Свободная, трикотажная и сиреневая – новая туника Вероники. Простоту кроя разбавляет оригинальный вырез на спине в виде перекреста, а рукава в три четверти и согревают, и обеспечивают нужную прохладу. Максимально удобная, хоть и максимально простая вещь – Нике подходит идеально. Она украшает одежду своей фигурой и тем, как изящно в ней двигается по кухне. Босиком.
Вероника готовит завтрак – на плите закипает чайник, в духовке ждет своего часа тиропита (Эммет определяет по запаху), а греческий йогурт обильно поливается тимьяновым медом, готовясь пустить к себе россыпь грецких орехов.
Все в лучших традициях Эллады.
Натос старается до последнего не выдать своего присутствия, впитывая каждую подробность этой согревающей картины. Он проснулся хмурым, в одиночестве этой большой, трижды такой никому не нужной постели, как было множество лет прежде. Солнце резало глаза, покрывало создавало адский жар, а простыни к чертям смялись. Видимо, он их смял, вертясь ночью в постели.
Но сейчас эмоции, которые прежде раздосадовали его, отходят на второй план. Стоило лишь спуститься по лестнице, дабы вернуть душе покой. Вероника здесь, из плоти и крови, никуда не уходит, даже не собирается. А значит, больше ни одного дня одиночество им с Каролиной не грозит. Семья – неизмеримый по ценности дар, подарок, каких поискать. Единственное, что по-настоящему в жизни важно и ценно: согласится любой, кто хоть на сутки оставался один на один со своими самыми закоренелыми страхами, со своей неисправимой бедой. Настоящая семья дает поддержку и уверенность, семья дает любовь – там нет места пряткам, предательству, боли. Никто из тех, кто искренне любит, намеренно боли любимым не причинит.
Натос останавливается у арки, подпирая ее плечом. Складывает руки на груди. И улыбается, никак не намеренный помешать себе выразить эту эмоцию. Ему редко хочется улыбаться так кому-то, кроме дочери.
Вероника выключает духовку, оборачиваясь к столу за прихваткой. Рушит мужу планы о незаметном наблюдении.
- Καλη πρωι, Zeus2
Слова эти от нее звучат особенно интересно, если учесть, что приготовленные Никой блюда подавались как раз к столу главного бога на Олимпе.
- И тебе, любовь моя.
Ника все же забирает прихватку. Забавная оранжевая рукавичка для нее в самый раз. Но Эммету больше нравится, как игриво одежда приоткрывает ножки медсестры.
- Потрясающая туника.
- Просто туника, - Вероника расцветает, усмехнувшись его комплименту, однако отказывается верить в его исключительность, одернув края одежды. Переводит тему.
- Хочешь кофе? Я как раз собиралась варить.
По телу мужчины бежит приятная волна тепла. Он чувствует себя как никогда дома, отпуская все то, что не касается этого утра и конкретно Вероники. Занимает ближайший к Бабочке стул.
- Будет чудесно. Я скучал по нему.
Девушка хмыкает, проверяя готовность греческого пирога. Выключает духовку, оставляя завтрак дожидаться своего часа. А сама тянется к верхней посудной полке, где припрятана ее турка – та, с которой все и началось.
Позу ее, на цыпочках, вытянувшись в струну, наполовину с обреченным пониманием, что не достанет, а на вторую половину с попыткой это понимание пересилить, Эммет прерывает через пару секунд. Не прилагая никаких усилий, даже не вытянув руку до конца, достает для Вероники турку. Без лишних слов.
- Хорошо быть большим, - глянув на него из-под своих густых ресниц так по-детски, что утро становится солнечнее, бормочет миссис Каллен.
- Я всегда здесь, - Натос, подавшись вперед, целует макушку жены, - только позови.
Усмехнувшись, Вероника набирает в турку воды. Достает кофе, чей аромат тут же распространяется по кухне. Завтрак выходного дня, каким он и должен быть. Прямо по всем канонам.
- Карли еще в постели? – наблюдая за тем, как виртуозно Вероника варит свой фирменный кофе, зовет Эммет. Он становится у кухонной тумбы, чтобы видеть весь процесс с наилучшего ракурса. И жену, конечно.
- Еще даже девяти нет, Натос. Да.
- Ты к ней заходила?
- Я с ней спала.
Вероника уменьшает огонь под алюминиевой предшественницей кофеварки, в то же время полностью выключая его под чайником. Она, как и Голди в свое время, недолюбливает этот единственный немодернизированный предмет на кухне Танатоса.
- Я опять что-то пропустил? – Эммет на себя злится. С этим богатырским сном определенно пора что-то делать. Если однажды по вине его непробуждаемости что-то произойдет с Карли или Никой, никогда себе не простит.
- Я сама едва не пропустила, - качает головой девушка. Поворачивается к мужу. – Я почему-то проснулась среди ночи и спустилась на кухню – на ней горел свет. А там была Каролин с журналом.
