(от лица Эдварда)

Как только за Джоном Чамберсом закрылась дверь, я выдохнул с облегчением.

Я знал его со времен колледжа. Тогда он был очкастым умником, считавшим необходимым обставлять меня при сдаче экзаменов. И за тот недолгий срок, что прошел с окончания Гарварда, он изменился: обрюзг, потерял часть волос на своей макушке, отрастил усы. Интересно, он так же находил меня неузнаваемым? Хотя каждое утро в зеркале я встречался все с тем же человеком, что и десять лет назад, разве что с более пристальным, зорким и холодным взглядом. А остальное было прежним: безнадежные волосы, неизменная комплекция с потугой на атлетичность.

Не раз Чамберс выручал меня в студенческие времена, и было жаль отказывать ему теперь, но бракоразводные процессы – не мой профиль. И даже ради него я не смогу переломить себя, поскольку никогда мне не понять, почему люди изменяют, разводятся, спорят, делят имущество. Видно, сказываются пятнадцать лет отношений и из них пять лет счастливого брака с женщиной, составляющей весь смысл моей жизни.

Сигнал о принятом сообщении нарушил ход моих мыслей, уже улетевших к ней. Подавив обеспокоенность – вдруг что-то случилось, – я открыл окошко чата:

«Итальянская или японская?»

Всего два слова – и я счастлив. И улыбаюсь как сумасшедший чеширский кот.

Белла…

Уже второй месяц как моя ненаглядная ушла в декретный отпуск и посвящает себя кулинарной деятельности. Противоречивый нрав находит выход в смешивании ингредиентов, а талант острить – в выборе приправ. Я знал, что часы вынужденного бездействия буквально душат ее, от домохозяйки в ней – только желание время от времени убирать разбросанное на места да протирать пыль с полок. И еще: превращать скромный семейный ужин в изысканный экскурс в меню какой-нибудь страны. Я готов вечно уступать ей, но дольше не мог позволить ей работать. Должность юриста в Центре реабилитации для женщин, подвергающихся насилию в семье, – далеко не теплое местечко, наполненное посылами для релаксации беременных. А из-за ее привычек постоянного борца за справедливость сильные переживания неминуемы. И это опасно…

Но теперь все в порядке. Каждый день Белла то тихо, то шумно бесится, затем около часа дуется на меня, а заканчивается все примерно одинаково: истощенные и удовлетворенные, мы засыпаем приклеенными друг к другу.

Придвинув ноутбук, я напечатал ответ:

«Предпочитаю тебя в наряде гейши, подающей на стол пелло».

Через минуту пришло:

«Милый, под кимоно не будет ничего, но в субботу, когда Несс будет у Роуз с Эмметом».

Я рассмеялся. Дети – несомненная причина ворчания мужа в счастливом браке. А Ренесми – причина не только ворчать, но и поседеть раньше времени.

Это наш маленький чертенок, посланный богом в наказание за наши прошлые грехи. Ребенок, сумевший соединить в себе все достоинства мои и Беллы, больше похожие на недостатки. Наш ребенок до мозга костей, идеальное оружие судьбы. Пятилетняя девочка, которая до умопомрачения любима бабушкой, дедушкой, дядей, тетей. И, конечно, собственными родителями.

Только каменный человек мог бы остаться равнодушным к этому чуду с копной рыжих непослушных кудряшек, к этому «пропеллеру», нежно целующему вас, а в следующее мгновение дико прыгающему на ваших коленях, к этому маленькому кукольному личику в форме сердечка, унаследованному от матери, на котором светятся глаза цвета молочного шоколада. Этот взгляд действовал на меня безотказно, абсолютно лишая отцовской воли. Невероятная схожесть глаз дочери и глаз той, что сумела поразить меня еще в несознательном возрасте одиннадцати лет, всегда душила на корню все проявления моего авторитета. Я был не способен в чем-либо отказать моей девочке и заслуживал каждый упрек Беллы в том, что собственный ребенок вьет из меня веревки.

Да, это так – вьет. Но у меня есть еще шанс показать себя строгим отцом…

Сама Белла не давала слабину. Она единственная, кто хоть как-то мог остановить проказы бесенка Несс, везде сующего носик, сверхскорстного творца хаоса. Дочь никогда не играла в куколки, в паровозики, не строила домики из кубиков, она играла со всем, что для игры не предназначалось, и одновременно в нескольких местах. Поэтому наш дом напоминал зону бедствия: полы, усыпанные содержимым ящиков, шкафов и другими предметами, послужившими для осуществления очередной задумки девочки (это виной непогода, и Ренесми лишили прогулки), изрисованные маркером двери и шкафы (это дочка решила развлечься рисованием), разбросанные платья, шарфы и туфли Беллы (это малышка играла в принцессу). Способности манипулятора и маленькой шкоды у Несс обнаружились еще с пеленок. Уже тогда она ухитрялась разжалобить одним взглядом, портить сетку манежа или скатываться с дивана, чтобы отправиться в путешествие ползком. Как только дочь научилась ходить и до сих пор, из поля ее зрения и действия рук убиралось повыше или запиралось все бьющееся или обладающее ценностью, иначе был риск никогда не увидеть этого вновь. Крема жены оказывались выдавленными, а духи вылитыми, если вдруг она забывала запереть их в шкафу, мои документы и ежедневники безжалостно испещрялись рисунками или рвались, если я оставлял их на столе. Чтобы совершить непоправимое, Несс надо было побыть без присмотра две-три минуты. Без книги сказок или взрослого, играющего с ней куколками, дочка начинала скучать, а скука активировала действие ее шила в попе. И поскольку она часто оставалась без няни, у нее в запасе было больше, чем две или три минуты. К тому моменту, когда мы отметили пятилетие малышки, мало кто из квалифицированно подготовленных нянь в Чикаго соглашался иметь дело с этим упрямым непоседливым ребенком, к которому нелегко подобрать ключик, который портит то ковер, то их платье, который дерзит и неуправляем в гневе.

