головой, почему-то понимающе улыбаясь. Легонько тянет его руку на себя.
- Распробуй, Кристофф. Не упускай flammehimmel.
Есть в ней что-то одурманивающее. В самом этом моменте затаилось безрассудство на грани благоговения. Воздух свежий, почти морозный, небо столь низкое, а волны бушующего океана – так близко. И близко край.
Розали, увлекая растерявшегося, поддавшегося ей Кристоффа чуть дальше центра поляны – в безопасности от острого обрыва зеленых скал, но достаточно далеко от «Теслы» и удивленного водителя у ее бока – останавливается за его спиной.
Ветер прячет частое дыхание Койновски, холод океана укрывает жар лица. Белоснежный, он сияет на неярком северном солнце. Волосы отливают золотом – и это невероятно красиво. Кристофф – как сокрытое божество на этом холме, возле нее, на отдалении пары сантиметров. И запах его, смешиваясь с солью, из памяти Розали вытесняет все иные. Другого такого просто не существует.
- Все оно – внутри тебя.
Ее шепот у своего уха Кристофф встречает резким выдохом – как вчера, в рорбу, на закате. Он держит спину слишком прямо, не допускает ни одного движения, цепляется за свой страх. Но ему здесь места нет – уж слишком необыкновенное место.
Розали кладет свою левую руку на мужскую талию, обнимая со спины. Светло-серое пальто альбиноса жесткое, но под ним, Роуз известно, мягкий пуловер. Рядок жемчужных пуговиц тянется до паха.
- Ньёрд, их бог из древнегерманского пантеона, воплощает в себе океан…
Койновски говорит, а голос его едва ли не срывается. Ладонь Розали он заключает в своей, крепко пожимая. Она, не сопротивляясь, подступает к нему на полшага ближе – прижимается, щекой приникая к плечу. Каждое из этих телодвижений так естественно… подсознание знает куда больше разума и действует куда вернее. Пусть тот отдохнет.
- Добро пожаловать в царство Ньёрда, - негромко оповещает своего мужчину Грация, - тебе и достанется вся его сила.
Кристофф, широко открыв глаза, наблюдает за беснующимся океаном и ветром, сражающимся с его волнами. Под ладонью Розали исступленно стучит его сердце, но ни на шаг от края мужчина не отступает. Как Роз и велела, проникается, погружается в момент. Чувствует сполна именно эту секунду.
Роуз смотрит на него, столь безоружного на фоне могучей природной ярости и столь сильного в мире человеческом. Он на недосягаемой высоте для нее и поведение его чаще всего странно было бы называть приемлемым, но сейчас к Розали он как никогда близок. И физически, и морально. Это какое-то умопомешательство, стоять здесь, чувствовать его и видеть все то, что открывается перед глазами – куда дальше, чем за горизонт.
Подушечками пальцев свободной руки Розали мягко, но уверенно прикасается к его волосам. Прочерчивает тонкую линию к затылку. Мужчина сглатывает, но не оборачивается. Чуть отклоняет голову, расслабляясь, поддаваясь Розали. Его сдавленная улыбка находит отражение и на ее губах.
- Кто ты такой, Кристофф?
Тишина, нарушаемая гулом ветра и ударами воды о камни, почти вибрирует. К лицу Роз приливает кровь, но и жгучая ясность воцаряется в сознании.
Койновски слегка поворачивает голову. Его серебряные ресницы, полуприкрывшие глаза, подрагивают. В чертах как будто… удовольствие. Но его постепенно вытесняет раздраженность от несвоевременного вопроса. И гаснет, и воспламеняется он в мгновение ока. Только не под силу Розали останавливаться, когда все так далеко зашло – не только природа буйствует на этом холме, но и все внутри нее беснуется рядом с Кристоффом.
- О чем ты?
Девушка несильно, не пряча ногтей, массирует кожу его затылка.
- За завтраком ты сказал, что исполнишь мое желание, - напоминает она.
Койновски отворачивается обратно. Закрывает глаза, грубо переплетя пальцы Розали со своими. Держит крепко.
- Ты сказала, что не знаешь, чего хочешь.
- Теперь знаю.
- И что же, меня? Снова?
Неверно расценивает ее жест. Грация не только щекой теперь, но и носом касается его шеи. Легонько притрагивается губами к пульсирующей синей венке. Его внешнее спокойствие ничто, теперь знает. Все реакции его тела как на ладони.