- Журналом?..
Эммет в недоумении. Единственные печатные издания, какие водятся в этом доме – его авиационные подписки: бонусные, обязательные и рабочие. Но Каролину никогда не интересовали самолеты, как, в принципе, и вся техника в целом. С чего бы ей, среди ночи, еще и одной?..
Разве что это не его журнал…
Танатос, кажется, догадывается.
- Издание Vogue за ноябрь пятнадцатого года, - подтверждает его опасения Вероника, достаточно твердо заглянув в глаза, - думаю, ты знаешь, кто на обложке.
- Откуда он у нее?..
Ника складывает руки на груди, занимая довольно воинственную позу. Взгляд у нее очень серьезный.
- Откуда бы ни был, Натос, пообещай мне, что не станешь его у Каролин забирать. Это ее раздавит.
Доброе утро, похоже, не такое уж и доброе. Эммет прикрывает глаза, надеясь совладать с эмоциями. При упоминании Мадлен их всегда море. Но при упоминании Мадлен в контексте с дочерью… мертва француженка или нет, а простить он ее так и не смог. Ярость испепеляет.
- Он ей не нужен.
- Нужен, - упорствует Вероника, не отступая. Подходит к мужчине ближе, кладет ладони на его плечи, нежно, но требовательно потирая их. Привлекает к себе максимальное внимание. - Она говорит, это все, что осталось у нее в память о маме. Во-первых, ты причинишь ей боль, отобрав его, а во-вторых – она показала его мне, соотственно, ты знать был не должен.
- Тайны – это чудесно…
- Тайны – это выход, когда есть страх, Натос.
Он тяжело, подавленно выдыхает. Мучения дочери – худшее, что только можно придумать для отца на свете. А Каролине всего девять. А Каролина все никак не обретет себя, примирившись с ситуацией. Она в этом плане как Эдвард, в том же положении – Танатос потерял мать в несознательном возрасте, а Ксай сполна ощутил весь ужас утраты. Как потом говорил, выстоять смог только ради него.
- Можешь еще раз, с начала, Ника? – просит Каллен, ощущая свою чертову беспомощность и ту растерянность, которая так треплет нервы. - Ты спустилась среди ночи на кухню, а Каролина здесь просматривала фотографии матери?
- Да, - емко отвечает Бабочка, путешествуя руками ниже, к талии мужа. Приобнимает его, согревая своими ладошками спину, - она сказала, ей не спалось.
- И вместо того, чтобы прийти к нам?.. – стискивает зубы Натос.
- Каролин решила, что идти к нам – не вариант.
Мужчина даже не скрывает своей ошарашенности.
- Что?!
- Вот это я бы хотела обсудить. Сперва только сниму с огня кофе.
В восемь сорок пять утра, со своими белоснежными кофейными чашками Натос и Вероника сидят на стульях друг рядом с другом, подмечая малейшее колебание взгляда. Сидят как взрослые люди, намеренные разъяснить, понять и решить проблему, которая возникла. Как родители.
При всей настороженности атмосферы Эммет не может этого не отметить. И ему чуть спокойнее – хорошо не быть со всем один на один. Тем более, с ролью-отца одиночки справлялся он, мягко говоря, не лучшим образом. А это еще при постоянной помощи и поддержке Алексайо…
- Мы с Каролиной поговорили вчера ночью, Эммет, и я бы хотела, чтобы ты знал, о чем. Это важно.
- Меня волнует все, что связано с ней, разумеется…
- Я не сомневаюсь, что ты беспокоишься, - Ника накрывает его ладонь своей, отставив чашку с кофе, - только я хочу, чтобы разговор этот прошел не во власти эмоций. Мне нужен твой трезвый ум.
- Скажи мне, что ничего непоправимого не случилось…
- Не случилось, - не терзает его Вероника, тут же заверив в этом. Глаза ее, в которых никогда не было лжи, и сейчас кристалльно прозрачны. С такими вещами не шутят. – И я надеюсь, что не случится. Но для этого нам нужно действовать вместе.
- Я слушаю тебя.
Ника делает глубокий вдох. Но начинает довольно решительно.
- Каролина тоскует по своей маме. Очень сильно.
- Я не могу это исправить…
- Это не надо исправлять, Натос. Оно исправляется само, залечиваясь любовью и теплом дома, в котором ты живешь. Время само все исправляет. Важно лишь следить, чтобы в правильном направлении.
- О чем ты?..
- Каролина не просто скорбит, она – в глубоком трауре. И сложность в том, что свои чувства, какими надо время от времени делиться, она не хочет высказывать – боится.
- Боится?!
- Нашего непринятия, - на сей раз кивок Ники Каллену не по вкусу, - твоего – потому что до сих пор не верит, что ты не ненавидишь Мадлен, а моего, потому что я претендую на то место, которое она никому не хочет отдавать – чисто номинально.