Сейчас Несс уже три месяца посещает школу. Ей там нравится, и дочка стала заметно спокойней, повзрослела. Кстати, к недовольству Рене, всегда считавшей, что Ренесми – наша с Беллой расплата за погибшие нервные клетки ее и моей матери.

Боже! Неужели мы с Беллой были столь же несносны в ее возрасте? И если наша дочь пойдет по нашим стопам, то чертовски боюсь ее двенадцати и тринадцати лет! Ренесми уже слишком умна для пятилетнего ребенка, и чем старше она будет становиться, тем страшнее будут наши беды… Да возрадуется мстительная природа родителей!

И только моя любимая не унывает, а пытается контролировать то, что подобно вздымающейся волне цунами. Что ж, вероятно, она знает, что и как надо делать. Лично я в ступоре.

Эта женщина не перестает удивлять и восхищать меня. И каждое мое следующее открытие как новая доза допинга для всепоглощающего обожания. Складывается впечатление, что я постепенно слой за слоем узнаю ее, всякий раз вновь влюбляясь как мальчишка. Сначала я узнал ее как непримиримого врага и соперника. Затем – как преданную и веселую подругу, с притягательной сумасшедшинкой. Еще через некоторое время – как невинно-темпераментную любовницу, заставляющую меня загораться желанием от единственного взгляда задорно сверкающих глаз. После – как невероятно любимую женщину, носящую под сердцем нашего ребенка, пытающуюся сделать из меня требовательного мужа. Потом – как жену, с переменным успехом ставящую эксперименты в деле ведения домашнего хозяйства. А в данный момент я узнаю ее как мать, стремящуюся превратить хитрого чертенка в послушного ангелочка.

Поэтому к черту жалобы и обиженный взгляд Чамберса. Я точно с другой планеты: не могу понять тяготы его жизни, а следовательно – и проникнуться ими. Как объяснить ему, что счастье просто: ты протягиваешь руку, а ее уже ждет рука родного тебе человека. И ради этого счастья ты пожертвуешь всем.

А ведь я мог потерять их обеих… Три жизни висели на волоске. Роды были тяжелыми, врачи настроены скептически. И когда сердце Беллы на миг остановилось, мое остановилось так же.

Я понимал, почему она страшилась новой беременности, почему теперь так напряжена и беспокойна. Не настаивал на втором ребенке, это было ее решением. Как и в случае с именем Ренесми, состоящим из имен двух женщин: это наша с ней дань Рене и Эсми, сумевшим достойно воспитать двух оторв.

Устало потерев виски, я бросил взгляд на часы: без четверти четыре. Еще как минимум два часа надо проторчать в офисе, чтобы хотя бы ознакомиться с делом нового клиента. И четверг: еще выдержать целую пятницу до субботы, чтобы остаться с любимой наедине, без риска быть внезапно прерванным голосом дочери, зовущим мать, при развязывании пояса ее просвечивающего пеньюара…

Я набил ответ:

«Ловлю на слове, солнышко… И закапываюсь в работе».

«Лови, лови, Каллен. И глубоко не закапывайся: дядя Эммет вернет нашу принцессу в девять тридцать вечера. У них сегодня совместный просмотр «Пиноккио», а после – вишневый пирог тети Роуз».

Новость была воодушевляющей. И вдохновляющей скорее покинуть это чертово помещение. С неприлично большой улыбкой, шедшей вразрез с содержанием читаемых мною документов, я углубился в работу.

***

В Чикаго мы перебрались сразу после окончания колледжа. Дядя Грегори предложил мне интернатуру в его фирме, а тетя Элизабет помогла с поиском квартиры. Мейсоны не скрывали своего желания, чтобы мы прочно осели в этом городе. Белла поначалу рвалась куда-нибудь в Калифорнию, потом бредила Нью-Йорком, но успокоилась сразу же, как только стала работать в Центре реабилитации для женщин, подвергающихся насилию в семье. Что касается меня, то Чикаго во всем меня устраивал, и на то была своя причина: я хотел настоящую семью, и только здесь у меня была замечательная возможность сделать быстрый финансовый старт.

Уже через месяц после нашего переезда дядя ошеломил меня своим предложением. Это было на свадьбе Эммета и Розали, на которую мы приехали в Форкс вместе с Мейсенами.
 

…Белла нашла меня у алтаря, устроенного на лужайке перед нашим домом. Эммет паниковал, я подбадривал его обычными глупостями, которые говорятся жениху в этих случаях, когда увидел свою любовь, шедшую к нам стремительным шагом. В нежно-сиреневом летящем платье подружки невесты с убранными назад волосами, искусно сплетенными волнами, она была похожа на весенний цветок, способный рассыпаться от легчайшего прикосновения. С ревнивым самодовольством я заметил взгляды нескольких мужчин, уцепившиеся за деликатные изгибы фигурки моей женщины.

Изабелла вымучила улыбку для Эмма и выразительно посмотрела на меня, пригвождая взглядом: что-то случилось.

- Черт бы побрал это платье! И черт бы побрал женскую истерику! И черт бы побрал эту сва…

- Как Розали? – я перебил ее, краем глаза уловив, как брат с силой дергает свой галстук, словно тот душит его. – Что-то она задерживается.