- Я хочу узнать тебя, Кристофф. И понять, кто ты. Это мое желание.
Он глубоко, будто усмиряя самого себя, вздыхает.
- Розали, еще в агентстве я говорил тебе…
- Я тоже много говорила в агентстве, - не желая даже дослушивать, своевольно перебивает та. – А на деле с тобой у меня одни откровения.
Свою ладонь, зажатую в его, подвигает выше. Теперь сердце мужчины стучит прямо под ее пальцами – три быстрых удара до того момента, когда резко опускает их руки.
- Ничего из своего прошлого я рассказывать не намерен.
- Так расскажи из настоящего, - не унимается Роуз. Ее собственное сердце от разумного беспокойства, испуга почти, бьется в горле, но замолчать будет неверным решением, - мне интересно все.
Он грубо, похабно усмехается.
- Так просто вскрываются карты, ты считаешь? Магистр истории искусств, ни одна картина не расскажет тебе о себе ни слова. Только собственное познание даст шанс ее понять.
- Только если знать, как картину читать, - парирует Роз. Возвращает пальцы на прежнее место, жестко огладив ногтями его затылок.
Кристофф откровенно шипит. Вздрагивает, резко на Розали обернувшись, и не дает и шанса отойти хоть на шаг. Привлекает к себе, крепко держа оба ее запястья в районе талии, блокирует руки. Самостоятельно, четко контролируя, отступает с ней от края. И лишь потом смотрит в глаза.
Черти и льдины таятся в его голубом взгляде. Два противоборствующих звена, две части несопоставимого. Он как безумец сейчас, ей богу. Не меньше. Даже страх высоты стирается в этом противоборстве.
Только Розали, хоть и нелогично это, альбиноса не боится. За его угрозами, знает, подоплеки нет. Во вчерашнем полуночном рорбу, в комнате с клюквенными ягодами заката на постели, все вышло. А помыслы остались.
Кристофф поднимает ее лицо к своему – двумя пальцами, восковыми и холодными, словно неживыми, за подбородок. К своему изумлению, их внезапному появлению Розали даже не хмурится. Ей не страшно.
Кристофф смотрит – пронзительно, требовательно, бесконечно долго.
Видимо, находит то, что искал. Довольно, краешком губ, улыбается.
Рвано, глубоко девушку целует.
- Я научу тебя читать меня, Розали. И ты сама исполнишь свое желание.
Сама себе хмыкнув, Роз без лишних слов углубляет поцелуй.

Если бы коктейльный аперитив, посещение которого значилось в плане мероприятий мистера Койновски, проходил в стандартном месте и по стандартной схеме – считай, в элитном баре или закрытом ресторанном зале – его, вероятно, в плане бы просто не было. Ни в чем и никогда Кристофф не терпел посредственности и обыденности, Розали уже удалось усвоить. Надменный мужчина, намеренный получать только лучшее и эксклюзивное, стоит отдать ему должное, сам прекрасно подходил под это определение. Не зря упомянул, что в своем сегменте он лучший – теперь есть возможность убедиться. На такие вечеринки «не лучших» просто не зовут.
Поляна, раскинувшаяся идеальным овалом с обрамлением в виде насыщенно-зеленых елей. Трава присыпана галькой и хвоей, чтобы облегчить передвижение по влажной земле. По всему периметру разведены в стальных огнищах небольшие костры, согревающие прохладным вечером. Дымок клубится едва заметный, прозрачный совсем, но с ароматом тлеющих поленьев и какой-то сложной композиции трав. Есть что-то первобытное, утерянно-знакомое в этом запахе… и его присутствие сполна дополняет атмосферу.
Вход на поляну венчают четыре стальных рамы разной высоты и конфигурации. В двух крайних горят маленькие факелы, яркими бликами отдаваясь на металле.
Кристофф предлагает Розали, засмотревшейся на развернувшееся действо, свой локоть.
- Аперитив в стиле лесных духов…
- Авангард и традиции, как видишь, прелестно сочетаются.
К нему возвращается хорошее настроение. Койновски по нраву, и даже ему, мастеру самоконтроля, этого не скрыть, что Грация под впечатлением. Но разве же может быть иначе?
По ту сторону арок, то ближе, то дальше, но всегда в зоне досягаемости кострищ, отшлифованные круглые валуны. Они – столы – в сложных композициях ягодного декора, уставлены коктейльными бокалами. Закусок и дополнений нигде не видно.
- Isskjær (Осколок льда).