Эммет переворачивает их руки. Сам, довольно крепко, сжимает ладонь жены.
- Ты – мама, каких поискать. И лучшая, какую я мог пожелать для нее.
- Но она знает только свою маму, Натос, - мягко, однако горько напоминает девушка, - а навязывать ей – худшее, что мы можем сотворить. Тем более, Каролин уверена, что мы это и делаем.
- У вас вчера был такой содержательный диалог?..
- Ночью, как ты знаешь, правду говорить проще… почему-то.
- Потому что тебе она доверяет больше, чем мне.
- Потому что тебя она куда сильнее боится расстроить, - переиначивает Вероника, мотнув головой, - Эммет, я вчера очень долго об этом думала , почти всю ночь: Каролина сказала, что ты отказался побыть с ней в тот день, когда она застала нас – и я предложила свою кандидатуру. Так вот, ты – один из немногих самых близких людей, что у нее остались. Тебе нужно быть помягче к ее маме.
- Думаешь, я не понимаю этого?..
- Думаю, ты не до конца представляешь, насколько она переживает… и я не уверена, - Ника прикусывает губу, - что мы сможем справиться с этим самостоятельно.
Куда клонит миссис Каллен, Танатосу догадаться несложно. Он устало усмехается.
- Психолог, да? Детский.
- Ты не считаешь это возможным?
- Нужным. У нее уже был, Ника. Ему она не говорила ровным счетом ничего, а со мной и Эдвардом была максимально искренна.
- Ситуацию обострило мое появление.
- По мне, так как раз смягчило, - несогласный, Эммет наклоняется, нежно поцеловав тыльную сторону ладони жены, - этой ночью успокаивала ее ты, она заснула рядом с тобой – Каролина тебе верит.
- Я люблю ее как своего ребенка, Натос, - откровенно признается Вероника, - поэтому я за нее так переживаю. Нам нужен психолог. И нам нужно каким-то образом вытянуть Каролину из круга бесконечной скорби, отвлечь ее. Может быть, какое-то хобби в секции? Или лагерь на пару часов в день?.. Она не назвала мне ни одной подружки-сверстницы за все время…
Эммет отпивает кофе, жалея, что из-за сахара в нем нет нужной горечи – сейчас было бы кстати.
- Потому у нее нет таких подружек, - он морщится, - это наша с Эдвардом вина. Всю жизнь нам было комфортнее всего вдвоем и мы привили эту закрытость Карли. Сфера ее тесного общения действительно… тесна.
- Я не говорю, что мы силой заставим ее общаться с другими детьми, я лишь предлагаю дать ей попробовать.
- Думаю, ты права…
- Замечательно, - поддерживающе, она гладит его пальцы, - но знаешь, Эммет, она и без этого такой светлый, такой добрый ребенок… это просто невероятно. Как ты сумел воспитать ее такой?
- Ее свет уж точно не моя заслуга. Воспитателем здесь всегда был Эдвард.
- Но ты – ее папа, - голос, глаза, прикосновения Ники наполняются столь явной нежностью и восхищением, что Танатос пораженно выдыхает. Слишком сильное, хоть и такое мягкое, чувство. Вероника с самого начала только и делает, что убеждает его в достойном отцовстве. – Это самая большая на свете любовь.
- Я не справлюсь в одиночку…
- В одиночку и не придется, - Ника подается вперед, возвращая ему недавний поцелуй. В губы. – Мы сделаем все вместе. Поверь, я хочу для Каролины такого счастья, какое сложно даже представить человеку. Она его заслуживает сполна.
- Для меня так отрадно слышать это, Ника, так отрадно… я никогда не смогу тебя за это отблагодарить. Это не эмоции, это чистая правда. Мне не выразить…
Он отчаянно старается сказать то, что так нужно, что она заслуживает знать. Подбирает слова, старательно переводит чувства во фразы, но нет ничего достойного и явного до нужной степени. Слишком простое.
Вероника избавляет его от мучений. Она понимает без этих тысяч слов. Она понимает по глазам, что исключительная особенность влюбленного человека.
- Спасибо, Натос. Надеюсь, ты видишь, что это взаимно. Все, что ты сказал.
Запас устной речи у мистера Каллена иссякает окончательно. Выдохнув, он просто целует Бабочку. Со всем, что так и не смог произнести до конца, но что ей обязательно стоит знать. С обожанием целует.
Ника улыбается, прерывая их поцелуй. Легонько, утешая обиду в ответ на это в глазах своего Зевса, чмокает обе его щеки.
- Пообещай, что не заберешь этот журнал, Эммет.
Кроме согласия, иных вариантов у Танатоса быть не может. Ему это известно.
- Ничего о нем не знаю, Ника. Не заберу.
