Глава 17. Ожидание.

Я лежала на широкой кровати в своей старой комнате и смотрела в потолок. Час назад я приехала к родителям в Форкс. Домой… Еще недавно я считала своим домом другое место - небольшую квартиру, где пахло чем-то корицей и жил любимый мужчина. Странно, как я, так привязанная к дому родителей, быстро прикипела к другому месту жительства. Глаза снова защипало. Я зажмурилась и начала глубоко дышать. Но каждый вздох, каждое движение давались тяжело и отдавались болью по всему телу, даже в кончиках пальцев.

Я не просто привязалась к Эдварду. Я не была просто влюблена. Это была настоящая любовь, которая заполнила мое сердце счастьем до краев, а потом разорвала его на куски. Слезы снова полились по щекам. Я сердито смахнула их рукой и закусила губу.

Мама с папой встретили меня с радостью и не стали спрашивать, почему я приехала без предупреждения. Они не стали пытать меня по поводу красных глаз и шмыгающего носа. Я ввалилась в дом, несчастная как никогда, но встреча с родителями немного согрела меня. Ну, куда я еще могла поехать, как не к ним? Что бы я ни сделала, они всегда встретят свою непутевую дочь с радостью и любовью. Они всегда понимают, чего я хочу. Вот сейчас  я хотела одиночества, и они оставили меня в моей комнате наедине с самой собой. Наверное, не стоило оставаться одной, потому что воображение снова начали мучить самые прекрасные воспоминания: вот Эдвард обнимает меня со спины и шепчет на ухо, что я прекрасно выгляжу. В этот момент я с сомнением смотрю в зеркало на свои волосы, которые торчат в разные стороны и далеко не идеальную кожу. Вот я вспоминаю как просыпаюсь посреди ночи и прижимаюсь к спящему Эдварду теснее, утыкаюсь носом в теплое место за ухом и вдыхаю его запах - такой родной и неповторимый. Воспоминаний много, они как разноцветные стекляшки, которые собираются в одну, чарующую своей трепетностью картину. Но все разбивается вдребезги в тот момент, когда в памяти всплывает боль в глазах Эдварда, которую ему причинила моя ложь.

Я сама во всем виновата.

Я заслужила.

Самое страшное наказание за ложь - боль и разочарование в глазах любимого человека. Не было больше ощущения цельности. Я была разбита на тысячу осколков и не представляла, как собрать себя обратно. Я горела изнутри. В груди полыхал такой пожар, что становилось больно.

Заслужила.

Я умирала без Эдварда, без его улыбки.

Заслужила.

Голова раскалывалась от боли, от пролитых слез и бессонной ночи. Хотелось кричать от бессилия, говорить хоть что-то, но, даже прилагая небольшое усилие, я ощущала боль. 

Душевная боль была такой сильной, что превратилась в физическую. Это изматывало меня, но я же заслужила. Когда начинала задыхаться от слез, то я удивлялась, что становилось больнее уже тогда, когда, казалось бы, боль достигала своего предела.

Часы на прикроватной тумбочке показывали десять часов вечера. В это время Эдвард уже должен был вернуться домой с работы. Я уже жалела, что уехала и оставила все как есть. Если бы я осталась, то было бы не менее больно, но рядом был бы Эдвард. Его глаза были бы холоднее льда, но моя любовь дала бы мне сил. Я бы умоляла его простить меня, валялась у него в ногах, вымаливая прощение и пытаясь объясниться. Да, в конце концов, привязала бы его к стулу, засунула в рот кляп и заставила бы выслушать. Я бы повторяла ему, что люблю, столько раз, что выбила бы все сомнения и боль из его сердца. Но выбор сделан и обратного пути нет.

Со стоном я села на кровати и свесила ноги на пол. Я чувствовала себя отвратительно, но решила, что лучше спуститься вниз к родителям и не оставаться здесь, медленно умирая в одиночестве.

На первом этаже в гостиной папа смотрел телевизор, а мама готовила на кухне ужин. На тумбочке у дивана стояла моя старая фотография, где я улыбалась во весь рот, а под глазом у меня был синяк. Я улыбнулась. Этот день навсегда останется в моей памяти…

Шестнадцать лет назад. Изабелла Свон. Восемь лет.

- Эй, акула! – раздался мне вслед голос Сэма, и, вжав голову в плечи, я прибавила шаг под смех моих одноклассников.

- Акула, ты куда?

Я пошла еще быстрее, потому что глаза начали слезиться, а я не хотела показаться перед этими придурками плаксой. Из школы меня должен был забрать папа на своей дурацкой полицейской машине. Он всегда приезжал вовремя, но сегодня почему-то задерживался, и это определенно было плохо.

