Я закрываю глаза, отчего ощущения становятся лишь острее. Поцелуй, прикосновение, ладонь, скользящая вниз вдоль позвоночника, толчок и ещё один, и поцелуй прямо в лопатку. Я оглядываюсь на Эдварда из своей позиции, когда он сильнее тянет меня на себя, прислоняясь грудью, и стонет. Первый предвестник оргазма, его глухой стон звучит эротично, и я так хочу остаться здесь. Клянусь, я так хочу остаться на Бора-Бора и в нашем бунгало ещё хотя бы на неделю, но нам не остаться даже до вечера. Никак, не выйдет. Время пролетело так стремительно, что верить в это просто не хочется, а самолёт уже через два часа. Я едва задумываюсь о нём, как сразу же перестаю. Эдвард ласкает меня пальцами, вверх и вниз, внутрь и обратно, не прекращая двигаться ни на мгновение.

- Посмотри, - хрипло шепчет он, - посмотри туда. Посмотри, как я проникаю в тебя.

Я смотрю, и кончаем мы одновременно и интенсивно. Это даже почти что больно. Ногам слегка больно, несмотря на шикарный матрац, но это так приятно, чувствовать эту боль, вызванную любовью. Замерев во мне, Эдвард мягко и недолго целует меня в губы, прежде чем отодвинуться. Он ложится боком ко мне, когда ложусь и я, его вытянутая правая рука касается моего бедра, и мы просто лежим так, голые и насытившиеся. Я ещё не совсем собрала чемодан, но оставшегося часа до отплытия в аэропорт для промежуточного рейса должно хватить. Я касаюсь щетины Эдварда.

- Ты её сбреешь?

- Это долго и займёт время. Сейчас уже не успею.

- Я не про сейчас, - я провожу рукой ниже по его телу, минуя грудную клетку и останавливаясь на животе. Когда Эдвард вдыхает, это видно по животу, который поднимается у меня под ладонью, а потом возвращается в исходное положение на выдохе. - А про то, сбреешь ли ты её перед премьерой.

- Ты не говорила, что она ужасна или колется. Она ужасна?

- Нет, уже не колется, и я бы не назвала её ужасной, но без неё ты особенно неотразим.

- Так и знал, что она колючая, - сначала Эдвард прикасается к переносице большим и указательным пальцами, а потом поворачивает голову в мою сторону и, дотрагиваясь, с настойчивостью переплетает наши пальцы. - Это для меня не прямо-таки сюрприз. Зачем ты только утверждала, что она сексуальная?

- Она сексуальная сейчас и была такой тогда, но, если ты хочешь отращивать дальше, тебе стоит знать, что это не так уж и просто. Одно время мой отец продержался около пяти месяцев, пока не понял, насколько дешевле просто бриться, чем ухаживать за бородой специально подобранной расчёской и шампунем, иногда посещая салон, чтобы там всё красиво подправили. И только представь, что подумают фанатки.

- И что же они подумают? Не знал, что всё решает моя борода или, точнее, отсутствие таковой.

- Об этом тебе известно больше моего. О предпочтениях людей по поводу того, кто и как должен выглядеть. Ты сам так говорил.

- И поэтому я так и так собираюсь сбрить всё это перед премьерой. Фанаток же разочаровывать нельзя. Особенно главную, - усмехнувшись, Эдвард подмигивает, прежде чем притянуть меня сверху к себе. Его рука находится в моих волосах, пока не перемещается вперёд, к лицу и щеке, и большим пальцем Эдвард обводит очертания моих губ. Я снова его хочу, как будто мы и не занимались сексом дважды подряд. - Я буду очень стараться ни в чём и никогда тебя не разочаровать.

- Думаю, у тебя получится.

Мы целуемся, моя грудь скользит по его, и его желание вновь напоминает о себе подо мной. Но Эдвард отодвигается, задевая мой нос своим и шепча про самолёт. И хорошо, ведь времени всё меньше, а принять быстрый душ лишним не будет. Предусмотрительно, что их тут два, а ванна сама по себе, и не нужно ждать, если хочется просто в душ, не залезая в ванну. Нам снова предстоит длинная пересадка в Папеэте, к которой в этот раз я отношусь более терпеливо и дочитываю книгу, которую начала читать ещё восемь дней назад. На острове было фактически не до чтения. Даже на пляже, куда мы выбирались ещё пару раз, не больше, всё остальное время проводя в бунгало и рядом с бассейном либо в нём, либо в прилегающей части океана. Эдвард хотел общаться и общаться много. О маме и её ученицах, поскольку я звонила ей при нём, про отцовскую работу, не боюсь ли я за него, что я стараюсь не делать, и какой отдых я считаю лучшим в своей жизни. Я была абсолютно искренна, когда ответила, что его подарил мне он. Отдыхать с родителями мне тоже всегда нравилось, но с ним всё совсем отличается. Это иной отдых, и способы проводить время также совершенно иные. В поездках по стране с родителями приходилось гулять, и даже тут, на Бора-Бора, они бы наверняка тащили меня не только на пляж, но с Эдвардом получилось без зазрения совести предаться ленивому отдыху. Я водружаю правую ногу на левую, поправляя блузку в нижней части, и осматриваю зал бизнес-класса. До посадки на рейс в Лос-Анджелес остаётся не более полутора часов, когда последнее предложение в моей книге заканчивается точкой. Потянувшись, я размещаю планшет между ногой и подлокотником дивана, одновременно с чем Эдвард соприкасается с моим бедром аналогичной частью своего тела и спрашивает, смотря на экран телефона:

- Дочитала?

- Да.

