Фанфики
Главная » Статьи » Фанфики по Сумеречной саге "Все люди"

Уважаемый Читатель! Материалы, обозначенные рейтингом 18+, предназначены для чтения исключительно совершеннолетними пользователями. Обращайте внимание на категорию материала, указанную в верхнем левом углу страницы.


РУССКАЯ. Глава 21. Часть 2.
Capitolo 21.
Часть 2.

 


- Деметрий… - одними губами, обращаясь скорее ко мне, чем к брату, произносит он. Губы куда бледнее, чем я помню – с более близкого ракурса его внешний вид ранит меня сильнее.
- Деметрий? – изображая искреннее удивление, Эммет изгибает бровь, - какой еще? Кто это?
- Он ее видел… - подает из-за спины Каллена-старшего голос Константа. С нашей последней встречи она заметно посвежела, хоть глаза и остались теми же, пустыми и потерянными. Правда, сегодня она не при полном параде, а это дает заметить в ее лице что-то сходное с моим. Особенно если дело касается стояния рядом с Эдвардом.
Ее темные волосы наскоро собраны в хвост, малость растрепаны, а одежда видала лучшие времена, потому что, судя по сочетанию модных веяний, подбирала она ее наугад и крайне быстро.
В отличие от Эдварда, на котором бессменный синий свитер с джинсами и пальто, ставшим неотъемлемой частью его образа, Конти явно проигрывает ему в стиле.
- Он с тобой говорил, Изабелла? – впервые за столько времени Эдвард обращается напрямую ко мне, глядя глаза в глаза. Ничуть не прячась и не отводя взгляд.
Я прикусываю губу, ощутив знакомое жжение где-то возле сердца. Оно болезненно как никогда. Оно убивает меня.
- Говорил, - вместо меня, не подумав о последствиях, отвечает Эммет, - и я бы тоже с ним поговорил…
Его лицо наполняется злостью, и Эдвард без труда, я уверена, определяет, по какой причине. Правильные черты заостряются – слева. И это первый раз за все время, когда своей асимметрии мой благоверный супруг не старается скрыть.
- Что он тебе сделал? – ядовито спрашивает Серые Перчатки. Не своим тоном, непривычным мне. Чужим… и то единение, которое я ощутила в клубе, принимается медленно, но верно таять. Воображение всегда добрее и светлее, нежели реальность. А возможно, я просто не ожидала увидеть Эдварда здесь.
- Все хорошо… - кое-как прочистив горло, шепчу я. Опускаю взгляд, почувствовав себя неловко. Конти слишком внимательно смотрит на меня, изнутри кусая щеку. В ее глазах едва ли не слезы. Только не холодные они, не от сожаления. Горячие, обжигающие – от злости. От несбывшегося плана?..
- Он внутри? – больше Эдвард слушать меня не намерен. Я вижу его таким первый раз и не хочу видеть больше никогда. Это не тот образ, не тот человек, к которому я всегда стремилась. Это чужой, разозленный, незнакомый мне мужчина. И вид его теперь дополняет исказившееся лицо. Прекращает быть поводом для сожалений.
Дракон.
Суровый.
- Я не думаю, - Эммет качает головой, - вряд ли он остался…
Каллен-старший стискивает зубы. Так заметно, что я с трудом удерживаюсь, дабы не отпрянуть назад. Агрессия, было потухнувшая в Эммете, разгорается ярким новым пламенем в его брате. Даже молчаливая Конти благоразумно отступает назад, немного в сторону. Ее присутствие здесь добавляет лишь новых вопросов и девушка прекрасно об этом осведомлена.
- Ты пьян, Эммет? – севшим голосом спрашивает Серые Перчатки. Сглатывает.
- Он немного… - почему-то чувствую необходимость защитить Людоеда от несправедливых обвинений, по моей вине и поступающих, - мы вместе немного выпили, вот и все. А Деметрий зашел поздороваться… я не знаю, где он…
- Что он сказал?! – восклицает Константа, вздрогнув и подавшись вперед. Удерживается, чтобы не схватить меня за плечи, но явно этого хочет. Глаза горят бесцветным пламенем.
- Ничего дельного…
- Ты лжешь!
- Константа…
- Ты лжешь! – с болью в голосе повторяет она, сжав губы, - он должен был сказать тебе, он был обязан!..
Эдвард с заметным страданием оглядывается в сторону бывшей «голубки», немного поморщившись.
Но вместе с тем, как отворачивается от нее, как возвращается ко мне, глаза наполняются решимостью. И знакомым огнем. И требованием мести.
- Садитесь в машину, - велит Каллен-старший, кинув Медвежонку ключи от своего автомобиля, - я приду через пять минут.
- Не стоит, - Людоед недоволен, связка, того и гляди, сотрется в порошок между его пальцами.
- Очень даже стоит, Эмм.
Неожиданно робкая, Конти сникает, насилу сдерживая слезы. Ее ресницы тяжелые, губы подрагивают. Ни для кого, даже для меня, это не остается незамеченным.
Но попытки остановить бывшего мужа девушка не принимает:
- Пять минут?
- Да, - Эдвард прищуренно смотрит на крутящиеся стеклянные двери, явно думая о чем-то своем, - не волнуйтесь.
И уходит. На сей раз без изящества и выверенных движений. Быстрым шагом, не боясь поскользнуться, по плитке и с высоко поднятой головой. Несколько девушек, компанией курящих возле клуба, с восхищением смотрят ему вслед. Даже в таком виде – недовольном, расстроенном и злобном, он производит на них впечатление.
Мы стоим, все втроем провожая его взглядом. Эммет посередине, Конти слева от него, я справа. И молчание, сковавшее зимний воздух, не добавляет ночи положительных эмоций. Я перестаю верить, что не сплю. Более яркого и запоминающегося сновидения у меня еще не было. Ни разу.
Вдруг девушка всхлипывает. Так громко, что мы с Медвежонком сразу же оборачиваемся – оба. Плачущей, похоже, ее редко видят в этой стране.
- Он его убьет, - бормочет она, закусив губу. Пытаясь спастись от слез, смотрит сначала вверх, на небо, потом на асфальт, затем на машины, припаркованные ровным рядом возле клуба и виднеющуюся невдалеке стоянку такси, - убьет…
- Кто и кого? – насторожившись, но пока не слишком демонстрируя это, хмуро зовет Эммет.
- Эдвард… - бывшая «пэристери» вздрагивает, тревожно посмотрев на гостеприимную вывеску, зазывающую внутрь клуба, - он его убьет…
Наверное, она рассчитывает получить реакцию Людоеда. В конце концов, из нас он единственный обладает грубой физической силой и, так или иначе, способен остановить брата – захотел бы только. Однако, правильно это или нет, а ее словами проникаюсь я. Видом, словами – всем сразу. Сосет под ложечкой и отвратительными маленькими капельками выступает пот на спине. Холодный, разумеется.
Дело не в том, что намерен сделать Эдвард с Деметрием, я не могу представить, чтобы Аметистовый мог причинить кому-то вред, уверена, Конти преувеличивает. Но совсем другое дело таится в словах. Я помню все, каждую секунду нашего с Демом разговора у стены, за пару минут до того, как вознамерился меня изнасиловать.
Все эти острые, ядовитые, убийственные слова – о каком-то фетише, о девушке, с которой спал, хотя являлся для нее… родственником, о калленовской семье и всем, что с ней связано…
Я как перед собой вижу, как Деметрий кидает эти слова в лицо Серым Перчаткам. В нем нет жалости и сожаления, его совесть всегда чиста, а потому он посмеет, непременно посмеет. И без труда сможет переиначить ситуацию между нами, напомнив, и совершенно правдиво, что я просила его меня вызволить от «Дракона». Спасти.
Эти мысли отравляют. Похоже, слишком сильно, потому что я попросту не успеваю ничего с собой делать.
Вызвав выдох недоумения у Константы и возмущенный, гневный выкрик Эммета «с ума сошла?», кидаюсь обратно к клубу.
На мне только шуба, в руках нет ни сумочки, ни пакета. Я свободна и я могу бежать быстро – не теряю времени даже на то, чтобы ждать, пока прокрутится дверь, в последнюю секунду умудрившись заскочить за стекло.
Танцпол, пена, прожекторы и нарушение дресс-кода, за которое меня намерены не пропустить. Однако, даже не обратив внимания на охрану, которая удивлена происходящим не меньше, чем я сама, врываюсь внутрь клуба.
С момента ухода Эдварда прошло минуты две-три, он не мог скрыться из виду так быстро, я должна его видеть. К тому же, он тоже не в купальнике, но вряд ли пошел в сторону гардероба. Он знает, что если Дем еще в клубе, искать его следует в коридорах за танцполом. Или в баре.
Я действую наугад, потому что четко продуманного и обозначенного плана не имею и иметь не смогу. Все, что мне остается – наитие. И на него я полагаюсь сейчас как никогда в жизни.
Серое пальто. Серая материя, серая кожа – перчатки. Мне бы только увидеть. Мне бы лишь заметить…
- Крэйзинг какой, - раздается справа неодобрительный и растерянный голос, а потом в то и дело загорающемся светом мраке чья-то рука указывает своим собеседникам вперед, - мэн дранкнул не по-детски.
