Capitolo 10. Часть 2.
Если верить часам, которые мне удалось обнаружить над кроватью, вниз по приглашению Анты я спускаюсь в два тридцать два.
Благо, в отличие от резиденции Ронни, здесь нет десятка коридоров и пустых комнат, в которых можно заблудиться. Мне стоило лишь раз повернуть, ориентируясь на зрительную память, и лестница на нижний этаж дома уже появилась перед глазами.
Шаг, еще шаг - теперь я не издаю шума. Не знаю, как принято в доме Каллена, но в своем я привыкла ходить босиком. И не думаю, что это уж сильно разозлит кого-то: есть более серьезные вещи. К тому же, это мое предпочтение. Я ведь имею право сохранить хоть какие-то собственные традиции?
Перила очень удобно сделаны - даже если не хочешь держаться при спуске, в любом момент можно схватиться и предотвратить падение. Если бы в тот понедельник, три недели назад, я шла по такой лестнице, головы бы не расшибла. И швами на затылке не блистала, это точно.
Преодолеваю почти всю лестницу, останавливаясь лишь на двенадцатой - за две до конца - ее ступеньке. Но не столько по собственному желанию, сколько из-за примеченной картинки в столовой.
Через широкую арку, выводящую в нее из холла, видно следующее: Эдвард, опираясь на подоконник в комнате, разговаривает с экономками. Негромко, но с улыбкой, что отметает версию о каких-то секретах. Женщины сидят на стульях, спиной ко мне, внимательно слушая Каллена и иногда выдавая отдельные фразы. Сегодня они одеты как близнецы, разница лишь в цвете кофт и фартуков.
- С новыми благородными начинаниями!
- Спасибо, Рада. Обогрейте ее. Я хочу, чтобы ей как можно быстрее здесь понравилось.
- Девочка совсем молоденькая… неужели и она тоже?
- …Как ребенок, Эдвард, совсем как ребенок. Ей, похоже, не нравится, когда много света - окна задернуты.
- Я знаю. И поэтому она не будет жить в желтой спальне. Если попросит что-то, помогите ей.
- Можешь на нас рассчитывать.
К сожалению, разговор не на английском, а потому, последовав вчерашнему примеру мужчины, подслушать мне ничего не удается - не понимаю. Остается только наблюдать.
Но и это того стоит, потому что в течение беседы Рада вдруг поднимается со своего места и, словно бы ободряя, утешающе похлопывает Эдварда по плечу. А затем, не глядя на свой рост, выше моего, но все же ненамного, ерошит его волосы. Невероятно по-свойски и по-домашнему. Если не как мать, то точно как близкая родственница.
- С возвращением домой, дорогой.
Эдвард благодарит ее, ответно пожав руку. Разумеется, не как бизнес-партнеру. Куда мягче и куда смелее.
Выразить что-то намеревается и Анта, потому как тоже встает, подходя к мужчине. Но ровно в тот момент, зачем-то посмотрев вперед, на лестницу, он замечает меня. Аметисты застывают ровно на моем лице.
Игра провалена.
Экономки, обе отстраняясь от Эдварда, тоже оборачиваются. Но мой взгляд, в отличие от него, не ловят. Сразу же возвращаются к своим делам, убирая со стола три осушенных чашки из-под чая и грязные тарелки с крошками печенья.
А вот Каллен явно знает, что делает, направляясь в мою сторону.
Сосредоточившись на собственном лице, никак не демонстрируя удивление увиденным, завершаю свой путь с лестницы. Ступаю на линолеум коридора.
- Добрый день, Изза, - приветствует меня Серые Перчатки, подходя ближе. На нем темные брюки, по структуре напоминающие джинсы, и свободный светло-фиолетовый пуловер, преступно напоминающий цвет глаз. На ногах, в отличие от меня, обувь - если это подобие тапок можно так назвать. Выглядит… невероятно хорошо.
- Добрый, - отвечаю. Но получается не так удачно, как хотелось бы. Звучит так, словно я растерянна.
- Я рад, что ты спустилась, - ничуть не меняя тона, даже, наверное, мягче подбадривает он, - минут через двадцать будет обед.
- Я не хочу есть.
- Ты же не объявляешь мне голодовку, правда? - с маленькой-маленькой смешинкой во взгляде интересуется мужчина. Однако доля опасения тоже присутствует.
- Нет, - с горечью замечаю, что идея хороша. Если бы не разговор… стоит запомнить на будущее, это точно.
Односложные ответы немного его настораживают, это заметно. Но не так сильно, как прежде.
- Тебе нравится одежда? - переводя тему и хоть как-то пытаясь разговорить меня, зовет он. Смотрит на чудесно сидящую синюю кофту и комфортные джинсы. - Она подходит?