- И как? Понравилось?

- Не полностью, но в целом читабельно. Хотя я не фанатка Стивена Кинга.

- Ты и не обязана быть, если не нравится. К слову о кумирах, похоже, я установил, кто та итальянка, которую ты видела тогда в аэропорту. Взгляни, это случайно не она?

- Она. Точно она, - я обхватываю телефон, потому что Эдвард не препятствует и добровольно отдаёт его мне. - Как тебе удалось?

- Знаешь, это было легко. Проще простого. Ты предоставила немало исходных данных. Итальянка, наверное, бизнесвумен, любит пиццу и прочие вкусности, замужем, двое детей, старший сын, а младшая дочь.

- Ей зовут Кьяра Фер...

- Ферраньи. Если прокрутить мысленно пару раз, можно будет выговорить и запомнить.

- Ты видел фотографии детей? Какие миленькие хвостики у девочки, - я начинаю листать фотографии в социальной сети, перемещаясь вниз, но с десятками тысяч публикаций мне не хватит и месяца, чтобы добраться до самой первого поста. Я смотрю снимки за последние несколько недель, и очевидно, моя знакомая делится семейными фото на регулярной основе как с детьми, так и с мужем, а когда она не дома, а на модных мероприятиях, то выглядит не уставшей мамой и женой, а сексуальной и раскованной женщиной в смелых нарядах, с ярким макияжем и с разнообразными причёсками, благо длинные волосы позволяют многое. - Она такая милашка. Я бы её затискала. А ты бы нет, да?

- Нет. Она милая, но мне она чужая, как и тебе. Только не обижайся, ладно?

- Я и не обижаюсь. Это твоё мнение, и ты в любом случае прав. Мне она также чужая. Просто захотелось посмотреть.

Я возвращаю телефон Эдварду и направляюсь вроде бы за кофе, но беру себе чай, взяв с собой личный телефон. Мне интересно почитать про Кьяру и её мужа, у которого есть татуировки как минимум на руках и шее, и что-то мне подсказывает, что рисунок продолжается и на груди. Он тоже итальянец, а по профессии композитор и певец, его зовут Федерико, и он сделал предложение на стадионе во время собственного концерта. Невероятно, предложение в присутствии тысяч людей. Должно быть, было волнующе для обоих, но я бы, скорее всего, не хотела так. Чтобы моя личная жизнь стала до такой степени публичной в придачу к блогу с миллионами подписчиков. У меня блога нет, и я не заинтересована в его создании и развитии, но не суть важно. Я читаю о том, когда Кьяра начала встречаться со своим уже мужем, и по ссылке натыкаюсь на их совместные фотографии того периода, сделанные для какого-то итальянского издания. Хорошо, что я ещё не успела сделать ни глотка чая, а только собиралась поднести чашку ко рту. Представшие моему взгляду снимки один откровеннее другого, на некоторых из них на Кьяре лишь нижнее бельё, а её супруг везде в одних только брюках, и историю, которую рассказывают снимки, не назвать никак иначе, кроме как прелюдией к сексу. По крайней мере, я не могу придумать иного названия происходящему, когда двое взрослых людей всячески заигрывают друг с другом, несмотря на камеру, и касаются не без внушаемого стороннему наблюдателю желания заняться тем же самым со своим партнёром. У меня незамедлительно возникает чувство, что я как будто подглядываю в замочную скважину, наблюдая за тем, что не предназначено для моих глаз. Хотя я точно не подглядываю даже в переносном смысле. Потому что этой фотосессии лет пять, не меньше, и подглядывали скорее те, кто видел её ещё тогда, а не я здесь и сейчас.

- Вот чем ты тут занимаешься.

- Эдвард, - я поворачиваю голову, слегка вздрогнув, потому что даже не слышала звука его шагов, настолько тихо он подошёл по выложенной тут плитке. - Я просто наткнулась.

- И продолжила смотреть. Но я понимаю, наверное. Хочешь, мы сфотографируемся подобным образом? То есть сам я не хочу, но ради тебя, может быть, подготовлюсь и буду готов. Мы ведь тоже вроде можем быть такими.

- Нет, я не хочу. Я бы не смогла так, как они. Учитывая постороннего человека, который был там вместе с ними и сделал все эти снимки, - я закрываю вкладку и, пряча телефон в карман шорт, вполне готова идти обратно, но жду, когда Эдвард сделает чай и себе. - Тебе это было бы проще. С твоим опытом откровенных снимков.

- Откровенных? - Эдвард усмехается, на мгновение взглянув на меня из-под своих пушистых ресниц. - Это у них откровенные, а я никогда не изображал, что могу в любой момент начать раздеваться.

- Но с частично обнажённой грудью появлялся.

- Это не то же самое. Таким меня и в фильмах можно увидеть. Если какой-нибудь девчонке пятнадцать, она уже наверняка их все смотрела или вот-вот посмотрит, если узнала обо мне буквально на днях, поэтому моя слегка откровенная фотосессия, случающаяся раз в несколько лет, ничем удивить не должна.

- Но это ты так считаешь, а не мы, пятнадцатилетние девчонки. Раз в несколько лет маловато будет.

- Тут я бессилен. К твоему сведению, чаще как-то не предлагают, - подняв левую руку и слегка обхватив мою шею, тихо отвечает Эдвард. - Но тебе теперь и не нужно, чтобы это происходило чаще. Я же весь перед тобой, и для меня важнее ты, а не разные девчонки. Пойдём ждать посадку дальше.