- Розали?! Пала в неравном бою с собственными извилинами, закрученными предрассудками!

Белла жестикулировала, раздувала ноздри и была на взводе. Я поймал ее руку и начал ласково поглаживать тыльную сторону ладони большим пальцем, чтобы успокоить ее. Любимая с шумом выдохнула и чуть расслабилась.

- Свихнувшаяся глазастая невеста нашла крошечное пятнышко грязи на подоле подвенечного наряда. Миссис Хейл закудахтала, что это плохая примета, Элис стала вопить, что безупречная шмотка испорчена, хотя еще даже не надета, а я заткнула уши и сбежала к тебе.

Что ж, какая свадьба без всяческих казусов?..

Я улыбнулся, любуясь розовыми пятнами гнева на щечках Беллы и сверкающими, как звезды, глазами, – неотразимая красотка.

- Каллен, поклянись, что это последняя свадьба, на которую ты меня притащил. Слава богу, у тебя только один брат!

Моя улыбка скисла. Элис и Джаспер женаты уже около года, и их бракосочетание было верхом блеска и совершенства. Оставалась как минимум еще одна свадьба, на которой я планировал присутствовать вместе с Беллой, – наша собственная. И это, безусловно, больной вопрос… Разумеется, рано или поздно это событие состоится. И именно здесь, в Форксе. Для этого нужны только две вещи: уверенно встать на ноги и заручиться согласием будущей жены.

Я притянул ее к себе за плечи и поцеловал висок:

- Ты же сама все знаешь, - высказался решительным шепотом, уже планируя аргументы.

- Белла! – миссис Хейл, мать Роуз, помахала ей из-за кустов рядом с дорожкой, ведущей к заднему входу дома.

- Позже, любимый, надо ловить момент, раз невеста созрела, - упрямица подмигнула мне, оставила поцелуй на щеке и, окинув зажигающим одобрительным взглядом, пошла к зовущей ее женщине.

Уже потом, когда священник благополучно связал узами брака моего брата и его невесту (признаться, в этом момент я чертовски завидовал ему), когда торжественные речи были произнесены и молодожены закружились в первом танце, дядя Грегори, внезапно вынырнув из-за моей спины, задал вопрос прямо в лоб:

- Так когда же ваша свадьба, Эдвард? Хоть примерно определились?

Он был уверен, что мы счастливо помолвлены. Кто бы мог его винить в наивности, если мы с семнадцати лет вместе?

Белла округлившимися глазами смотрела на моего родственника, но я сумел найтись с ответом:

- Мы еще даже не решили, где будем жить.

- Как где? – Мейсен казался человеком, делящимся разгадкой мудреного ребуса. – Конечно, в Чикаго. Думаю, через годик-потора ты будешь способен занять кресло моего партнера.

Дядя последовал своему слову, и даже меньше чем через год я стал его партнером. В дальнейшем он намеревался передать свое дело мне, и поскольку детей у Мейсенов не было, то я не чувствовал, что кого-то притесняю или ставлю палки в колеса. Вместе с ним мы расширили фирму и профиль тех дел, что она выполняла. Дела продвигались замечательным темпом, мы не купались в роскоши, но многое могли себе позволить, хотя мне еще и двадцати пяти не стукнуло.

Вслед за нами в Чикаго потянулись и мой брат с женой. Розали подалась в модельный бизнес, а Эммет, наконец, осуществил мечту всей своей жизни – открыл сеть магазинов детских игрушек. Брат всегда обожал детей, детство и все, что с этим связано, но Роуз как раз-таки не торопилась делать его отцом, поэтому Ренесми и поныне цепко держит в крошечных ладошках сердце своего дяди. Розали тоже любит ее, но с толикой разумности. Довольно часто они присматривают за нашим чудом-юдом и всякий раз выглядят до смерти уставшими, но довольными. Подозреваю, что именно наличие Ренесми так долго держало жену брата в положении бездетной.

Впрочем, это скоро изменится. Эммет на прошлой неделе сообщил, что она беременна. Скоро наша семья станет больше и безумнее.

Элис и Джаспер обосновались в Нью-Йорке. Ко всеобщему шоку своих друзей, Хейл стал писателем, вдруг обнаружив в себе тягу к сочинению исторических романов о второй мировой войне. А Элис даже к тридцати годам не смогла определиться, чего же она хочет от жизни. Она поспевала везде и всюду: то открывала картинную галерею, то салон красоты, то становилась менеджером одной из молодежных групп, то создавала собственную марку одежды. Наличие двух сыновей-погодок только подстегнуло ее к тому, чтобы быть еще более оригинальной в своих начинаниях, и последнее, что я слышал о ней, – это то, что она активная пропагандистка акции «Нет ГМИ в детских продуктах».

Раз в год, летом, на День Независимости, мы собирались все вместе. Чаще Хейлы приезжали к нам, и пару дней мы проводили огромной дружной компанией с тремя гиперактивными детьми. Не покривлю душой, если скажу, что эти дни были для меня как второе Рождество – та же атмосфера праздника, суеты, та же ответственность и логически вытекающее истощение.

Зная друг друга с детства, мы и чувствовали и вели себя как настоящая семья. Иметь такую – значит быть баловнем судьбы, счастливчиком.

***

Около пяти часов я оторвался от работы, чтобы ответить на телефонный звонок. Выяснилось, что можно забрать мой заказ из ювелирной мастерской. Что ж, теперь придется сделать немаленький крюк перед тем как попасть домой.