И пусть язык мне не знаком, пусть это какая-то русская вариация английских слов, смысл уловить удается. А уж заметить, куда показывает подвыпившая компания, уж точно.
Обогнув их и протиснувшись между стойкой и барными стульями, я вижу свою цель, все так же стремительно идущую по намеченному маршруту.
Мне до сих пор не верится, что это тот самый человек, с которым вот уже неделю я не разговаривала. Он катастрофически изменился. И катастрофически на себя не похож.
Только к черту эти рассуждения. Я знаю, что должна делать.
- Эдвард! – оказавшись в непосредственной близости к мужу от того, как быстро бегу сквозь пенный туман, выкрикиваю его имя еще на ходу, - Эдвард, стой!
Каллен не верит. Он останавливается, поймав первую из нот моего голоса, но он не верит. Знает ведь про мою координацию и скорость. За месяц выучил.
Эта секунду промедления, допущенная им, меня спасает.
- Эдвард, - повторяю, задохнувшись посередине слова и скатившись в тоне до шепота, - не надо… не надо…
Веду себя совсем не так, как когда отговаривала Эммета. Испуганная куда больше, менее растерянная, я понимаю, что может сделать с Эдвардом Деметрий. И к черту физическое воздействие, оно теряет свою силу рядом с моральным. Моральное может убить куда быстрее. Конти боялась, что Аметистовый его убьет… но я-то знаю, кто кого в итоге способен уничтожить.
Поэтому не медлю. Хватаю его руку, крепко сжав длинные пальцы своими. Цепляюсь как за последнее, что у меня есть, обессиленно мотая головой.
Дыхание ни к черту, глаза на мокром месте, а лицо горит. От холода, от теплоты клуба, от пены, от алкоголя… я уже не знаю. Просто горит. Алым пламенем.
- Изабелла? – изумленный, он не вырывает руки, как я ожидаю. Просто останавливается на своем месте и просто смотрит на меня сверху вниз. Глаза переливаются чем-то неправильным, запретным, жестким… но они мои. Я такими их помню, я такими их рисовала, я такими их… их… заметила. Верно, заметила. С этим словом будет лучше.
А потому не теряюсь.
- Изза, - поправляю, сглотнув горькую слюну, - Я Изза, Эдвард. И я очень, очень прошу тебя не идти к нему… оставить все как есть.
Встревоженный и мгновенно наполнившийся теми чертами, к каким я привыкла и какими любовалась, на недолгие пару секунд Каллен-старший становится самим собой. Это вдохновляет лучше всего иного.
- Изза, ты что?.. – даже голос преображается. Бархатный, взволнованный, но нежный баритон, он самый, рядом со мной. Эдвард это, а не кто-то другой. Эдвард – мой. Я была права, когда определила свою принадлежность. Я точно знаю, вот сейчас, стоя рядом с этим мужчиной, кому принадлежу. И кому, похоже, всегда буду.
- Ты не пойдешь, - вдруг сама для себя решаю я. Подаюсь вперед, прижавшись к его синему свитеру и крепко-крепко, насколько позволяют подрагивающие руки, обвив за талию, - я тебя не отпускаю.
Аметистовый вконец теряется. Я вижу ход его мыслей буквально по строчкам, по разбитым на моменты линиям. Вот уже не Деметрий занимает голову, не Конти и не кто-либо еще, так своевольно использующий его в своих целях. Вот уже там я. Я, мои слова и то, как себя веду прямо сейчас. Особенно в сравнении с предыдущей неделей.
Ну и к черту.
Мне все ясно.
Пусть ясно будет и ему.
- Ты мне нужен, - выдаю на одном дыхании, привстав на цыпочки, чтобы лучше меня видел, - ты мне нужен, Эдвард. Ты… и никакого развода, никаких Штатов. Я хочу остаться здесь, с тобой. И я готова… готова извиниться и искупить свою вину. Я вижу и понимаю, я знаю, что натворила… я не посмею. Больше никогда. Только пожалуйста, пожалуйста, не иди к Дему… он причинит тебе вред, он не оставит этого просто так. Я боюсь.
Столь непредсказуемая и наполненная тирада вводит Эдварда в ступор. Глядя на меня и пытаясь понять, правда ли то, что здесь говорю, он часто моргает. Искаженное, неконтролируемое, потерянное из-за недостаточного освещения, или просто потому, что уже нет сил все время держать себя в тонусе, его лицо говорит само за себя. И я принимаю эти слова, я их слышу. Ничуть оно не страшно. Оно потрясающе и очень, очень красиво. С асимметрией или без. Гнев пропадает.
- Пожалуйста, - добавляю то слово, которое, как мне кажется, наиболее полно завершит этот эмоциональный набор. Отпустив себя до предела, потеряв бдительность, целую его плечо, расположившееся прямо передо мной. Раз, затем второй – чтобы заметил. И крепче обнимаю – руки под пальто, на груди, где кожа теплая, а материя приятна пальцам. Мне не хватало его одежды. Ровно как и его запаха.
Ждать долгое и мучительное время после таких откровений Каллен меня не заставляет. Ему требуется несколько секунд. Он оценивает то, что услышал и мой вид, мой тон при этом. Надеюсь, приходит к правильным выводам. Я сама не ожидала от себя такого выброса чувств.
Впрочем, в конце концов Эдвард, похоже, меня понимает. Аметистовые глаза наполняются теплом и мягким светом, лучащимся даже сквозь тьму клуба, а сведенные мышцы, напряженное выражение лица сменяется расслабленностью. Затекает в него.
Нет больше злости и испепеляющей ярости. Потеряна наводка на цель, какую следует разорвать на части. Жестокости нет, пропала суровость… он вернулся.
- Хорошо, - тихонько и ласково отвечает мне Серые Перчатки, с капелькой робости погладив по плечам, - я здесь, Изза. Не бойся.
Эти слова меня успокаивают. Вкладывает он и в них что-то или нет, или же говорит просто для того, чтобы утешить меня, значения не имеет. Я верю. Предательство… прошло. Отвращение… пропало. Я скучаю. Как же я скучаю… теперь я вижу, что теряла все эти дни. И от чего не готова отказаться. Что не позволю себе потерять.
«Если с ним что-нибудь случится…» - не случится. Я обещаю. И себе, и Эммету, и маленькому ангельскому созданию с иссиня-черными волосами, которое сейчас спит в своей постельке в окружении плюшевых зверюшек и души не чает в дяде.
- Ы-гы… - по-детски расслабленно, с тихоньким смешком, прикрываю глаза. С удовольствием встречаю то, как осторожно его пальцы прикасаются к моей талии, а потом и к спине. Попадаю-таки в самые желанные за сегодня объятья. И не хочу из них уходить.
Именно в эту секунду, в это мгновенье понимаю, что есть надуманное, а что – настоящее. И к чему мне следует быть ближе, что беречь сильнее. Что ставить в приоритет.
- Поехали домой, - тихонько предлагаю я, с некоторой неловкостью погладив его шею, которая ближе всего к моим пальцам.
К прикосновению Эдвард относится настороженно, но ничуть его не сторонится. Наоборот, похоже, доволен. На его губах мне чудится подобие улыбки. Казалось бы, уже забытое…
Я не задаю ему вопросов, а он не задает мне. Сейчас излишне.
Мужчина просто протягивает мне руку, а я просто беру ее, все так же крепко сжав его пальцы.
Толпа нам не страшна.
- Поехали.
На выходе Конти и Эммет. Сказать, что они удивлены и озадачены, это ничего не сказать. С трудом выносящие друг друга уже даже по первому взгляду, они стоят бок о бок и смотрят на нас. Кто-то с удивлением, кто-то с болью, хоть возле дверей Эдвард и отпускает мою ладонь.
Пока занимаю заднее сиденье в прежде ненавистной «Ауди», Каллен-старший отводит Константу в сторону. Говорит ей что-то. Я не вижу лиц слишком хорошо, только немного… и у обоих они опять преисполнены далеко не радостными чувствами. И это портит мое только-только выровнявшееся настроение.
Но от клуба мы все-таки уезжаем. Эдвард лично сажает привезенную с собой девушку в такси, видимо, убедившись, что со мной в одной машине она не поедет, и только затем возвращается к нам.
На часах половина третьего, и он устал, я вижу. Не только от времени суток – от событий. Это меня гложет.
В салоне звучит короткий диалог, после которого воцаряется гробовая тишина и какой я при всем желании не могу понять из-за трижды проклятого языкового барьера:
- С ним надо разобраться, так просто подонок не уймется. Я отошел покурить, а он уже тут как тут…
- Предоставь это мне. Она не пострадала? – почему-то Эдвард сильнее сжимает пальцами руль, а под кожей ходят желваки.
- Нет. Я увидел их быстрее, чем он успел бы, - Медвежонок злорадно улыбается, а я ежусь, - И я популярно объяснил ему, что он сделал не так. Свой удар в морду этот сукин сын получил, не беспокойся.
- Не думаю, что последний… - многозначительно отвечает Серые Перчатки.
Высказавшие свои мысли друг другу, братья удовлетворенно замолкают, а «Ауди» плавно выезжает на трассу.
Мне же остается только гадать, что именно они сказали.

