Capitolo 29.
Часть 2.
Часть 2.
Если сказать, что происходящим Константа Пирс была ошарашена, лучше не говорить ничего. Ее накрыло состояние, которое не входило ни в какие описательные рамки. Единственное, что можно было сказать о нем – чувства. Самые разносортные, самые тяжелые и самые болезненные, какие только могут быть предоставлены сознанием человека.
Конти испытала жутчайший страх, увидев, как доктора «скорой» укладывают Эдварда на носилки, догадавшись, что сам он не поднимется.
Конти поняла, что жизнь изменчива и непостоянна и только и ждет того момента, дабы ударить по голове, когда увидела, что такое кислородная маска.
И совершенно точно Конти, в которой уже и так почти не осталось нервных клеток, была вконец поражена тем, что в приемном покое Эдвард впихнул ей в ладонь какую-то безделушку. Украшение. Кулон. Красивый, но маленький. Не в ее вкусе.
- Отдай ей… пожалуйста…
Его глаза горели и потухали одновременно, в свете больничных ламп кожа казалась восковой, а волосы слишком черными – траур. Сжав хамелеона в своей ладони, девушка то и дело утирала слезы, энергично кивая. У нее не было выбора.
Без труда можно было понять, о ком шла речь.
Ей.
Изабелле.
Эдвард, похоже, верил, что сам уже сделать этого не сможет…
Доктора не пустили Константу дальше дверей приемной. Они предложили ей посидеть в коридоре, указали на кофейный автомат, а какой-то сердобольный медбрат даже принес ей большую кружку воды. Кажется, собственную.
Но ни о чем другом, кроме как о молитве, мисс Пирс думать не могла.
«О Господи, Создатель наш, помощи Твоей прошу…»
По щекам текут слезы. Конти не в силах вытереть их, она просто терпит жжение на коже. Терпит и беззвучно, не привлекая к себе лишнего внимания, просит:
«Даруй полное выздоровление Божьему рабу, омой лучами своими. Лишь с Твоей помощью придет исцеление к нему…»
Константа не знает и, если быть честной, не хочет знать, откуда ей известна эта молитва. Подсмотренная, случайно прочитанная, запомненная, услышанная – какая разница? Она единственная, которую девушка знает, а потому выбор небольшой. Верить больше не во что.
Отдельные фразы врачей бывшей «голубке» понять было не дано. Они оказались слишком обрывистыми, слишком мудреными. Она уцепилась за халат какой-то женщины, записывающей что-то рядом с Эдвардом, и та пообещала ей сделать все, что возможно. Кажется, речь шла о сердце…
«Боль навсегда отступит и силы к нему вернутся, раны все заживут и придет помощь святая Твоя. Да услышит меня Господь! Да поможет он нам!..».
Конти начинает шептать с большим жаром, с отчаяньем. Перед глазами аметисты, подернутые мутной пеленой и со странным выражением. Боли и радости одновременно. Страдания и осознания… правда, страдания, когда отдавал ей хамелеона, все же было больше.
Хамелеон…
Конти хочет проигнорировать эту просьбу. У нее дрожат губы, руки, ее потряхивает саму, а в голове ни одной дельной мысли, кроме моления, однако память подсовывает нужную картинку. Ладонь сама собой разжимается – беспомощное создание из драгоценного металла все так же лежит в центре ее ладони. Горячее от того, как сильно сжимала.
Ей. Отдай ей.
Пожалуйста…
Закусив губу, зажмурившись до того, что перед глазами мелькают звездочки, Константа все же решается. Вздрагивает, подскочив на своем месте, вытаскивает наружу телефон. Его телефон. Единственный мобильный, в котором есть нужный номер.
«Белла». В меню экстренного набора, в избранном, в группе «срочное», на главном экране. Везде.
- Ради тебя, Алексайо… - и дрожащим пальцем девушка жмет на зеленую клавишу вызова.
Разговор, чего и стоило ожидать, проходит далеко не лучшим образом. Изабелла в недоумении, сама Конти потеряна, а на заднем плане все время пытается встрять какой-то мужской голос.
Но, так или иначе, они все же уславливаются, что она приедет. Эта чертова пятая «пэристери», эта мозоль, эта саднящая рана… ну что, что он мог в ней найти? Он же не любит ее, правда?
В душе мисс Пирс все холодеет. Ей хочется выть от боли.
Не любит.
Не может.
Он никогда не посмеет тронуть «голубку»…
Ровно через сорок минут после полученного обещания в коридоре ближайшей к автотрассе клиники действительно появляется новый человек. Он так спешит, что даже нет белого халата на его плечах, а лицо сведено едва ли не судорогой.
Константа отрывает от своих рук заплаканное лицо, услышав шаги рядом, а потом вдруг чувствует на плече крепкую, стальную ладонь.
Эта Изабелла, она кто, каратистка?..
…Ан нет. Не Изабелла.
Зеленые глаза девушки в ужасе распахиваются. Перед ней не кто иной, как разъяренный Гризли, что еще в лесу этим утром был полон желания голыми руками переломать ее пополам.
Эммет. Брат.
- А где?..
Он стягивает ее с пластмассовых стульев, ставя перед собой как тряпичную куклу. Пальцами чересчур сильно сжимает плечо – до хруста костей. А голос у него низкий. И взгляд такой… пронзающий. Как копье.
- Что ты с ним сделала, тварь? – пусть и шепотом, но звучит это приговором.
Конец…
* * *
Саундтрек
- Пить.
Детский голосок, словно бы раздаваясь откуда-то сверху, вытаскивает меня из тревожного полусна. В темной палате, где не горит и единой лампочки и только свет из завешенного шторами окна хоть немного пробирается наружу, нет никого. Поблескивают зеленым приборы, измеряющие давление и пульс Каролины, а так же отливает серебром капельница, которую обещали снять завтра к вечеру. Все.
Ни Эммета, ни Эдварда.
Никого.
И снова:
- Пить.
Жалобно. С болью.
Я медленно, стараясь понять, где нахожусь, приподнимаюсь со своего места. Спина затекла и болит, руки тяне от неудобного положения. Видимо, я прильнула к кровати юной гречанки. Этим объясняется и резкий запах простыней больницы, который впитали все рецепторы.