Я забираюсь на диван с ногами, скинув кроссовки, чтобы немного от них отдохнуть. Время 22:17, и я рассчитываю, что мы будем на борту примерно к 23:31, ведь сам взлёт должен произойти без одной минуты двенадцать по местному времени. Похоже, меня одолевает сон после того, как я допиваю чай и пристраиваю голову на угол спинки, потому что Эдвард тормошит меня, и, открыв глаза, я вижу его стоящим надо мной и поглаживающим мою руку, а моя сумка уже перекинута через его плечо.

- Посадка?

- Да, Белла. Сможешь надеть обувь сама, или мне помочь?

- Смогу. Ещё не хватало, чтобы ты тут ползал и завязывал мои шнурки.

Я спускаю ноги с сидения, забираю свои документы у Эдварда, и через несколько минут мы проходим на посадку в числе первых пассажиров. После взлёта я сама справляюсь с креслом, запомнив, как его разбирал Эдвард, и засыпаю очень быстро. Даже не пожелав ему спокойной ночи, если честно. Но частично он и сам виноват, когда, отвернувшись спиной, начал что-то искать в рюкзаке. Я только спросила, не забыл ли он планшет или бумажник. Эдвард ответил, что нет, и я повернулась на правый бок. Если это не техника и деньги, то можно сильно не переживать. Мы приземляемся в аэропорту Лос-Анджелеса в 10:50 после лёгкого завтрака, забираем свой багаж и, оказавшись доставленными домой совсем другим водителем, проводим день, никуда не выходя и отдыхая. Я стираю и сушу вещи, но гладить лень, и Эдвард разбирается с дилеммой тем, что, прикоснувшись к моим плечам и слегка массажируя их, напоминает о приходе Мэнди в четверг. Она должна была бы прийти, как обычно, завтра, но у неё тоже есть ключи, и Мэнди убралась по дому и заполнила холодильник ещё вчера, в наше отсутствие. Они договорились так между собой, и потому единственный человек, которого мы видим завтра, это Саманта. Она приезжает с множеством вешалок и коробок, с большим их количеством, чем тогда. Всё это оказывается в гостиной, рубашки, брюки, пиджаки и платья, от количества оттенков разбегаются глаза, но становится легче, когда Эдвард забирает с собой часть вешалок с костюмами и рубашками. Он уходит в комнату, а я остаюсь, чтобы Саманта могла помочь, если потребуется. Она предложила сама. Собственно, почему бы и нет? У всех платьев есть застёжки, отчего помощь кажется действительно необходимой. Да, раздеваться перед едва знакомым человеком неловко, но я стараюсь не думать, думает ли она что-то о моей фигуре или её недостатках, которые по голливудским меркам, может быть, и нуждаются в устранении. Как ни странно, два наряда я выбираю довольно быстро. Возможно, потому, что мысленно сразу отказываюсь от очень пышных со множеством деталей или длинных, но с вырезом на ноге или с голой спиной. Я предпочитаю одно без рукавов, а другое с рукавами просто из сетчатой ткани в тон платья. Первое расшито блестящими пайетками на лифе и подразумевает надевать под него специально сшитые бюстгальтер и эластичные шортики, и ещё сзади оно длиннее, чем спереди. Но я не боюсь выйти с обнажёнными чуть выше колена ногами, самое главное это не наступить каблуками на небольшой шлейф. Второе платье из струящейся ткани фиолетового цвета достигает пола, и меня немного беспокоит разве что декольте в форме буквы V. Я не смогу надеть под него бюстгальтер, но оно красивое, да и вряд ли моя грудь куда-то от меня убежит, верно? Эдвард тратит времени предсказуемо больше моего, ведь ему нужно выбрать пять костюмов и достаточное количество рубашек на всякий случай. Удивительно, что он выбирает не только чёрные, но и тёмно-синий, а также болеё тёплый серый с учётом погоды в Европе в октябре. Только в Мадриде будут продолжать царить комфортные ещё летние температуры, на что я совсем не рассчитываю в других городах, где пройдут премьерные показы. Потому и отправляюсь за осенними вещами и в гости к девчонкам в самый последний день сентября. Быть дома одной оказалось странно и непривычно. Дома у Эдварда? Или просто дома? Место, где живёшь больше месяца, собираясь перевести ещё больше вещей, уже допустимо считать домом или не совсем? Может быть, я и не задумывалась бы ни о чём подобном ещё очень и очень долго, но у Эдварда Каллена интервью. Целый день интервью о готовом к выходу фильме и прочих дел. Интервью личных и совместных с партнёршей. После месяца совместной жизни и почти десятидневного отдыха на далёком острове я впервые чувствую себя просто Беллой, тогда как Эдвард не просто Эдвард, а Эдвард, к которому обращаются на «вы», и который тщательно побрился, прежде чем одеться в модные джинсы с дырками и дизайнерскую рубашку, а затем уехать. Его партнёршей тогда была красивая, стильная и улыбчивая Элизабет Дебики, и я не могу знать доподлинно, но, скорее всего, без секса понарошку точно не обошлось. Это уже как закон, если актриса красивая, то жди любовную сцену, потому что она непременно настанет.

- Ты чего такая грустная? - спрашивает Элис, заканчивая пережёвывать свой бутерброд. Мы сидим за столом на довольно тесной кухне, у Эдварда даже гардеробная больше, и пьём чай, а снаружи кто-то снова выясняет отношения. Хорошо ещё, что не стреляют. После всего, что сказал об этом районе Эдвард, я нахожусь тут и словно жду, когда через окно донесутся звуки выстрелов. Я делаю ещё один глоток, прежде чем поставить бокал на стол и покачать головой.

- Вовсе я не грустная. У меня всё...