Напоминание об этом не лучшем обстоятельстве раздражает:
- Да. И я до сих пор не знаю, к какому дьяволу ты обращался, чтобы угадать размер.
Эдварда пробивает на смех. Он поджимает губы, чтобы не выдать его, но грудь преступно подрагивает, а я все же замечаю.
- Ты не знаешь, с чего смеешься.
- Я не смеюсь, - поспешно заверяет мужчина, обеспокоенно поглядев на меня, - я лишь доволен, что тебе удобно. И тебе очень идет.
- Мое удобство зависит не только от одежды, - смущенная его неожиданным комплиментом, бормочу я. Говорили ведь, не любит синий цвет?
Он вежливо кивает.
- Хочешь все же посмотреть прежнюю комнату?
Мать. Твою.
- Нет! - выдаю громче и злобнее, чем следует. За отвращением и гневом прячу всколыхнувшийся ужас.
- А еще какую-нибудь?
- Ни за что. Спальня меня вполне устраивает.
- Как скажешь, - милостиво произносит Каллен, - если устраивает, тогда все в порядке.
Между нами на мгновенье повисает пауза. Она заботит меня, потому что боюсь оказаться подслушанной еще и экономками. Они, конечно, старательно гремят посудой на кухне, но это еще никому не мешало… к тому же, я ведь пришла с конкретной целью. Зачем оттягивать?
- Я хочу поговорить, - выдаю Эдварду, осмелившись посмотреть прямо в глаза, - ты вчера обещал мне.
Кивает. Помнит.
- Прямо сейчас?
Нетерпения, которым сквозит голос, скрыть не удается:
- Да. Только… наедине, - я нервозно оглядываюсь на столовую, не скрывая от него силы своего желания. В общих чертах даже обрисовываю причину: якобы неловкость.
- Ладно, - Эдвард на удивление быстро соглашается, пригласительным жестом указав мне на арку напротив лестницы, чуть слева. Он принципиально использует двери только на втором этаже?
- Здесь не будет слышно?..
Каллен аккуратно поглаживает меня по плечу. Со снисхождением.
- Изза, никому здесь нет нужды встревать в чужие дела, - заверяет, наклонившись к моему уху, - Анта и Рада заняты обедом, они нам не помешают.
Приходится смириться. Можно было, конечно, настоять на более отдаленной комнате, но мне слишком хочется получить ответы на свои вопросы. Не откладывая. Не медля.
За очередной аркой первого этажа оказывается гостиная. Диван, который занимает львиную долю ее пространства, просто огромен. Только в отличие от квартиры Эдварда в Лас-Вегасе здесь не кожаный - какой-то другой материал. Уже даже по виду очень мягкий, просто невероятно.
Стены темно-бордовые, но с бежевой полосой посередине. Слева и справа от дивана, в специальных нишах, стоят вазы. Я видела такие в комиксах о Греции и мультфильме «Геркулес». Они точная копия тех: не белые, а темно-золотые. С характерным рисунком.
На полу лежит ковер, он - под стать дивану - цвета бургундского вина. Края очень красиво отделаны бахромой.
Помимо дивана и столика возле него - неотъемлемой части интерьера Эдварда, как мне удалось узнать, - в гостиной есть книжный шкаф. Высокий, под самый потолок. И широкий - почти во всю стену. Целая библиотека.
- Я думала, мы в кабинете… - в смятении оглядывая уютную комнату, бормочу я.
- Это не деловая встреча, - пожимает плечами мужчина, - мы же просто разговариваем. Садись на диван. Можно включить телевизор, если хочешь.
И подает мне пульт.
- Думаю, телевизор будет лишним, - откладываю его подальше. Более-менее комфортно устраиваюсь на своем месте, собственным телом убеждаясь в мягкости дивана, не менее приятного на ощупь - здесь достаточно подушек. Злюсь на себя где-то в уголке сознания, что не могу играть как следует, по-деловому, неприкосновенно, имитируя скорее дуэль равных, а не подачки к слабости. Однако надеюсь исправить положение в течение разговора.
Я достаю из заднего кармана своих джинсов сложенный вчетверо бумажный листок, разворачивая его с непозволительно громким шорохом.
Эдвард, устроившийся напротив меня, но куда свободнее, без каких-либо условностей, сосредоточенно наблюдает за этим процессом.
- Ты подготовилась, - аккуратно замечает, - все так серьезно?
- Я не хочу ни о чем забыть, - храбрясь и напуская на лицо безмятежное, слегка нагловатое выражение, отзываюсь я.
Конечно, не так я себе представляла этот разговор и подобную встречу. Он слишком серьезен для дивана, подушек и телевизора на большой тумбе рядом. Это не домашние посиделки… я подумывала, что мы сядем друг напротив друга за каким-нибудь столом, достанем ручки, глотнем… сока или воды, раз уже запрещен алкоголь, и хотя бы попытаемся изобразить отстраненность брака по расчету. Но нет. Напрасно.