Глаза привыкают к темноте, всеми силами стараясь выиграть бой с усталостью. Я готова сдаться и почти сдаюсь, у меня сейчас нет сил вспомнить, за что бороться, однако одеяло неожиданно сдвигается прямо из-под пальцев. И вместе с тем палату оглушает стон. Детский.
Каролина…
Я подскакиваю на месте, мгновенно становясь на ноги. Девочка лежит на подушке буквально на пару сантиметров выше меня, и ее раскрытые, уставшие красные глазки тщетно стараются обнаружить хоть кого-нибудь в пространстве страшной комнаты. На веках уже закипают слезы.
- Мое солнышко, - быстрее, чем должна, из-за чего пугаю ее, наклоняюсь к малышке. Глажу ее лобик и волосы, привлекая к себе внимание.
Она не одна.
Взгляд Каролины немного фокусируется, но все же он куда более туманен, чем вечером. Немудрено, что она так крепко спала – устала.
- Пить… - нерешительно, третий раз за последние три минуты произносит. Голосок дрожит, а горло дергается, когда она сглатывает. Морщится.
- Ага, - я поспешно оглядываюсь вокруг в поисках кулера, стакана, бутылки или хоть чего-нибудь. Но рядом ничего нет.
Непроснувшееся сознание треплет нервы почище, чем вид малышки в таком беспомощном состоянии. Ее забинтованные ладони светятся, как огни на новогодней елке, среди этого царства тьмы, а черные волосы кажутся частью бездны, куда я едва не упала, доверившись Морфею.
Ей плохо, к гадалке не ходи. А я не могу ничего исправить.
- Карли, солнышко, а где?.. – и тут, словно бы мои молитвы были услышаны, глаза цепляют на тумбочке, где Эммет оставил компьютер, подобие чашки для младенцев. Не разливается, не перегревается… только с более длинным горлышком, не таким узким.
Я приподнимаю ее, опрокинув вниз. Капелька, что стекает на руку, вода. Убеждаюсь в этом, попробовав ее.
- Вот, - придерживаю горе-кружку за удобную ручку, ощущая, как ладошки Каролины едва-едва накрывают мои, боясь почувствовать боль. Она жадно, игнорируя болезненность этого процесса, пьет целительную жидкость. На лбу морщинки, а слезы вот-вот покатятся вниз, но останавливаться мой малыш не собирается. Ее куда больше замучила жажда.
- Стоп, - почти вырывая у нее кружку, когда начинает задыхаться, я делаю нужную паузу. – Сейчас я верну, сейчас… вдохни поглубже и выдохни. Все будет хорошо.
Каролина слушается. Она как может торопится восстановить дыхание, умоляюще протягивая к кружке руки. Ее нижняя израненная губа дрожит, а желеобразная мазь на щечках переливается от скупого оконного света.
- Пить!..
Несчастное, незаслуженное пострадавшее создание. Боже мой, если бы у меня была возможность хоть как-то облегчить твою боль…
- Вот так, - возвращаю юной гречанке воду, придвинувшись ближе. Держу кружку как можно удобнее для нее, придерживая и детские плечики. Каролина, не глядя на то, как пьет, дрожит. Ей абсолютно точно не слишком жарко.
…Вода кончается.
И, кажется, за секунду до того, как обнаруживает это, мисс Каллен утоляет свою жажду. Она самостоятельно откидывается на подушки, игнорируя кружку, и прикрывает глаза. Уверена, от слез они саднят.
- Тебе легче? – шепотом спрашиваю, поглаживая ее лоб. Боюсь касаться хоть чего-нибудь на лице.
Никогда прежде эта девочка не выглядела такой хрупкой.
…Представляю, каково было Эммету оставить ее, пусть даже со мной. И все же, он прав – в больнице Эдварду он нужнее. Я не знаю толком языка, порядков, у меня нет денег на руках и, если быть честной, от испуга я могу сделать что-то неправильное. А он здесь живет. Он все знает. Он знает брата. И он сможет ему помочь…
Мы оба поступились тем, что дорого, лишь бы любимым людям было хорошо. Каролина осталась под моей опекой, Эдвард – под его. В семье каждому найдется дело.
- Я провалилась… - тихонько скулит Каролина, прерывисто вздохнув. Ее тельце передергивает.
- Куда провалилась, Карли?
Я знаю ответ. Черта с два понятна истина, но спрашиваю. Списать остается только на испуг.
Черные ресницы гречанки опускаются вниз. Моментально.
- Под лед…
В голосе мука, ужас и отчаянье. Все это настолько быстро заполоняет собой окружающее пространство, что я чувствую комок в горле. Окончательно просыпаюсь.
Руки знают, что делать, лучше, нежели мозг. Они в темноте отыскивают пачку стерильных салфеток и распаковывают ее, вызвав громкий шелест, от которого Каролина снова вздрагивает, а затем укладывают эту салфетку на то место, где она должна быть. На лицо Карли.
- Потерпи, - уговариваю ее я, аккуратно кладя поверх первой салфетки еще одну, для верности, - все. Почти все, солнышко.
Я сажусь как можно ближе к ее подушке, проследив взглядом за проводком капельницы. Обняв девочку за плечи и талию, притягиваю к себе. Пересаживаю. И тут же, не теряя времени, юная гречанка прижимается щекой к моей груди. Неровно, сбито дышит – дрожит.
- Белла…
- Да, это я, - уверяю ее, поглаживая стянутые в непривычную прическу локоны, - все. Все кончилось. Ты больше никогда не провалишься под лед. Я обещаю.
Мисс Каллен жмурится. Ее ладошки находят мою шею, тщетно стараясь вокруг нее обвиться. Я удерживаю руку с капельницей, сжав ее и вернув к нам на колени, а вот для второй ладошки нагибаюсь ниже. Даю ей сделать то, что хочется.
- Папа?.. – ее глазки с надеждой окидывают пространство позади моего плеча.