Вдруг я почувствовала крепкую хватку мальчишеской руки на своем плече и через секунду была грубо повернута лицом к Сэму. Своими перепачканными в чем-то пальцами с грязью под неухоженными ногтями он сжал ткань моей лимонно-желтой толстовки, и я поежилась.

- Отпусти, – буркнула я и попыталась вывернуться, но мальчишка только тряхнул меня сильнее. Каждый, кто присутствовал у школьных ворот младшей школы Форкса, начал хихикать.

Сэм нагнулся ко мне близко-близко, и я почувствовала омерзительный запах его дыхания.

- Я же сказал тебе остановиться. Всегда слушай, что я говорю. – На последнем слове он осекся и увидел подъезжающую машину моего отца. Напоследок Сэм еще раз сжал мое плечо, сильно впившись в него пальцами и с отвращением прошипел: - Акула.

 Он ушел, а я стояла, словно не дыша. Через пару секунд щеки окрасил румянец, и горло сдавило судорогой. Хотелось разреветься прямо здесь, посреди школьного двора, на глазах у кучи усмехающихся одноклассников.

Мама часто говорила, что дети жестоки, но понятны мне ее слова стали только недавно. Два месяца назад после похода к стоматологу я начала носить пластинки для зубов и это стало причиной многочисленных оскорблений и насмешек людей, с которыми я училась. Родители не знали, что надо мной издеваются, потому что мне было дико стыдно рассказывать, что теперь моя кличка - Акула. Ну, иногда я была Зубаткой, но не часто.

Папа нажал на гудок, и я вздрогнула. Лишь бы он ничего не заметил, лишь бы не заметил, как дрожат мои губы и как слезятся глаза. Я опустила голову и села в автомобиль, не смотря на отца.

- Все нормально? – спросил он, отъезжая от тротуара, и я встретилась с ним взглядом в зеркале заднего вида.

- Да, - буркнула я, подняла глаза вверх, надеясь, что это поможет в борьбе со слезами, которые уже блестели в глазах как небольшие озера.

Всю дорогу до дома мы молчали, но я замечала, как он изредка посматривал на меня, а это еще больше выбивало меня из колеи. Когда мы подъехали к дому, я взяла свой небольшой рюкзачок и вышла из машины. Папа должен был вернуться на работу, но вместо этого вышел и, подойдя ко мне, положил руки мне на плечи.

- Что случилось, Беллз?

- Ничего, – я упрямо сжала губы и опустила голову.

- Эй, я же вижу, что что-то не так. Кто тебя обидел?

Последней каплей стало нежное поглаживание по голове. С громким ревом я отбросила в сторону рюкзачок и уткнулась носом в его живот, заливая его рабочую рубашку горькими слезами. Я не помню, сколько плакала, но помню только то, как папа бережно гладил меня по голове и крепко обнимал.

- Меня обзывают,  – всхлипывая, пожаловалась я, а Чарли нахмурился.

- Как?

- Акулой, - я жалобно пискнула и икнула.

Отец присел на корточки и вытер мои слезы.

- Ты хочешь, чтобы я разобрался с ними?

Я отрицательно замотала головой из стороны в сторону, и папа сжал губы.

- Ты уверена?

- Да.

- Тогда у меня есть для тебя один совет. Если ты хочешь чего-то добиться, то либо умей ждать, либо действуй. Либо жди, пока они сами от тебя отстанут, либо… доказывай, что они не имеют права так поступать, как можешь.

- А как это? – я растерла кулаками горящие от слез щеки и всхлипнула.

Папа многозначительно подвигал бровями и сложил мои пальцы в кулачок.

- Правда? – ошеломленно спросила я и зачарованно уставилась на свой кулак. – Мне можно?

Отец усмехнулся и поднялся.

- Только маме не говори, – он погладил меня по голове и уехал, а я все смотрела на свой сжатый кулак с чувством страха и неверия. Я никогда не смогу добиться кулаками правды! Мама всегда говорила, что это неправильно.

На следующий день, когда я шла через школьный двор, до меня снова донесся до боли знакомый голос:

- Эй, Акула, ты куда?

Я остановилась и со страхом смотрела на приближавшегося ко мне Сэма.

- Привет, Акула.

Со всех сторон раздавались приглушенные смешки. Ну почему? Почему этот мерзкий мальчишка нападает на меня в присутствии стольких людей?

- Что такое? Почему не отвечаешь, Зубатка? Железки мешают?  - он откровенно издевался, а в этот момент я поняла, что больше не хочу плакать. Слез не было, только оглушающая ярость. В считанные секунды я бросилась вперед и вцепилась ему в волосы. Сэм начал орать как резанный, а я со всей детской яростью и отчаяньем стала наносить ему беспорядочные удары по лицу и плечам, пинала его ногами и дергала за волосы. Парень отбивался как мог, но я была словно ослеплена злобой и не чувствовала ни его ударов, ни щипков. Кажется, он даже попал локтем мне в нос, но я не акцентировала на этом внимание. В голове было только одно:

Бить!

