– Энтони, дай мне руку! – голос медсестры становится настойчивее, видимо, после нескольких неудачных прошлых попыток сделать это до моего прихода.

Кидаю вещи у кресла и почти бегом кидаюсь к сыну.

– В чём дело? –оказываясь на кровати, интуитивно прижимаю его к себе, целуя в локоны.

– Я не хочу этого! – бледная ладошка указывает на зажатый в пальцах медсестры шприц, наполненный каким-то веществом. На лице девушки усталость и раздражение. Взгляд переводится на меня, стреляя ненавистью:

– Уговорите своего ребёнка, мисс! Это необходимо!

Поджимаю губы, волнуясь за Тони и одновременно желая высказать всё, что думаю этой девушке. Её не учили, как нужно общаться с детьми, лежащими в подобных заведениях? Она, вообще, знает, кем работает?

– Малыш,– осушаю его слёзы пальцами, скользя по пухлым детским щёчкам. –Потерпи чуть-чуть. Это недолго.

– Не хочу! – упрямо отзывается он, но всё же не отпускает меня, лишь крепче обнимая руками.

– Секунду, – шепчу медсестре и беру сына на руки, поддерживая под спину. Он прячет лицо у меня на груди, даже не замечая, что одежда мокрая после дождя, под который я попала.

– Тони, мы с тобой уже это обсуждали. Иногда нужно что-то сделать. Если сейчас ты не получишь лекарство, потом тебе будет плохо. Понимаешь меня?

Он горестно всхлипывает, опуская взгляд на мои колени.

– Ну, вот видишь! – восторженно лепечу я, подбираясь к его локтю, и расстёгивая пижамный рукав – Ничего страшного!

– НЕТ! – его дикий крик пугает меня. Машинально разжимаю объятья, а медсестра шарахается в сторону. Энтони соскакивает с моих колен и бежит к дальнему краю палаты, прячется за журнальный столик,  не переставая безудержно и горько рыдать.

– Тони! – непонимающе протягиваю к нему руки, стараясь сдержать ту волну ужаса, которая накатывает на меня.

– Я не буду! – кричит он, и стучит кулачками по стенке, демонстрируя недовольство. – Не буду! Не буду! Не буду!

–Иди сюда! – настойчиво требует девушка, маня его рукой. Малыш качает головой и поворачивается лицом к стене.

– Я сейчас позову доктора! – негодует девица, размахивая руками. Спина Энтони содрогается от рыданий и это заставляет меня указать медсестре, куда ей идти прямо сейчас. Во мне просыпается материнский инстинкт защиты своего ребёнка и поэтому я, не теряя времени, исполняю задуманное в жизнь:

–Придите, пожалуйста, чуть позже. Через двадцать минут.

– Что? – её ошарашенные глаза переводятся на меня.

 Я что, первая, кто говорит ей подобное?

– Придите позже, –сквозь зубы проговариваю я и, пересекая палату, направляюсь к сыну. – Сейчас не время. Вы напугали его.

– Он сам кого хочешь, напугает! – отмахивается она и пробует следовать за мной. Путь ей преграждает моя небольшая, стройная, но, видимо, угрожающая фигурка, потому что, делая глубокий вздох, она недовольно кивает и выходит за дверь.

Вслед за девушкой вздыхаю и поворачиваюсь к Энтони.

– Малыш, почему ты плачешь? – медленно иду к нему, рассчитывая каждый шаг. Он, будто не слышит их, мелко дрожит. Слёзы беспрерывно катятся по его личику – я могу утверждать это, даже не видя его глаз.

– Это больно! – отчаянно выкрикивает он, снова ударяя кулачком о стену. Она отзывается едва слышным, глухим звуком.

– Зайчик мой, солнышко! –наконец оказываюсь рядом с ним, также нарочито медленно, чтобы взять его на руки.

– Я не могу так, мама! – жалуется он, утыкаясь мне лицом в ворот блузки, пока я несу его к кровати, одновременно поглаживая вздрагивающую спину. – Я не хочу больше так…

– Как? – опускаю самое дорогое существо на белые простыни и сажусь рядом. Тёплое тельце тут же обхватывает меня руками, не желая отпускать.

