Глава 30. Часть 2.
…Однажды Каролина потерялась.
В большом детском магазине, когда папа уехал по делам за рубеж, а ей было скучно и дядя Эд решил развлечь племянницу, девочка осталась совсем одна у стеллажа с куклами. Это были Барби-бабочки в цветастых розовых платьях, а на крыльях у них сверкала радуга – малышке не под силу было пройти мимо.
Дядя Эд разговаривал с кем-то по телефону. Он все произносил в трубку «Константа» и «не начинай», и вел юную гречанку к отделу плюшевых игрушек, как они и условились. Он не услышал ее просьбы остановиться возле кукол… и Карли выдернула руку.
Тогда, в слезах стоя в одиночестве возле Барби, Каролина ничего не желала больше, чем увидеть Эдди… и когда он-таки вернулся за ней, не менее напуганный и встревоженный, она обняла его так крепко, как никогда не обнимала. Он ее не бросил.
Эдвард чудесно помнил этот эпизод, потому что с тех пор заканчивал разговоры с Конти при ком бы то ни было, а уж при Каролине – однозначно. Ее слезы, хоть и с лихвой заполнились улыбкой при их встрече, не должны были существовать. Ни в коем разе.
Сейчас, стоя перед палатой своей девочки, мужчина в раздумьях. Постучать или просто войти? Сказать ей «здравствуй» или сразу «я люблю тебя»? У него рвется на части сердце при одной лишь мысли, что она не будет рада его видеть…
Пять минут назад, по их с Беллой приезде в клинику, Эммет рассказал об смс-ке, которую Малыш якобы получила с его номера. И Эдвард понял, что игры теперь стали серьезнее… что смс эта, наложившись на уезд Мадлен, послужила катализатором к побегу, едва не стоившему девочке жизни. Ему стоит поговорить с начальником службы безопасности и принять меры – ничего, что содействует риску, происходить не должно.
Но это потом. Это тогда, когда Карли снова назовет его «Эдди». Пока на первом месте именно эта задача.
Не утруждаясь сделать глубокий вдох, Эдвард все же открывает дверь – без стука.
Стандартная светлая палата, окно, постель, две прикроватные тумбочки, на одной из которых термометр и тонометр, а на второй – особого вида кружка для воды. Эдвард такие уже видел…
Его не интересует цвет стен, мягкость покрывал и даже проводки капельницы, которые исчезли с запястий девочки. Его интересует исключительно она, и ни на что другое растрачиваться мужчина не намерен.
Он улыбается.
Каролина сидит, удобно устроившись на подушке и выдвинув прикроватный столик вперед. На нем ноутбук, судя по характерным восклицаниям угрюмого Грю, с ее любимым мультиком о миньонах.
Волосы юной гречанки вымыты и собраны назад пластмассовым обручем нежно-розового цвета, не причиняющего дискомфорта и прячущего локоны от повреждений. Это теперь не раны, а сходящие ссадины коричнево-бордового цвета с толстой корочкой. Начинаясь чуть ниже глазниц, они следуют по щекам до самого подбородка, не минуя и губы. Но они уже почти зажили, если судить по внешнему виду.
У Каллена-старшего немного отлегает от сердца – она в порядке. Белла не соврала, она поправляется.
- Здравствуй, мой малыш, - приоткрыв дверь шире, Эдвард обращает на себя внимание. Пока еще не переступает порог.
Каролина вздрагивает одновременно с тем, как на экране начинают верещать миньоны. Ее огромные глаза отрываются от ноутбука, служащего единственным на этот момент развлечением, и скользят ко входу, чтобы стать еще больше от осознания, кто на пороге. Неужели?..
Она сглатывает.
- Ты позволишь мне войти?
Карли растерянно, не веря тому, что происходит, кивает. Ее ладошка резко, заставив девочку придушенно взвизгнуть от боли, захлопывает ноутбук. Поскорее, будто Эдвард наругает, когда увидит.
Аметистовый осторожно, не собираясь пугать племянницу больше прежнего, проходит внутрь. К ее постели.