- Итак, сроки, - я начинаю почти солидно, стремлюсь как-то придать атмосфере нужной серьезности, ей этого очень не хватает. - Я хочу знать хоть примерный срок своего пребывания здесь.
Правая рука Эдварда устроена на спинке дивана, остальное тело вполоборота обращено ко мне. Волосы чуть взъерошены и, если не ошибаюсь, не полностью сухи. Он был на улице?
- Я не могу сказать тебе даже примерно, Изза, - сожалеюще говорит он. Часть расслабленности, которую пытался вселить и мне, теряется.
- Все так плохо?
- Я вчера объяснил, что это индивидуально.
- Даже в индивидуальном подходе есть какое-то среднее значение, - не соглашаюсь я, нахмурившись, - или хотя бы наибольшее число. Какой был самый долгий срок?
Аметисты немного прищуриваются, будто раздумывая, говорить мне или нет. Но все же приходят к верному решению:
- Четыре года.
Сколько?..
У меня перехватывает дыхание, и от Эдварда это не укрывается. Он напрягается, глаза темнеют.
Тщетно пытаюсь не угробить ситуации на корню. Хоть какую-то часть страха удержать в себе.
- У кого?..
Но ответ, как мне кажется, уже знаю. Ничего другого на ум не приходит, хотя с иными «голубками» я не знакома и ничего кроме имен о них не знаю.
- Константа, - в такт моим мыслям озвучивает Каллен. С трудом, что даже мне заметно, удерживает на лице умиротворение, потому что на одну-единую секунду безбрежные реки спокойствия в глазах вспыхивают. Очень ярко, синим пламенем.
- Она… - я кусаю губы, не зная, правильно ли такое спрашивать, - кто она? Розмари сказала, она не для примера… а на свадьбе она призналась, что ты никогда не зовешь ее к другим… почему?
Эдвард тяжело вздыхает. Я впервые не вижу на его лице ни умиротворения, ни терпения, ни всеобъемлющей теплоты. Только горечь и пепел. Пепел, пропитанный грустью. Но не той, о которой подразумевают, произнося это слово. Болезненной, жгучей грустью… не из-за тоски.
- Она наделала много ошибок, - в конце концов, отвечает мужчина, устало посмотрев на меня, - и потом сдалась. А если вы сами сдаетесь, Изза, я ничего не могу сделать.
Поворот крайне неожиданный.
- Что значит «сдалась»?
- Нарушила главное правило, - его взгляд черствеет, губы брезгливо, недовольно поджимаются; слева, - захотела меня.
Вот как…
- Это второе? О сексе.
- Нет, не совсем, - он моргает, скидывая наваждение, и смотрит на меня уже более знакомым, более привычным взглядом. Но оттого не менее решительным, призывающим слушать, - это восьмое. Я в самолете не до конца рассказал тебе.
- Восьмое и девятое… - неслышно повторяю я, вспомнив.
- Восьмое и девятое, - кивает, - восьмое подразумевает, Изабелла, что ты не станешь копаться во мне и в моих вещах. Я всегда приду тебе на помощь, если это будет нужно, и всегда смогу поговорить о том, что тебя волнует, обсудить решение проблемы. Для этого тебе нужно просто позвать меня или, если что-то очень срочное, найти.
Его черты опять суровеют. И куда больше, чем прежде:
- В этом доме в твоем распоряжении любая комната, кроме моего кабинета. Туда ходить запрещено.
А краски-то сгущаются. Я начинаю терять нить повествования. Он действительно запрещает мне посещать определенную комнату? Или шутит?..
- Ты что, Черная Борода? - я пробую добавить во всю ситуацию хоть немного юмора, но напрасно. Эдвард не ведется.
- Это правило, и мы не станем его обсуждать, договорились? Если ты думаешь, что я там, просто постучи. И пожалуйста, не переворачивай в моей спальне все вверх дном. Спроси, если хочешь что-то узнать.
- Ты не пробовал запирать двери?..
- Я надеюсь на твою честность, Изза, - откровенно сообщает Каллен. Без единого намека на шутку или несерьезность сказанного, - я в любом случае узнаю, если ты побываешь там.
- Допустим. И как я отличу кабинет от других комнат?
- На двери красный ромб.
Опускаю глаза, забыв даже про свой лист, что еще держу в руках. Не могу ничего понять, а это пугает.
- Зачем это?..
- Затем, что так для тебя будет лучше, - своей заготовленной, коронной фразой отвечает он, - это восьмое правило. Девятое сложнее, но оттого не менее важно: верность.
Я удивленно вскидываю бровь. Не ожидала услышать этого слова. Я вообще, как выяснилось, многого сегодня не ожидала. Этот разговор запланировала и выпросила я… а лидерство как всегда в руках Эдварда.