– Так, как мы живём. Я очень скучаю по тебе…

Его слова похожи на слова взрослого человека. Ему четыре года, а по сознание наверняка все десять. Как же я могла допустить это? Почему не сохранила ту невинность и непосредственность, данную ему природой?

Комплексы снова накрывают меня, заставляя почувствовать собственную никчёмность.

–Малыш, всё очень скоро закончится. Всё будет как прежде! – шепчу ему на ухо, осушая слёзы поцелуями.

- А как было прежде?

Вопрос заставляет меня резко отпрянуть, но его моя реакция не пугает. Укоряющий взгляд небесных глаз прожигает душу, и я не могу оторваться от него. Да и не хочу.

– Тони… – у меня нет слов. Я, и вправду, не знаю, что сказать. Я уже и сама не помню, как всё было раньше. В памяти запечатлелись лишь бесконечные процедуры, прогнозы и неутешительные итоги.

– Мама, мы запутались, – он перебирает ладошками мои пальцы, говоря со скрытой болью в голосе и странными для его возраста психологическими наклонностями.

– Солнышко, я знаю, – теперь я опускаю взгляд, неуверенно разглядывая его ладони. – Я знаю. Но пока я ничего не могу сделать. Потерпи ещё немного. Обещаю, что скоро всё придёт в норму, всё будет так, как мы с тобой хотели!

– А как мы хотели? – его голосок снова режет мне слух. Слова царапают грудную клетку, заставляя, поёжиться.

Он снова, будто не замечает этого.

– Мы хотели съездить в парк развлечений, сходить в кафе-мороженое, погулять по скверу, поплавать в озере… –перечисляю всё, что когда-либо слышала о его грёзах, не зная, что ещё добавить.

К сожалению, мои изъяснения оптимизма ему не вселяют.

– Этого не будет, ты же знаешь…

– Почему это? – отстраняю его от себя, беря за плечи и пристально глядя в небесные глаза. В них серебрятся слёзы, готовые вот-вот снова потечь по щекам. – Обязательно будет! Всё будет! Всё, что ты хотел!

– Ты врёшь, мама, – хмыкает он.

– Тони, я никогда не вру тебе! У меня же кроме тебя и нет никого! – силюсь вложить в слова всю искренность, которой наделена, всю любовь к моему ангелу, которую испытываю, но он всё равно не верит. Качает головой.

Этот простой жест едва не заставляет меня лезть на стенку.

– Скажи мне правду, пожалуйста, – небесные глаза с лёгкой насмешкой, скрытой болью и странным огоньком, горящим в них, обращаются ко мне.

Растерянно киваю, не понимая, что должна ответить.

– Я умру, да?

– Что? – от подобных слов едва не падаю с края кровати, едва не лишаюсь дара речи и считаю, что ослышалась. Переигрываю слова в голове несколько раз, думая, какой ещё смысл он мог в них вложить. Но никакого другого смысла не вижу. Он один-единственный и сказанный устами Энтони…

– Никогда… – перевожу дыхание, крепко стискивая его руку в своей. – Никогда не говори так! Не смей!

В моём голосе столько отчаянья, мольбы и ужаса, что, думаю, пугаю его. Но сейчас это допустимо. Он должен осознать, что сказал.

– Мам… –он явно собирается что-то дополнить, но я не позволяю ему этого, опускаясь ровно на уровень его глаз и громко, чётко чеканя каждое слово, произношу:

– Никогда не смей говорить подобного! Ты не умрёшь! Я не позволю тебе, ясно? Я люблю тебя так, что сломаю горы, спилю леса, осушу реки, но не позволю твоему сердечку перестать биться. Ты – моё сокровище, Энтони.И ни с кем, даже с Богом, я сейчас не собираюсь тобой делиться!
Он поджимает губы, смотря на меня довольно странным взглядом. В нём и недоверие, и страх. Страх  передомной или перед тем, что только что сказал?

– Прости, мамочка, но так говорил доктор!..

– Какой доктор? – убираю мешающие пряди за ухо, не спеша прижимать сына к себе снова. Хочу, чтобы он понял, что я не позволю ему умереть. Никогда!