Каролина смотрит на дядю как впервые, изучая взглядом его фиолетовый свитер, черные джинсы и потускневшие, но такие знакомые черные волосы с золотым отливом. От их цвета кожа кажется белее, и девочке это не нравится. Она съеживается.
Эдвард хмурится.
Казалось, что история не обречена на повторение. Казалось, никогда больше не придется ему вымаливать у Каролины прощения, видеть ее слезы, слышать рыдания и осознавать, что он причина всех ее проблем.
Но вот они здесь. Девочка – на больничной койке, а он на коленях возле нее, без труда становясь ниже – так видно Каролинин опущенный взгляд.
- Привет, - еще раз, уже бархатно повторяет Алексайо, вынудив губу дрогнуть в улыбке.
Она жива. Она скоро будет здорова. Она еще не выгнала его. Уже куда больше, чем смел захотеть еще вчерашним утром.
Каролина смущенно супится. Ее забинтованные ладошки рассеянно поглаживают краешек простыни.
- Зайка, - Эдвард с грустной улыбкой прикасается к ее плечику в розовой домашней пижаме – одним лишь пальцем. И ведет вниз. – Я знаю, что тебя тревожит. Я пришел, чтобы развеять все твои сомнения и доказать, что мои чувства к тебе неизменны. Мой маленький, красивый зайчонок, ты поговоришь со мной?
Каролинины плечи резко опускается вниз на прерывистом выдохе. Она вздрагивает, быстро оторвав глаза от кровати, и с тоской оглядывается на дядю. На две секунды, но уже достаточно, чтобы дать увидеть ему в серо-голубых водопадах неподдельную боль. Ее мучает эта неясность.
- Папа сказал мне… - тихонько говорит девочка и Эдвард вслушивается в каждое слово, тревожно наблюдая за ее исказившимся пострадавшим личиком, - что меня любит… и что не будет наказывать. Он меня пожалел.
Алексайо сострадательно ведет уже всей пятерней по плечу своего ангела.
- Ну конечно же, моя маленькая, конечно.
- А ты?.. – наполненный солью взгляд племянницы, переборов себя, касается его лица, - скажи мне, как ты считаешь?..
- Как считаю я?
- Ты злишься? – ее потряхивает от переполняющих эмоций и опасения получить положительный ответ, но как может прячет это обстоятельство. Даже немного отодвигается, чтобы дрожь не была так заметна.
- Я никогда на тебя не злюсь, малыш, ну что ты, - честно уверяет Эдвард, спустившись с ее плеча ниже. Предплечья, локти, даже запястья – все гладит. Благо, капельницы больше нет.
- Значит, - выдержанным тоном подводит итог Каролина, - ты меня любишь?
Серые Перчатки едва-едва перебарывает в себе желание зажмуриться. А Белла ведь уверяла, что она не сомневается…
Стоило бы уже привыкнуть, черт подери, что такие вопросы стали обычным делом для его маленького золота.
- Каролин, - Эдвард протягивает вперед обе руки, очертив пальцами левой ворот пижамной кофты девочки, а правой – ее талию. Как никогда хочет обнять, прижать к себе, но понимает, что пока для нее это слишком. Она все еще не верит, боится, - мой зайчонок, больше всех на свете. Больше солнышка, больше всех речек и морей, больше луны и звездочек… больше всего, что существует.
Она горько всхлипывает от его признания и мягкого тона. Губы дрожат.
- И даже больше своей «Мечты»? Ты же ее обожаешь…
Каллен едва не фыркает. И пришло ведь в голову!
- Куда, куда больше «Мечты»! - нежно произносит он, порадовавшись тому теплу, что пробирается в сердце вместе с ее облегчением – настолько явным, что поражает своей силой. – А теперь можно я тебя обниму? Я так соскучился…
Каролина не отвечает. Она привстает на своем месте, отодвинув столик, и судорожным вздохом впивается пальцами в руки своего крестного, когда он садит ее на колени.
Клубничный аромат, теплота кожи, ласка… ее Эдди здесь! Ее Эдди правда ее любит!