 

 

 

* * *

 

 

 

 

Все в тебе есть - и холод, и нежность;
Тёмная ночь и пик белоснежный -
Весь белый свет сошелся в тебе одной, но…

 


Он сидит на постели.
В темноте комнаты, где свет идет через отдернутые шторы окна, а деревянный пол блестит так же чисто, как впервые появившиеся на небе звезды, недвижно сидит, как каменное изваяние. И лишь четверть его лица, как могу судить, освещается луной.
В пространстве спальни ничего не изменилось. Я запомнила ее такой, я ее такой полюбила, и такой же она, не глядя на всю эту ужасающую мучительную неделю, осталась.
Я сразу же нахожу глазами «Афинскую школу», собранную из тысяч и тысяч маленьких пазлов, пристроившуюся на стене. Мне кажется, помимо хозяина, она самый яркий атрибут и самое запоминающееся украшение здесь. Тем более, внимание к ней выгодно притягивает ковер знакомого кофейного цвета.
Негромко вздохнув, я делаю шаг внутрь, не трудясь прикрыть за собой дверь. У меня не было разрешения входить, к тому же я не стучала. Эдвард имеет все основания выгнать меня отсюда.
Приметливый к звукам, Каллен-старший сразу же оборачивается. Ясные, без капли сонливости аметисты останавливаются на мне, пробежавшись сверху вниз. В них искорками светится удивление, но куда более яркими искрами пылает нежность.
Я теряюсь от такого взгляда. И как теперь объяснить, какого черта я здесь делаю?
- Ты не спишь?
С легонькой усмешкой, не перечеркнувшей и капли понимания в нем, Эдвард качает головой.
- Что-то случилось, Изза?
Я смелею. Не без робости, конечно же, но делаю еще один шаг вперед. Крепче перехватываю подушку, которую держу в руке, а к двери тянусь, дабы прикрыть.
- Я войду?
Он с готовностью кивает, поднимаясь с простыней. Знакомая мне пижама с кофтой с синей полоской на груди и серыми, неизменно мягкими, штанами, предстает на обозрение. Я возвращаюсь назад, перемещаюсь во времени, перепрыгиваю из этого дня во все предыдущие. И очень хочу, не глядя на недоступность такого, стереть упоминание о прошлой субботе напрочь. Ничего она не стоит.
Я подхожу к постели, от которой Эдвард не делает вперед ни шага, боясь меня спугнуть. Наскоро оглядывая простыни, сбитые и разрозненные, удивляюсь.
- Я думала, Каролина с тобой?..
- Каролина спит с папой, - мягким и бодрым, почти обыкновенным своим голосом, сообщает Серые Перчатки. Но глаза его, хочет того или нет, стремительно влажнеют. И вряд ли можно спрятать это здесь, где луна своевольно освещает каждую подробность.
Эммет забрал Карли у него? В оконную спальню, где расположился? Насколько знаю, в доме больше нет комнат.
- А почему ты не спишь?
- Не спится, - признается он мне.
Я оставляю подушку на постели. Медленно, будто бы Эдвард все еще способен выгнать меня, кладу пуховый квадрат на простыни. И почти сразу же, как убеждаюсь, что он не упадет, воплощаю в жизнь свое заветное желание.
Он такой… одинокий. Я никогда прежде не видела его таким. Потерянный, будто бы оставленный, растерявший все то, чем так умело пользовался на протяжении полутора месяцев.
Кажется, я начинаю видеть настоящего Эдварда.
Без должного стеснения и так и не попросив позволения, сокращаю между нами расстояние. Осторожно, опасаясь как-то не так двинуться, обнимаю его. Почти так же, как в клубе, только нежнее. И ладони чуть выше – на спине. Пусть он меня почувствует. Рядом.
С улыбкой, которую не сдержать и не спрятать, встречаю клубнично-медовый аромат кофты и ее мягкость, запомненную моими пальцами лучше всего иного. Как же мне этого не хватало… неужели от этого я собиралась бежать?..
- Мне тоже не спится, - шепотом объясняю свое поведение.
Эдвард с еще большей осторожностью, чем я, ладонями касается моей талии. Привлекает поближе к себе. Я чувствую его недоумение.
- Плохой сон? – с беспокойством зовет, поправив помявшуюся ночнушку.
- Нет, - я вздыхаю, уверенно опровергнув эту идею. Для себя определив, что уже вряд ли есть границы, за которые переступать не следует, утыкаюсь лицом ему в грудь. Прямо там, где спускается к кармашку возле сердца синяя полоска. – Я соскучилась.
Эдвард замирает, на какую-то секунду даже затаив дыхание. Его пальцы нерешительно поглаживают ткань на моей спине, стараясь понять, что именно я имела ввиду. И что только что сказала. И зачем.
Избавляю его от сомнений. Хватит их за эти дни нам обоим.
- Я больше не хочу спать в одиночестве, - тихим-тихим шепотом, будто нас кто-то подслушивает, признаюсь я. Свои слова подкрепляю поцелуем того самого кармашка, скрывающим все лучшее, что таится в Эдварде – нежным настолько же, насколько во время кошмара дарил мне он сам.
Муж не молчит. Ночью, говорят, обнажаются души. И его собственная, похоже, тоже готова дать мне взглянуть на себя.
- Я тоже, Изза, - с подавляющей откровенностью, от которой у меня по спине бегут мурашки, шепчет он. На несколько секунд смещает нежность и осторожность с занятых позиций, доказывая правдивость сказанного своей твердостью. Прижимает меня к себе. Одной рукой гладит спину, другой волосы – в непосредственной близости от лица. Кончиками пальцев время от времени касается кожи.
Со смешком приникнув к его плечу, я, радостная и удовлетворенная такой реакцией, молчаливо гляжу на звезды. Мы стоим вполоборота к ним, видно лишь часть неба, однако этого хватает. Сегодня впервые ни я, ни Эдвард не задергиваем толстыми шторами окно. Сегодня мне хочется видеть эти звезды, этот снег, фонарик, ярко светящийся возле беседки…
Снег не страшен. Снег не всегда убивает, хоть опасности в нем затаилась уйма. Зима не отвратительная пора года, она прекрасна. Все зависит от того, где и с кем ты ее проводишь. И какова температура – только не по термометру, не воздуха – в твоем доме.
Мне тепло. В объятьях Эдварда, с этой маленькой радостью разглядывания пейзажа за окном, тепло. Луна, темный небосклон, едва заметные контуры облаков и блеск, повсюду волшебный блеск крохотных снежинок. Я не могу перестать улыбаться. И я совершенно не желаю этого делать.
- Я хочу извиниться.