- Ну да, ври своим подругам больше, - замечает Розали, задевая меня левым локтём, потому что кухня действительно тесная, а стол соответственно маленький. - Давай уже рассказывай, что у вас случилось. Ты только вошла, и вместе с тобой сюда сразу проникла неправильная аура. Точнее, она проникла ещё на стадии твоего звонка на тему, дома ли мы, и что ты сейчас приедешь за вещами. Да, ты их собрала, а теперь давай по существу. Что не так?

- Ничего. Правда, ничего, но это не первый и точно не последний такой день в его жизни, когда он не дома, иногда он будет ещё дальше сейчас, вообще не в городе и даже не в стране, и я... - я рассказываю, и чем дальше, тем сильнее становится чувство мнимой тошноты от одной только мысли переживать расстояние снова и снова, неделями, месяцами и годами, подолгу не имея возможности прикоснуться и гадая, всё ли у него в порядке. - Я всегда буду чувствовать себя словно неправильно, оставаясь в его доме без него?

- Нет, не будешь, - обходясь без размышлений, Розали говорит так без всякой паузы и хочет было вытереть руки о ногу, но мы столько раз обсуждали, что это нехорошо, и под моим взглядом она дотягивается до салфетки. - Ты не будешь, потому что у тебя тоже будет работа, и кто знает, может, это ему придётся сидеть дома одному и очень ждать, когда же ты наконец вернёшься. И вот сейчас не спорь. Ты не знаешь, как всё может повернуться. Что в твоей жизни, что в его. Думала бы лучше о премьере. У тебя красивое платье, я приеду и сделаю тебе красивый макияж, и научу, чтобы ты смогла сделать себе и сама.

- Роуз права, Белла. Твой Эдвард уехал на интервью, да, там будет и его коллега, но пойдёт-то на премьеру он с тобой, и потом вы вернётесь домой также вместе. Его девушка ты, а не кто-то там, как её зовут. Забеспокоишься, если вечером он не появится, а пока прекращай. У нас есть вино, и поверь, тебе понравится.

- Элис, нет. Мне ещё ехать домой.

- Но не за рулем же, а на такси. Или твой Каллен вдруг заделался поборником здорового образа жизни, хотя сам частенько мелькает с бутылкой пива в руке?

- Он уже его не пьёт.

- Правда? - Розали смотрит на меня, переглядываясь с Элис, когда та ставит перед ней бутылку, чтобы Роуз открыла штопором. - Рассказывай и про это, и о Бора-Бора. Но подожди, пока я налью.

Такими темпами я едва не остаюсь на ужин, но, когда Эдвард уехал первым, он поцеловал меня в щёку и сказал, что постарается вернуться до той поры. И ещё он дал мне ключи. Второй комплект специальных ключей от электромеханических замков, установленных и на калитке, и на непосредственно двери в дом. Мне впервые пришлось вникнуть в то, какие у Эдварда замки и ключи, а прежде я просто ждала, когда он всё закрывал или открывал. Да, замки и раньше казались мне странными, но я не придавала этому значения, а теперь, подъехав на такси, подношу ключ к калитке, вхожу на территорию и иду в сторону дома, только когда убеждаюсь, что калитка закрылась. На улице ещё светло, время восьмой час, и идти среди зелёных насаждений в направлении дома совсем не страшно. Подумать только, я впервые уехала отсюда и вернулась обратно, не нуждаясь для этого в присутствии или сопровождении Эдварда. У меня есть свои ключи. Надеюсь, это навсегда, а не на один день и вечер. Я вхожу внутрь, замок щёлкает, запирая входную дверь, и по тишине впоследствии сразу становится очевидно, что, кроме меня, в доме никого нет. Но ничего, я должна понимать и понимаю. Можно пока заняться ужином, достать еду из холодильника, чтобы потом просто подогреть. Я делаю салат из картофеля и куриной грудки, потому что хочется, как дополнение к запеканке из макарон и сыра, приготовленной Мэнди накануне. Часы показывают восемь, когда салат уже готов, а тарелки и столовые приборы разложены на барной стойке. На телефоне нет ни сообщений, ни пропущенных звонков. Должна ли я позвонить сейчас или чуть позже? Могу ли я вообще звонить, рискуя тем, что мой звонок помешает интервью, которое, быть может, просто затянулось? Я не хочу быть девушкой, не способной просто ждать столько, сколько нужно, но мне становится нервно. За окнами темнеет, и хотя я заперла дверь и не отпирала двери, ведущие на задний двор, по темноте я никогда не находилась в доме одна. Тут очень тихо, и когда я решаю поесть хотя бы салат, потому что хочу есть, звук от случайного соприкосновения зубчиков вилки с тарелкой неприятно проходится по сердцу, и я не могу продолжать. Просто не могу. Нет, лучше остаться голодной, чем пихать в себя что-то силой. Я не буду так. Я сижу и смотрю на телефон, и иногда встаю, пытаясь отвлечься на телевизор, но он едва ли помогает. Только спустя ещё время я наконец решаюсь позвонить. Время уже десятый час, и снаружи так темно, что я почти уверена, что никто не станет проводить интервью столь поздно. Разве что это развлекательная передача из ночной сетки вещания, но Эдвард говорил лишь об интервью, которые будут записаны на камеру. Я решаюсь и набираю номер, но первый же гудок длится совсем мало и обрывается тишиной, означающей недоступность абонента для звонка. Недоступен. Я пробую снова и ещё несколько раз спустя полчаса или сорок минут, сталкиваясь с тем же самым результатом, и вот теперь мне становится страшно. А если что случилось, как я узнаю об этом? Меня никто не знает, и я никого не знаю. Мне даже некому позвонить и попытаться спросить этого человека об Эдварде Каллене. У меня нет никаких номеров, ни его друзей, ни близких. Я начинаю искать, быть может, записную книжку, ищу я и на кухне, и в тумбочке в спальне, но мало кто пользуется блокнотами в двадцать первом веке. Всё есть в телефоне, резервные копии на сервере тоже, всё можно восстановить, не прилагая особых усилий, и зачем тогда блокнот?