Припомнив указание Эммета, мужчина достает из пачки стерильную салфетку, уложив ее к своему свитеру. Одну – брат уверяет, что уже завтра они будут излишни.
Каролина приникает к груди дяди, зажмуривая глаза и игнорируя боль от морщинок и напряжения. Ее спина дрожит уже достаточно сильно для слез, а ресницы тяжелеют под гнетом соленой влаги.
- Не наказывай меня! – затравленно взмаливается юная гречанка, обхватив шею своего Эдварда, - не сегодня… хотя бы не сегодня…
Алексайо крепко прижимает ее к груди. Тепло родного тела, его близость, то, что малышка рада ему, что любит… все это цветным водоворотом счастья утягивает на дно. И никакой воздух не нужен – приятно задыхаться от эйфории.
- Я не намерен тебя наказывать, Карли. Ни сегодня, ни когда-либо еще. Ты лучшая девочка на свете.
- Ты поэтому ко мне пришел?
- Я пришел, потому что люблю тебя. До самой-самой луны и обратно, зайчонок, - Эдвард бережно гладит черные кудри, обстриженные Мадли, но все равно крепкие и пушистые этим утром, - я всегда к тебе приду.
Девочка хмыкает при упоминании одной из первых услышанных и самых любимых свои сказок – Большой Заяц и Зайчонок обсуждали, чья из них любовь больше. И Заяц победил – до луны и обратно.
- Тебе больше не больно? – вдруг встревожившись, зовет она. Воспоминания о волнениях Беллы, о папином разговоре с кем-то, о том, что дядя Эд не приезжал так долго, накрывают ее. И девочка не может воспротивиться.
- Нет, малыш, - Алексайо ласково ерошит ее кудри за обручем, - ты же знаешь, что ты прогоняешь любую боль.
- Но тогда я тебя не отпущу…
- И не надо, - Эдварда сильнее обнимает девочку, по-доброму рассмеявшись. Ее личико у его сердца, как совсем недавно Беллино, ее личико греет лучше любого солнца. С любовью этой девочки, с ее признанием, с заботой – разве под силу ему сдаться? О нет. Это недопустимо.
- Белла тебя увезет. Она тоже за тебя боится.
Серые Перчатки любовно проводит по лбу малышки цепь поцелуев.
- Ничто не мешает нам всем остаться вместе, - милостиво замечает он, - и с папой. Вчетвером.
Каролина, ухмыльнувшись краешками губ, согласно кивает.
- Я соскучилась по чаепитиям… я по всему соскучилась, дядя Эд… и по тебе!.. – Подтверждая сказанное, юная гречанка самостоятельно, не жалея ладоней, крепко-крепко обнимает крестного отца, - ты – мой плюшевый Эдди.
С теплой улыбкой, с обожанием, какое не скрыть, Эдвард укачивает девочку на руках. В ее пижаме тепло, рядом с ней ему самому тепло, а вокруг – горячий, наполненный любовью воздух. Нельзя желать большего.
- Знаешь что, - он загадочно отводит одну руку назад, роясь в своем кармане, - я кое-что принес для тебя. Ты ведь любишь единорожек?
Серые глаза вспыхивают, заставляя Эдварда улыбнуться шире. Этот подарок не был напрасным.
- Вот, - не растягивая интригу, он укладывает на собственную ладонь, не тревожа девочкины, маленький кулончик на серебряной тоненькой цепочке, по цвету такой же, как и радужка Каролины. А на цепочке маленькая фигурка невиданного животного, сделанного так, будто срисован был с ее любимого фиолетового единорога.
- ЭДДИ! – восторженно, не жалея эмоций, вскрикивает Каролина. Нерешительно касается украшения руками.
- Он тоже будет тебя охранять, - Эдвард нежно целует племянницу в лоб, - если ты хочешь, я помогу тебе его надеть прямо сейчас.
В голосе чувствуется смущение и Каролине оно явно не по вкусу. А ей ведь всего восемь.