Бабочка одобрительно похлопывает его руку.
- Тогда, я думаю, мы друг друга поняли. А пока отложим все, ведь… - Ника указывает мужу на лестницу и недопитый кофе, - ведь у нас сегодня семейное утро, м-м-м? Пора будить принцессу к завтраку, папочка. Это – твое дело.
Tremore passione2 – доброе утро, Зевс
* * *
Возвращение – это всегда особое состояние. На тончайших нитях душ поселяется либо радость, либо ненависть. И место здесь ни при чем – все решает наше восприятие, а еще –
воспоминания, без которых человеку не сделать и шага.
О России у меня смешанные воспоминания, ровно как и впечатления по первому времени разнились как только возможно. Ощущая здесь, в целеевском доме, то прутья клетки, то запах свободы, я бросалась в крайности с завидным постоянством. Но постоянство, истинное и понятное, вошло в мою жизнь с аметистовым камнем обручального кольца. Все разом стало на свои места – только и ждало этого момента. И холодная страна за тридевять земель от места, где я выросла, стала домом. Счастливым домом.
Улыбнувшись минутке философии, я завариваю зеленый чай.
Горячей водой из прозрачного чайника направляю оживляющую сухие, ломкие чаинки струю прямо в центр очередной гжелевой чашки. В руки нам с Ксаем белую посуду лучше не давать – и это при условии, что мы уже больше месяца ничего не разрисовывали. Запасы зимы-весны.
Я выбираю чашки с красно-желтой гжелью, в которую вплетается синий витиеватый оттенок. Не холодную, а согревающую. Не остановившуюся, а вполне живую. Задающую нужный настрой, который все сегодня сполна заслужили.
Чай оживает нежным, приятным рецепторам ароматом. Его ненавязчивый травяной запах, сливаясь с ноткой меда и молока, легкими волнами распространяется по кухне. И я чувствую себя на ней полноправной хозяйкой, не собираясь таить улыбки. Переставляю кружки на деревянный поднос с выжженным изображением Санторини – один из сувениров, приобретенных на острове любви.
…Старбакс. Зеленые стены, запоминающаяся русалка с лучезарной улыбкой, массивные на вид, но довольно легкие деревянные стулья. Темная мебель. Расслабляющий душу, терпкий аромат только что молотого, обжаренного кофе.
Я с удивлением оборачиваюсь на Эдварда, что семь с половиной минут назад припарковался на просторном паркинге «Афи-Молла», пообещав небольшой сюрприз. Только вот я и подумать не могла, что это будет кофейня.
- Позавтракаем? – как ни в чем не бывало зовет муж. Исключая возможность ошибки, приглашающе указывает мне на свободный столик.
- Ты не пьешь кофе…
- Я пью чай, - выдвигает мне стул Эдвард. Его хитрая улыбка, почти искренняя, не оставляет сомнений. Сюрприз. – Круассан с заварным кремом и лимоном, я прав? И капучино.
- Гранде-капучино, Ксай, - довольно хмыкаю я, не скрывая, как мне приятно, что он так хорошо знает мои вкусы. Невесомо касаюсь его руки.
Эдвард кивает. Направляется к прилавку.
Что же, это хорошее начало дня. В предыдущее наше посещение «Альтравиты» Эдварда успокаивала я, стараясь развеять ненужные сомнения и сделать утро чуть светлее. Сегодня – его черед, чем Ксай с удовольствием пользуется. Одно место, в котором мы сейчас находимся, лучшее тому подтверждение.
Вчера, когда самолет приземлился в Домодедово и вежливые стюардессы открыли двери наружу, мне впервые за все время хотелось в Россию. В Москву. В Целеево. Домой. Это не было пустыми словами – то, что я сказала Аметисту о возвращении. Лас-Вегас действительно не был и не будет моим городом. Максимум, на что я готова буду променять свое близящееся русское гражданство – греческий паспорт. Если однажды Ксай этого захочет.
Эдвард ставит на наш стол две традиционные белые кружки с оттиском узнаваемого изображения бренда. На таких же белоснежных тарелочках возникают напротив меня мой круассан и его сэндвич с куриной грудкой и грибами – без какого-либо соуса.
- Спасибо тебе, - оглядывая свое немногочисленное, но столь явное богатство, с благодарностью забираю кружку поближе. Давно не ощущала аромат кофе так близко. Я скучала по его вкусу… по цвету… по молочной пенке.
Алексайо умиленно усмехается тому взгляду, что дарю своему капучино. Пальцы его, легко пожав мои, придвигают поближе еще и круассан.
- Не за что, радость моя.
Мы приступаем к завтраку, призванному разрядить обстановку. А вот после него – на мины. Как и запланировано.
Никакого сахара, лишь капля холодной воды, чтобы сбить запал кипятка. Аккуратные, выверенные движения, чтобы не пролить заварившийся напиток. Продолжающееся наслаждение запахом. Терпкость трав и твердость деревянного подноса.