Через восемь дней у нас с Беллой годовщина свадьбы – шесть лет мы муж и жена…

Кажется, только вчера я давал свои свадебные клятвы. И только «позавчера» от стыда готов был провалиться сквозь землю, по-кретински ляпнув про секс вместо того, чтобы сказать «Я люблю тебя, Белла». Возможно, поэтому все мои мучения, состоящие из впоследствии не принятых предложений руки и сердца, были заслужены – раз не догадался, что за любимой нужно было хотя бы чуть-чуть поухаживать. Прежде чем обрушивать на нее весь размах своей страсти.

Впрочем, я и ухаживал… Но уже в колледже, когда до меня дошло, что едва ли девушка станет считать романтичным первый поцелуй, если парень припрет ее к стенке и заявит, что так или иначе она будет с ним. Хотя, по сути, это и не был наш первый поцелуй. Фактически это был наш второй первый поцелуй, и он был великолепным, больше чем великолепным. Помню, тогда я летал среди звезд…

Или возьмем тот первый раз у нее в гостиной на диване, когда наши ласки впервые перешли границы невинных. Боже, откуда, интересно, я набрался столько пыла, чтобы снять лифчик с той, что была неприкосновенной священной музой для меня? Мои руки явно имели свои цели, отличные от целей разума. И тогда я был близок к катастрофе: собирался нарушить запрет, перешагнуть через решение о том, чтобы мы оба потеряли невинность в законном браке.

Хотя нет, ближе всего к этой катастрофе я был в вечер нашего первого выпускного…

***

Белла была ошеломляющей. Невыносимо желанной. Обнимая, ведя ее в танце, я еле сдерживался, чтобы не распускать рук, а мой мозг прокручивал в голове значение слова «сексуальная». Раньше не приходилось задумываться о нем, все потому, что не было наглядной иллюстрации, а вот теперь у меня в объятиях королева моих грез, облаченная в вызывающее платье, прикрытое моим смокингом, хотя бы отчасти прячущим призывные изгибы груди и бедер. И, полагаю, в этом зале не было ни одного парня, не сглотнувшего обильно выступившую слюну при виде ее длиннющих стройных ножек. Очень жаль, что моя одежда не способна и их прикрыть. Но было бы хуже, если бы не настоял на том, чтобы она вообще ее накинула. В этом случае у парочки озабоченных неандертальцев, чей голодный взгляд ранее бесстыдно блуждал по фигуре моей девушки, была бы уже сломана челюсть, а я сам снова бы загремел под домашний арест.

Я как раз немножко успокоился, позволил себе чуть крепче прижать утомленную любимую к себе и, погрузив нос в ее волосы, сегодня свободно струящиеся по хрупким обнаженным плечикам, дышал их дурманящим клубничным ароматом. Восхитительно…

Руки Беллы скользнули вверх от моих плеч, чтобы сомкнуться на шее, и я понял, что пора предложить ей поехать домой. Разумеется, речь о том, чтобы только довезти ее. Но все же несколько минут уединения с ней в машине, обязательные поцелуи – опасная поблажка самому себе. Сколько еще наша девственность сможет продержаться при таком наплыве гормонов и хватке неугасающего желания? И при таком выборе нарядов для торжественных событий? И при том, что мое тело действует явно в обход головного мозга…

- Белла, - голос Элис Брендон вторгся в наш идеальный момент. Я обернулся и перестал двигаться под музыку.

С удивлением заметил, что на танцполе осталось лишь несколько обнимающихся парочек, а Брендон больше не хмурится и не кривится, глядя на Беллу, решившую сегодня вынести мозг и ей, и мне своим «попрощайся со своей челюстью» платьем.

- Эдвард, извини, - Элис бесцеремонно вытягивала мою девушку из кольца наших объятий. – Мы с Беллой на минуточку уединимся.

«На минуточку», – пробормотал я, запуская в волосы ставшие ненужными и какими-то лишними руки.

Минуточка стремительно переросла в пять, когда в зал вошел Джаспер, ворочая головой по сторонам. Я сиротливо стоял у громадной вазы с искусственными цветами.

- Они ушли вместе? – спросил он, когда присоединился ко мне в подпирании спиной стены.

- Не сомневайся, - проворчал я.

- Я уже боюсь, - констатировал Хейл, распуская свой галстук. – Твоя Белла просто безумна.

Я мысленно ощетинился.

- Насколько я помню, в прошлое их «уединение» на Рождество именно твоей Элис пришла замечательная мысль приклеить рожу Санты на номера полицейского «круизера». Им повезло, что у шерифа ключи упали в достаточно глубокий сугроб.

У Джаспера дернулась щека, но ухмылку он все же подавил.

- Раз припомнил мне это, то сегодня твоя очередь их искать, - осчастливил меня друг и, откинув голову на стену, зажмурил глаза, словно собирался вздремнуть.

Но искать девушек не понадобилось. Запас терпения иссяк как раз перед тем, как обе появились в уже почти опустевшем зале.

Что-то произошло… Белла была какая-то другая, а я снова загляделся: раскованная походка, блестящие глубины темных глаз, улыбка, обольстительная и одновременно странно жесткая. Мой смокинг она несла переброшенным через руку. Оказавшись рядом, моя девушка резко притянула меня к себе, ухватившись за плечи, запустив пальцы мне в волосы, приветствуя поцелуем. Горячий язык тут же проник в мой рот, взбудоражив тело электричеством, и до того как успел возбудиться или так же требовательно ответить, я понял, что не так, почувствовав остро-терпкий вкус алкоголя.

Твою мать! Их точно нельзя оставлять с Брендон наедине. Верилось с трудом, что моя Белла способна принять что-то крепче сока или воды.