- Спасибо, Эдди, - благодарно, не скрывая восторга бормочет она, поворачиваясь к дяде спинкой, - он такой красивый…
- Он твой, - Алексайо без труда застегивает крохотную застежку цепочки на шее своего ангела, - я – твой. Никогда не забывай об этом, мое сокровище.
Каролина смятенно кивает, расчувствовавшись от неожиданного подарка, и возвращается на его колени, приникнув щекой к влажной салфетке на груди. Забинтованные ладошки, словно не чувствуя боли, гладят его спину.
- Ты хороший… никто не обидит моего хорошего дядю Эда…
Ее слова такие искренние, голос такой нежный, а прикосновения… похоже, перезапустить сердце можно не только дефибриллятором. Ангелы пусть и расплачиваются за грехи людей, но сохраняют их жизни.
Теперь и Карли дала ответную клятву хранить дорогих людей в целости и сохранности. Включая Беллу, их четверо.
Братство Кулонов. Каллены.
- Спасибо, малыш.
Девочка затихает, наслаждаясь моментом, и Эдвард не мешает ей – он тоже молчит. Она оба легонько покачиваются из стороны в сторону, отказываясь разжимать объятья, а мысли крутятся в голове, ища выхода наружу. Но это простые мысли, приятные. От них не кромсает душу.
Все куда проще. Все легче, терпимее, преодолимее, чем могло показаться. И влюбленность, и любовь, и чувства…
Эдвард обдумывает произошедшее за последние пару дней и приходит к выводу, прижимая к себе Каролину, что ближе, чем они есть, уже не стать. Белла – часть семьи. И, если таков будет ее выбор, он позволит ей остаться в этой семье.
Даже с ним…
- Ты улыбаешься, - хитро замечает Карли, извернувшись в руках дяди, - что?..
- Ты – красавица, - Эдвард ерошит ее локоны, нагнувшись к макушке, - я безумно горд, что у меня такая девочка. У нас.
Полусодранные, но все же щеки Карли капельку пунцовеют. Ему не чудится.
- Мне тоже есть чем гордиться, Эдди… - сокровенным шепотом уверяет девочка, легонько коснувшись пальчиками в бинтах его лица. Неизменно справа. - До самой-самой луны и обратно. Я тебя люблю.
* * *
Ты не пробовал вкус зачерствевших кусков пустоты?
В ресторанах разлук, нет заказа – привычней и проще.
Мне, гурману, к вину – пара терпких осколков мечты,
И с повязкой у век, это блюдо – узнаю на ощупь.
Словно рыбу, гарпуню я вилкою горечь еды,
Что, с приправой тоски, вязнет в горле удушливой костью.
И мой голос хрипит, ржавых ссадин запомнив следы,
Однокрыло молчит, там, где раньше парил в двухголосье…
Тереза Шатилова
В ресторанах разлук, нет заказа – привычней и проще.
Мне, гурману, к вину – пара терпких осколков мечты,
И с повязкой у век, это блюдо – узнаю на ощупь.
Словно рыбу, гарпуню я вилкою горечь еды,
Что, с приправой тоски, вязнет в горле удушливой костью.
И мой голос хрипит, ржавых ссадин запомнив следы,
Однокрыло молчит, там, где раньше парил в двухголосье…
Тереза Шатилова
Спорим, наша мама красивая?
Спорим, у нашего папы добрые глаза?
Спорим, у них есть луг, где живут розовые единорожки?..
Белла и Каролина синхронно прыскают от смеха, заслышав фразу маленькой кареглазой героини мультика Агнес. Она стоит в центре экрана, обнимая своего розового пушистого друга и поет веселую песенку о том, почему единороги – лучшие существа на свете.
Карли, чья рука поглаживает свой новообретённый кулончик, кивает в такт каждому слову, а Изабелла нежно ерошит ее волосы, улыбаясь. На какое-то мгновение она поднимает глаза, выглянув в коридор, и встречается с аметистами.
Эдвард сразу уже улыбается, даже не сдерживая себя. Внутри наступает глобальное потепление, погребающее под собой остатки нервозности, а неудобный больничный стул больше не кажется неудобным.