Если для этого нужно спать с Эдвардом – я согласна!

Если для этого нужно убивать вместе с Аро – я согласна!

Если для этого нужно выйти замуж за Джейкоба – я согласна!

Я на всё, абсолютно на всё, согласна ради его спасения!

Наверное, это глупо, и многие сочли бы меня ненормальной, но я – мать. И мне плевать на всех. На их мнение, нравы, порядки – я одна. Мне никто не помог и не поможет.

Я – единственное, что есть у своего сына, а он – единственное, что есть у меня.

Мы вместе, и мы неразделимы! Я никому его не отдам!

– Доктор Маслоу… – сообщает Тони, теперь уже не смотря на меня, а разглядывая кроватные простыни.

– Ты, наверное, что-то недопонял, – убеждаю его в своих словах, делая заметку в голове поговорить с Джеймсом, дабы избежать подобного в будущем.

– Я понял всё правильно! – упрямо настаивает малыш, сжимая ладони в кулаки. – Он сказал так!

– Он не прав, –обрываю его фразу, и просовываю руки под плечи сына, сажая его к себе на колени. Поднимаю опущенный подбородок пальцами, направляя лицо Тони к себе.

– Он сказал глупость. Ты будешь жить, обещаю!

– Я соскучился… –неожиданно произносит Энтони, заставляя всё во мне восстать и рухнуть. От боли за него.

– Я тоже, солнце! – поправляю небрежно  застёгнутую пижаму, приглаживаю растрёпанные белокурые локоны и дарю сотни маленьких поцелуйчиков его личику. Ему нравится, когда я так делаю. Как-то в детстве он называл это «поцелуями бабочки».

– Когда ты уйдёшь?

– Ты хочешь, что бы я ушла? – тихо смеюсь, спрашивая это. Не верю, что он может ответить утвердительно, но маленькой частью души боюсь этого больше всего на свете. Нет, он никогда не сможет так сказать! Он никогда не захочет, чтобы я ушла! Он любит меня! А я его!

Нет, его отказ моему присутствию невозможен, я зря себя накручиваю.

– Не хочу, –отвечает он, и пламя волнения в моей душе пропадает. – Просто я не люблю, когда ты уходишь. Мне хочется… плакать всю ночь, пока тебя нет!

– Малыш мой, – сама едва сдерживаю слёзы, прижимая белокурую головку к своему телу и целуя её во всех местах, куда могу дотянуться. – Ну, пожалуйста, Тони, не плачь. Я обещала, что скоро мы будем вместе! Чуть-чуть времени пройдёт и всё наладится. Клянусь тебе!

– Я знаю, мамочка, – он ответно целует мою шею, запуская руки в волосы, и улыбаясь вымученной улыбкой. – Я знаю, что ты любишь меня и что придёшь. Знаю, что ты работаешь, знаю, что делаешь всё, чтобы я выздоровел, но мне намного лучше, когда ты здесь. Прости.

– Не извиняйся, – сдавленно шепчу я. – Ты не виноват. Только я виновата.

– Тебе тоже тяжело. Ты тоже плачешь, – он сочувствующе проводит ладошкой по моей щеке, сметая пару скупых слезинок, скатившихся по ней. – Я не хочу, чтобы ты плакала!

– Не буду, – мигом прохожусь по щекам собственными пальцами, а потом обхватываю его ладони, оставляя на них поцелуи. – Я не буду плакать, малыш!

Он вздыхает, все ещё находясь на моих руках и в моих объятьях.

– Давай я позову медсестру, зайчик, – уже не решаюсь дотрагиваться до рукава его пижамы, помня предыдущую реакцию.

– Прости меня, что я так вёл себя. Это было плохо, – он, искренне сожалея, виновато смотрит на меня. Ободряюще улыбаюсь, беря его лицо в ладони и прижимаясь к лобику, сообщаю:

– Энтони, ты напугал меня сегодня, и я не хочу, чтобы это повторилось. Давай так, если тебе больно, что-то не нравится или страшно, ты просто говоришь мне, ладно? Мне или Эленике. Мы сделаем всё, чтобы ты прекратил мучиться. Договорились?