Кристофф, увлекая Роз за собой, останавливается перед рослым мужчиной. На нем темно-красное пальто и бледно-голубой свитер. Он блондин с яркими синими глазами, мгновенно перетягивающими на себя все внимание. Мелкая россыпь морщинок выдает, что ему больше пятидесяти, но никаких других ориентиров нет. Статный норвежец великодушно улыбается – почти искренне – завидев их с Койновски.
- Velkommen, Kristoff.
Альбинос, если судить по его лицу, ожидал такого развития событий – ему неудивительно, что приветствие звучит на норвежском языке. Более того – удивляя Роз, мужчина уверенно норвежцу отвечает.
- Hallo, Favor. La meg presentere deg for Rosalie.
Глаза у их собеседника сияют ярче. Он галантно, без скандинавской сдержанности, прикасается к ладони девушки. Несильно пожимает ее пальцы.
- Og du er velkommen, kjære.
- Спасибо, - внося в их диалог английскую речь, с улыбкой отвечает она. Обворожительно, но скромно и сдержанно, как когда-то наставлял Карлайл. Благо, примерный перевод очевиден.
Фавор усмехается, сам себе качнув головой. Переходит на английский.
- Прошу извинить меня, дорогая, вы выглядите местной для этих краев. Добро пожаловать.
Альбинос, направляя Грацию, проходит через самую центральную стальную арку. Фавор, не двигаясь со своего места, оборачивается им вслед. Не улыбается теперь.
- Ты не упоминал, что говоришь по-норвежски, Кристофф.
Он смотрит вперед, словно выискивая кого-то среди гостей. Здесь собралось не меньше пятидесяти человек.
- Ты не интересовалась этим, Розали. К тому же, уже несколько раз у тебя был шанс догадаться.
- Предполагаю, норвежским список не заканчивается?
- Правильно предполагаешь. Только не вовремя и не к месту, - с толикой раздражения отрезает Койновски.
В центре поляны, где сгруппированы четыре самых больших камня, они останавливаются. Тут происходит основное действо и люди, присутствующие здесь, с совершенно разными эмоциями дегустируют предложенные напитки.
Кристофф внимательно наблюдает за выбором своей Грации. А Роуз в замешательстве, хоть всего пять разносортных коктейлей представлено на обозрение. В одном из них она явственно видит клюкву – хороший ориентир.
- Клюквенное начало?
- Ни в коем разе, - пресекает альбинос, собственноручно протягивая ей узкий бокал с газированным золотым содержимым, - ее вкус терпкий и ясный, он перебьет все иные. Клюкву и лакрицу – только в конце.
Розали с сомнением смотрит на свой бокал.
- Желтая малина.
- В смысле, недозревшая?
- У нее особый вкус.
С этим не поспоришь. Роз послушно делает небольшой глоток, скорее смиренно, чем с желанием. Но послевкусие, стоит признать, действительно интересное. Не сахарно, но сладко, с ноткой горечи, как у присушенной травы. Самый правильный выбор для начала, как всегда, победа за Кристоффом.
Сам он, глотнув из своего бокала, присматривается к крошечным пузырям у стеклянной стенки. Выглядит удовлетворенным представившимся зрелищем.
Огонь из маленьких факелов у стальных арок вспыхивает иссиня-фиолетовым пламенем. Перекидывается на металлическую конструкцию, пылающими полукругами выделяясь среди леса. Безоговорочно привлекает к себе все внимание гостей.
Мужчина, встретивший их, обращается к собравшимся. Речь его небольшая и довольно негромкая, но интонации и то, как голосом контролирует аудиторию, выглядит впечатляюще. Поднимает вверх свой бокал, звучно повторив «Skål» трижды. Гости, включая Розали и Кристоффа, салютуют ему в ответ.
- Фавор Энриктурр, - предвидя ее вопрос, шепотом объясняет Койновски. Подходит ближе, останавливаясь в паре сантиметров. Наклоняется к уху, будто с намерением поцеловать шею. – Специализируется на дарах леса. Его ягодные коктейльные смеси – почти национальное достояние.
- Не только в ягодах он новатор.
- И не только ягоды его вдохновляют, - еще тише произносит альбинос. Легко оглаживает белую прядку Розали, изящно прибранную светлой шпилькой. Отступает назад, оглядев ее. В айсбергах подрагивают огоньки собственника – Роз и забавно, и не по себе.
- Морошка, - тем временем у Кристоффа наготове уже следующий коктейль.