- Верность?
- Верность касательно постели. Изабелла, я понимаю, что наш брак не тот, каким принято считать замужество, - спокойно объясняет Аметистовый, возвращаясь в привычную для себя среду. Он немного взволнован, но скорее моей реакцией, чем предыдущим разговором. Тема Конти забыта, оставлена, - но это не меняет истины. Кольцо подразумевает верность. Никак иначе.
- Ты о… любовниках? - недоуменно переспрашиваю я.
- Да, - даже не смущается. Кивает.
- Но с тобой спать мы не будем?.. Или это тоже вопрос времени, вроде как мой испытательный срок?
- Нет, Изза, это правило. Ты ведь сама знаешь, - напоминает мне Эдвард. Выдыхает, стряхнув со своего пуловера невидимые пылинки.
Чудесно. А я ведь уже почти разочаровалась в этой беседе…
- Это неправильно. Одно подразумевает другое. Либо так, либо так.
Мои рассуждения злят Аметистового. По-настоящему, хоть пока и не до последней грани: его обычно бледное лицо чуть краснеет, а в глазах проскакивает пару искорок. Горячих-горячих.
- Эту тему обсуждать бесполезно. Нарушение правил наказывается.
- И чем же? Поркой с особой жесткостью? - не удерживаюсь. Вырывается, повиснув в пространстве, и пугает меня до чертиков. Не могу поверить, что сказала такое.
Все, конец расслаблению. Эдвард уже явно не выглядит довольным своим согласием на эту беседу и, могу поспорить, что выбором меня как очередной «пэристери». Разочаровываю…
Ну и к черту. Так будет даже лучше.
- Запретом на просьбы и желания, Изабелла, - из последних сил удерживая в голосе уравновешенность, сообщает он, - и давай оставим эту тему. Ты принесла список вопросов, и я намерен на них ответить.
Делаю глубокий вдох, сдерживая свое негодование. Этот тон больно жжет меня, а взгляд пробивает насквозь. Добавляет неприязни и ярости. Накрывает ею. Запрет на просьбы и желания? Если не дано главного, что еще я могу пожелать?..
Мне становится невмоготу терпеть такое собственничество, ничем не подкрепленное и не оправданное, и я, согласившись на риск, прибегаю к последнему средству. Контратака, если можно это так назвать.
- Ты не можешь, да? - с подрагивающей, но оттого не менее злорадной улыбкой спрашиваю я, - и поэтому не с тобой, не без тебя, верно? Завидуешь!
Сижу, затаив дыхание, наблюдаю за Эдвардом. Жду реакции. Хоть какой-нибудь. Понимаю, что, возможно, это было нечестным ударом, но такое понимание лишь добавляет адреналина. Будем считать местью за все последующие обвинения, решения и запреты. Я в любом случае не забуду того хорошего, что он мне сделал. Просто отодвину… задвину назад. Как он тему с Константой.
Но жду я всего напрасно: на лице Каллена ничего не меняется. Оно не пунцовеет, глаза не наливаются кровью, губы не дрожат и не изгибаются в оскале, ненависти во взгляде не появляется. Он не позволяет себе никакого грубого слова в мою сторону, никакого обвинения. И абсолютно, создается впечатление, не задет. Будто ждал сей фразы…
- Вопросы, - напоминает мне, выдержав минуту напряженного молчания. Опять выглядит безмятежным и уравновешенным. Напускное или нет? Если я довожу до точки кипения, он автоматически остывает? Переключается на другие эмоции?
Боже мой…
- Эдвард…
- Вопросы, - повторяет. Нарочито медленно, четко. Без каких-либо дополнений. Догадываюсь, что ничего, кроме выписанного на листике, не прозвучит. Он не ответит. Окончательно решил.
- Вопросы, - эхом отзываюсь, сосредоточившись. Чувствую себя не лучшим образом, особенно все еще сидя здесь. Спесь проходит, адреналин утихает, и я… теряюсь. Уже ни в чем не могу быть уверена.
Но при всем том разговор надо закончить. После всего, что было, просто необходимо. Теперь я точно знаю, что больше ничего подобного мне не светит.
- Что такое «пэристери»? Что ты понимаешь под этим словом?
- Это мои жены, - следует незамедлительный сухой ответ, - «голубки» по-другому.
- Они все настолько младше тебя?
- Практически.
- И все жили в этом доме?
- Все.
Мне начинает казаться, что это не разговор, а перестрелка. Очень странное ощущение, потому как Эдвард вежлив, по его внешности не скажешь о гневе или обиде, а поза снова приобретает вид расслабленной. Этакий спектакль для меня… или что-то вроде.
Ответы, конечно, особенно не радуют. Но я слежу за ними уже без того интереса, на который рассчитывала. Как данность.