Не думаю, что найдется лучшее время. Сейчас это как никогда мне важно. Обнимая Эдварда, зная, что он меня обнимает, чувствую себя последней дрянью. Теперь я вижу, насколько на самом деле могу его обидеть.
- Извиниться, Изза? – голос мужа звучит удивленно. Только вот приятное это удивление.
- Да, - уверяю, ни на секунду не усомнившись в том, что делаю, - извиниться перед тобой. За эту неделю я много… многое…
Он утешающе поглаживает пальцами мои плечи. Предлагает замолчать, если есть внутри хотя бы толика такого желания.
- Ты не обязана этого делать.
- Но тогда ты не узнаешь, какой ты замечательный, - пожав плечами, честно сообщаю я. И только потом понимаю, какой на самом деле интимной вышла эта фраза.
Растерявшись, Эдвард даже не пытается меня остановить.
Я немного отстраняюсь, поднимая голову и встречаясь с его глазами, наглядно это вижу. Замершие аметисты, мгновенно покрывшись неверием, внимательно вслушиваются в каждое мое слово. Я вижу в них то, чего пыталась не допустить в клубе, упросив мужа оставить Дема в покое – беззащитность. Сейчас их действительно можно сильно ранить. Даже самым тонким, тупым и, казалось бы, заржавевшим лезвием. А особенно словом…
- Вернее, ты и так это знаешь, - поправляюсь, ощутив приятное теплое пощипывание внутри, после которого даже самые тяжелые из-за содержания в них искренности слова становятся пушинками, - просто я хочу сказать, что, как и Эммет, как и Каролина теперь тоже это понимаю. Как следует.
Левая бровь Эдварда капельку хмурится, опускаясь вниз, из-за чего контраст с правой виден достаточно ярко; губы приоткрываются, искажая нижнюю часть лица, а дыхание становится совсем неприметным. Он слушает.
Я поражаюсь тому, как когда-то могла пугаться этой асимметрии. Второй раз за день, под стать случаю, я вижу, какая она на самом деле красивая и ничуть не портит общее впечатление от мужчины. Она просто его неотъемлемая часть, его «изюминка». И уж точно с воплями бежать в другую сторону, когда ему не удается удержать восковую маску равнодушия на лице, очень глупо. Я никогда не посмею. Нет.
А это добавляет сил высказать то, что столько времени оставалось замолчанным. Откровение дороже всего.
- Эдвард, твоя доброта, забота и понимание, все, что ты делаешь для меня… я никогда на свете не встречала более искреннего, честного и сострадательного человека. Я не думала, что такие люди вообще еще остались, тем более среди мужчин… - вздыхаю, улыбнувшись ему в ответ и подбодрив, прежде чем скажу самое главное, - ты ни разу не позволил мне почувствовать себя здесь чужой или ненужной, ты защитил меня… и я даже пересчитывать боюсь, сколько раз ты мне помог, ничего не потребовав за эту помощь. И жива я тоже благодаря тебе.
Ободки глаз мужчины краснеют, а уголок губ, который не лишен движения, едва заметно дергается вниз. Он ошарашен тем, что слышит такое. Но абсолютно точно ему не неприятно, он хотел бы когда-нибудь это услышать. От меня?.. Наверное, хоть от кого-то.
Глядя в переливающиеся глаза Эдварда, наблюдая за тем, как он буквально впитывает в себя каждое мое слово, не до конца веря, что адресованы они ему, я решаюсь закончить. Не опасаюсь больше того, что выбрала не то место и не то время. О таких вещах нельзя молчать.
- Я хочу попросить прощения за все то, что сделала, - немного громче, чем обычным шепотом, признаюсь ему, - за эту неделю особенно, а за все плохое, что было в прошлом – во второй раз. Ты не заслуживаешь ничего, кроме восхищения. И никакой ты не Суровый, ты… уникальный.
Все-таки проговариваю его, это слово. Тяжелое, непонятное, с огромным количеством слогов… но проговариваю, так, как и надо – по-русски. Потому что Эдвард русский. И этот язык для него значит ничуть не меньше, чем семья. Они ему его подарили.
Удивленный, Эдвард с коротким смешком, прикрывшим дрожь голоса, переспрашивает:
- Уникальный?
Я с готовностью киваю, глядя прямо ему в глаза. Переливающиеся, с проглядывающей слезной пеленой.
- Уникальный, - становлюсь на цыпочки и опять целую. Только не кармашек, не грудь и не плечо. Его щеку. Правую. С особой нежностью, какой сам мистер Каллен никогда меня не обделял.
Своевольными и упрямыми, но все же сегодня как никогда мягкими подушечками пальцев провожу тоненькую линию немного левее поцелуя. Кожа теплая и на ней опять пробивает моя любимая щетина – щекочет пальцы.
Ответом на уже трижды прозвучавшее слово и все то, что делаю после него, мне служит один неровный вдох Аметистового и одни покрепчавшие, практически налившиеся силой признательности объятья.
Я снова у груди Эдварда, и я не могу видеть его лица, но почему-то до мельчайших подробностей могу представить, как оно выглядит: морщинки слева, немного ниже бровей, уголок рта приподнят в полуулыбке, лоб ровный, с отблесками лунного света на коже, а глаза прикрыты. Но это нисколько не мешает почувствовать мне радугу в них – из оттенков самого прекрасного на свете цвета. И капелька соленой влаги там все же есть.
- Ты правда так думаешь? – тихо, чтобы могла избежать ответа, зовет Эдвард. Его подбородок на моей макушке, его руки на моей талии, а теплая хлопковая кофта согревает меня, выбравшую ночнушку с короткими рукавами.
- Я так чувствую, - без тени смущения, впустив в голос улыбку, подтверждаю я. На сей раз сама, не вынуждая его беспокоиться, прижимаюсь к мужчине крепче. Рукой осторожно-осторожно, будто бы боясь навредить, глажу его затылок доходя до линии волос. – И если однажды скажу тебе что-то другое, не слушай, пожалуйста. Это не будет правдой.
Это нужно было сказать – я хотела это сказать. После Дема, сегодняшнего дня, событий в клубе… хотела. И сказала. И скажу еще, если нужно.
Эдвард глубоко-глубоко, доверху наполняя легкие, вздыхает. Потом негромко посмеивается. А потом, прочистив горло и спрятав что-то за этим действием, возвращает мне мои поцелуи. Два раза, один из которых ощутимее, а второй нежнее, в макушку. А потом еще один, совсем легонький – в лоб, пощекотав дыханием кожу.
- Спасибо…