- Папа скоро придет, - успокаиваю, чуть качнувшись влево, а затем вправо, в надежде убаюкать девочку, - он обещал, что будет здесь так скоро, как это возможно.
Каролина с трудом удерживается от того, чтобы не заплакать в голос. Дрожит до того сильно, что мне приходится достать одеяло из-под нас и укутать ее. Это почти озноб.
- Он вернется?..
Хорошо, что Эммет не слышит этого вопроса. Он и у меня внутри все переворачивает так, что становится больно.
- Ну конечно же, Каролин. Это же папочка. Он никогда тебя не бросит.
Сначала она хочет возразить. Порывается так точно. Но потом, по одной ей известной причине затихнув, отказывается от своей затеи. Щекой с салфетками прижимается к моей шее. Достаточно сильно.
- Белла?..
- М-м-м? – я накрываю подбородком ее макушку, как всегда делал для меня Аметистовый. Должна признать, очень согревающее и приятное чувство. Малышке должно помочь.
- А дядя Эд… дядя Эд придет ко мне, Белла?
Она не спешит расслабляться и настороженно вслушивается в тишину, не переставая обнимать меня как единственную, кто сейчас нужен.
Она ждет ответа и с надеждой, и с ужасом, а я сглатываю вставший в горле ком, желая сказать ей правду.
«Изабелла, тебе нужно приехать. Срочно. Эдвард… у него, кажется, инфаркт».
Тогда мне показалось, что все кончено. День, мир, жизнь… эти слова от Константы, от женщины, которая была моим личным проклятьем, с телефона мужа… ничто не могло быть худшим. Разве что, наверное, если бы звонил сам доктор… с сообщением…
Меня передергивает, и от Каролины, разумеется, это не укрывается.
- Он меня все-таки накажет, - горько, но с честностью, какой я поражаюсь, признает для себя она. По носику, двигаясь к его краю, сбегает слезинка. Слишком прозрачная.
Я крепче прижимаю девочку к себе. Не только она находит во мне силу, сейчас и я нахожу. Благодаря Каролине я еще не сошла с ума… я с самого начала не сошла с ума благодаря ей.
- Малыш, нет. Нет и не думай даже! - произношу достаточно слышно, особенно в окружающей нас обстановке, где нет даже лишнего проблеска света. Ночь темная. И сегодня едва-едва не стала самой темной. – Пожалуйста, люби его. Дядя Эд готов отдать за тебя все на свете, он безумно предан тебе и единственный его страх, Каролин, что ты его накажешь, что отвернешься от него. Кто бы и что тебе ни говорил, кто бы и что ни доказывал, Эдди всегда на твоей стороне. И если бы у него была возможность… вместо меня сейчас здесь был бы он.
Эти слова даются нелегко. Последняя фраза и вовсе звучит как нечто неминуемое, святотатское. От одной лишь мысли, будто все происходит по другому сценарию, у меня стынет кровь.
Все будет хорошо. Ну пожалуйста, пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы все было хорошо! Я уже не знаю, есть ли у меня лимит просьб или нет, но самая главная и самая последняя до конца жизни, Господи – пусть с Эдвардом ничего не случится. Пусть он будет жить здоровым и счастливым в любви своих дорогих людей так долго, как это только возможно…
Ты же не заберешь его у нас? Ну не сегодня же! Не теперь!
О нет!..
Мне вспоминается все, что, такое ощущение, было в другой жизни: наши объятья у дерева в больничном сквере, горячее дыхание на волосах, теплый баритон, зовущий меня «бельчонком», прикосновения к кремовой шубе, поцелуй в щеку перед расставанием и просьба присмотреть за семьей. За нашей семьей. У нас теперь все стало общим…
- Он прислал мне смс… - Каролина выжидает немного, проникшись моим тоном и, могу поклясться, нахмурившись, но потом все же сознается. Сдавленно и разбито. Ей уже не так больно говорить, но это все равно дается с трудом. Каждый раз маленький подвиг – мне хочется заплакать. Ну почему, почему они все обязаны страдать?
- Дядя Эд?
- Да… - она шмыгает носом, проглотив всхлип, - он пообещал, что накажет меня, потому что я плохая девочка… и он до сих пор не приходил ко мне, а значит…
Я энергично качаю головой. Перехватываю девочку удобнее, сдвинув капельницу чуть дальше от кровати.
- Карли, он любит тебя так сильно, что порой ему от этого больно, как и твоему папе. Уезжая, он попросил меня сказать тебе это и уверить, если начнешь сомневаться. Он никогда тебя не обидит. Он будет только защищать тебя. Всегда.
Господи, ну почему теперь все слова имеют двойное значение?..
Я готова разрыдаться в голос. Все слишком, слишком серьезно. И слишком далеко зашло. Это уже не шутки и не розыгрыши, не постановки и не трюки. Я… теряю. И ничего не могу сделать.
Девочка смаргивает слезы, чуть вывернувшись в моих руках. Поднимает голову.
- Ты мне не врешь?..
Я нежно глажу ее волосы. Похоже, они еще долго не расплетутся – наверное, чем-то смазаны.
- Тебе никто не смеет врать, Каролин. И я тоже.
Она низко, будто побежденно, опускает голову. Плечики в сорочке подрагивают, а тельце прижимается ко мне сильнее. Ей горько.
- Ему больно, Белла? – дрожащим голоском зовет она, прочистив горло.
- Я надеюсь, что нет. Но ему определенно не будет так тяжело, если мы с тобой станем о нем думать…
- Я всегда о нем думаю…
- Вот видишь. Поэтому он так часто улыбается…
- Он не часто улыбается, - она зарывается носом в мою грудь, чуть сместив салфетку, - только со мной.
И со мной. Теперь и со мной. Слава богу…
- Ты его жизнь, Карли. Его и папина, а теперь и моя. Мы все очень сильно тебя любим. Никогда не верь тем, кто станет говорить тебе другое.
И для того, чтобы убедить ее, я крепко обнимаю малышку, прижав к себе. Она уютно устраивается в моих руках, скрутившись под одеялом в комочек, и больше не дрожит. Вдох-выдох-вдох. Легче.