Спустя еще двадцать минут, когда мы были на пути домой, я все еще пребывал в пограничном состоянии между возбуждением и растерянностью. Белла, подобрав ноги, устроив голову на моем плече, сладко спала. Тепло ее тела, сейчас вновь завернутого в мой смокинг, проникало даже сквозь слои ткани и наводило на мысли о том, какая же ее кожа сладостно мягкая и насколько способна нагреваться от моих ласк. В памяти нагло всплыл тот день: экзамены сданы, поляна за школой, я нависаю над Беллой, прижавшись к ней мучительной эрекцией. И после: она полураздета, я в плену своего желания – и наш секс в одежде…

Ох, черт! А теперь, под действием хмеля, Белла абсолютно обезоружила меня. Сопротивляться надо, но этот ее смелый обжигающий поцелуй перед нашим уходом – шах и мат моей сознательности. Сейчас на свете нет ничего, что желал бы сильнее, чем сделать эту девушку своей и в этом смысле. Я так долго ждал ее. Она потрясающая, она бесконечно любимая, и близость с ней, уверен, будет сравнима со взрывом дремлющего вулкана, когда из недр земли наконец прорывается слишком долго погребенное в ней.

Вот почему ничего нельзя допустить. Если сейчас я одержимо хочу ее, то, что будет, когда исчезнут барьеры морали и девственности?

Я понимал: это никогда не будет просто трахом, это будет священным актом. И оскорблять это священнодействие, занимаясь им где придется, не имея на него достаточного количества времени не был намерен.

Пока мы еще слишком молоды и с кредитом доверия у своих родителей. Это значит, что любое заявление о том, что мы хотим жить как пара, будет встречено диким хохотом. После школы мы сможем пожениться, и тогда… Хотя реакция Беллы на мое пока еще неофициальное предложение задела меня. Еще слишком рано, дам ей еще годик.

Когда я остановил машину и заглушил мотор, моя спящая красавица даже не пошевелилась. Лаская губами ее лоб, я тихонько позвал:

- Белла, проснись…

В конце концов, она глубоко вздохнула и прижалась ко мне еще теснее, устроив руку у меня на талии.

- Просыпайся, соня, мы на месте.

- Ты зайдешь, надеюсь? – забавно промямлила она в мою шею, все еще сонная.

Я был бы счастлив не только зайти, но и остаться, чтобы вот так чувствовать ее согревающее дыхание на своей коже, целовать ее и, возможно, снова повторить те потрясающие действия в одежде, затем – без одежды…

- Угу, - выдохнул я и, на секунду прижавшись губами к макушке девушки, отстранился от нее. Пора было выбираться из машины.

Свежий ночной воздух прочистил мозги нам обоим: мне – от мыслей с недетским рейтингом, Белле – от паров шампанского.

Но прочистил ненадолго. Как только мы оказались в доме, Белла сбросила с ног туфли и потащила меня на кухню. Ее томила небывалая жажда. Не зажигая общего света, моя ненаглядная схватилась за графин с водой. Усмехаясь, я глядел на то, как она осушила почти полный стакан, и не мог не подколоть:

- Вот что делает шампанское! Еще пара глотков, Свон, и ты бы лопнула.

Она раздраженно пихнула меня в живот, а пальчики хлопнули по лбу:

- Заткнись, Каллен, а то обнаружишь воду из этого графина на своей рубашке.

Я поймал ее за тонкую талию и притянул к себе, тихо посмеиваясь:

- А я потрусь об тебя, родная, и ты тоже будешь мокрая…

- И дикая!

- И сексуальная…

Как только это могло вырваться из моего рта? Но факт на лицо. Белла игриво улыбнулась и, подняв на меня поблескивающие торжеством глаза, потянулась за поцелуем.

Наши губы осторожно соединились, но все, чего опасался, осуществилось: почти мгновенно я потерял голову. Конечно, не последнюю роль в этом сыграло милое платьице, настоящее искушение для моих рук. И еще сюда же стоит прибавить горячительное действие алкоголя, заставляющее Беллу бурно отзываться на мои почти нейтральные ласки.

Все пропало, как только я, повинуясь опрометчивому импульсу, посадил любимую на стол для большего удобства. Ее ноги обвились вокруг моих бедер, притягивая их к себе, крепко прижимая мой затвердевший орган точно к промежности самой соблазнительной девушки на свете. Накат дрожи нетерпения и необузданного, яростного желания поглотил меня целиком, совершенно отключая от внешнего мира. Я забыл, где я, в чьем доме, о том, что мне пора бы убираться отсюда, пока не натворил глупостей. Осталась только Белла: ее невероятные трепетные губы, покорявшие мои, горячее дыхание, тихие стоны, нежная кожа, источавшая чувственно свежий запах зеленого чая (ее новые духи), и гладкие упругие бедра, на которых пировали мои ладони, что, скользя, задирали платье до самой талии.

Кто-то когда-то пропагандировал воздержание до свадьбы? Это определенно мог делать только остолоп, не знавший, что это такое, когда сводящая тебя с ума девушка призывно выгибается навстречу твоим прикосновениям. Когда все, на чем ты можешь сосредоточиться, – это как побыстрее заполнить ее собой…

Пальцы отыскали прохладные кружева трусиков Беллы, а губы впились в ее шею, когда я пытался подавить скручивающий меня необузданный порыв запустить руку под белье и исследовать ее влажное жаркое лоно, вызывая громкие стоны, дразня и себя, и ее, доводя до пика удовольствия…

Теплые шаловливые руки покинули мои волосы, забрались под рубашку, начали настойчиво гладить мою спину, возбуждая до острой болезненности. Белла была практически уложенной на стол, мои губы уже спустились к зоне декольте, чтобы оставить у самого края платья долгие огненные поцелуи. Пальцы, не желающие оставлять манящие бедра Беллы, с силой натянули резинку трусиков…. Она почувствовала это и простонала мое имя, а я был близок к взрыву…

Внезапно зажегся свет, ослепив нас обоих. Моя девушка мгновенно прильнула ко мне, а я к ней, мы застыли, дезориентированные и потрясенные. Удивление за секунду сменилось испугом, когда мы разглядели стоящего у входа отчима Беллы.