Отрывая его от кухонной тумбы, со своей ношей я поворачиваюсь в сторону лестницы – Эдвард ждет в кабинете.
К слову, прежде комната с красным ромбом на двери, сокрытая от глаз и запрещенная для лицезрения теперь всего-навсего комната. О ее прежнем назначении напоминает узорчик из ромбиков на ручке, да парочка их у косяка. После нашего весеннего разговора, постепенно, но верно, многое оттуда бесследно удалилось. Сперва мы выкинули дублированные справки и бланки Эдварда, подтверждающие его бесплодие. Склеенная им, собранная как горькая коллекция, картотека с оригиналами ныне в «Альтравите», с ней внимательно знакомится наш репродуктолог. Распрощались со своими «законными» местами пыльные книги об острове Сими, какие-то журналы, что выписывала Анна, маленькие побрякушки, позабытые «голубками».
Я не заставляла Эдварда выкидывать все это, более того – я даже не нашла времени намекнуть об этом, когда мы плотно стали обсуждать тему рождения ребенка. Алексайо сам принял такое решение. Он сказал, что по-другому новую жизнь начать не сможет.
Так что ныне кабинет из мрачной обители затворника стал продуктивным для работы местом. «Мечта» собрана. Она поднимется в воздух и, я уверена, продемонстрирует все лучшее, что только возможно, на Жуковском авиасалоне этим августом. А пока Ксай и Натос заняты как раз тем, чтобы все это лучшее еще раз перепроверить и составить. Пилоты ожидают плана демонстрационного полета.
Наверное, это единственный минус возвращения – что Эдвард не может проводить со мной 24 часа в сутки, как в Штатах. Но он обещает, а я Аметисту верю, что после Жуковского настанет наше время. Буквально.
…Он выключает зажигание на парковке прямо напротив дверей клиники. Чувство дежавю, какое вместе с этим прокрадывается в душу, преследует не меня одну. Это как тропка, ведущая в неизведанное место. Она непротоптанная, повсюду трава, кусты, отвлекающие факторы, земля, что порой даже может уходить из-под ног, незнакомые пейзажи… вопрос в том, насколько ты готов, чтобы идти по ней. И вместе с тем, каждый маленький шаг – очередная победа. Их не так много. Сложно только начинать…
- Ты хочешь, чтобы я была там? – не оттягивая вопрос, витающий между нами, зову Эдварда. Взгляд у него какой-то пространный.
- Вряд ли это хорошая идея…
- Плохая или хорошая, не так важно. Меня волнует только твое желание.
- Это же не первый раз, Бельчонок. Все нормально.
Он храбрится, я знаю. Даже не столько вижу, сколько просто знаю. Анна сотворила страшную вещь в ту ночь, лишив его желания хоть каких-то прикосновений в причинном месте, кроме как исконно физиологических. Наши минеты, кажется, разбавили ситуацию, сделав ее терпимее. Но мне-то известно, что Ксай редко когда получал хоть какое-то удовлетворение от мастурбации.
Я должна ему сказать.
Поворачиваюсь на своем месте в его сторону, кладу свою ладонь поверх его – наш традиционный жест.
- Алексайо, послушай, если по каким-то причинам ты… нуждаешься во мне, но не хочешь говорить, это лишнее. По меньшей мере я – твоя жена, а в наших брошюрках прописано, что ничего криминального во взаимопомощи нет. Этот ребенок будет нашим общим. Никто не обязан бороться за него по отдельности.
- Ты научила меня видеть себя, Белла. Моя борьба строится на этом видении.
- Надеюсь, это хорошо…
- Это очень хорошо, - подтверждает Ксай, словно бы раздумывая, говорить мне что-то или нет. Но, поймав взгляд, все же приходит к правильному выводу. Не молчит. - Раньше мне нужна была картина в той комнате, где необходимо сдавать сперму. А сейчас я помню твой образ лучше, чем что-либо еще.
Он следит за моей реакцией, тщательно к ней приглядываясь. Ожидает…
Напрасно. Тем, что могу хоть что-то облегчить ему, я горжусь.
- Тогда вспомни еще и вот это, - хитро подмигнув, я крепко, без должной сдержанности Эдварда целую – с языком. Вжимаю нас в спинку его кресла, пальцами хоть и легко, зато ощутимо, касаюсь ширинки его брюк. Греховно улыбаюсь, возвращаясь на свое место.
Эдвард расцветает, даже слегка покраснев.
- Доиграешься, Белла… до спальни.
- С огромным удовольствием, Ксай.
В аметистах пробегает разряд предвкушения. И тут же затухает – Алексайо открывает дверь автомобиля. Решительно.
Это, пожалуй, лучшее, что я могла для него сделать перед очередным днем исследований.