После всех своих безуспешных поисков я возвращаюсь на кухню около десяти вечера и повторно набираю номер, раздумывая уже и над цифрами 911, когда вдалеке щёлкают замки первый раз, а через несколько секунд и второй. В коридоре горит свет, точнее, свет горит буквально везде и даже в гардеробной, и я слышу голос Эдварда. Его голос звучит нормально, так, как у живого и здорового человека. Меня охватывает облегчение, но такое слабое и ещё едва ощутимое, что чувство боли и переживаний пока преобладает над ним.

- Белла, ты здесь?

- Здесь.

Эдвард входит на кухню, живой, здоровый, целый и невредимый, и, по-моему, трезвый, и сразу видит не только меня, но и салат в центре барной стойки, и, вздохнув, проводит рукой по волосам. На его джинсах явные следы капель воды, рубашка расстёгнута на первые три пуговицы, а прикосновение только что смяло волосы ещё больше, которые выглядят прилизанными, хотя уезжал Эдвард с, как обычно, взъерошенными. А теперь они блестят и и выглядят, как парик. Где и каким образом они стали такими?

- Привет. Ты ещё не ела?

- Нет. Я ждала тебя.

- Я задержался и потерял счёт времени. После всех интервью Элизабет позвала с собой на вечеринку, и мы поехали. Было действительно весело, как в те времена, когда я ещё любил на них ходить. Кто-то обрызгал мои волосы лаком с блёстками, прежде вылив мне на голову ведро с водой. Ты можешь это себе представить? - Эдвард подходит ко мне и обнимает, сразу скользнув рукой на талию прямо под майку. Немного же времени ему понадобилось. Запаха спиртного не чувствуется, даже когда он оказывается вообще близко и продолжает говорить. - Я так по тебе скучал, Белла, - он шепчет, обнимая ещё сильнее и теперь обеими руками, склонив голову вниз к моей голове, но, поскольку я всё ещё думаю о том, что с ним могло бы что-то случиться, а я бы не узнала, наверняка это ощутимо и им. Потому что он отодвигается так, чтобы посмотреть в мои глаза. - Ты чего? Случилось что?

- Нет, ничего. Но ты мог позвонить и предупредить обо всём, что ты только что сказал, и мне бы не пришлось думать всякое.

- Ты звонила?

- Да. Но твой телефон...

- Сдох, а я забыл зарядное устройство. В течение дня я много разговаривал, но там ещё вроде оставалась зарядка, а когда я достал телефон, чтобы посмотреть на часы, обнаружил его уже разрядившимся и сразу стал собираться домой. Ты меня простишь? Ты обещала, что если я буду творить какую-то хрень, то ты постараешься меня прощать.

Он смотрит на меня с опущенными вниз уголками губ, вид у него взывает к жалости, как у ребёнка, который на что-то обиделся или расстроился, если сам кого-то обидел, и я совсем не понимаю, как ему удаётся выглядеть так во взрослом возрасте, вернувшись после вечеринки, где присутствовали слегка сумасшедшие люди. Выражение его лица это главная причина, по которой трудно злиться на него ещё сколько-то, а вторая причина это то, что даже с наверняка липкими волосами он всё равно красив, хотя я точно не коснусь этой копны, пока он не промоет их тщательно и с шампунем.

- Так под хренью ты имел в виду спонтанные вечеринки и разрядившийся телефон, и то, что кто-то испачкает твои волосы?

- Что-то в этом роде. Так я прощён или ещё нет?

- Почти прощён, но будешь прощён окончательно, когда мы поедим, но, может быть, ты сначала помоешь волосы и переоденешься? Мне кажется, я вот-вот чихну из-за блёсток, - и только я договариваю, как, и правда, чихаю, едва успев прикрыть рот и отвернуться, чтобы не попало на Эдварда. - Ну вот, я же... - и я чихаю ещё раз. - Извини.

- Это ты извини. Считай, что они уже чистые. Скоро приду.

Эдвард покидает кухню, однако его «скоро» растягивается едва ли не на полчаса, и, вернувшись, на ходу вытирая голову полотенцем, он вспоминает того, кто придумал лак с блёстками, всякими нецензурными словами.

- Они липкие, и теперь мои руки всё ещё липкие, и, скорее всего, я истратил не меньше половины флакона с шампунем. Надеюсь, они перестанут быть липкими за четыре дня.

- Перестанут, мыло всё смоет, или можно попробовать моей жидкостью для снятия лака, - говорю я, доставая из духовки форму с запеканкой, куда ставила её подогреться, и размещая на подставке под горячее. - Давай свою тарелку, я наложу.

- Держи. Жидкость для снятия лака?

- Да. Она немного пахнет, но выветрится почти сразу. Подумай.

- Я подумаю.