В этом слове, по-моему, больше эмоций, чем за все время, что мы провели вместе в браке. И я испытываю не просто удовлетворение, а ясный и тихий восторг от того, что слышу его.
Но все-таки услышать хочу и еще кое-что другое:
- Я могу остаться?
Едва ли не возмущенный этим вопросом, Эдвард отвечает быстрее, чем я заканчиваю его задавать.
- Конечно же. Это твоя комната, Изза.
Я улыбаюсь. Искренне, тепло, с радостью – ничего не утаив. И с благодарностью глажу калленовскую шею.
- Тогда пойдем спать?
Он не протестует, а энтузиазма в движениях и голосе становится больше, когда соглашается:
- Пойдем.
Эдвард самостоятельно отстраняется от меня, выпуская из объятий, и аметистами, блестящими от чего-то большего, нежели просто слезы, гостеприимно указывает на постель.
Только прежде чем лечь следом за мной, задергивает шторы окна. Больше в нем нет нужды, а Серые Перчатки помнит, что я не люблю засыпать, когда оно открыто для обзора. Сколько же он знает про меня…
Мы ложимся на простыни, которые уже не кажутся ни смятыми, ни холодными. С легким трепетом Эдвард закрывает мою спину, ощутимо согревая сзади, а я забираю в свое владение его правую руку, легонько сжав пальцы. «Поза ложки», кажется? Я знаю теперь, какая моя любимая.
Мы не спали вместе шесть дней, а мне чудится, только этим утром встали с общей постели. Ничего не изменилось, мы не ощущаем робости, а стеснение и вовсе утерялось.
Спать рядом с ним для меня совершенно нормально, к тому же и очень приятно.
Сбывается мечта из клуба, где Дем прижимал меня к стене – я в спальне с «Афинской школой», на подушке рядом Эдвард, а вокруг клубничный аромат. Черта с два я на что-то это променяю.
- Спокойной ночи, - с теплотой желаю, устроив голову на своей подушке, но под его подбородком, а пальцами покрепче обвив теплую руку. На глаза наворачиваются слезы. Я правда соскучилась… сильно-сильно.
- Добрых снов, - не менее нежно отзывается муж. И тем, как успокоенно выдыхает, не дает мне усомниться, что ночь будет потрясающей, безмятежной и расслабляющей. За эту неделю мы оба ее заслужили.
…Правда, пусть и удивляя меня, засыпает Эдвард быстрее, чем я. По его размеренному дыханию, по расслабившимся и потеплевшим пальцам, я с легкостью это определяю. Но все же оборачиваюсь, чтобы проверить – на секундочку. И встречаюсь с неподвижными, закрытыми, полупрозрачными сиреневыми веками. Они не подрагивают, а черные ресницы, которые совсем не вяжутся с моими представлениями о русских, божественно красивы. Я теперь вижу, от кого из родственников их переняла Карли. Редкого волшебства зрелище.
Но особенного внимания заслуживают губы. Немного выпяченные вперед, капельку приоткрытые, они кажутся невероятно мягкими и теплыми. Манят со страшной силой.
Однако тронуть их я не смею. Во-первых, потому, что непременно разбужу Каллена, а во-вторых, потому, что его расстраивают мои поползновения на настоящие поцелуи. Почему бы не ограничиться щекой, руками, телом? Почему мы всегда претендуем на то, чему поцелуй, возможно, не так и нужен? Особая степень доверия и особенное отношение выражается вовсе не через губы, и уж точно не с проникновением в них. Все проще: ладони, плечи, грудь, шея, лицо и лоб… особенно лоб. Одно дело любить пылкими ночами и наслаждаться близостью именно в ночное время, а другое дело просыпаться рядом, изворачиваться в объятьях и, привстав на локте, с пожеланием доброго утра целовать в лоб. Никто из тех, кому мы не важны, никто из тех, кого мы не интересуем, никогда не тронет эту часть нашего лица. Она исключительна, и она для куда больших чувств, нежели благодарность за прекрасно проведенное время вместе. Я знаю. Теперь – знаю. Никто, кроме Эдварда, никогда не целовал меня в лоб. И никто не станет.
А его?..
Я смотрю на умиротворенное лицо мужа, на то, как ровно он дышит, и ловлю себя на мысли о том, что размышляю: а его? Кто-нибудь когда-нибудь думал о нем? Не о теле, не о поцелуе, не о позе в ванной и с бритвой в руке… не о фантазиях, где появлялся без этого самого белого полотенца… о его чувствах, о его душе? Что сказать ему, чтобы не обидеть, что сделать, чтобы развеселить… как успокоить, как помочь, как вдохновить?
Он так смотрел на меня, когда я извинялась, что задрожало мое собственное сердце. Все это время я видела неизмеримую, просто невообразимую силу Эдварда – и его духа, и его решений. А разговора о слабости никто не вел. О ранимости, о робости, об осторожности и желании… быть понятым, быть ближе, быть нужным. Не в критический момент, не потому, что не на кого положиться – просто так. Просто потому что он нужен.
У меня на глаза наворачиваются слезы. Пустившись в такие рассуждения, стоило их ожидать, но я все равно удивляюсь, и потому тихонько хихикаю сама себе. Удивительно ты глупа, Белла.
Я думаю о словах Деметрия. Обо всем том, что слышала, обо всем том, что он так пытался донести до меня. Смотрю на Эдварда и думаю. И не верю. Не в сами истории, а в том, с каким подтекстом их мне рассказали. Я ведь знаю его. Мне начинает казаться, что я вхожу в круг тех людей, кто его знает. Его, а не Мистера Каллена или Сурового. И знание это вдохновляет – на многое, я бы сказала.
Может быть, поэтому я не удерживаюсь? Гляжу на него, вижу все это, молчаливо, почти запретно любуюсь… и чувствую. Чувствую, как что-то в груди бьется сильнее, а кровь значительно теплеет, наливаясь странной силой. Осознанием. Мне кажется, это оно.
Осторожно, дабы не потревожить его, я поворачиваюсь, капельку ослабив объятья. На подушке приподнимаюсь повыше, радуясь тому, что простыни позволяют сделать это беззвучно.
Улыбаюсь, уже познавшими своеволие пальцами притронувшись к правой стороне калленовского лица. Он не чувствует ее, я теперь понимаю – и это еще одна страшная история, которую хотелось бы узнать. В свое время.
Глажу – аккуратно-аккуратно, как тончайший фарфор. Не посмею разбить.
А потом губами легонько, почти невесомо, чтобы почувствовала только я, касаюсь его лба. На сей раз слева.
- Я люблю тебя.