Смутившись такой быстрой реакции, но с радостью во взгляде, Белла тоже выдавливает улыбку. Многообещающую.
Одними губами мужчина произносит: «Бельчонок».
И она смеется, потрепав плечи Карли и прижав ее к себе. Девочка уже недовольно качает головой, заметив, что Изза пропускает действие мультфильма, где девчонки из приюта как раз планируют день развлечений.
- Умиротворяюще, - Эммет, вернувшийся из кафетерия с двумя большими стаканами чая, присаживается рядом с братом. Его лучащийся спокойствием взгляд с улыбкой касается мисс и миссис Каллен, беззаботно сидящих в обнимку на постели Карли и коротающих время до выписки.
Эдвард с благодарностью принимает чай. Без сахара.
- Очень, - соглашается он.
Эммет делает первый глоток, чуть поморщившись от вкуса, к которому нельзя привыкнуть. В какой-то степени он ждет возвращения домой как раз для того, чтобы уже заварить и себе, и всем родным нормальный напиток. Достойный того, чтобы его пили.
- Знаешь, что нонсенс? Белла привнесла его.
Эдвард сглатывает, так и не отпустив девушку взглядом. Теплым, но теперь, при брате, сдержанном.
Впрочем, Медвежонка куда больше волнуют синяки на его шее. Стоит лицу брата хоть немного измениться, как он тут же прикусывает губу, а стакан сжимает в медвежьих пальцах. Это не кружка – треснет.
- Она отогрелась и теперь готова отогреть Карли и нас, - спокойно объясняет Эдвард. Не прикасается к воротнику рубашки, хотя все еще живо желание его оттянуть.
- Прости меня…
- Простить? – столь резкой перестройки мужчина явно не ожидает. Эммет вдруг становится… младше. Гораздо, гораздо младше, почти ребенком. Стоит Эдварду обернуться и встретиться с его глазами, ответ налицо. Ему стыдно. Ему жаль. И он неустанно корит себя…
- Не болит, - Алексайо придвигается на хлипком стульчике ближе к своему гризли, ободряюще притронувшись к его плечу, - доктор сказал мне вчера, что через двое суток синяки полностью сойдут.
- Надеюсь… - Эммет громко прочищает горло, маскируя желание выпустить кусочек гнева на себя наружу. – И все равно, мне бы хотелось заслужить твое прощение, если это возможно.
- Эмм, - Аметистовый прикрывает глаза, качнув головой, - все в порядке. Это уже такое давнее дело… зачем нам его вспоминать?
Каллен-младший хмурится, позволив щекам заалеть – точь-в-точь как у Карли.
- Прощаешь?
Эдвард ерошит его волосы – как в детстве.
- Я уже давно простил, Эммет. Хотя и прощать было нечего.
Медвежонок морщится, глотнув еще чая, и оглядывается на палату дочки. Веселые миньоны поют песню Грю с днем рождения, а сиротки дарят ему подарки, каждый подкрепив записочкой. Грю читает: «мы любим тебя, папа». А Каролина беззвучно повторяет за ним эту же строчку, поскребя пальчиками на постели рядом с собой. Она тоже любит. А с этой верой можно не то что горы свернуть… с ней можно жить тогда, когда уже ничто не удерживает в этой жизни. Эммет спокоен за их будущее. Сегодня – как никогда.
- Как ты? – он оборачивается лицом к брату, оставляя Беллу и Каролину досматривать мульти-шедевр.
- Полный порядок, - Каллен-старший усмехается его волнениям, но глядит благодарно. Аметисты всегда благодарны, если проскальзывает хоть слово, хоть вопрос в их адрес. Эммет уже давно это подметил.
- Мне совестно от того, - признается он, сжав стакан в руке до всплеска зеленого чая в нем, - что недавнего могло и не случиться, позволь ты мне все решить самому.
Эдвард останавливает глоток на половине.
- Что решить?
- Вопрос с Мадлен, - Эммет кривится при имени сучки, - не ругай Беллу, но она рассказала мне, не сумев сдержаться. Мы все очень испугались… и она упрекала себя в том, что позволила тебе ехать. Как и я.