- Не поверю… - обещает. И, будто осознав ситуацию, увидев ее суть, добавляет еще кое-что, отчего по щеке у меня скатывается слезинка. – Только пусть Эдди не будет больно… и папе… и тебе… пусть лучше мне. – Словно бы найдя решение, малышка быстро кивает, - да, мне. Только не вам. Пожалуйста…
Я наклоняюсь и целую ее волосы раз, затем другой.
- Тебе никогда не будет больно, - провожу по ее лбу губами, затем носом. С благодарностью. С любовью.
С теплотой.
- Ты потрясающая девочка, мой ангелочек, - произношу, словно бы заклиная, - и ты обязательно скоро поправишься, чтобы стать самой счастливой на свете. Я тебе обещаю.
И я демонстративно крепко-крепко соединяю руки у нее на талии.
Непробиваемая, стальная колыбелька.
За этого ребенка, мне кажется, я могу и убить…
* * *
Темно-кремовые шторы с золотистым отливом от раннего утреннего солнышка. Мягкие на ощупь, суровые на вид, тяжелые, способны спрятать самую страшную грозу… двойные шторы. И стены им под цвет – бетонные, чью мощь не прячут обои, которыми припорошены.
Окно немного приоткрыто – в спальню закрадывается свежий воздух. Он волнами прокатывается от двери к «Афинской школе» и обратно, лишь уголком водоворота задевая кровать. Лежащему на ней не холодно, но свежо. На то и был расчет.
Я захожу в комнату, что стала для меня спасительной и самой главной в доме, с робостью. Анта сказала мне, что хозяин спит, а значит, стук не нужен, он лишь потревожит его. И в то же время, если честно, я не совсем понимаю, как тогда должна сообщить о своем присутствии… я не хочу являться для Эдварда причиной очередного беспокойства. Он всегда вздрагивает, когда я появляюсь неожиданно или из-за спины.
Ладно. Сегодня – простительно.
Поглубже вдох – вот, что нужно.
Я несильно толкаю дверь, добиваясь того, чтобы не послышалось скрипа, и прохожу внутрь. Здесь тепло. Тепло и свежо одновременно, а еще слышен горьковатый запах какого-то лекарства, практически облаком сгустившийся над темной постелью.
Из-за полузакрытых штор света почти нет, только его проблеск, а потому ничто не мешает комфортному отдыху. Приятная, успокаивающая тень. В ней хочется заснуть…
Этой ночью и утром в больнице Каролины мне тоже только и хотелось, что заснуть. А проснуться в настоящем, реальном мире, где малышка играет со своим фиолетовым единорогом, Эдвард учит меня варить манку, а Эммет заваривает новый сорт чая для воскресного чаепития. И со всеми ними все хорошо.
Но удостовериться в том, что правда незыблема, пришлось достаточно быстро – в семь утра Эммет вернулся в клинику. От двойного недосыпа его кожа стала похожа на мрамор статуй Микеланджело – слишком белая и с легким свечением прозрачности. А еще на ней искусно были выбиты морщины.
Он думал, что я сплю, когда открыл дверь и вошел в палату. Он тяжело-тяжело вздохнул и мое сердце грохнуло к пяткам.
Только не плохие новости, господи…
Я помню, что вскочила на ноги так быстро, что заворочалась сладко спящая Каролина. Ее бровки нахмурились.
- Эммет?.. – умоляющим тоном и прикусив губу – это все, на что меня хватило
Он покачал головой. Подошел ко мне, нежно погладив по плечу, и не согласился подтверждать страшное предположение.
- Все хорошо, Белла.
- Хорошо?.. – из-за Карли мы вынуждены были говорить шепотом и тогда, на самом острие эмоций, это казалось невыполнимой задачей, - но Конти говорила…
- Ты больше слушай ее, - губы Эммета поджались, а взгляд зачерствел, - я отправил эту дрянь в ее квартиру и велел не высовываться. По словам доктора, следующий раз станет предынфарктным состоянием. Сейчас удалось отделаться легким испугом.
- Как он? – меня потряхивало. – И где он?
Каллен-младший прижал свою большую ладонь к моему плечу, поглаживая вверх-вниз.
- Дома, доктор его отпустил. Это сильное переутомление, по цепной реакции вызвавшее все прочее дерьмо. Эмоциональный коллапс. Поэтому проследи, чтобы…
- Проследить?
Эммет посмотрел на меня как на ребенка.
- Ты поедешь домой сейчас, - четко обозначил задачу он, - и сделаешь все, чтобы этот самоуверенный и упрямый человек взял себя в руки, выспался и прекратил доводить организм до точки. На сегодня никаких чертежей, «голубок», Мадлен и прочего мусора. Сон, еда и ты. В больнице он никак не мог успокоиться сегодня…
Не мог успокоиться?
- Эдвард звал меня? – немного не укладывалось в голове.
Устало выдохнув, Медвежонок кивнул. Его рука с моего плеча пропала.
- Ему нужно отдать тебе что-то. Это его очень волнует.
Отдать?..
Впрочем, на вопросы времени не осталось. Начала просыпаться Каролина, а ее бы пронзила очередная истерика, начни я прощаться с самого утра. Проще было тихонько уехать, дав управление в руки Эммету. В эти дни он, получив достаточно сил от того, что его ангел остался жив, взял все на себя.
Он посадил меня в такси, велев водителю ехать быстро, но осторожно. И уже через окно, когда автомобиль был заведен, я успела схватить Людоеда за руку.
- Спасибо, Эммет… ты невероятный человек. Нам без тебя не справиться.
А затем была дорожная слякоть и темнота, где солнце только-только начинало вставать.
И вот, теперь я здесь. Дома. В его спальне. Рядом…
Эдвард действительно спит, его верная экономка не ошиблась. Он лежит на спине, повернув голову вправо и вытянув руку, которая обнимает подушку, вперед. Его лицо расслаблено, веки не подрагивают, а значит, сон достаточно глубокий. И самое главное, мне видно, как вздымается при вдохах его грудь – это сейчас то, что может предотвратить истерику, опираясь на события вчерашней ночи.