 

 

 

 

 

* * *

 


Эммет стоит у окна, молчаливо вглядываясь в происходящее за толстыми окнами. Ничуть не искажая картинку, стекло демонстрирует во всей своей красе то, как развеваются волосы Карли, сегодня не сдержанные никакими косами, и как им в такт то и дело взметываются вверх волосы Иззы, оказавшиеся не менее густыми.
Новоиспеченная миссис Каллен и его дочь, веселясь столь сильно и столь заметно, обе широко улыбаются. И с теми же улыбками, ничуть не уменьшая их, скатывают податливый снег в толстые комки.
Эммет не может понять, почему он так придирчиво за этим наблюдает. После вчерашней ночи, да и всего вчерашнего дня, причиной вполне можно было бы назвать беспокойство о Каролине – Изабелла так и не оставила в покое алкоголь, попросила сигарету и даже попробовала… попыталась его вчера соблазнить. Вряд ли ее моральные устои пришли в ту норму, какую следовало бы для игр с его маленькой девочкой.
Однако у Людоеда не получается списать все на отцовскую озабоченность. Он внимательно подмечает каждое движение Иззы, каждое ее слово и реакцию дочери на него, но все же не укрываются от взгляда и белокожая шея девушки, и ее горящие весельем глаза, и то, как выгодно смотрится она со спины, наклоняясь за очередным «строительным» материалом.
Он ничего не может с собой поделать. Видит неправильность такого поведения, его абсурдность, представляет явное неодобрение брата, который пока, благо, о таких метаморфозах Каллена-младшего не знает… но все тщетно.
Она ему нравится.
Изабелла нравится ему как женщина – в том числе.
Ничего с времен бара Вегаса не изменилось.
- Снежки? – неожиданно прозвучавший из-за спины голос вынуждает Эммета нахмуриться. Резко оборачиваясь, он встречается взглядом с заинтересованными аметистовыми глазами и почему-то, смутившись, краснеет.
- Снеговик, - чуточку сбито отвечает, неловко поглядев обратно в окно, - уже полчаса как.
Обходя брата, Эдвард становится рядом с ним. Играющие на лужайке Каролина и Изабелла не видят их, потому что полупрозрачная штора и антибликовые окна прекрасно скрывают подглядывающих, а значит можно не бояться изумленных взглядов. И поговорить.
- Ты выспался, - первым замечает Медвежонок, стараясь хоть как-то прогнать гребаный румянец со своего лица.
Краешком губ улыбнувшись, Эдвард ободряюще, пусть и в некотором смятении, ему кивает. Он до сих пор не понимает, как умудрился так быстро уснуть и проснуться позже, нежели встала Изза. Наверное, все дело в том, что она спала рядом и его беспокойство кануло в лету. Она его прогнала.
- Да. Сегодня – да. А ты?
Припоминая, как приятно было ощущать теплое тельце Карли под своим боком и как она доверчиво прижималась к нему, обвив ручонками за шею, у Эммета на сердце теплеет, а смущение отпускает. Расслабленно вздохнув, он заново проигрывает в голове момент, когда малышка проснулась и крепко-крепко, со всей детской непосредственностью и радостью, поцеловала его в щеку. Она не плакала, не злилась, ей не было грустно и больно… и она была рада его видеть. После канители событий в клубе ему как никогда нужно было понимание, что его личное маленькое солнышко все еще хочет разгонять папину темноту. Любит его.
- Очень даже, - он хмыкает, с признательностью взглянув на Эдварда, - спасибо, что принес ее ко мне.
- Дети должны жить, быть и спать с родителями, - уверенным голосом, ничуть не демонстрируя свои собственные чувства на сей счет, заверяет Эдвард, - не за что. Она была безумно рада проснуться с тобой, я уверен.
- Она бы и с тобой с удовольствием проснулась, Эд.
- И все-таки дядя – не папа, - добродушно замечает Серые Перчатки, похлопав брата по плечу. То опустошение и острые снежные треугольнички одиночества, заползшие в душу, когда собственноручно перенес малышку в оконную спальню, к отцу, бесследно исчезли. Изза оказалась рядом как раз тогда, когда ему больше всего было это нужно. И даже если она вряд ли когда-нибудь это узнает, ничто не помешает ему испытывать благодарность к ней. За все сказанное этой ночью, за ее искренность… при одном упоминании о словах девушки у него внутри приятно подрагивает что-то хрустальное. «Уникальный»…
- Ты прав, папа – не дядя, - сделав вид, что не замечает задумчивости Аметистового, отзывается Эммет. Очень хочет искоренить все сомнения своего самого дорогого человека, если они есть. – Я до сих пор не могу понять, как тебе удается делать ее такой счастливой. Рядом с тобой она никогда не плачет.
Эдвард понимающе, тепло улыбается. Оставляя в покое резвящихся на снегу девочек, поворачивается лицом к Медвежонку. Дает как следует разглядеть себя, пока говорит. Ни одной эмоции не прячет.
- Просто со мной она рядом гораздо реже, чем с тобой, - объясняет прописную истину, впустив в глаза нежность, переплетенную с уверенностью, - и когда она плачет, Эмм, Карли нужен только ты. Ты ее папа.
Краем глаза уловивший то, как ловко Изза устраивает средний ярус снеговика на большой снежный ком, служащий его нижней частью, Эммет чувствует острую необходимость кое-что сказать. Куда более острую, нежели все желание по отношению к Изабелле. Знает, что эта фраза должна будет его перечеркнуть на корню, однако не останавливается. Эдварду надо это знать.
- А ей нужен ты, - кивнув на окно, шепчет он, - и в горе, и в радости.
Настороженно поглядев в нужную сторону, Каллен-старший удивленно поглядывает на него.
- Изабелле?
- Именно, - у того нет и капли сомнений, - вчера в клубе…
- Я как раз хотел тебя расспросить, Эмм…
Но Медвежонок предупреждающе поднимает палец, отвлекаясь от своих наблюдений и полностью концентрируясь на том, что хочет сказать. Призывает дослушать, а уж потом задавать вопросы. Времени хватит. Сейчас только одиннадцать утра субботы.
- Вчера в клубе я и Изза, Эд… мы немного выпили, и она… и я… - теряясь среди словосочетаний и обрывочных фраз, Эммет ненадолго замолкает, приводя мысли в порядок. Четко, спокойно и ясно. Эдвард его поймет.
Правда, то, как незаметно изменяется лицо брата, все же настораживает Людоеда.
Парочка морщинок прокладывают себе путь у левого глаза, а тоненькая, но заметная и длинная бороздка касается лба. Глаза… те же. Чуть-чуть холоднее, совсем каплю. Под стать убеждениям.
- Я не осуждаю этого, - тихо замечает Каллен-старший, сделав все возможное, чтобы скрыть некоторое свое расстройство, - я помню о том, что вчера говорил, Эммет. Я не отказываюсь от своих слов.
Людоеду вдруг становится по-настоящему страшно. Эдвард не собирается обвинять его и думать о нем плохо, он убеждает и себя, и брата в том, что полностью контролировал ситуацию и был готов к такому итогу, однако ничего не остается тайным. Возможно, у Аметистового уже просто нет сил так умело все скрывать.
А если бы он… если бы он и Изза вчера переступили эту черту? Даже избрав оправданием алкоголь, даже объяснив это все длительным двусторонним воздержанием, даже попытавшись проигнорировать случившееся, скрыть его… как бы потом смогли смотреть в глаза Эдварду? Сколько бы он не уверял, что ему все равно. Сколько бы не давал своих позволений.
В который раз ошарашенно посмотрев на девушку, вместе с Карли лепящей круглые руки для Мистера Снеговика, он ощущает благодарность. Причем такую, какую сложно измерить и еще сложнее передать. Когда кровь оттекает от мозга к известному месту, он, похоже, не контролирует себя. А Изабелла контролирует. И все наперед знает, все видит. Даже если не хватает сил прекратить в самом начале.
Подобные размышления воодушевляют Эммета и дают уверенность досказать. Добиваются твердости голоса, от которой Эдвард изгибает бровь.
- Она меня остановила, Эд, - докладывает он, не отводя от брата глаз и убеждая в своей честности, - я бы пошел дальше и я бы, наверное занялся с ней сексом, я не стану этого скрывать. Однако Изза сама все прекратила. Знаешь, что она мне сказала? Что замужем.