- И для всех были одни правила? Ну... - чуточку тушуюсь, припомнив недавнюю цепкую фразу, перечеркнувшую, наверное, все его снисходительное отношение ко мне. Сказала бы вчера, этой ночью со мной бы не остался.
- Для всех, - не дослушивая до конца, подтверждает. Меняет местоположение руки на диване, спуская ее вниз подушек. Толстый ободок платинового кольца от меня скрывается.
- И никто, кроме Конти…
- Никто не нарушил, нет, - почти отрезает он. У меня опять пересыхает в горле.
- Нет, я про то, что… - пытаюсь сформулировать правильно, дабы получить наиболее понятный и исчерпывающий ответ, - никто больше не сдался?..
Эдвард взирает на меня чуть свысока.
- Нет. Они оказались достаточно сильными и умными женщинами, дабы начать новую жизнь, способную приносить счастье. Для начала хотя бы им самим, - вот где исчерпывающе, это точно. У меня пропадает дар речи. Такое краткое введение в курс дела, похвала бывшим «птичкам» отрезвляет. По крайней мере, мое чувство вины изымает полностью. Растворяет его.
- Начинать новую жизнь или нет - выбор исключительно мой, - высокомерно заявляю я.
- Ты уже ее начала, - сообщают мне неутешительную правду, - ты вышла замуж и приехала сюда. Это достойно уважения.
Приплюсовал сюда уважение?.. А в нем самом оно по отношению ко мне есть?
- Пустое…
- Ни в коем случае. Изза, послушай, у тебя есть все права и возможности, которые так боишься потерять. Я уже говорил и повторю еще раз: не клетка этот дом, а твоя комната не западня.
- Здесь слишком много правил, мистер Каллен, - прикусываю губу, припоминая весь длинный список, - этого не ешь, этого не пей, сюда не ходи, с тем не говори… и вас не тронь.
Отворачиваюсь, делая вид, что демонстративно. Вроде бы смотрю в окно, ожидая, пока Эдвард осознает свою ошибку и начнет извиняться. Или же уверять меня в чем-то неестественном, несбыточном. Но на самом деле у такого движения одна цель: спрятать соленую влагу. Она в который раз затягивает мои глаза. Не ему обидно, мне. И мне всегда будет… от него.
…Тихонький вздох - сзади. И сзади же шевеление. Я уже знаю, чем оно обычно кончается, могу делать ставки, не прогадаю.
И в этот раз все происходит так же: от подушек, что на расстоянии в полтора метра, Эдвард придвигается ко мне. Оказывается рядом настолько, что меня обдает ароматом его туалетной воды.
Я не скрою, что ошарашена таким обстоятельством, но старательно делаю вид, что ничего не замечаю. Неужели он обладает таким контролем над настроением?
Не хочу поворачиваться, но уговаривает. Без единого слова, только прикосновением. Тем же, что на свадьбе, легоньким. Тем же, что я, как думала, потеряла десять минут назад, обвинив его в неполноценности.
- Ты можешь меня трогать, - глядя прямо в глаза, шепотом уверяет он. Дожидается, пока я посмотрю в нужную сторону, пока зацеплюсь собственным взглядом за его, и уже тогда, краешком губ, улыбается знакомой кривоватой улыбкой, - Изза, я весь в твоем распоряжении. Когда холодно или страшно, когда боишься поскользнуться… не все заканчивается постелью. И не обязательно прикасаться к кому-то только ночью, на простынях.
- По-другому неправильно…
- Все правильно, - убеждает он, мотнув головой, - посмотри.
И, наглядно подтверждая сказанное, покрепче обвивает мою ладонь. Ту самую, благодаря которой я к нему повернулась. Не замечаю когда, но наши пальцы переплетаются - те, что с кольцами (мое теперь на прежнем месте, порезы не тревожат). И, мне на удивление, клюв голубки, отведенный в правую сторону, как раз попадает в углублении внутри его кольца. Совпадает с ним, соединяется. А я думала, это декоративная прорезь, нечто вроде узора… но каждая из крохотных дырочек на атрибуте брака точно такая же для клюва птицы. Как бы его ни повернул, все равно попадет. И удержится.
- Это слишком просто…
- Можно и посложнее, - легко разъединив нестандартную конструкцию, Эдвард понимающе кивает. Поднимает руку выше, притрагиваясь к моему плечу. Привлекает к себе, как ночью. В объятья.
Несмело соглашаюсь. Несмело, потому что не понимаю, с какой большой радости после всего услышанного он еще ведет себя со мной подобным образом. Это несправедливо и нечестно - приласкать вот так, а потом, через минуту, как наверняка сделает, отстранить и позлорадствовать. Уж лучше один стиль поведения, общий. Он хотя бы понятен.
Однако Эдвард, похоже, не собирается соответствовать моим ожиданиям - как всегда. Назад не рвется, да и меня скорее держит рядом, нежели старается эту близость устранить. Терпит?..