Я не жду особенных ощущений от того, что вижу его живым и практически невредимым, прекрасно зная, что как бы Эдвард ни выглядел и где бы ни был, момент встречи – это всегда тепло, улыбка и громко стучащее от счастья сердце.
Но сегодня даже я оказываюсь в дураках. Потому что сердце не просто стучит, оно выпрыгивает из груди, посылая по всему телу волны тепла, а улыбка не столь широкая, сколько нежная. Сама боюсь утонуть в этой нежности. Руки, пальцы, каждая клеточка кожи – все мечтает о том, чтобы коснуться мужа. Увериться, что это он здесь, настоящий, спящий, здоровый… почти полностью.
Господи, спасибо тебе.
Это было самым сокровенным желанием, какое у меня когда-либо появлялось. И ты его выполнил. Я навечно в долгу.
Кое-как сдерживая порывы мгновенно оказаться рядом и крепко обнять Эдварда, неминуемо разбудив, я осторожно подхожу к кровати. Не издаю лишних звуков, не пугаю и не тревожу. Это ни к чему.
Медленно присаживаюсь на край постели, не спуская с мужа глаз. Одна нога, вторая, талия… еще немного… вот и все. Лежу рядом. В отдалении одной руки, одного касания. И запах лекарства становится четче.
Эдвард выглядит сегодня особенно хрупким и беззащитным, когда спит. Из-за цвета кожи, морщинок, оттенка губ, каплю приоткрытых, из-за немного провисшего на пальце обручального кольца… много факторов. И все как один упираются в одно – он рядом. По словам Эммета, он сам звал меня, и теперь я здесь, чтобы дать отпор любому, кто посмеет покуситься на его здоровье, и особенно сердце.
Мы оба знали, что разговор с Мадлен не будет легким. Я отпускала Эдварда к ней с мыслью, что хуже, чем в прошлый раз, уже быть не может. Оказалось, может. И он, и Карли прогулялись по лезвию жизни и смерти практически в один день.
Я с лаской, на которую считала себя неспособной, прикасаюсь к его плечу. Эдвард в домашней кофте с синей полоской на груди, в плотных пижамных штанах, босиком. Вымокшие и заново высохшие темные волосы подвиваются на самых концах.
- Уникальный…
Я говорю это так тихо, что сама едва слышу. Но то ли спит Эдвард не так крепко, как мне показалось, то ли шепот оказывается слишком громким здесь, в наполненной молчаньем спальне, однако его веки вздрагивают.
А тело остается спокойно-недвижным. Впервые.
- Ш-ш-ш, - осознав свою ошибку, я стараюсь все исправить, - поспи еще. Я не хотела тебя будить, прости.
Эдвард неглубоко вздыхает, медленно открывая глаза и обводя ими окружающее пространство. Первым делом он видит свою руку, устроенную у самой груди, затем одеяло, что прижал к ней, и только потом меня. И губы его вздрагивают в улыбке.
- Белла?
Я пододвигаюсь ближе. Звучание баритона при произношении моего имени - это нечто особенное. Он бархатный, пропитанный теплом и лаской, а также вместивший в себя надежду. На то, что прав?
- Ага, - почему-то первым вспомнив то слово, которым общаюсь с Каролиной, я чуть явнее прикасаюсь к его руке, - я дала слово быть рядом, помнишь?
Он хмыкает.
- Это чудесно, что ты его держишь.
- У меня есть замечательный пример…
Негромким тоном, почти запретным, перешептываясь здесь, где нет места никаким громким звукам, мы оба чувствует… единение. А оно сейчас как никогда желанно.
Я улыбаюсь, позволив губам самим принимать решение, и Эдвард улыбается мне в ответ. Без сокрытия.
- Ты меня напугал, - признаюсь я. Все события вчерашнего вечера кажутся нереальными, невозможными и несбыточными страшными галлюцинациями, а оттого немного легче. Во мне жив страх, но он не сияет неоновыми огнями. Сомневаюсь, что в самый спокойный для Эдварда день ему нужны мои эмоции. – Как ты себя чувствуешь?
Мужчина сожалеюще смотрит мне в глаза, не утруждая себя тем, чтобы следить за моим пальцем, обводящим синюю линию на его кофте. Прежде он никогда не позволял мне так спокойно себя касаться.
- Ложная тревога. Извини меня, Бельчонок…
Это прозвище, данное лишь вчера. У меня такое ощущение, что ему уже сотня, тысяча лет! Что Эдвард всегда называл меня им. Настолько сокровенное и дорогое… оно повязано с его признанием.
Белки. Шуба. Красота.
И теплые, такие родные клубничные объятья.
Я прикусываю губу, сморгнув навернувшуюся на глаза слезинку. Очень надеюсь, что она осталась для мужа незаметной.
Со мной. Родной. Здесь. Господи, спасибо! Внутри все дрожит и обрывается, хочется и плакать, и смеяться, его руки, его запах, его близость… как же сильно я его люблю! Я не могу жить без Эдварда. Он для меня все. После этой ночи, после случившегося… мое аметистовое сокровище…
Да буду я проклята, если с ним еще хоть что-нибудь случится!
Я решительно смаргиваю слезы. Тело немного трясет.
- Это не твоя вина, - просто говорю, отпустив себя и позволив свободной руке прикоснуться к нему в другом, более значимом месте. Оставляю плечо и перехожу на левую щеку.
- Ты расстроена, - честно глядя мне прямо в глаза, констатирует Аметистовый. Чуть наклоняет голову, поддавшись порыву, навстречу моим пальцам. Под его глазами с такого ракурса просматриваются синяки, заставляя Алексайо выглядеть слабее.
- Я боюсь…
- Это зря, - он даже выдавливает смешок, чтобы поднять мне настроение, - не знаю, как в остальной России, но в Москве хорошие лекарства.
Я без труда, зная, куда смотреть, нахожу пластырь на его запястье – от капельницы. Чуть больше Каролининого.
Чертова судная ночь…
Я теряю над собой контроль слишком близко. Слезы, как по сигналу, все же оказываются на глазах, а пальцы, которыми едва касаюсь этого тканевого напоминания о случившемся, подрагивают.