- Замужем?..
- Замужем, - уверенно кивает Каллен-младший, - и что принадлежит она исключительно своему мужу. Никто, кроме него, ее не тронет.
У Эдварда перехватывает дыхание, а глаза наполняются странным всепоглощающим чувством, пока еще прячущемся за изумлением. Он не поворачивает голову и не смотрит на Иззу, с помощью маленьких камушков пришивающую снеговику пуговицы, но думает исключительно о ней, Эммету прекрасно это видно. А короткий взгляд брата на собственное кольцо, сползшее чуть ниже на пальце за эту неделю, подтверждает правильность догадок.
- Она так сказала? – никак не в состоянии заставить себя принять правду, Аметистовый смотрит Медвежонку прямо в глаза. Старается понять. И просит, очень просит сейчас раскрыть все карты. Во взгляде блестит надежда.
- Она так сказала и оттолкнула меня, - не чураясь признать очередное фиаско, проговаривает Эммет. Сегодня для тайн не осталось места.
- Она соблюла правило… - ошарашенно бормочет Эдвард.
- И не одно, - Людоед пожимает плечами, сильнее задвинув штору, - ну, частично… но мне кажется, это все же значительный шаг в твоем воспитательном процессе. По крайней мере, ничего тяжелого из алкоголя Изза не взяла в рот, и сигарету так и не докурила… единственную.
Дослушавший его Эдвард внезапно усмехается. А потом улыбается – с восторгом, явно. Смотрит на него и улыбается – в том числе и глазами.
- Честно?
- Честно-честно, - под стать рассказчику каролининых сказок, подтверждает Эммет свои слова. Он безумно рад наблюдать все это. И то, как на лице брата явственной печатью отображается радость, и то как теплыми волнами окутывая весь его облик, на мужчину обрушивается долгожданное спокойствие, то, как блестят и переливаются глаза, радугу в них… и улыбку. Широкую-широкую, одну из первых за эти дни. Скрывающую и бледность, и усталость, которой уже почти не осталось, и даже немного потерянный вес. Он такой, как прежде. Он счастлив.
И сам Эммет так же становится настолько же счастливым, в который раз мысленно отправляя Изабелле благодарность за своевременный «стоп». Этого того стоило. Никакое физическое удовлетворение не сравнится с моральным. Тем более, таким.
- Она не безнадежна, - подбадривая Эдварда, улыбается в ответ он, - ты был прав.
На миг задумавшийся, преобразившийся и улыбчивый Серые Перчатки восторженно шепчет:
- Вот, что ей было нужно, Эмм.
Найденное решение, разгаданная загадка, решенное уравнение – вот причина его воодушевления. Еще более яркого, чем все предыдущее.
- Эмоциональная встряска?
Эдвард хмыкает. Сейчас его глаза невероятно красивы.
- И это тоже, но в первую очередь другое, - мужчина глядит на брата и на лице его нет ничего, кроме теплоты, - семья.
Немного растерявшийся от подобного вывода, Эммет дает себе право капельку нахмуриться.
- В каком смысле?
- Я думал об этом еще раньше, но теперь я окончательно это понимаю, - объясняется Эдвард, и с каждым словом огоньков в аметистах становится все больше и больше, - план «метакиниси» - не ее план. Иззе с самого начала нужна была семья.
- А «пэристери»?..
- Ее расстраивает само это слово и то, что оно в себе несет. Эммет, Изза перестала нарушать правила не потому, что это запрещено, а потому что меня это расстраивает, - выводя для себя ясную формулу всех событий, бормочет Каллен-старший, - и не будет делать этого в дальнейшем потому что мы тоже не станем. Каролине не нравится запах сигарет – она не закурит при ней. Зная мое отношение к алкоголю, она не станет пить и капли спиртного. А зная о том, как ты беспокоишься о Карли и желаешь для нее добропорядочной знакомой, станет таковой, чтобы с ней общаться. Они уже подружились. Ну и наркотики и вовсе не обсуждаются - мы все против.
- Ты собираешься заставить ее понравится нам? – уловив некоторую бредовость сей идеи, Эммет фыркает.
- Нет, - Эдвард с серьезностью качает головой, - мы станем ее семьей. И то, то неприемлемо для нас, окажется и для нее неприемлемым. Мы никогда не сделаем того, что расстроит ее, Эммет. А она не станет расстраивать нас. Не потому, что так надо, не потому что такие правила… а потому что сама не захочет! Ей нужна такая опора, люди, к которым можно обратиться за помощью. И зная о том, что мы рядом, зная о том, что беспокоимся за нее, что готовы помочь… Изза не наделает глупостей. Ни в жизни.
Он останавливается, переводя дух. Глаза горят все так же, дыхание немного сбилось, а уверенность нарастает с каждой секундой. Эдвард редко испытывает столь явный эмоциональный подъем и брат внимательно наблюдает за ним, немного удивленный таким его поведением.
Он будто бы нашел для себя стимул к борьбе, к жизни. Увидел в истинном свете то, что казалось непонятным и потерянным, что забылось и должно было пропасть без следа.
Спас кого-то.
Спас ее.
- А ты уверен, что потом она уедет? – не уследив за языком и выпустив-таки волнующую фразу наружу, Эммет теряется, испугавшись. Погасить столь яркое пламя неосмотрительным замечанием было бы непростительно. Эдвард этого не заслуживает.
Однако брат оказывается готовым к такому вопросу. И улыбка его даже не вздрагивает, только становится нежнее.
Он поглядывает из-за шторы на то, как Карли с Изабеллой приделывают снеговику нос из морковки, заботливо вымытой Антой, и тихонько произносит, не усомнившись ни в одном своем слове:
- Она построит свою жизнь. Ей захочется выйти замуж, завести детей… и она уедет. Я не зову ее в жены, Эммет. Я не стану ее мужем по-настоящему, это неизменно. Просто я хочу сделать ее счастливой и обезопасить в первую очередь от самой себя. А раз Изабелла тоже этого хочет, она справится. Ей просто нужно немного веры и поддержка. То самое крепкое плечо.
- И ты ее отпустишь? – Эммет смотрит туда же, куда и Серые Перчатки. Почему-то в груди у него щемит уже сейчас.
- Ну конечно же, - с отеческой заботой в голосе шепчет Эдвард, - она и сама не захочет оставаться. Благодарность и любовь совершенно разные вещи.
- Что же помешает ей влюбиться?
- Эммет, она умнее нас всех вместе взятых, - со смехом заверяет Каллен-старший, даже не допуская для себя такого варианта, - она прекрасно знает, что ей нужно. И я явно не тот, с кем захочет провести остаток жизни, поверь мне. Хотя бы потому, что теоретически я могу быть ее отцом.
- Как будто это кому-то мешало…
Аметистовый оставляет окно в покое, снова поворачиваясь к брату. Тепло-тепло улыбается ему, выражая всю признательность, какую только может в себе найти. А потом крепко обнимает. Последних слов, делает вид, не услышал.
- Огромное тебе спасибо, Эммет. Если бы не ты, если бы не твоя помощь… я бы потерял ее. Ты спас Изабеллу. И меня, наверное, тоже. Я не смогу тебя как следует за это отблагодарить.
Растерявшийся и расчувствовавшийся, Людоед не сразу находит нужные слова. Теряется все обсужденное и все подводные камни, которое это может в себе таить. После таких слов идея Эдварда не кажется безумием, а его слова способны вызвать самые настоящие слезы.
- Братство золотых цепей, - в ответ обняв брата, шепчет ему на ухо Каллен-младший, - никто бы из нас не поступил иначе.
- Это не умаляет значимости того, что ты сделал…
- И уж точно не умаляет твоей, - эхом отзывается Медвежонок, - я люблю тебя, Δελφινάκι.
Эдвард усмехается, а объятья крепчают.
- Я тебя тоже, Эммет. Не менее сильно. Но я все же должен спросить, поможешь ли ты мне? Если ты против и не хочешь участвовать в этом новом плане, я не стану тебя заставлять. И уж точно не обижусь. Вы с Каролиной не обязаны этого делать.
Почему-то даже не задумавшись, Людоед фыркает.
- Посмотри в окно, Эд. Уже поздно заново раздавать карты.
- Это поправимо…
- Мы – семья, - не давая брату закончить, напоминает Эммет, - давай-ка покажем и Иззе, что это такое.