Пока Алексайо займется спермограммой и андрологом, в моем списке посещений снова гинеколог – и очередные анализы, которых, оказывается, с десяток – довольно утомительно. Хорошо, что стимул, награда за все это такова, что не позволит отказаться от затеи.
Следом за Эдвардом, я не менее решительно выхожу из машины.
К Лисёнку.
Без ущерба себе, чашкам и подносу, я все-таки поднимаюсь по лестнице. Для Алексайо мое незапланированное чаепитие – маленький сюрприз, но он, надеюсь, не будет против. Больше чем за три часа продуктивной работы заслужил. А я уже соскучилась.
По коридору, не торопя событий, я иду к нужной двери. Идеальная чистота Рады и Анты прямо-таки необходима моей неуклюжести, способной организовывать падения на ровном месте.
Я иду, смотрю перед собой, и думаю. Обо всем сразу и ни о чем конкретно.
Представляю, смогу ли когда-нибудь понять Розмари и то, что ей движет, когда говорит об их с отцом тесных отношениях?
Воображаю, приму ли хоть в один из дней своего существования его раскаянье и те слова, которые были произнесены в бирюзовой комнате?
Лелею надежду, что однажды, как Алексайо мне и обещал, гроза… перестанет быть жутчайшим монстром. Я не прощу себя за смерть мамы. Но, возможно, приму, что… сделала все, что могла? Удары молнии, к моему удивлению, крайне красивы на ночном небе.
Только не всегда они приводят к тем последствиям, какие можно ожидать…
По словам Эдварда, виной моему безумию в Лас-Вегасе как раз-таки стресс. Но если он пытается меня оправдать этим, то на собственное оправдание я особенно не рассчитываю. Так противно сейчас даже вспоминать тот момент… недостойно и низко. Неблагодарно и глупо. Очень опасно – до сих пор мурашки от осознания, что я могла довести Эдварда до сердечного приступа… Поступок – в лучших проявлениях переходного возраста. Понятно, что подобное не повторится. Непонятно лишь, как правильно ситуацию оценить.
Находясь здесь, в Целеево, в трезвом уме и здравой памяти, не могу отыскать адекватного ответа, почему все же свернула в тот бар. Неужели чувство потери было столь сильно?.. Для меня многое, что в Вегасе было данностью, сейчас – большой вопрос. Туманный и затерянный.
Оно и к лучшему, что больше я туда не приеду. Это точно.
А здесь… здесь у нас совершенно другая жизнь.
Мы снова встречаемся в кабинете для консультаций. На часах – около полудня. Приметливо присматриваюсь к Эдварду, но ничего неправильного ни в его позе, ни в движениях, ни в выражении лица нет. Стоит полагать, со спермограммой все действительно прошло гладко. А может, за столько лет посещений Ксай просто привык… ко всему привыкаешь.
Валентина Александровна усаживает нас, как и повелось, перед своим столом. Предлагает чай или кофе, интересуется, как у нас настроение, ведь оптимистичный настрой очень важен.
За все время нашего недолгого знакомства женщина не выказывает никакой сторонней реакции на сам факт нашего брака – с такой разницей, с таким шлейфом. Профессионалка до мозга костей, Валентина безмерно тактична. В ее профессии, думаю, без этого не обойтись.
- Поздравляю, Изабелла, Эдвард, - поочередно она смотрит на нас обоих, - общее состояние вашего здоровья в норме, никаких затаенных, хронических инфекций, никаких воспалительных процессов и прочих неудобств. Практически идеальное состояние для зачатия.
- Тем лучше, - сдержанно отвечает Ксай.
Валентина глядит на него с пониманием.
- Эдвард, я просмотрела ваши предыдущие диагнозы и все, что к ним прилагалось. Результат спермограммы будет готов сегодня к вечеру, без него нельзя подкрепить никакие варианты. И все же, я бы порекомендовала вам с Изабеллой обдумать вспомогательные методы репродукции. На следующем приеме, в понедельник, как раз сможем это обсудить.
Я опасливо кошусь на Ксая. По моим наблюдениям, к этим словам он относится как минимум предвзято.
- Полагаете, это единственный путь? – довольно спокойно, держа себя в руках, задает вопрос мужчина. Но голос его строже. Недоверчив.
- Это один из них, - смягчает напряжение Валентина, - предыдущее количество процентов живых сперматозоидов, все-таки, многим ниже нормы. А методы наподобие ИКСИ и ЭКО прекрасно себя зарекомендовали именно для таких случаев.
- Изабелла абсолютно здорова, доктор. И что же – ни единого негативного последствия для нее при искусственном оплодотворении?
- При правильном ходе лечения и внимании ко всем деталям, последствия минимальны и успешно лечатся амбулаторно, даже если проявляются, - успокаивает доктор. Глядит в большей степени на Эдварда, но и про меня не забывает. Позволяет себе легкую улыбку.