Эдвард не заставляет меня просить. Не глядя на то, что ему куда хуже, чем мне этим утром, он прекрасно понимает ситуацию. Призывно приподнимает вверх свою правую руку, поворачиваясь на бок.
Я прижимаюсь к его груди, крепко сжав пальцами ткань кофты, и прерывисто выдыхаю. Сладковатый клубничный аромат, горькое лекарство, свежие простыни, въедливый порошок и ядовитая мята парфюма – вот, что я слышу. Все это Эдвард. Все это то, что мне следует принять.
Не собираясь тратить понапрасну слов, которые все равно не смогут выразить необходимые мне вещи, я просто глажу то, что в зоне моей доступности: грудь, плечи и шею. Касание – поцелуй. Касание – поцелуй. Касание…
Эдвард дышит ровнее, будто успокаиваясь. Прежде он всегда напрягался, контролировал ситуацию, прижимал меня крепко и не давал обернуться, а сейчас… просто наслаждается. Прикасаясь губами к его коже, я слышу звук, похожий на мурлыканье.
Похоже, этой ночью стерлись многие грани.
- Как там Каролина? – тихонько спрашивает он.
- Она идет на поправку. Сегодня почти всю ночь спокойно спала…
- Ей больно? – при упоминании о травме племянницы лицо Каллена, могу поклясться, покрывается россыпью морщин. Он любит ее куда больше, чем любят своих собственных детей половина родителей на земном шаре. Эммет прав, эта девочка – их жизнь. Их обоих. Неизменно.
Повезло Каролине иметь двух самых потрясающих на свете отцов… и отвратительнейшую мать, с которой, слава богу, покончено.
- Не сильно. Совсем скоро не будет совсем, – как могу, стараюсь успокоить мужа я. Поглаживаю его шею. – А тебе?
- Мне?.. – он все еще мыслями с Карли. И она спрашивала меня, не откажется ли он от нее? Боже.
- Тебе больно? Сейчас? – мой голос вздрагивает.
Я слышу вдох, а потом легкий выдох. Теплый, отзывающийся на моих волосах легоньким дуновением ветерка. С желанием утешить.
- Нет, Белла, - Эдвард несмело, зато искренне улыбается, - я об этом мечтал…
Пальцы останавливаются на его груди. Одна из пуговиц кофты, к моему удивлению, расстегнута. И чертовы синяки… ну, они хотя бы стали менее заметны. Эдвард был прав, сойдут. Хотя бы это не принесло последствий.
- Серьезно?..
- Нет, - он негромко усмехается моей напряженной озадаченности, собственными пальцами пробежавшись по всей длине волос. И уже через секунду покрепче обвивает руками мою талию, наглядно демонстрируя, о чем говорит. – Об этом. Весь вчерашний вечер…
Вот и еще одно признание. Самое откровенное.
Я затихаю, прижавшись щекой к его плечу. Легонько.
- Ты думал обо мне вчера?
Кивок прекрасно ощутим и без словесного подтверждения.
- И сегодня, - он понижает тон до шепота, открываясь.
На моих губах улыбка.
- Я о тебе тоже, Алексайо. Как же я рада, что с тобой все хорошо…
Эдвард благодарно поглаживает мою спину, на сей раз не накрывая ее одеялом, чтобы это сделать. Прямо по тонкой ткани блузки, не сходя с выбранного маршрута. Робко, но не от страха. От смущения.
Он думает о чем-то, мне не нужно отстраняться, чтобы это понять. Затихнувший, размеренно дышащий, он лениво проводит пальцами по моему телу и не отпускает его. Он всегда, когда думает, делает именно так.
Мне становится непомерно хорошо: я знаю его. И также я знаю, что теперь с Аметистовым все будет в порядке. Кризис миновал, ужас отступил, боль его не коснется, а впереди, за горизонтом, долгая-долгая жизнь.
Эммет четко обрисовал мне ситуацию и то, что нужно делать. Я последую его совету, чтобы Эдвард мне ни говорил. В конце концов, важнее всего его благополучие. Малыш с Медвежонком меня поддержат.
- Белла… - осторожным неловким движением пробравшись в мои мысли, Алексайо призывно отодвигается немного назад.
Я не мешаю.
Это первый раз, когда по своей воле во время наших объятий он хочет увидеть мое лицо. Момент бесценен.
Аметисты… сияют. В них сотни и сотни разных звездочек, которые отличаются по силе и свету, но в сумме дают нечто потрясающее. Темные ресницы обрамляют всю эту красоту, широкие брови вызывают теплоту, а губы, изогнутые в улыбке, пусть и наполовину, заставляют быстрее биться сердце.
- Я бы хотел кое-что тебе подарить, Белла, - разбавляет интригу мужчина. И тянется назад, к прикроватной тумбочке, забрав с ее скользкой поверхности маленький пакетик. Без подписи, без указаний на содержимое. Изящный и бумажный, не более того. Красивого сиреневого цвета с темно-лиловыми полосками.
Подарок?..
Мы оба лежим, не вставая, и я принимаю протянутый пакет, не изменив позы. Это достаточно удобно из-за величины и наполненности подушек. Они мягкие, высокие и комфортные.
«Он хочет что-то тебе отдать». Так что же?
Я аккуратно раскрываю пакетик. Сама мысль о том, что Эдвард купил мне подарок – или сделал сам, это не имеет значения – вызывает в душе каскад эмоций. В них больше всего чувствуется восторг.
На мою ладонь, под внимательный взгляд аметистов, опускается… аметист?
Я удивленно приоткрываю губы.
Эдвард ловким движением сбрасывает серебристую цепочку вниз. Завиваясь змейкой из крохотных звеньев причудливой формы, она освобождает для зрителя главный элемент украшения. Свой сюрприз.
- Хамелеон… - без труда узнав ящерку, восхищенно бормочу я. С глазами-бусинками, с фиолетовым узором по спине, с изогнутым хвостиком и цепкими лапками, этот маленький ювелирный шедевр обнимает аметист. Самый настоящий.
Боже мой!