Он не смотрел на нас, деликатно отведя взгляд, сосредоточив его на занавеске, закрывающей окно, когда произнес:

- Уже довольно поздно. Тебе пора домой, Эдвард. - Голос был спокойным, но в нем скрывалась сталь.

Ногти Беллы впились мне в спину, а бедра напряглись, крепче прижимая к себе. Она не хотела меня отпускать, а я все еще был очень возбужден, и пусть присутствие третьего лишнего Фила действовало не хуже льда, высыпанного прямо мне в боксеры, ей все же не следовало этого делать – мне пришлось сжать зубы, чтобы позорно не застонать.

Постепенно до одурманенного вожделением мозга дошла суть картины, открывшейся минуту назад мистеру Дуайеру. Его падчерица, к которой он всегда относился как к родной дочери, с задранным до талии платьем, сидит верхом на кухонном столе с раздвинутыми ногами, между которыми комфортно расположился ее парень, готовый к действию, уже почти спустивший с нее трусики.

Никогда в своей жизни, ни до, ни после, я не оказывался в такой уязвимой, постыдной и абсурдной ситуации! Кажется, алая краска стыда разлилась не только на моем лице, я чувствовал, что горят все мои внутренности, а внутри них дрожит адский холод. Покалывающие пальцы соскользнули с бедер Беллы и безуспешно пытались расправить подол, вернув его на место. Я старательно прятал глаза и от своей девушки, и от ее отчима, пытаясь сообразить, что сказать и надо ли что-то сказать.

Разве это не тот случай, когда любое мое слово будет использовано против меня?

Что будет, если Фил запретит нам встречаться, воочию убедившись, что мы без пяти минут занимались здесь сексом, убедившись, что мы ведем себя слишком по-взрослому и по-детски безответственно одновременно?

Белла усугубляла положение вещей, не желая отпускать меня, ее руки так и остались на моей талии под рубашкой. Я знал, что она страшилась того же, чего и я, – реакции Фила. Поэтому должен был действовать решительно и по-мужски… Но как именно? Почему Карлайл не просветил меня насчет того, что делает парень, когда отец – или в нашем случае отчим – девушки застукал его залезающим ей под юбку?

- Мистер Дуайер, я… - Заговорив, я чувствовал, что краснею еще больше, не узнавал свой дрожащий хрипловатый голос. И, конечно, мешал проклятый стояк – первое свидетельство моих «благих» намерений, в которых собирался убеждать этого мужчину.

Фил просверливал меня взглядом, и у меня сложилось впечатление, что он без труда прочел меня: мои страхи, мои мысли и мои весьма неудобные проблемы, прижатые сейчас к теплой промежности его падчерицы.

- Я всегда думал, что из вас двоих ты более ответственный и умный.

- Так и есть, сэр… - голос все еще подводил меня.

- Я доверял тебе, Эдвард. И Рене тоже.

- Фил, прекрати! – вмешалась Белла странно севшим голосом, пряча лицо в изгибе моей шеи. – Это я пригласила его. И была не против, когда он усадил меня на этот стол. И не надо вот сейчас отчитывать нас как малолеток, поджегших кукольный домик.

Я криво улыбнулся: о счастливые времена! Нам было всего тринадцать, и тогда и думать не думал о том, чтобы раздеть и заняться любовью со своей красавицей-подругой, уже тогда пленявшей меня сияющими карими глазами.

Фил вздохнул и сменил позу. Напряжение в комнате ощутимо спало.

- Я не хочу вас отчитывать, поскольку уверен, вы оба знаете, откуда берутся дети, а также о том, что вы сами еще дети. Но Эдварду пора уходить. А тебя, Белла, я жду в гостиной.

Угроза разговора только с одной Беллой мне не понравилась. Мы смотрели в спину повернувшегося Фила, все еще не разжимая объятий.

- Все будет хорошо, - прошептал я, заглядывая в обеспокоенные шоколадные глаза своей любимой.

Я сам-то верил в то, что говорил?

Белла коснулась губами моего подбородка.

- Ты не понимаешь, - так же шепотом ответила она, качая головой. – Он никогда, никогда не отчитывал меня. Боюсь даже представить, что будет, если он расскажет Рене.

Полагаю, что я должен был сам объясниться с Дуайером. Разве это не моя прерогатива? Я должен был сказать, как мне дорога эта девушка, с каким благоговением я к ней отношусь – как к прекрасному сбывшемуся сну. Что мечтаю жениться на ней не позже, чем года через два, и не расставаться до конца своих дней. Но сейчас все эти фразы выглядели бы нелепо, в свете того, что я только что был готов сотворить с ней на этом столе. Ну, и в свете того, что у нас уже было.

- Давай пойдем в гостиную вместе, - решился я.

Белла вздохнула, оставила маленький утешающий поцелуй на моих губах, затем щеке и опустила руки:

- Поезжай домой, я сама с ним поговорю, а потом позвоню тебе.