Поскольку время близится к одиннадцати, фактически сразу после еды я иду в ванную и, набрав ванну, забираюсь внутрь. Это помогает расслабиться, и среди пены да ещё и с книжкой в руках вскоре я чувствую, как мои глаза смыкаются. Главный признак, что пора уже заканчивать и выходить. Я выбираюсь из ванны, заворачиваюсь в полотенце и перед самым уходом беру планшет с полки. Эдвард направляется туда же после меня буквально на пять минут, которых мне хватает только на то, чтобы вытереться, надеть трусы и пижамные шортики. Он застаёт меня голой по пояс, но ненадолго, потому что я как раз надеваю верх пижамы и забираюсь под одеяло. Наверное, сказывается алкоголь, к которому добавилось волнение, иначе как ещё объяснить то моё безразличие к тому, что Эдвард стягивает с себя полотенце в спальне, а потом выключает свет и, не медля, ложится в кровать? Полотенце точно осталось валяться у кровати, но у меня нет сил напоминать, что с ним нужно делать, и где оно должно находиться. Я переворачиваюсь на правый бок и слышу, как Эдвард придвигается ко мне, его голое тело теперь граничит с моим во многих местах, и, хотя я уставшая, мне нравится. Может быть, если он захочет, то я готова не просто полежать и уснуть.

- Тебе было страшно? Потому и включила везде свет?

- Я заплачу.

- Платить точно не нужно. Тебе было страшно, я понимаю. Я забыл сказать тебе код, иначе просто поставила бы себя на охрану.

- И, если что, кто-то бы приехал?

- Да, если бы пришёл не я, или мы сами не нажали код, приехала бы машина для проверки, - Эдвард прикасается к моему локтю, обхватывая сгиб всеми пальцами. - Как прошёл твой день?

- Нормально. Розали сказала, что приедет сделать мне макияж, только надо будет написать ей адрес.

- Предлагаю просто отправить за ней машину.

- Розали, я уверена, оценит. Честно говоря, после твоих слов о том районе, пока я была сегодня в квартире, иногда мне было не по себе.

- Да? Ну это же хорошо, - Эдвард явно улыбается, пока говорит. - Теперь ты, должно быть, солидарна со мной, что там небезопасно, и встанешь на мою сторону, когда я предложу оплачивать квартиру первое время. Тебе же будет спокойнее уезжать из города. Не в этот раз, а потом. Может быть, если у меня возникнут какие-то съёмки.

- Ты, наверное, прав. Мы рассматривали район Вилшир. Просто как место, где бы хотелось поселиться при наличии денег. Где-нибудь рядом с художественным музеем.

- Мы это ещё обсудим, но в другой раз. Точнее, не с тобой. Ты же не будешь с ними жить. Ты живёшь со мной, помнишь?

- Помню, но в следующий раз не забывай зарядку.

Я засыпаю, коснувшись руки Эдварда, когда он перемещает её мне на талию. Прежде, чем мои глаза окончательно закрываются, последняя мысль у меня в голове заключается в том, что он вроде бы понял, и что мы поняли друг друга. Он понял про телефон и зарядное устройство, а я почувствовала, что иногда ему всё-таки нужно быть на вечеринках и быть там без меня. Со мной бы он мог бы и не поехать или поехать лишь ненадолго, не успев оторваться вдоволь. Но в Европе это вряд ли станет проблемой. Я не всегда буду при нём, и на афтепати, которые неизменно следуют за премьерой, он сможет проводить время с Элизабет и другими людьми столько, сколько захочет, или сколько будет нужно по каким-то негласным и неведомым мне правилам. Я просыпаюсь, находясь в кровати совершенно одна. Иногда Эдвард бегает по утрам и порой собирается тихо, так, что я не слышу и продолжаю спать, но он всегда уходит с телефоном, а сегодня его телефон здесь, лежит на тумбочке с другой стороны кровати. Переместившись туда вместе с одеялом, я просто смотрю время, отключаю сотовый от зарядки и только-только собираюсь отправиться на поиски Эдварда, уже отсутствующего в пятнадцать минут девятого, как он открывает дверь, одетый в чёрные шорты и серую майку. Я не понимаю, где он был или не был, потому что его майка сухая без следов пота, но сам он выглядит запарившимся. Что он делал?

- Доброе утро.

- Доброе утро. Что с тобой?

- Сама увидишь, когда придёшь на кухню.

Заинтригованная, я слезаю с кровати и иду за Эдвардом. Мы приходим на кухню, где слегка жарковато, шумит посудомоечная машина, а на газовой плите стоят небольшая кастрюлька со сковородкой, которые явно для чего-то использовались, но пока ещё не удостоились чести также быть помытыми. Меня что, позвали домыть посуду вручную? Надеюсь, что нет. Точнее, я не против, мне не трудно, но тогда я могла бы сначала умыться и переодеться из одежды для сна, и кастрюля за это время никуда бы не убежала.

- И что я должна увидеть?

- Ты должна сначала сесть за стол.

Я иду к столу, хотя мы никогда не завтракаем за ним, и располагаюсь на одном из стульев перед индивидуальной салфеткой, лежащей на столе. Меня обнадёживает наличие тут вилок, значит, может быть, мы и поедим, когда Эдвард что-то да покажет, и потом я смогу приготовить завтрак. Но мне не приходится готовить, потому что Эдвард достаёт из духовки две тарелки и ставит одну из них передо мной, а другую на свою салфетку. От тостов ещё идёт пар, и я слегка в шоке. Вообще-то даже больше, чем слегка. Он что, действительно приготовил завтрак из бутербродов с лососем и яйцом и полил чем-то, что выглядит, как соус, также приготовленный дома?

- Ты сам это сделал?

- Ты видишь тут кого-то ещё?

- Ну нет, но вдруг ты познакомился с соседкой, и она тебе помогла. Или же Мэнди приехала минут на пятнадцать. Я не знаю.