Растерзать!

Через какое-то время во двор выбежали учителя и начали пытаться разнять нас. Это было трудно, потому что я не видела ничего вокруг и держала волосы мелкого поганца так сильно, что мою ладонь даже не смогли некоторое время разжать.

Маму потом вызвали к директору, нас с Сэмом в течение месяца оставлял после уроков, но это было неважно. Зато с тех пор меня больше никто не дразнил Акулой.

***

В детстве все было понятно и просто. Сэм бы никогда не отстал от меня, если бы я просто отмалчивалась и ждала момента, когда ему надоест издеваться надо мной. Я выбрала действие. А сейчас? Правильно ли я поступила, выбрав ожидание? Сомнения разрывали меня на части. Я была неуверенна в себе, в своих решениях. Вдруг своим отъездом я все только усугубила? В воображении предстала картина, как Эдвард возвращается в пустую квартиру и находит мою записку. Как он отреагирует? Конечно, в этот момент во мне пыталась проснуться мечтательница, которая говорила, что как только он прочтет мое признание в любви, то бросит все и приедет за мной. Но я быстро осекла себя. Мечты сильно отличаются от реальности, и я очень сомневаюсь, что мой любимый мужчина будет рваться в Форкс, чтобы увидеть меня.

Я прошла через гостиную в кухню и села за стол. Мама кинула на меня обеспокоенный взгляд, но ничего не сказала. Она всегда чувствовала, когда что-то не так и выпытывала правду до тех пор, пока я не раскалывалась. Но в этот раз я ничего не буду рассказывать. Слишком стыдно и обидно за саму себя.

- Скоро ужин. Ты вовремя пришла.

Я положила подбородок на ладони и стала наблюдать за ее перемещениями на кухне. Мама приготовила салат из овощей. Папа будет давиться им и сетовать на то, что жена хочет заморить его голодом, но она только скромно ответит, что придерживается правильного питания. Вот только оно никак не вяжется с тем, что в сковородке жарилось мясо с сыром. Шипение масла и ароматные запахи были такими уютными и родными, что на секунду у меня создалось впечатление, что я никуда не уезжала, что не выходила замуж и не обманывала Эдварда. В какой-то момент захотелось сесть к маме на колени и пожаловаться на всех и поплакать. А мама бы пожалела меня. Вместо этого я перевела взгляд в сторону, стараясь не поддаваться слабости.

Через несколько минут зыбкое состояние уюта было прервано резким телефонным звонком. Мама отложила деревянную лопаточку в сторону и ответила:

- Алло?

- Да, это я, – Рене нервно дернулась и посмотрела на меня. – Привет, Эдвард. Я тебя не сразу узнала.

Я вздрогнула и подняла голову. Эдвард. Это Эдвард звонит. Мой Эдвард.

Я резко вскочила и подлетела к маме. Я была готова взять у нее телефон в любую секунду и ответить. Он звонит мне!

- Да, она здесь, – она помолчала пару секунд. – Да, приехала около двух часов назад. Все в порядке.

- Скажи ему, что я рядом, - прошептала я, прижав ладони к груди. Сердце билось так неистово, что я чувствовала его резкую пульсацию.

Ну, давай же. Поговори со мной!

- Белла стоит рядом. Может быть, ты хочешь с ней поговорить? – Ее тонкие брови резко взметнулись вверх, и она с непониманием уставилась на телефон, откуда доносились быстрые гудки.

- Что он сказал? Что он сказал? – тихо лепетала я, и мама сочувственно улыбнулась.

- Он сказал, что просто хотел поинтересоваться, как ты доехала и все ли в порядке.

- А-а… Понятно, – я растерянно огляделась по сторонам и нервно запустила руку в волосы. – Знаешь, я что-то не хочу есть. Лягу спать, наверное. Спокойной ночи.

- Но Белла…

- Извини.

Глубоко дыша, я быстрым шагом вышла из кухни, почти бегом поднялась по лестнице. Оказавшись в своей комнате, я закрыла за собой дверь, села на кровать и уставилась в одну точку.

Он не хочет со мной разговаривать. Мой Эдвард. Как же так? В этот момент я почувствовала себя уязвимой и беспомощной. Будто меня ничто не защищало. Я была беззащитной.

С тихим стоном я повалилась на кровать и начала плакать. Плакала я как маленькая девочка, громко всхлипывая и захлебываясь рыданиями. Было такое чувство, что на грудь положили огромный камень, который сдавливал легкие.

- Эдвард… Эдвард… - я постанывала и покачивалась из стороны в сторону.  Знаю ведь, что сама виновата, но от этого только хуже.