Розали пробует. И его. И еще два других. Один современнее другого, насыщеннее, крепче, ярче. Калейдоскоп вкусов, переплетаясь с затейливым алкогольным аперитивом, заполняет сознание. Койновски не позволяет ей сделать больше двух глотков одного напитка, однако Розали все равно чувствует появляющуюся в голове и теле легкость. Пока такую же прозрачную, как развеявшийся утренний туман, но уже зафиксированную. Понимает теперь, почему вечеринка проходит на открытом воздухе – не зря выбрала это пальто, достаточно легкое, оно все же согревает.
В конце концов, Кристофф оставляет ее на белых кожаных диванах в левом углу поляны.
- Я вернусь через пятнадцать минут, - кратко оповещает он.
Розали, покачивая воду со льдом в своем широком бокале, понятливо кивает. Ей и самой нужно немного времени, чтобы прийти в себя. И понаблюдать. Гостям этой вечеринки мало дела друг до друга, все здесь ради коктейлей, но интереса у Грации все равно не отнять. Место удобно, вода прохладная, а обстановка – волшебная. Мероприятия из списка Койновски не бывают не на высоте – где и когда еще, в норвежском лесу, ей сулит оказаться на таком аперитиве? А ведь впереди еще изюминка вечера – клюквенная «Маргарита», обещанная еще на краю скалы. Рецепт Фавора, говорят, уникальный, единственный в своем роде, при использовании совершенно других пропорций дает в разы лучший вкус. На губах Розали появляется предвкушающая легкая улыбка.
- La meg fortynne ensomheten din?
Незнакомый голос, появляясь справа, рушит все уединение белых диванов. Роз не без удивления поворачивается в его сторону.
Молодой мужчина. Черный плащ и гладкие, уложенные гелем рыжие волосы. Аккуратная борода и белая, с налетом розового, кожа. Очки в тонкой черной оправе. В глазах переливается безоблачное голубой небо – куда более живой оттенок, чем у Кристоффа, куда более насыщенный. Настоящий.
- Прощу прощения?
Изумленно моргнув, незнакомец переключается на английский. Неужели в ее внешности так много общего с островитянами? Второй человек на этом вечере принимает за норвежку.
- Позволите разбавить ваше одиночество?
Как же слаженно и в то же время высокопарно он говорит. Розали перехватывает бокал с водой левой рукой, правой приглашающе указывая мужчине на диваны. Поведение более чем нелогичное, но ей любопытно. Новоприбывший смотрит на нее так, будто видит кого-то другого – с затаенным восхищением и припыленным, прижатым к земле любованием.
- Меня зовут Итри, - представляется он.
- Розали, - скорее по инерции отвечает девушка.
- Вам не нравятся коктейли, Розали? – вкрадчиво, но смятенно. За наигранным интересом, собранностью, глубиной – смущение. Роз вдруг понимает, что мужчина действительно очень молод. Ему явно меньше двадцати пяти.
- У меня небольшой перерыв в дегустации. Как раз до тех пор, пока вернется мой спутник.
Хочет того Итри или нет, а уголок его губ опускается.
- Вы не одна здесь, Розали?
- Нет.
Она оглядывается на гостей, продолжающих обсуждение напитков на протяжении всей поляны. Замечает Кристоффа далеко не сразу. У самого дальнего из столов он беседует с женщиной. Жгучая брюнетка, пусть и с бледной кожей. Руки в узких черных перчатках оглаживают локоть Койновски. Незнакомка, привстав на цыпочки, что-то шепчет ему на ухо.
Вот кого он высматривал.
Розали моргает, исступленно посмотрев прямо перед собой. Совсем некстати бокал в пальцах подрагивает.
- Вы не окажете мне любезность, Итри?
У нее мягкий тон и чувственный тембр, Розали известно. На щеках рыжеволосого норвежца предательски проступает капля румянца. Очаровательно.
- Конечно, - тем не менее, твердо соглашается он.
- Принесете клюквенную «Маргариту»? Я слышала, она совершенно особенна здесь.
Итри резво поднимается с кожаных подушек. Голубые глаза за тонкими стеклами его очков решительно блестят. И многообещающе тоже.
Розали не понимает, зачем затевает эту игру и какого черта включает в нее так не вовремя подошедшего мальчика. Но останавливаться не хочет.
Изящно закидывает ногу на ногу, ласково молодому норвежцу улыбнувшись.
- Спасибо, мой дорогой.