- Пятнадцать минут? Вот сейчас не смешно, - отвечает Эдвард с едва заметным намёком на улыбку в уголках губ. - Мне пришлось разрезать пакетики для мешочков, чтобы сварить яйца по инструкции, я же не тот, у кого вдруг завалялась пищевая плёнка, и ниток у меня также нет. Пришлось скреплять скрепкой, и все мои руки были в масле. Это заняло минут сорок, а не пятнадцать.

- Надо сказать, твоя фантазия впечатляет. Пакетики вместо пищевой плёнки это неплохо.

- Ты всё ещё смеёшься.

- Вовсе нет. Я впечатлена, правда.

- Просто ешь, пожалуйста, пока всё не стало холодным.

Эдвард ждёт, когда я попробую, а я немного волнуюсь, что будет невкусно, или что где-то попадётся скрепка, а скрепку точно не утаить, но сам тост, честное слово, по вкусу почти как у мамы, а яйца идеальные и ровные, как раз по размеру кусочка хлеба. Мне точно не требуется сорока минут, чтобы всё съесть, и я откидываюсь на спинку стула, пока Эдвард ещё ест.

- Не верится, что ты делал всё это в первый раз. Я подумала, ты привёл меня домыть посуду.

- Я был последователен. Делал всё в точности по рецепту. Хоть ты и готовишь нам по утрам, один я тоже, наверное, не пропаду. Я имею в виду, если ты когда-то будешь уезжать на съёмки рано-рано или вообще будешь не в городе, то я способен накормить завтраком самого себя.

- Я в тебя верю. Чем займёмся позже?

- Чем угодно, но не выходя из дома. Я хочу быть тут сегодня и в последующие дни, ладно? Мне нужно на многом сосредоточиться.

- Хорошо. Я не против просто быть дома с тобой.

Я представляю, с каким стрессом для него могут быть по-прежнему связаны дни выхода нового фильма, и убеждаюсь в этом ещё накануне, премьеры в Лос-Анджелесе. Уже тогда Эдвард начинает много говорить по телефону, продолжает на следующий день и опять-таки занят на момент приезда Розали, но я сама открываю ворота для машины и дверь подруге, которая входит с немаленькой сумкой в руках. Роуз обнимает меня и хочет экскурсию, прежде чем заняться моими волосами и лицом. Я была готова и совсем не удивлена слышать подобное. Это её первый раз здесь, и Розали следует за мной с восторженным выражением лица и сочувствует Элис, не нашедшей возможности приехать, но сочувствие это весьма неубедительно. Однако я всё понимаю, лишь сопровождая Розали после осмотра внутреннего дворика с бассейном обратно в дом.

- В ванной много места, и дневной свет поступает через окна. Ты их видела от бассейна. Это были они. Подойдёт?

- Да, если света действительно много. А где виновник торжества?

- В комнате. Разговаривает с Элизабет. Наверное. Или уже не с Элизабет. Я не думала, что всё бывает именно так, именно до такой степени безумно. Если честно, я в ужасе, Роуз. И от того, что придётся быть на дорожке без него, и потому, что в зале он тоже не сможет сидеть рядом со мной. Зачем я только согласилась на всё это?

- Ты согласилась не зачем-то, а из любви. Ты его любишь, - тем временем мы входим в ванную, я сажусь на мягкий пуфик, а Розали размещает сумку с косметикой на столешнице, выкладывая оттуда разные флаконы, палетки и всё такое прочее. Я и не знала, что подруга уже накупила себе столько всего. Хорошо, значит, дела у неё идут неплохо, и теперь я нервничаю гораздо меньше. Если у Розали такие запасы, она точно выезжала ко многим девушкам и тогда сможет накрасить меня на должном уровне. Я вдыхаю и придвигаюсь ближе посмотреть на всё её великолепие. - Когда ты ему признаешься?

- Я уже...

- Я не о том, что он знает, что ты стала его фанаткой в пятнадцать, а о фразе из трёх слов и десяти букв.

- Я не думала об этом.

- Плохо, что не думала. Надо подумать, Белла. Ты хотя бы там не спи, заводи полезные знакомства. Если вдруг рядом окажется актриса, которая мне нравится, то возьми для меня автограф хоть на чём. Может быть, там будет Жюльет Бинош. Ты же знаешь, как я её люблю. Захватишь с собой блокнот?

- Роуз, успокойся. Я не буду брать ни автограф, ни блокнот. Это несвоевременно.

- Я не дура, знаю, что несвоевременно, но если будет возможность, то...

- О какой возможности вы тут говорите? Здравствуй, Розали.

Эдвард входит в ванную в серых джинсах и чистой белой майке. Когда он разговаривал по телефону с самого утра, то ходил повсюду в шортах и обнажённым по пояс, но мои напоминания переодеться были бы явно лишними. Он и сам всё знает, а я даже не рискнула отвлекать его подобными глупостями.

- Привет. То есть здравствуй.

- Привет тоже можно. Кстати, мы с Беллой хотели с тобой поговорить, с тобой и Элис, если точнее, но поскольку ты здесь одна, то с тобой, а ты передашь ей, и вы подумаете.

- Подумаем о чём?

Розали смотрит на меня, но я молчу, не я же начала всё это, и она поворачивается к Эдварду, опуская руку с консилером, и Эдвард наконец отвечает.

- О квартире в районе получше. Можете подыскать варианты, посмотреть и определиться, какой больше нравится, и я оплачу аренду, скажем, на полгода, а дальше посмотрим.

- Спасибо, наверное, но мы уже привыкли.