Утром я думала, что больнее быть не может. Я ошибалась.

Через несколько минут дверь с тихим скрипом открылась и в комнату вошла мама. Я уткнулась лицом в подушку и тихо всхлипнула. Кровать слегка прогнулась под ее весом и следующее, что я почувствовала, это ее теплые успокаивающие объятья. Я уткнулась в мамин бок и, вдыхая такой родной запах, заплакала пуще прежнего. Она ничего не спрашивала, а только обнимала меня крепко-крепко. Так, что я почувствовала, что не одна, что я не покинута. Меня любят.

Множество всхлипов и несколько литров слез спустя мама тихо спросила:

- Может, все-таки расскажешь, что у тебя случилось?

Я не хотела отвечать, но ее тепло и нежность развязали мне язык.

- Мы с Эдвардом… - на его имени я запнулась и с трудом продолжила дальше. – Мы повздорили… И виновата я. Мам, я его так обидела. Ты не представляешь, как я себя ненавижу за это.

- Ну, будет тебе… - пробормотала она, стирая пальцами мои слезы.

- Он ненавидит меня.  Я уволилась из кофейни и сбежала как последняя трусиха. Он никогда меня не простит…

Рене легко рассмеялась и покачала головой.

- Эдвард и не простит? Да ты что, Белла. Я уверена, что тебе он простит все что угодно. Вы оба были такими жуткими засранцами в детстве, столько крови подпортили друг другу, но всегда прощали. Помнишь, как ты сломала его радиоуправляемый самолет?

- Синий с белыми полосками? – со слабой улыбкой спросила я, вспомнив любимую игрушку Эдварда.

- Да. Он разлетелся вдребезги. Но Эдвард утешал тебя, когда ты так горько плакала из-за его поломки.

- Я боялась, что он будет злиться…

- И он злился. Но только несколько минут, пока не услышал твой дикий рев. А помнишь, как ты всем рассказала, что нашла у него в комнате эротический журнал?

Я непроизвольно хихикнула, вспомнив, какой ошеломленной выглядела Эсми, когда я показала ей свою находку.

- Он простил тебя уже через два дня.

- Да… Но в этот раз все серьезнее. Мы уже не дети. Я обманула его. Я виновата перед ним. Так виновата…

Мама похлопала меня по плечу и улыбнулась.

- Поверь мне, тебя Эдвард простит. Может ему понадобится больше времени, чем раньше, но все наладится. Я уверена.

Мы помолчали несколько минут, прежде чем я сжала пальцами ее ладонь со словами:

- Спасибо, мама.

Рене давно ушла, они с папой легли спать, а я все также лежала в своей постели и смотрела в потолок. Иногда поглядывала на телефон, но ни сообщений, ни звонков не было.

Тишина…

В какой-то момент меня словно подбросило на кровати и, быстро вскочив, я как можно более тихо выбежала из комнаты. Включив свет в кухне, я сразу кинулась к холодильнику и достала из него яйца, молоко, масло. Из шкафчика достала муку.

Я разложила продукты на столе и окинула их взглядом. Пока бежала сюда решимости было больше… Но сейчас я в растерянности переминалась с ноги на ногу и не знала с чего начать. Я помнила рецепт, знала, что и как надо делать, но руки словно одеревенели.

- Ну же, - шепотом подбодрила я себя. – Ты можешь. Давай…

Но я не смогла. Что тут трудного? Всего лишь испечь пирог. Я же знаю, как это делается. Эдвард меня научил. Но я не смогла. И это не просто слабость или недостаток опыта. Приготовить пирог - очень важный для меня шаг. Этим я хотела выразить что-то, что томило меня, но пока не хватало слов и сил.

Со стоном я сползла на пол и закрыла лицо руками. Как долго еще будет так больно?

Мое сердце всегда было словно поделено на две части. Одна часть всегда была с родителями. Их любовь грела меня издалека и никакие разногласия и ссоры не могли этого изменить. А совсем недавно вторую половинку своего сердца я отдала одному кондитеру с зелеными глазами и доброй душой. Я отдала ее безвозмездно, ничего не требуя взамен. Он - мой воздух, вся моя жизнь.

 Что я наделала?

Что же я натворила…

Много лет назад отец сказал мне, что я могу добиться своей цели либо ожиданием, либо действием. Эдвард, судя по всему, не хочет меня видеть, действия тут бесполезны. Сейчас я выбрала ожидание. Я готова ждать. Правда. Но это так тяжело, когда не знаешь, стоит ли игра свеч. Когда каждая секунда отдает тянущей болью в сердце. Но я буду ждать и надеяться, что Эдвард простит меня. Пусть он даже меня не любит. Моей любви хватит на двоих.