Ну и к черту. Прерывисто, за что себя ругаю, выдохнув, подбородком утыкаюсь в его плечо. Своевольные руки, действуя по собственному плану, полукругом соединяются за спиной Эдварда.
Его приятно держать в руках. Из-за теплоты, из-за мягкости… и пуловер на удивление не щиплется, не трет кожу. Даже катышек на нем нет.
- А если я сдамся? - выдаю, что есть силы прикусив губы. Кажется, я начинаю понимать Конти…
- Ну что ты, - Каллен утешающе гладит мою спину, не убирая с нее волос, - у тебя все получится. Все, как надо.
- Это сумасшествие, да, хотеть своего мужа?.. - краснею. Знаю, что краснею. И уверена, что для мужчины это не остается тайной.
- Муж - это в первую очередь друг и защитник, Изза. Спутник, помощник, человек, которому можно верить… и только потом любовник.
Праведные и верные слова, как в старых фильмах. Жаль только, что в столкновении с реальностью проигрывают.
- Если не любовник, то не защитник и не друг…
- Какая глупость, - Эдвард хмурится, - я докажу тебе, что это не так.
- Вряд ли у тебя получится, - сожалеюще бормочу я.
- Посмотрим, - хмыкает Серые Перчатки. И через мгновенье я уже не сижу, обнимая его, а как в машине, полулежа, держу в объятьях. Моя голова теперь у его груди, лбом чувствую его покалывающий подбородок слева и то, как, двигаясь с завидной неторопливостью, длинные пальцы гладят мои руки. Исключительно по ткани кофты с длинным рукавом. Недостаточно тонкой, чтобы как следует их почувствовать, к сожалению.
Я лежу, часто моргая, и понимаю, что разговор, призванный расставить все точки над «i», только запутал еще больше. Относительно Константы - особенно. И относительно постели, в которую упираются два последних озвученных правила.
У меня остался последний шанс вынести из этого разговора хоть что-то полезное. Вспоминать его потом не ударом ниже пояса для Эдварда и не признанием его всепрощения, переходящего все допустимые границы, а каким-то фактом.
Было бы очень хорошо, если самым главным.
- Я хочу знать, почему ты на мне женился, - четко, не обделяя вниманием ни одну букву, произношу я. Трушу, но не выставляю это на показ. Пусть думает, что мой голос подрагивает от нетерпения, - если я буду знать, мне будет проще принять и исполнять… правила. Только ради Бога, не говори, что для того, чтобы сделать меня счастливее. Я слышу это ото всех вокруг, а настоящей причины мне никто не называет.
Вздыхаю - сказала. Не запнулась, не прервалась… сказала. Вынудила на ответ.
Перебираясь с рук на спину, Эдвард теперь поглаживает и волосы на моем затылке. Аккурат там, где швы - будто бы знает о них.
- Она действительно так нужна тебе, эта причина? - в его голосе еще есть сомнения. В чем?..
- Да, - не дав себе права промолчать, шепчу. В теплом и темном пространстве, в котором я оказалась, прижавшись к нему, страха меньше. Смелею.
- Тогда слушай, - призывает он. Незаметным касанием к подбородку вынуждает меня поднять голову и посмотреть на него. Хотя бы на время озвучивания этой самой причины. Глаза мерцают. Успокаивают меня, подсказывая, что нет у их обладателя за душой ничего плохого, ничего уничижающего. Что он искренен. - Ты запуталась в том мире, который тебе не подходит, - мягко произносит Эдвард, - и ты не хочешь никого просить о помощи, потому что не веришь, что тебе смогут помочь. Это уже два повода. А третий, Изза, в том, что у тебя слишком большой потенциал и слишком чистое сердце, дабы вручать его в руки недостойных этого людей.
Ничего не говорю ему в ответ, и мужчина, не потревоженный восклицаниями, продолжает. У его глаз морщинки, на его лбу отпечаток морщин и на щеке, у рта, слева, тоже пробежала по глади кожи рябь. У него далеко не идеальное лицо с моего ракурса… привлекательное, да, но не идеальное. Не такое молодое, живое и подвижное, как у других. Как у Джаспера…
Но оно доброе. Оно невероятно, невероятно доброе, с невероятной дружелюбностью. Оно честное. Настолько, что он дает мне увидеть и недостатки в себе, и внешние изъяны… не выстраивает вокруг неприступные стены, пряча это.
Он такой, какой есть. И призывает меня вести себя так же.
- Я не хочу, чтобы случившееся в Лас-Вегасе повторилось, Изз, - объясняет, второй раз коснувшись шрамов. Подтверждает - знает. - И чтобы в самый тяжелый момент ты оказалась без помощи, чтобы тебе отказали ее оказать. Поэтому я на тебе женился. И поэтому я не допущу ничего плохого, что может с тобой случиться.