- Роуз, Эдвард считает, что это опасный район, действительно опасный, и мы тоже читали об этом, помнишь? Мы воспринимали его, как временное место. Я бы хотела, чтобы вы с Элис согласились. Мне так будет спокойнее. Я не прошу отвечать сейчас, нас с Эдвардом не будет некоторое время, и вы сможете, не торопясь, походить и посмотреть квартиры.

- Это же не твоя идея, да?

- Не моя, но это не создаст никаких проблем, - отвечаю я и касаюсь руки Эдварда. Разговор становится труднее, и, наверное, не без причины. - Я хочу, чтобы мне было спокойнее уезжать и находиться вдали. Я хочу для вас безопасности, такой же, какая есть у меня. И Эдвард...

- И это безвозмездно.

- Зря ты это сказал.

- И почему же?

- Потому что безвозмездно нам точно не надо, и Белла это знает. Но мы подумаем. А сейчас мы же вроде торопимся, верно?

- Да, в каком-то смысле, - подтверждает Эдвард. - К четырём сюда приедут мой публицист, агент по связям со СМИ, если проще, и стилист, и лучше, чтобы Белла уже частично была готова. Успеете?

- Без проблем. Время только двадцать минут третьего. Я всё сделаю.

- Хорошо. Тогда я лучше пойду, да, Белла? Или я не буду мешаться?

- Будешь, - мы с Розали отвечаем фактически одновременно, но дальше я говорю одна. - Оставь нас, пожалуйста, одних. Если понадобишься, я позову.

Эдвард уходит, прежде ласково целуя меня в волосы у правого виска. На протяжении часа или полутора Розали наносит мне на лицо разные средства, выравнивает цвет кожи, растушёвывает и покрывает веки тенями то у внешнего уголка глаз, то у внутреннего, применяет тушь и румяна и даже подчёркивает брови тенями, смешанными со специальным воском. Я бы точно не знала о таком, но у Розали есть и он, и, последовательно разъясняя мне каждый шаг, потом она оставляет мне всё, что использовала для макияжа, в том числе и кисточки, и что может подойти мне из других оттенков теней и средств для губ, когда поедем в Европу.

- Я могу накрасить губы тебе и сейчас, но, если ты ещё будешь есть или пить, а ты, скорее всего, будешь, то смысла, по-моему, нет. Это очень устойчивый карандаш, обведи ими контур и затем покрась губы целиком, потом выжди несколько минут, и можно будет наносить блеск.

- Ты закончила?

- Да. Можешь уже смотреть.

Я поворачиваюсь к зеркалу и вижу себя такой, какой я никогда не была. Тени кремового и медово-коричневого оттенков слегка мерцают на веках в мягком переходе от светлого к тёмному, а подводка вдоль линии роста ресниц до внешнего уголка глаз делает мой взгляд открытым и выразительным. Я действительно никогда так не выглядела.

- Роуз?

- Что?

- Ты великолепна. Это просто охренеть как шикарно.

- Я охренеть как рада, что ты довольна, но раньше ты так не выражалась. Это просто наблюдение. Не начинай напрягаться, как ты умеешь и любишь, - Розали приступает к тому, чтобы начать собирать косметику в сумку. - Как думаешь, в Берлине сама с макияжем справишься? Это только выглядит сложно, но в случае чего звони или просто открой обучающие видео на ютубе. Давай я тебе накрашу ногти бледно-розовым, пока ещё есть время. Хочешь?

- Давай.

Розали уезжает так же, как и приехала. Машина уже ждёт снаружи дома, и Розали остаётся только сесть и уехать. Я поднимаюсь по ступенькам крыльца одна, ведь Эдвард снова с кем-то говорит и только скинул сообщение, что автомобиль будет на улице. Я аккуратно закрываю дверь, не уверенная, высохли ли ногти до конца, и потом ворота нажатием на специальную кнопку рядом с панелью охранной системы. Время 15:47. Если с минуты на минуту мы перестанем быть одни, может, мне надо переодеться во что-то более подходящее? Шорты вряд ли подходят для знакомства с новыми людьми, а вот платье вполне. Я подхожу к двери спальни и, приоткрыв её, тихо двигаюсь к гардеробной. Эдвард общается по телефону около окна и после того, как ненадолго оборачивается, вновь произносит в трубку:

- Нет. Нет, Линдси, мы сошлись на том, что Элизабет приедет после меня. Мне так даже удобнее. Что с каких пор? Послушай, ты ведь уже подъезжаешь, а разговаривать за рулём небезопасно. Давай при встрече и обсудим. Да, ты мой публицист, но что-то я могу решать и сам и решил. Конец разговора.

Я переодеваюсь в платье, которое надевала на ужин на Бора-Бора, расправляю волосы, слегка завитые Розали на кончиках, и поворачиваюсь, чтобы выйти в спальню, но Эдвард медленно подходит ко мне.

- Привет.

- Привет.

- Розали знает в этом толк. Ты выглядишь невероятно. Даже не знаю, можно ли ещё целовать или уже нет.

- Можно. Губы она мне не красила.

Мы успеваем поцеловаться дольше нескольких секунд и, может, даже минуты две прежде, чем в доме раздаётся оповещающий звонок от ворот. Вдохнув, Эдвард идёт к двери, но через два шага поворачивает голову и, увидев, что я не иду, возвращается за мной, беря меня за левую руку.

- Пошли.

- Может, не надо? Твой публицист, по-моему, злая.

- Она не злая. Она просто злится на меня, но ты ни при чём, а ты едешь со мной и всё равно не сможешь отсидеться где-то тут. Поверь, Линдси не злая.

- Хорошо. Ладно.