Наверное, у меня на лице написано слишком много, чтобы можно было сразу разгадать. А может, Эдвард просто до конца не уверен в своем выборе.
- Да, хамелеон, - он нервно облизывает губы, словно бы торопясь что-то сказать, - он, конечно, маленький, и это только белое золото, но он аметистовый… и Уникальный.
Я перевожу взгляд со зверушки на кулоне на мужа и вижу, что на его левой щеке румянец. Самый настоящий.
- Действительно, Уникальный, - очарованно произношу я, кончиком пальца очертив известный камешек, - уникальный подарок от уникального человека. Огромное спасибо, Эдвард!
Сжав кулон в своей ладони, почти молниеносно возвращаюсь на прежнее место. Обхватываю Каллена-старшего руками, дорожкой из поцелуев покрывая его шею. Как раз поверх синяков.
Глаза в который раз на мокром месте.
Он подумал обо мне.
Он вспомнил обо мне.
Он хотел обрадовать меня…
- Тебе нравится? – с надеждой интересуется Алексайо, слегка растерянно потирая мои плечи.
- Мне безумно нравится, - спешу уверить, мотнув головой. И тихо дополняю, решившись, что это откровение сейчас не будет лишним. – Мне никто никогда не дарил подарков, Эдвард. А уж таких…
Теплые губы касаются моего лба. Я помню, что с Эдвардом нужно быть осторожнее сегодня, я помню, что он хрупок и что покой – все, что ему нужно. Я не собираюсь заставлять его нервничать. Однако этот знак внимания… он просто представить не может, что только что сделал.
- Мне бы хотелось, чтобы у тебя было что-то от меня, - я слышу его голос будто впервые, - я обещаю, что подарки станут лучше… Белла, я просто думал, что уже не смогу его тебе…
Эта фраза становится точкой невозврата.
Сглотнув всхлипы, сморгнув слезы, что еще не скатились на щеки, я подскакиваю на своем месте, поднимая голову.
Цель видна вполне ясно, она близко – его губы. Те самые, одно прикосновение к которым излечивает любые, даже самые застарелые раны.
Я целую их. Обняв его за шею, поглаживая волосы на затылке, нежно, но одновременно уверенно целую. С благодарностью. С облегчением. С любовью.
- Ты – лучший подарок, - со всей честностью признаюсь, левой ладонью с кулончиком коснувшись левой половины его груди, на сердце, - спасибо!..
Эдвард выглядит ошарашенным, но приятно. Будто человек, все свое существование не веривший в то, что земля круглая, а потом убедившийся в этой непреложной истине. И сразу жизнь, когда не надо ничего доказывать другим и убеждать себя в глупостях, показалась сладкой.
- Но я и так у тебя есть, Бельчонок, - уже не смущаясь этого слова и самой фразы, он нежно очерчивает пальцами контур моего лица. Впервые после растяжения ноги его пальцы на моей коже, и это настолько приятно, что и мне хочется мурлыкать. Взаимные касания стоят всех слез. Только бы это не кончалось…
- Значит, мне больше нечего желать, - с оптимистичным смешком усмехаюсь. И чмокаю его обездвиженную щеку. – Хотя нет, есть. Пожалуйста, поправляйся поскорее.
И уже затем, сказав главные слова, любуюсь на искреннюю и широкую улыбку мужа. Пусть немного усталую, пусть с догорающим огоньком боли от пережитого, пусть чуть напряженную… но мою.
Больше никто не намерен прятаться.
Он выгибается мне навстречу, я выгибаюсь ему. Это само собой разумеющееся, правильное действие. Оно не пугает. Больше нет.
Я его целую. С налетом отчаянья, с теплом, с любовью, с желанием навсегда остаться рядом. Я говорю с ним этим поцелуем.
А он говорит со мной.
Неужели любит?..
Перехватывает дыхание и замирает мое собственное сердце.
Настоящая близость не секс, не постель,
А дыханье любимого рядом,
Ежедневных забот, суеты карусель,
Нежность рук и объятий, и взглядов.
Настоящая близость не сотни цветов,
А улыбка и кофе на завтрак,
И когда ты на многое в жизни готов,
Чтоб построить совместное «завтра».
А дыханье любимого рядом,
Ежедневных забот, суеты карусель,
Нежность рук и объятий, и взглядов.
Настоящая близость не сотни цветов,
А улыбка и кофе на завтрак,
И когда ты на многое в жизни готов,
Чтоб построить совместное «завтра».
* * *
Этим вечером Эммет склоняет свою голову на простыни Каролины с легкой улыбкой. И пусть она немного гудит, пусть мысли путаются от усталости, но все же в сознании царит ощущение какого-то порядка и собранности. По крайней мере, все более-менее в норме, а за последние дни это не может не радовать.
Карли спит глубоким детским сном, размеренно вдыхая и выдыхая. На ее начавших заживать щечках новая порция мази, на сей раз уже не желеобразной, а, как полагается, масляной, а на ладошках свежие бинты, смененные заботливой Никой.
Эта медсестра ему нравится. Она добрая, знает свое дело, умеет найти подход к детям – Карли не плачет при ней – а так же недурна собой. И, наверное, когда бы дочка поправилась, он бы, при другом положении дел, непременно взял ее телефон.
Но не теперь.
Ладошка малышки в его руке, хоть и сжимать ее нельзя. При всем желании и стеснении этого обстоятельства Каролина не может заснуть, пока не убеждается, что папа рядом. Он садится на кресло рядом с ее кроватью, он целует ее лоб, он гладит ее волосы и дает свою руку в полное распоряжение, позволяя крутить и вертеть ее, а так же к ней прижиматься всем телом. Это, как призналась, позволяет ей почувствовать себя в безопасности – а такому Эммет никогда в жизни бы не отказал.