Эдвард тяжело вздыхает, еще раз взглядом ненароком проскользив в обитель двух девочек. Карли теперь у своей старшей подруги на коленях, затылком приникнув к груди, а Белла успокаивающе придерживает ее ладошки и устраивает подбородок на черной макушке. Единение.
Она правда так волновалась? Она правда, как и он, чувствует все настолько глубоко? Это уже почти безумие. Приятное до боли, и такое же до боли страшное безумие, которое он и не думал познавать.
- Я не хотел, чтобы ты знал. Я был твердо намерен позавчера все закончить.
- Тебе удалось – ни звонка.
- Мадлен правильно расставляет приоритеты. За это ее можно хоть каплю уважать, - у Эдварда сводит скулы, и он не удерживается от легкого оскала в конце предложения. Стоит только вспомнить, что по вине Мадли едва не случилось с ее ребенком… и можно не рассчитывать на спокойную обстановку.
- Она жалит словами. Ты оказался в больнице из-за нее… - бас Каллена-младшего дрожит, наполняясь злостью и нервозностью. Каждое слово как туго натянутая тетива – того и гляди спустит стрелу.
- Сейчас я здесь, - переводит тему Эдвард, оборвав все разговоры о больнице. С Беллой с утра хватило выше-крыши. Он не заслуживает того, чтобы о нем так волновались. – Это важнее всего, правильно?
Медвежонок смягчается, вздохнув. Похлопывает брата по плечу.
- Правильно. Но все равно – береги себя.
- Обещаю, - Аметистовый улыбается Эммету краешком губ, наполняясь магией момента до самого горла. Родные, любимые люди – рядом. Здоровые, практически невредимые, с оптимистичными взглядами вперед и прекрасным будущем. Его семья. Теперь – полная. Как же это греет!..
- Каролина была очень рада тебя видеть, - немного погодя, когда чая остается наполовину меньше, произносит Эммет. Анализирует свои наблюдения и ощущения после недавнего разговора с дочкой. Даже медсестра Вероника заметила, что девочка стала совсем веселой и уже не плачет даже от уколов. Говорит, что у нее есть оберег-талисман. Сказочный.
- Я ее тоже, - Эдвард вдохновленно припоминает мгновенье их встречи, воскресив в памяти вопросы и ответы юной гречанки, сделавшие его счастливым. А уж то, как приняла подарок… они с Беллой очень похожи. – Я так скучал… если бы я только мог прийти к ней раньше…
- Мы все знаем, почему это не было возможным…
- Да. Но важнее всего, что она в это поверила.
Танатос хмыкает, взъерошив пятерней собственные волосы. Допивает свой чай.
- Мне нравится твой оптимизм, Эд. И спокойствие – это бесценно.
Мужчина щурится.
- Мое спокойствие – вы, Эммет, - уверенно произносит, не усомнившись ни на секунду, - и благодаря вам я чувствую себя лучше. Вот что бесценно.
Между братьями воцаряется понимающая, теплая атмосфера доверия. С каждым словом, с каждой секундой она лишь крепнет и даже не думает ослабевать.
Эммет окончательно рушит стену остатков недопонимания, когда крепко обнимает своего родного человека, возрадовавшись, что он здесь, не смотря не на что. И что никакая дрянь вроде Константы его больше не достанет.
- Ты сегодня всем нам сделал подарки, Эдвард, - Эммет проводит пальцем по своему новому браслету, имеющему особый смысл в связи с изображениями маленьких медвежат, клубник и переплетений золотых цепей, оформленных в интересном общем стиле, - Каролина не снимает своего единорожку…
Каллен-младший смущается.
- Она носит его только четыре часа, - с улыбкой объясняет он, - Эммет, это не показатель.
- Показатель, - не согласно отзывается тот. – Еще какой. И поэтому я бы хотел и тебе сделать подарок… если позволишь.