- От всего все равно не сбережешь…
- Очень постараюсь, - в голосе мужчины улыбка, но больше смотреть на себя меня не вынуждает. Позволяет вернуться в прежнее положение, удобно устроившись на плече, - главное, постарайся не усложнять мою задачу. Не делай глупостей.
Успокоенно, почти облегченно выдыхает.
И, мне на удивление, невесомо, будто бы случайно, ненароком, легонько целует в макушку:
- Тогда у нас с тобой все получится.
Я слушаю, не перебивая. Слушаю, параллельно стараясь придать собственным мыслям хоть какую-то форму, хоть как-то скомпоновать их. Разрозненные куски-отрывки уже не помогают делу. От них лишь хуже.
- Мне не нравится идея о разводе… - тихонько признаюсь ему, с трудом удержавшись, дабы не зажмуриться. В этой фразе, мне кажется, таится нечто запретное и очень тяжелое. Не для сегодняшних откровений.
- Тебя пугает, что нужно будет вернуться в Америку? - участливо зовет Эдвард.
- Нет. Пугает роль переходного приза.
Объятья крепчают.
- От кого и к кому он переходит, Изза? Почему ты вообще так себя называешь?
Сейчас повернет так, что я окажусь виноватой. Умелый шаг.
Ощутимо, дабы почувствовал, качаю головой, призывая замолчать. Хочу, чтобы хоть иногда и меня слушал:
- Если мы проживем вместе год, два… или даже четыре… неужели потом можно сделать вид, что ничего не было? - недоумеваю я.
- Изз, ничего, что нельзя увезти с собой, не будет, не беспокойся. Если я буду в Лас-Вегасе, то непременно навещу тебя, если тебе нужна будет какая-то помощь, ты сможешь мне позвонить, - он рассуждает об этом словно о занимательном шоу, почти эксперименте. Не знаю, понимает ли, какую на самом деле глупость морозит и считает притом адекватной.
Бывают моменты, когда я полностью в нем уверена, а бывают, как сейчас, когда ни черта не понимаю. И это ужасно злит.
- А на Рождество пришлешь открытку? - язвлю, отстранившись. Сажусь обратно на подушки дивана, напуская на лицо раздражение. Только-только выведенный в правильное русло разговор снова уходит в бок. Теперь уже нервирует настолько, что никакого желания исправлять ситуацию во мне нет.
- Я пришлю подарок, - мягко поправляет Эдвард, - Изабелла, почему ты злишься? Что случилось?
- Это все какое-то извращение… - бормочу, подтянув колени к груди и насупившись. Больше всего мечтаю выкинуть из головы подобные размышления и хотя бы браком, пусть и вынужденным, насладиться. Физической его частью - но и тут промах. Не дано. - Все твои союзы и эта непонятная помощь… Эдвард, если люди спят в одной кровати на протяжении длительного периода времени, они начинают относиться друг к другу по-другому… явно не как друзья, ты понимаешь? А это значит, что после развода я в любом случае не смогу принять твоей «дружбы».
Каллен мрачнеет, похоже жалея, что собственноручно испортил выровнявшуюся атмосферу, повеявшую неким доверием. Сейчас в гостиной пахнет жареным, и светлые окна, достаточное количество воздуха и даже высокий потолок не спасают. Заставляют это почувствовать.
- Я понимаю, что дружба подразумевает определенные границы, - уверяет он, пытаясь меня успокоить, - и мы все их соблюдем, чтобы тебе не пришлось потом тяжело. В том числе с кроватями.
Это замечание осаждает меня на полуслове. Если были какие-то мысли, то пропали. Если было какое-то желание продолжить дискуссию - то угасло. Удар под дых, неожиданный и болезненный - как и мой в его сторону не так давно - повисает в немом пространстве комнаты.
- Кроватями?..
- Кроватями, - повторяет, убеждая меня окончательно, что не ослышалась, - у тебя своя спальня, моя у меня. Нам нет нужды уплотняться.
Сосет под ложечкой, щемит слева. Очень, очень больно - до ледяных мурашек по спине. Эти твари с преступной легкостью вытягивают на поверхность воспоминание о вчерашней ночи и окутавшей меня безмятежности напополам с теплотой, из-за которой даже показалось, что нечто из всего случившегося переживаемо.
По крайней мере, мне захотелось хоть немного, но, последовав словам Розмари, поверить этому мужчине. И здесь, как всегда бывает, оказывается, что напрасно.
Все решено.
- Ты не будешь со мной спать?.. - севшим голосом спрашиваю я. Держу губы сжатыми, дабы не дрожали.
Вот черт. Черт, черт, черт!