Каролина знает, что папа ее любит, она верит теперь. Засыпая, она бормочет его имя и дяди Эда, а потом убегает резвиться с Морфеем, не просыпаясь от кошмаров. Ей страшно порой, этого не отнять, но не так, как вначале. А прошло ведь едва ли двое суток, как она в клинике…
Эммет думает о брате. Он разглядывает черты своей девочки, чье лицо немного напоминает его, и с мягкой улыбкой проводит неощутимые линии по ее забинтованной ладони. Красавица. Эдвард с самого рождения не чаял в ней души, делая все, если не больше, чтобы ей было хорошо и комфортно. Подменяя Эммета не хуже няньки, порой забирая ее на выходные, когда Мадлен устраивала фееричные ссоры со своим возвращением, он обожал эту девочку. А мисс Каллен, в ответ, обожала своего дядю. Как же она могла сомневаться, что он ее не любит?..
Слава богу, сейчас с Эдвардом все в порядке. Эммет звонил Белле, она рассказала ему в подробностях о состоянии Алексайо, а потом шепотом добавила, что сейчас он спит. На обед его ждет яблочная шарлотка от Рады, а на ужин – мусака Анты. Они обе вызвались с тем, чтобы придать хозяину сил и поднять настроение.
Каллен-младший был полон радости, узнав, что с родным человеком не случилось беды. Два хождения на грани за одни сутки было слишком большой ценой, мало кто мог выдержать. И хоть все уже кончилось, прошло, страх цепкими пальцами держал за самое сердце.
Потерять еще и Эдварда было бы непосильно… Эммету так хотелось убить Конти прямо там, в стенах больницы… он сдержался из-за свидетелей, видит Бог. Он даже, чтобы избавить себя от искушения отыскать после ее дом, отправил девушку по нужному адресу на такси. Она спасла себя тем, что уехала. Одно слово против…
Конти была чем-то похожа на Беллу, но сходство минимально – волосы и скулы. Изабелла мягкая, нежная девушка, которой требовалось всего немного заботы, дабы распуститься и озарить всех вокруг светом. Константе же не хватило всех тех ведер ласки, что выливал на нее Эдвард. Ей всегда было нужно больше.
Может быть, поэтому Эммет полюбил не ее?
И никакую из других трех «голубок», что прежде жили с братом?..
Да, Изза первая увидела Каролину.
Да, Изза первая, кого Каролина признала.
Да, Изза привязалась к девочке…
И да. Всего день назад она сказала, что любит ее. Его маленького ангела любит…
В ту секунду у Эммета внутри что-то оборвалось, встрепенулось, взлетело вверх, к самым облакам, покружило у орбиты и рухнуло обратно к ногам. За мгновение.
Он вдруг почувствовал себя счастливым. Посмотрел на лучащиеся глаза Каролины, чьи губки приоткрылись от восторга, взглянул на лицо Изабеллы, где не было и капли притворства, а потом вдруг перед глазами возникла другая, еще более сладкая картинка: их первого поцелуя. Того самого, что она начала. В баре. С крепкими объятьями.
Эммет полюбил.
Он давно стал ловить себя на мысли, что чувствует нечто к этой необыкновенной девушке, но только вчера понял, насколько это чувство глубоко.
Как все было просто, боже! Никаких трудностей, боли, ужаса, страха, непонимания… никакой печали и страданий! Головоломка года оказалась… детской игрой! Башня из кубиков, конструктор для младенцев! Истина столько времени ходила где-то рядом, а Эммет упорно отказывался ее замечать – тысячей отговорок.
Одна из них: тревога, что встрепенулась в душе. Она шептала, будто Эдвард мог положить на свою «пэристери» глаз, тем более это чудесное создание пока еще было с ним в родстве по плану «метакиниси», однако Эммет вовремя вспомнил о принципах брата. И о его отношении к такой разнице в возрасте.
Стало легче.
…Разумеется, Медвежонок был готов к тому, что его чувство не взаимно. Он не хотел верить и доверять этому шороху сознания, но допускал такой вариант. В конце концов, он не мальчик, у него есть ребенок, а у Беллы вся жизнь впереди и Россия, как таковая, вряд ли ее привлекает.
И все же, надежда была. Хоть маленькая, но уже такая теплая… впервые за многие годы Эммет встретил женщину, с которой захотелось чего-то большего, чем просто секса.
Любимую женщину, которая, если быть честным, едва-едва перешагнула порог зрелости… но кого это бы остановило? Явно не его. Он мог любить ее разной любовью одновременно: и как жену, и как женщину, и как ребенка.
Мужчина посмеивается. С мечтательной улыбкой коснувшись руки своей малышки чуть выше бинтов, он дает фантазии мгновение на яркую картинку.
Белла. Поцелуй. Признание. Ответ. Дом.
Их дом. Наполненный женским теплом, не пустой, не холодный. В котором больше не живут такие страшные для Каролины монстры… в котором нет никаких гувернанток, домоправительниц и прочих. В который хочется возвращаться, даже если Карли в школе… чудесный дом.
Вот горят его окна, вот потрескивает в нем камин, вот отливает серебром ковер в гостиной, вот сняты и сброшены в мусорку мрачные гравюры, а вместо них яркие натюрморты, пейзажи и портреты акварелью, нарисованные Беллой.
Невероятная красота…
А какой счастливой будет его малышка! С МАМОЙ! Настоящей!
Эммет радостно улыбается, сонно прильнув к простыням - они как никогда мягкие.
Завтра утром он скажет об этом Эдварду, поинтересовавшись его мнением на сей счет, а затем и Белле. Она должна хотя бы знать. В конце концов, это будет ее выбором.
Впрочем… в том самом сонном царстве фантазий Эммет уже выбирает обручальное кольцо.
Золотое.
___________
Эта глава стала особенно эмоциональный и наполненной для автора, а написана была за рекордные три дня. Как никогда буду рада вашим отзывам. Мы узнали много нового, не так ли? И получили целых два признания...
Каковы ваши мысли о дальнейшем развитии событий?
Спасибо за прочтение!
ФОРУМ
Эта глава стала особенно эмоциональный и наполненной для автора, а написана была за рекордные три дня. Как никогда буду рада вашим отзывам. Мы узнали много нового, не так ли? И получили целых два признания...
Каковы ваши мысли о дальнейшем развитии событий?
Спасибо за прочтение!
ФОРУМ
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-44
Эммет больно шустр,сразу кольцо! Спешка до добра не доводит. 