Я кладу руку на колено Алексайо, незаметно для доктора поглаживая его пальцы. В этом все дело? В риске и неприятностях для меня?
Эдвард переворачивает ладонь. Переплетает наши руки.
- И все же, результатов спермограммы еще нет, - обрывает обсуждение Ксай. Довольно резко для его обычной манеры.
Я глубоко вздыхаю, сама себе качнув головой.
Он и здесь пытается все просчитать наперед. Без единой оплошности.
На самом деле, забота – самое бесценное, чем мы можем обладать из безвозмездно подаренного любимыми людьми. Переживания, опасения, их страхи – даже если беспочвенные – на наше благо. Одиночество укорачивает жизнь, лишая ее смысла, но безразличие, которое так часто царит вокруг, куда хуже. В его плену нет ни капли свежего воздуха, ни минуты веры в свою нужность, безразличие – худший из пороков эмоций. А забота – единственно верная поддержка боевого духа. Я поняла это куда раньше, чем сегодня, там, в кабинете у врача. Только вот взглянув на свой чай, что уже остывает, понимаю явнее. Эдвард никогда не обделяет меня заботой. Какое счастье, что я могу тем же ответить ему самому – тем более в такое трудное, во всех смыслах, время.
Я у порога кабинета.
Хоть стучать, конечно же, правило вежливости и неизменное требование этикета, но в моем случае – недостижимая роскошь. Кое-как надавив на ручку, без угрозы расплескать напитки, я могу только лишь войти.
- Можно я потревожу тебя? – придерживая поднос, заглядываю в комнату. - Время чая.
Среди неконфликтных стен, на своем законном месте невдалеке от окна, за этим массивным столом, Эдвард с прямой спиной и сосредоточенным взглядом сидит напротив макбука. В его очках отражается голубизна экрана.
Серая рубашка, взлохмаченные волосы, собранность и усталость одновременно. Какое частое и ненавистное мне сочетание. С нетерпением жду Жуковского авиасалона. Уж в отпуске, который вы так заслужили, я сполна выведу вас в объятья нирваны, мистер Каллен.
А пока в комнате звучит:
- Конечно, Белла.
Меня настораживает тон, каким муж это говорит, устало-убежденный, примирившийся с чем-то, но списываю это на рабочую обстановку. Я знаю, как мало у них с Танатосом времени на проект столетия.
- Если я совсем не вовремя…
- Нормально, - Эдвард качает головой, ведя пальцем по тачпаду и пролистывая страничку вниз. Лицо его бледнее обычного, десяток морщинок атакует черты. Моя настороженность неспроста, уже ясно. Неужели не ладится с самолетом?
- Ты выглядишь подавленным, Ксай. Все в порядке?
Муж переводит на меня глаза. Снимает очки. В аметистах такая прогорклая, такая обреченная усмешка, что я сперва даже пугаюсь. Давно в его взгляде такого не мелькало. Это просто-таки агония… агония-обречение, выражаемая молча, без лишних жестов и телодвижений. Как и все эмоции у Эдварда прежде. Только вот я думала, мы эту ступень перешагнули.
- С мечтами не ладится, - за мгновенье до того, как потребую у него объяснений, Ксай дает их сам. Баритон поразительно ровный – как неживой.
- С конкордом?
- С другими мечтами, - уголок его губ дергается вверх, и тут же опускается. Подавленный оскал, так просящийся на лицо, мне не увидеть. Зато Эдвард, кивая на макбук, предлагает увидеть кое-что другое.
- Что там такое? – неприятно заинтригованная, я переставляю поднос, с которым до сих пор стояла посреди комнаты, на журнальный столик. Не забочусь, покинет чай полость чашек или нет. Судя по всему, у нас есть проблемы посерьезнее этой. Неужто опять хакерская атака? Кража? Сбой системы? Я так давно не видела Эдварда столь сокрушенным!
Становлюсь прямо возле экрана. Прямо в него и смотрю.
…Так вот они какие, выбивающие землю из-под ног, сюрпризы.
Это бланк. Прямоугольный, белый, электронный. Буквы на нем черные, составленные в ровную таблицу с тремя столбцами, а справа, в углу, сине-зеленая печать репродуктивного центра «Альтравита». Ее символы я теперь знаю лучше своего имени.
Это результат спермограммы Эдварда.
- Еще не рано?..
Ксай мне даже не отвечает. Отодвигается от стола, давая больше места, чтобы все увидеть. Давно он смотрит на этот лист?
Ладно. Спокойно. Главное – спокойно.
Стандартные колонки, которые должны сообщить тем, кто в них разбирается, достаточно информации. Цвет эякулята, количество, pH, вязкость, подвижность – много критериев. Только вот я среди всех граф цепляю глазами ту, о которой беспокоилась больше всего: жизнеспособность.