Я замер, всматриваясь в черты обожаемого лица. Бесполезно переубеждать эту упрямицу, проще сделать так, как решил. В ярком свете лампы Белла выглядела уставшей, распутно-помятой и зацелованной. Для строго судьи Фила Дуайера этот вид послужит доказательством далеко не ангельской природы мисс Свон, а совсем наоборот. Один на один я их не оставлю:

- Белла…

Моя девушка накрыла мой рот ладонью, заставив замолчать:

- Это мой отчим. А тебе лучше помозговать над разговором со своими родителями. Как только Рене войдет в курс дела, твоя мама будет пребывать в счастливом неведении меньше минуты.

Белла опустила ноги и спрыгнула на пол, съехав вниз по моему телу. Весьма провокационно, но в данный момент мы оба были озабочены разбирательством с последствиями предыдущей провокации.

Уже через две минуты я получил дразнящий прощальный поцелуй и оказался за дверью дома семьи Дуайер-Свон. Холодный ночной воздух неприятным потоком прошелся по разогретой коже спины, у дороги серебрился припаркованный «вольво», насмехаясь над моим тяжелым днем: невозможно соблазнительная Белла, чертовка Брендон со своим алкоголем. И как результат: застали врасплох в неприличной ситуации и виде, не дали оправдаться – хотя оправданий мне не было, – выставили за дверь, не предоставив возможности выслушать приговор – хотя я был активным соучастником.

Мой тяжелый день закончился около половины пятого утра, когда пришло смс от Беллы: «Цела и невредима. Отделалась легким испугом. Не волнуйся ни о чем. Завтра заеду к тебе. Целую». Я лег спать, все еще не веря, что чудесная родительская снисходительность существует на свете.

Все последующие дни Белла уверяла меня в этом, но копошащееся предчувствие мешало полностью успокоиться на этот счет. Однако Рене не косилась на меня, продолжала радушно встречать, Фил хоть и был сдержан, тоже не смотрел предупреждающе. Мои родители не вызывали меня на «большой разговор» о методах контрацепции и ответственном поведении. Все было чудесно, а я искал подвох во всем этом. Но не нашел, он сам обнаружился.

***

С самого утра я не видел Беллу. На мои смс она не отвечала, когда я ей звонил, туманно говорила о том, что мы не скоро сможем увидеться, так как у нее генеральная уборка, потом сетовала на усталость после этой уборки, а на последний звонок вообще скороговоркой выпалила: «Я занята, позвоню позже, люблю».

А я все ждал ее на первом пляже в Ла-Пуш, как мы условились накануне. В понедельник мне надо было снова приступать к работе и, разумеется, желанием не горел. Мне отчаянно не хватало Беллы и свободы. Гораздо продуктивнее эти пять часов проходили бы в ее компании, а не в больничной суете, временами вызывающей у меня дрожь отвращения. С другой стороны, наказание могло быть жестче…

А теперь маленькая заноза портит наши райские выходные!

Солнце сегодня было скрыто за тучами, сквозь которые желтоватым негативом проступал его диск, и, судя по нему, уже перевалило далеко за полдень. Мне было смертельно скучно, я понятия не имел, чем себя занять в ожидании Беллы и, что ужаснее всего, стоит ли ее ждать. Может быть, помчаться выручать ее из плена тряпок и грязи?

А еще я изводил себя вопросами.

Почему она так странно себя ведет? Очень похоже, что уборка – только отговорка. Могло ли быть так, что у нас все начало расклеиваться, едва собравшись воедино? Неужели она дуется на меня за то, что я не уступаю натиску ее желания перейти к активным действиям?

Я отметал эти мысли. Последние несколько дней были идеальными во всех смыслах. Казалось, мы нашли нужный ритм нашего взаимодействия и способны просуществовать в нем если не всю жизнь, то довольно длительный период времени. Мы загорались и остывали одновременно, мы спорили и в итоге приходили к единому мнению. Мы все так же заканчивали фразы друг за друга, мы любили, защищенные крепкими стенами дружбы. Да мы даже дышали в унисон!

Поднявшись на ноги, я стряхнул с одежды песок. Шум моря и свист бриза уже начали действовать на нервы. Без Беллы все казалось блеклым и чуждым. Я снова набрал ее номер.

- Привет, - тихо и спокойно ответила она после пары гудков. Я ухватился за эту соломинку.

- Я хочу приехать к тебе. Если ты еще не закончила стирать пыль, я помогу.

Ее долгий выдох прожужжал в трубке.

- Эдвард, я не дома…

- А где?

- Я… Я у нашей соседки, миссис Коуп. Она вернется уже через… три часа, и мы сможем встретиться. Жди меня в Ла-Пуш.

Такого ответа я совершенно не ожидал. Что ей делать у миссис Коуп? Почему она ждет, когда та вернется?

- Что ты у нее делаешь?

- Э-э-э… Погоди-ка минутку…

В телефоне раздался приглушенный стук, как будто его положили на что-то твердое, затем ничего не было слышно, а потом раздался истошный крик Беллы:

- Ой! Джейн, черт возьми! Что ты наделала! О, господи!..

И этого мне хватило, чтобы нажать отбой и сорваться с места.

Я был в шоке: Белла осталась присматривать за Джейн, полуторагодовалой дочкой миссис Коуп! Белла, обходящая детей за милю, взялась нянчить ребенка и даже не предупредила меня!..

Через полчаса я уже трезвонил в дверь дома Коупов. Внутри слышался слабый шум, закончившийся громким детским визгом, а через пару секунд дверь распахнулась.

Конечно, за ней оказалась моя любимая в невероятном, очень неопрятном виде: волосы всклокочены, в прядях виднеются комья белой вязкой субстанции – наверное, детская каша, – на футболке сливового цвета темные пятна воды или, возможно, сока, на джинсах от колен и ниже – две жирных полосы темно-бежевого цвета.