 

 

 

 

 

С огромным нетерпением ждем ваших комментариев. Глава получилась неоднозначной, предложила много пищи для размышлений и очень нелегко далась автору. Спасибо за прочтение!
- ФОРУМ -


Обращаю ваше внимание, что теперь оповещения о выходе новых глав (со следующей главы) будет высылаться только тем, кто отписался на форуме и/или под предыдущей главой. Надеюсь на ваше пониманием. Спасибо.

 

 



Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1
Категория: Фанфики по Сумеречной саге "Все люди" | Добавил: AlshBetta (26.05.2016) | Автор: AlshBetta
Просмотров: 1478 | Комментарии: 23 | Теги: Русская, LA RUSSO | Рейтинг: 5.0/16
Всего комментариев: 231 2 »
1
23   [Материал]
  Радует такое продолжение) читаю, не могу оторваться, так интересно, что же дальше)))
Эммет приятно радует нежностью к Белле и готовностью отступиться ради брата от зарождающегося чувства)

0
22   [Материал]
 

0
21   [Материал]
  Спасибо за чувственную главу! Радует, что они наконец поговорили..

1
20   [Материал]
  Большое спасибо за долгожданное продолжение! Глава такая значимая, наполненная и просто потрясающая. До встречи на форуме! fund02016

1
18   [Материал]
  А Дем не уехал, наверное, будет козни строить, не отступится...Надо же, даже таких подонков на какие-то чувства пробивает, иногда.
Спасибо за продолжение.

1
17   [Материал]
  Спасибо огромное за главу! lovi06015 Прочла на одном дыхании. Начало было таким, можно сказать, напряженным 12 Переживала, чтоб Белла не наделала "делов".  Рада, что все кончилось хорошо.
Итак, Белла влюблена в Эдварда. girl_wacko Что ж , это, конечно, прекрасно. Только вот Эдвард не хочет пока опустить свои стены.  И у него очень интересная история. Малюсенький кусочек из его прошлого мы уже увидели, теперь жду не дождусь узнать побольше.

0
19   [Материал]
  Узнаем, обязательно узнаем. Обещаю, что стандартного в ней не будет. Он очень неординарный и печальный мужчина cray

1
16   [Материал]
  Спасибо за главу! lovi06032  Ну вот,одна уже осознала,что любит,дождемся и  второго! fund02016

1
15   [Материал]
  Спасибо за такое динамичное продолжение.

1
13   [Материал]
 
Цитата
Конти слишком внимательно смотрит на меня, изнутри кусая щеку. В ее глазах едва ли не слезы. Только не холодные они, не от сожаления. Горячие, обжигающие – от злости. От несбывшегося плана?..
Теперь уже точно можно убедиться - как Дэм и Конти планировали свою авантюру... "Чужой. разозленный и незнакомый" Эдвард пошел разбираться с Дэмом. Даже удивительно - он готов покарать мужчину, обидевшего его Бэллу, вот только не готов еще принять ее как "свою и мою"..., живет в коконе надуманных противоречий, сердцем принял Бэллу, а холодным рассудком отталкивает..., как жестко держат его в рамках им же придуманные правила. Бэлла набралась смелости и зашла в его спальню...
Цитата
Он такой… одинокий. Я никогда прежде не видела его таким. Потерянный, будто бы оставленный, растерявший все то, чем так умело пользовался на протяжении полутора месяцев.
Кажется, я начинаю видеть настоящего Эдварда.
Она ведь понимает, что своим недоверием, обидой, злыми и оскорбительными словами довела его до какого состояния...Извинения Бэллы , ее обращение к нему -
Цитата
Ты не заслуживаешь ничего, кроме восхищения. И никакой ты не Суровый, ты… уникальный.
И именно эти слова снимают тяжелый груз с его сердца - он умиротворен и счастлив, он видит , что Бэлла вышла невредимой из своей маленькой войны, но зато с изменившимися убеждениями...( теперь она точно знает и понимает - за что любит этого удивительного мужчину, своего защитника).
Эммет пытается сказать брату об отношении Бэллы к нему...
Цитата
А ей нужен ты, - кивнув на окно, шепчет он, - и в горе, и в радости.
Думаю - Эдвард был уверен, что близость между Бэллой и Эмметом была..., но когда Эммет признался
Цитата
Она меня остановила, Эд, - я бы пошел дальше и я бы, наверное занялся с ней сексом, я не стану этого скрывать. Однако Изза сама все прекратила. Знаешь, что она мне сказала? Что замужем.
Эдвард удивлен, "ошарашен" - "Бэлла соблюла правило"... Конечно, Каллен прав - в первую очередь Бэлле нужна семья, нужна защита и опора, чтобы навсегда отказаться от пагубных привычек, но он не ставит любовь во главу угла и совсем зря..., считает что сможет легко отпустить ее от себя, когда она захочет свою семью и детей...
Цитата
Она умнее нас всех вместе взятых, - со смехом заверяет Каллен-старший, даже не допуская для себя такого варианта, - она прекрасно знает, что ей нужно. И я явно не тот, с кем захочет провести остаток жизни, поверь мне.
Посмотрим, что он скажет.... когда его сердце соединится с рассудком.
Огромное спасибо за великолепную, превосходную, очень эмоциональную историю - перечитала три раза, чувства просто зашкаливают...
Прошу прощения, что так долго тянула с комментом - времени как обычно не хватает. Лиз - преклоняюсь перед твоим талантом...

1
12   [Материал]
  эдвард так уверен, что после всего она сможеи уехать и он сможет ее отпустить... Иза молодец, прогресс на лицо good спасибо за главу!

0
14   [Материал]
  То ли еще будет)))
Он-то пусть верит, она ему все равно покажет другую сторону медали fund02016

1-10 11-19
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]