- Нет, Изза. В этом нет нужды, - Эдвард еще пытается вывести ситуацию из тупика за счет мягкости и миролюбия голоса. Будто бы не видит, что со мной происходит. Будто бы не понимает, что делает. Что сделал вчера, позволив теперь понять всю разницу: как с ним, а как без него. Преступную и недопустимую для меня, но признанную. И снова напрасно.
Я была права. Он забавляется. Забавляется, с той маленькой поправкой на кое-какие мелькания человечности.
Разговор оказался и вправду нужным и действенным. Вывел-таки на чистую воду. Показал верное направление.
А раз так, раз мне известны теперь все запреты, раз услышаны все откровения, включая постель - в обоих смыслах, - имею полное право принять то решение, что посчитаю нужным. И поставить Эдварда в известность.
- Не смей заходить в мою комнату, - поднимаюсь с дивана так резко, что с трудом контролирую размазавшуюся перед глазами картинку, наскоро фокусируя взгляд. - Раз она моя.
- Изабелла…
Глупая попытка. Не стоит того.
- Спасибо за беседу, - отвечаю ему, натянуто, без проблесков хоть чего-то подобного на лице, улыбнувшись. Оставляю листик с вопросами на диване, сделав вид, что не замечаю, что Эдвард встает за мной следом. И то, как смотрит… пронизывающе, проникновенно. Предлагает начать сначала? Выслушать что-то еще? А разве мне недостаточно?!
- Я не буду обедать, - обхожу его, на всякий случай держась подальше от цепких пальцев, которые, впрочем, в мою сторону даже не дергаются, - и ужинать тоже. Оставь меня в покое.
Голодовка, верно? Так говорил? Не знаю, на что она в итоге будет похожа, но у меня есть повод попробовать.
Выхожу из гостиной, не сказав больше ни слова и не слушая того, что хочет добавить Каллен. Выхожу, по-прежнему босая, но пылающая такой злостью, что холодного пола не замечаю. И Рады, на которую натыкаюсь, тоже.
- Изабелла, - с мигом проявившейся, как на старой пленке, на лице улыбкой приветствует она, - обед почти готов, через пару минут…
Безмолвно мотнув головой, но достаточно резко, дабы быть красноречивой, обхожу ее. Не оборачиваясь, не здороваясь, не благодаря.
Практически взбегаю на лестницу, лелея сейчас единственную мечту: добраться до комнаты. Ничего больше так не хочу.
…Однако и там ждет подогревающая ярость картина: в первую очередь, отдернутые шторы и приоткрытый балкон, из-за которого в спальне ледяная и до боли светлая пустыня. Я с такой ненавистью задергиваю все обратно, крупно дрожа от холода, что едва не срываю тяжелую ткань вместе с карнизом.
Далее на глаза попадается заправленная кровать и убранные со стола крошки печенья - моя территория, оказывается, не моя. Не имею права даже на беспорядок.
Намеренно сгребаю простыни в кучу и скидываю на пол подушки - к черту ваши правила!
Третьим неутешительным фактом является то, что нет на двери замка, способного хоть ненадолго обеспечить мне одиночество. И потому хлопаю так громко, как только могу. Пусть убедятся: проход запрещен - как в чертов кабинет. Могу тоже нарисовать на двери красный ромб.
…Впрочем, при всем неудобстве теперешнего положения в нем, если захотеть, можно укрыться и без всякой соленой влаги, так досаждающей, пережить этот момент. Хоть часть истерики, не дав ей вырваться, припрятать на потом.
Если бы, конечно, не одно окончательное, осиновым колом добивающее обстоятельство. Четвертое обстоятельство, демонстрирующее, что мой мобильник светится уведомлением о новом сообщении.
А от текста внутри него мои слезы сразу же, практически автоматически начинают течь бурным потоком…
«Летела птица, то поднимаясь,
То опускаясь почти до земли,
Но все летела, чрез все преграды,
Что небо ставило ей на пути.
Ведь смысл ходить по земле отобрали:
У птицы последнюю ценность забрали...
И ценность о птице забыла давно.
Я скучаю, Белла.
То опускаясь почти до земли,
Но все летела, чрез все преграды,
Что небо ставило ей на пути.
Ведь смысл ходить по земле отобрали:
У птицы последнюю ценность забрали...
И ценность о птице забыла давно.
Я скучаю, Белла.
Бесподобный»
Теперь я наконец понимаю. Все.
И делаю то, что пора было давно: от разговоров перехожу к действиям.
Они все этого заслужили.
______________________
Надеюсь, вы еще не очень устали от этой истории. Клятвенно обещаю, что Белла сказала правду: на смену психологическим поединкам-гляделкам идут решительные действия…
Готовимся считать убытки дома Эдварда :)
Буду рада вашим отзывам, потому что только благодаря им удается держать историю в правильном русле.
Спасибо за прочтение !
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1
но в тоже время просит о доверии он странный 
спасибо 