Он выглядит… взволнованным? Эдвард не может понять причину. Да, он никогда не сдерживал чувств и никогда не скрывал того, что думает, однако уместно ли такое волнение при желании вручить подарок?.. Он, кажется, даже немного потеет – ладони и лоб. Будто это какая-то необычная правда. Будто это – откровение. Или Эммет все же купил украшение? Но когда?
В животе почему-то комком сворачивается недоброе предчувствие. Оно иррационально, не имеет смысла и, Эдвард уверен, мгновенно исчезнет с открытием интриги Эмметом, однако пока очень давит в области груди. Будто душу выгоняет. Воздух.
- Я буду рад любому подарку от тебя, ты же знаешь. Спасибо! – пробует ободрить, поддержать он.
…Легче. Терпимее. Медвежонок глубоко вздыхает – уже без дрожи.
- Тебе спасибо, - Эммет переводит дух, несильно сжав его руку.
И лишь затем, для храбрости пробежав взглядов по всему коридору и особенно задержавшись на Карли и Иззе, все же говорит:
- Эдвард, ты сделал для нас всех столько хорошего за последние дни, месяцы и годы, что не перечислить. Твое присутствие, твоя помощь, твои советы и поддержка – неоценимые вещи. Ты всех нас поставил на ноги и все мы безумно тебя любим, независимо от того, что вокруг происходит и кто и что говорит, - он выдавливает улыбку, настолько робкую, что напряжение нарастает, - и в то же время мне как никому известно, что после нашего благополучия тебя больше всего тревожит благополучие твоих «голубок». Девочек твоих, Эдвард. Конти, Соф… я помню твое волнение.
Что-то не так. Вот сейчас. Вот в эту секунду.
Эдвард подозрительно щурится.
- Эммет?..
- Я к тому, - поскорее исправляясь, пока еще хватает сил, Каллен-младший переходит к делу, - что наконец у меня появилась возможность отблагодарить тебя, сделать тебе подарок. И я непременно ей воспользуюсь.
Эммет вздыхает, расправив плечи. Твердость, стать, добродушие и… желание. Во всех смыслах этого слова, но больше, почему-то, с характерным любовным блеском. Эдвард уже видел такое на лице брата.
- Твоя пятая «голубка», Алексайо, - на розоватых медвежьих губах теплая улыбка, - не доставит тебе проблем и устроит свою жизнь так, как она достойна. Ее будут любить, уважать и беречь, как зеницу ока, ей подарят добрую семью, возможно, если захочет, детей, и никогда, никогда у нее не будет больше повода взяться за старое. Пусть пока ей и всего девятнадцать.
- Белла?..
Эдварду кажется, что его сердце сейчас разорвется на части.
Удар.
Что?..
Удар. Нет…
Удар. Пора.
- Изабелла – Белла будет в порядке, - уверенно повторяет Эммет, сделав голос ровнее. Сосредотачивается, представив девушку прямо перед собой. - Я о ней позабочусь – и в горе, и в радости. После вашего развода я попытаюсь предложить Изабелле свою руку и сердце, Алексайо.
Удар…
* * *
Я тихо умру. И никто не услышит.
Я к тебе подойду, мягким делая шаг.
Обо мне этой жизни никто не напишет.
Извини, ели сделал что-то не так.
Не буди и не трогай – замёрзли ресницы;
В них с восходом вчера закатилась слеза.
Нашей радости дни улетели как птицы
И теперь неживые лишь смотрят глаза.
Оставляю тебе я себя половинку,
Половинку себя – половинкой души.
На руках моих не растает снежинка,
Здесь меня больше нет – ты меня не ищи.
Ludmila
Я к тебе подойду, мягким делая шаг.
Обо мне этой жизни никто не напишет.
Извини, ели сделал что-то не так.
Не буди и не трогай – замёрзли ресницы;
В них с восходом вчера закатилась слеза.
Нашей радости дни улетели как птицы
И теперь неживые лишь смотрят глаза.
Оставляю тебе я себя половинку,
Половинку себя – половинкой души.
На руках моих не растает снежинка,
Здесь меня больше нет – ты меня не ищи.