А жизнеспособность… равна поразительно малому числу.
- Четыре с половиной процента?
Произнесенные вслух, цифры эти звучат страшнее. Взгляд Ксая будто рассеивается.
- Там четко написано.
- Это мертвых, имеется в виду?
- Живых, - не давая мне и шанса для маневра, отрезает мужчина, - полноценная некрозоспермия. Тут даже и добавить нечего.
- Это не может быть ошибкой? Четыре?..
- Маловато, да? – он скорбно ухмыляется, оживляя, как и всегда, лишь половину своего лица. Только эмоции с обоих сторон на нем примерно одинаковы. Непроницаемость.
- В любом случае, нам надо поговорить с доктором, - принимаю решение, не давая себе ни малейшей возможности утерять хоть капельку веры. Делаю вид, что просто не видела этого бланка. Так будет проще. – Прежде, чем что-то думать и делать. Да и сама она говорила про ЭКО…
Эдвард тяжело вздыхает, отказываясь со мной как-либо спорить. Он откидывается на спинку своего рабочего кресла, закрывает глаза. Но при всей видимой раскрепощенной позе, вижу, как старается не сжать руки в кулаки.
В кабинете душно. Чай, чей аромат так радовал, сейчас кажется лишним.
- Уникальный, не смей даже, - воинственно взываю я, захлопывая макбук и поворачиваясь к нему всем телом. Складываю руки на груди. – Это далеко не конец. Мы собирались бороться даже с одним процентом, а здесь целых четыре с лишним!
Мои попытки придать ему бодрости терпят крах. Громкий и неминуемый.
- У даже меня после героина было одиннадцать, Белла, за всю жизнь это самый низкий, - не открывая глаз, бормочет Эдвард, - мы проиграли.
- Ты сдашься сейчас? Даже толком не расшифровав это?
Ответа я не получаю, а глаз мистер Каллен так и не открывает. Только по его лицу пробегает тень. Обреченная.
Эдвард впервые за столько времени напоминает мне о наших прежних взаимодействиях. Когда он был закрыт, запаян на тысячу замков, не давая себе и малейшего шанса быть кем-то понятым и услышанным. Когда от всего отказался, потому что не верил в собственное спасение. Поставил крест.
- Ксай… - вкладываю в произнесение его имени всю ту нежность, какой в принципе обладаю, боясь хоть в чем-то его обделить. Подступаю ближе, наклоняюсь к любимому лицу, невесомо целую его щеку. Правую. За ней – левую.
Эдвард тяжело сглатывает.
- Это того не стоит, любимый, правда, - нашептываю, руками поглаживая его плечи, - это первая реакция, она пройдет… нужно чуть-чуть потерпеть… а я буду рядом.
Он еще только не стонет.
- Это уже не изменится… я с самого начала так и знал.
- Не позволяй этому ощущению обокрасть тебя, Алексайо. Все не так. У тебя будет ребенок.
На смешок его уже просто не хватает – как и на какое-то колкое, злобное, емкое замечание. Чтобы спустить меня с небес на землю.
Эдвард открывает глаза, давая мне возможность полноценно разглядеть все, что в аметистах уместилось. Какой толстый в них лед, какой колючий стальной забор, какая поразительно-яркая, догорающая искра желания опровергнуть столь вопиющую несправедливость. И боль, спрятавшуюся под тремя этими слоями. Прозрачную, незаметную, но такую большую… как вся суша Земли, как весь ее океан. Соленую, горькую, прибитую, смиренную, твердую, тяжелую. Не сдвинуть.
Надежды в глазах Алексайо больше нет. Он не верит.
- Никогда так не говори, Белла. Никогда больше, - молит баритон. И, ко всему прочему, что уже доводит меня до отчаянного изумления, в аметистах появляются слезы, которые их обладатель так старался не допустить. Самые красноречивые из всех.
- Στον κόλαση με φτερά3
αγαπητέ1 – милая,
Καλη πρωι, Zeus2 - доброе утро, Зевс,
Στον κόλαση με φτερά3 - с крыльями в Аду.
-----
Вот так. Эдвард отнюдь не железный, а бесконечные безрезультатные попытки все-таки сломили его веру. Розмари вскрыла все карты, когда Натос и Ника занялись совместным воспитанием ребенка. Глава получилась довольно большой, потому будет крайне интересно узнать ваше мнение здесь или на форуме. Надеюсь, ожидание оправдались))
Вот так. Эдвард отнюдь не железный, а бесконечные безрезультатные попытки все-таки сломили его веру. Розмари вскрыла все карты, когда Натос и Ника занялись совместным воспитанием ребенка. Глава получилась довольно большой, потому будет крайне интересно узнать ваше мнение здесь или на форуме. Надеюсь, ожидание оправдались))
Источник: http://robsten.ru/forum/67-2056-1