Белла поймала мой изумленный взгляд:

- Мы сначала поели, а потом, как только я отвернулась, эта девчонка каким-то образом добралась до краски, которой мамочка Коуп накануне красила окна, - объяснила она автоматическим голосом, заправляя прядь волос за ухо, не замечая, что оставляет на ней след этой самой краски.

А я молчал, полагая, что не стоит открывать сейчас рот, чтобы возмутиться или же подшутить над ней, настолько она была сама на себя не похожа.

Вихрь из бело-розового, визгливого и топочущего вдруг врезался Белле в ноги, та механически шагнула в сторону и, процедив шепотом что-то вроде «Вот дерьмо», ухватила нечто за шиворот. Теперь мы оба смотрели вниз на крошечную девочку – виновницу сегодняшнего дня наперекосяк. Синие большущие глаза, белокурые пружинки-кудряшки, торчащие во все стороны, перемазанное кашей пухлое лицо и комично скорченная рожица, видимо, как знак приветствия, – безусловно, вот такая Джейн Коуп еще много лет всплывала ассоциацией в моей голове при словах «маленький ребенок».

А потом началось светопреставление.

Конечно же, я не уехал, а вызвался помочь своей девушке. Белла начала было выталкивать меня вон, бурча, что справится сама, но Джейн, побежавшая в гостиную достаточно быстро для своих маленьких кривых ножек, прервала этот процесс.

Через пять минут беготни мы, наконец, поймали беглянку. После было решено, что ребенка следует искупать и переодеть, иначе родная мать едва ли признает ее. Пока Белла искала в оставленной миссис Коуп инструкции, какой температуры должна быть вода и какие средства нужно использовать при купании, Джейн ухитрилась обмочить штанишки, разбить стакан, переворошить мамины журналы и оторвать пуговицу от моей рубашки.

Купание немного успокоило нашу подопечную и, как только мы вытерли ее досуха и переодели – при этом нам аккомпанировал жуткий ор брыкающейся и извивающейся малышки, – девочку начал одолевать сон. И стоило мне опустить отяжелевшее тельце в кроватку, как Джейн, пролепетав что-то на своем детском диалекте, уснула.

Не дыша, не шевелясь, мы оба вглядывались в расслабленные черты спящего ребенка, превратившегося сейчас в ангелочка, опасаясь, что вот сейчас крошечные бантики-губы растянутся в улыбку, глаза распахнутся, и она вновь оглушит нас своим криком.

- Неужели она уснула? – шепотом произнесла Белла, прильнув ко мне спиной, я крепко обнял ее, наши руки переплелись на ее животе.

- Думаю, да. Еще бы, такая активность уморит кого угодно.

- Кого угодно, но не Джейн Коуп, - я еле слышал замирающий шепот любимой. – Ты бы видел, что она вытворяла до твоего приезда. Я серьезно тряслась, что она разгромит кухню.

Я усмехнулся, коснувшись губами ее шее:

- Пойдем вниз. Я боюсь, мы ее разбудим своей болтовней, - и потянул Беллу к двери.

Мы расположились в удобном большом кресле, поскольку диван был весь залит соком. Белла практически лежала на мне, я гладил ее волосы, наслаждаясь их шелковистостью. Кажется, мы оба приходили в себя, не говоря ни слова, пользуясь минутами затишья.

Ну, если это был тест на родительские способности, то, скорее всего, мы оба с треском провалили его. Мысль об этом зажгла погасшую на время лампочку в моей голове: что заставило Беллу предложить свою помощь миссис Коуп?

- У меня никогда не будет детей, - резюмировала моя девушка. Вполне объяснимая категоричность после такого буйного присмотра за ребенком.

Я безмолвно засмеялся, не желая получить от нее подзатыльник. У Беллы обязательно будут дети. От меня. И она сама прекрасно об этом осведомлена.

Почувствовав, как сотрясается моя грудь, любимая подняла голову и возмущенно сверкнула глазами.

- Что смешного? Только умалишенная женщина подпишется на такие вот радости материнства. Если Фил добивался именно того, чтобы никогда не стать дедушкой, то я поздравлю его, как только домой вернусь.

И меня осенило.

- Так это было наказанием? Ну… за тот вечер?

- Да, - Белла снова уложила голову на мою грудь, ее пальцы перебирали ткань рубашки. – Он пообещал, что ничего не скажет Рене, я же должна была посидеть с Джейн, как только маме Коуп понадобится. А ты думал, я добровольно пожелала пройти через этот ад?

- Это не ад, - я поцеловал ее в макушку.

- Ага, это повседневность родителей.

- Белла, Фил просто хотел показать тебе последствия. Хотел, чтобы мы держали себя в рамках.

- То есть не занимались сексом еще лет десять? Каллен, ты такой же зануда, как и мой отчим!

Слегка шлепнув меня по плечу, Белла села, изучающе глянула на меня и выдала:

- Я знаю, что ты хочешь мне сказать.

- Отлично. А я знаю, что у нас с тобой будут дети. Лет через пять. Кстати, чтобы ты была готова: для меня идеал двое.

Моя будущая жена закатила глаза и со стоном выдохнула:

- Будут дети, Каллен. Если ты сам их выносишь, родишь и не подпустишь меня к ним вплоть до достижения ими тридцати лет.

На этот раз я засмеялся в голос, затем притянул упрямую девчонку обратно к своей груди, чтобы закончить наш спор ласково страстным поцелуем и нежным «Я люблю тебя».