Ludmila
Этой ночью Эдвард плохо спит. Он то и дело ворочается, сминая простыни, и, насколько могу судить по ряду морщин на лбу, у него болит голова.
В своей темно-синей пижаме, кое-как устроившись на прежде мягкой подушке, он говорит что-то о том, какая она твердая. И молчит. На все мои расспросы.
Это удивительно, если учесть, что сейчас все как раз идет в гору, а не наоборот. Каролину сегодня выписали домой, и она так радовалась возвращению в родные пенаты, Эммет угощал нас вкуснейшим чаем и потешал добрыми историями, и даже Рада специально приготовила кефтедес, чтобы порадовать хозяина.
Но ничего не помогло.
- Тебе холодно? – заботливо спрашиваю, погладив его по плечу. Кофта кажется как никогда жесткой.
- Нет, Изабелла. Спасибо.
- Изабелла? – я подбираюсь к нему ближе, встревоженно заглянув в глаза. Эдвард их отводит. – Что такое?
Он тяжело, будто обреченно вздыхает. Настораживает меня.
- Я устал, Изз… пожалуйста…
И я отстаю. Устраиваюсь у него под боком, все же укрыв мужа одеялом, и легонько чмокаю в плечо.
- Тогда отдохни, Алексайо. Спокойной ночи.
А в ответ – тишина, разбавленная темнотой задернутых штор.
Правда, так крепко, как обнимает меня сейчас, когда думает, засыпаю, Эдвард никогда меня не обнимал. Мне чудится, будто сбивается его дыхание.
- ψυχή**… - убито.
И молчание. До утра.
А на следующую ночь все повторяется.
И через одну.
Мне становится по-настоящему страшно за него. Я не понимаю. Я спрашиваю, в чем дело, но не получаю ни единого ответа. Эдвард вежлив, добр, он думает обо мне… но он будто не тот, он холодный. И мне больно.
Муж будто прячется, закрывается в себе, отказываясь разговаривать. Что-то съедает его изнутри, а он молчит. И, хоть поначалу списываю это все на беспокойство о готовности чертежей «Мечты», раз уж семья теперь в порядке, понимаю, что это верх наивности.
В конце концов, в четверг, не выдержав, встречаю Каллена прямо в прихожей. Он снимает пальто, устало поморщившись, а я подхожу к нему со спины и обнимаю за талию.
- Расскажи мне, в чем дело? – повернувшись к нему лицом к лицу и заметив и бледность, и морщины, и обеспокоенность, спрашиваю прямо, без сокрытий. Мы уже переступили ту черту, когда были доступны замалчивания. После дня выписки Каролины, вернее, его утра, это кажется ужасным сном. А я так радовалась достигнутому единению…
- Все в порядке, Белла, - ответ остается неизменен. Несмотря ни на что.
Но взгляд такой убитый… неужели Константа снова дала о себе знать? Или дело действительно в работе?
- Я не слепая.
Эдвард горько усмехается. Как по мне – слишком горько. Чуть ли не до слез.
- Ты больше не Дея?
Я хмурюсь. Что за черт?
- Я такого не говорила, Гуинплен.
Эдвард отводит взгляд. Глаза скользят по кухне, по аркам в гостиную и столовую, подкрадываются к лестнице в спальню…
- Ты хочешь, чтобы я сказал? – без эмоций спрашивает он.
- Конечно. Если ты хочешь… я смогу помочь, - обвиваю его руку, неожиданно холодную, сжав в своей.
Ну слава богу. Правда? Пожалуйста!
Алексайо тяжело качает головой. Вынуждает меня отпустить свою руку.
- Командировка, Белла. На неделю. Мне придется уехать…
_____________
*Ты – моя душа
**Душа
С нетерпением ждем вашего мнения под главами и на форуме!
Сложившиеся обстоятельства вынуждают героев принимать особые меры... А что же с будущим?
Сложившиеся обстоятельства вынуждают героев принимать особые меры... А что же с будущим?
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1
0
За подборку стихотворений отдельный поклон,отражают самую суть и состояние души. 