– Хорошо! – он быстро кивает, а потом с опаской поглядывает на закрытую белую дверь палаты. – Я боюсь её!

– Это просто медсестра, солнце, а ещё я с тобой. И никому не позволю обидеть тебя.

– Она собирается сделать мне больно!

– Это быстро пройдёт, и избавит тебя от другой боли, которая намного сильнее, – внутренне содрогаюсь, припоминая случай, когда Энтони лежал без сознания, в коме, или когда ему было плохо здесь, посреди ночи…

– Ладно, – во второй раз повторяет он, и улыбаюсь своему ангелу, целую его макушку, и направляюсь к двери, чтобы позвать медсестру…

                                                                       *******

Стою на проливном дожде – похоже у меня дежавю – в кружевном красном платье, едва доходящим до икр ног. Сверху на мне синее пальто, которое позволяет не намокнуть.

Держу в продрогших руках зонтик и оглядываюсь в поисках машины, присылаемой Калленом к десяти.

Водитель должен быть здесь, почему его нет?

Безуспешно перевожу взгляд то в одну сторону, то в другую, но не вижу ничего нового. Похоже, сегодня он опаздывает, а я чересчур пунктуальна.

Роюсь в кармане пальто, нащупывая визитку Эдварда. Но вместо этого нахожу календарик, с отмеченным красным крестиком днем. Чертова годовщина…

Вздрагиваю, словно от пощёчины. Этот человек причинил мне столько боли…

Я не люблю Джейкоба, и я пообещала Каллену, что буду лишь его, что буду спать только с ним. Я не могу нарушить обещание, потому что иначе он нарушит своё.

Мысли о Джейке занимают моё сознание – высокий, широкоплечий индеец племени Квилетов из Форкса. Глубокие миндалевидные глаза, почти чёрные, в которых можно разглядеть всю жизненную истину, но в тоже время посмеяться вечному позитиву и юмору.

Он был прекрасным, он был самым лучшим. Не думаю, что кто-то сможет затмить его во всех смыслах, но и боль, нанесённую им никто затмить не в силах. Из ангела он смог стать для меня дьяволом.

После наших ссор мы всегда мирились, он дарил мне цветы, приносил конфеты, рассказывал о своей любви, но что могут его действий, после сказанных им слов об аборте?..

Впоследствии я очень тяжело переживала наш разрыв и переосмысливала всё случившееся – пыталась оправдать его тем, что он испугался  такой ответственности, а потом поняла, что всё это глупости. Он просто не захотел. Не захотел меня, семью, и нашего ребёнка.

Он отказался от всех нас.

Я ненавижу его даже больше, чем Эдварда, принуждающего меня спать с ним за деньги.

Мысли о Джейкобе Блэке прерывает визг шин среди закоулков улиц. Перевожу взгляд туда и замечаю,  что стоит подумать о ком-то или о чём-то, как это «что-то», сразу появляется в поле зрения.

Вот и я, чувствуя дрожь, колотившую меня, замечаю яркий свет фар в ночной мгле.

Машина приближается слишком быстро. Я едва успеваю отскочить с проезжей части и натыкаюсь туфлей-лодочкой в лужу.

Я сильно удивлена, когда замечаю, что вместо «порше» передо мной замирает чёрная «мазда» Эдварда.

Дверь машины, словно автоматически распахивается, и бархатный баритон, который не может принадлежать никому другому, зовёт меня.

Сажусь в салон, закрываю двери и требую глазами, конечно, объяснения от Каллена.

Но на него мой взгляд впечатления не производит. Лишь закрыв двери и на полной скорости выезжая из города, он несётся по трассе, не удосуживаясь, и взглянуть на меня.

– Почему ты за мной приехал? – не нахожу логического объяснения. Голова кругом. Он же сам вчера сказал, что пришлёт машину. Планы изменились?

– Ты не рада? – в голове такая нервозность, что в словах не проскальзывает и капли должной и привычной для меня насмешки.

– Так почему же? – сейчас и я, и он настолько напряжены, что у меня хватает смелости нарушить его правило.

– Потому что сопровождать тебя буду я! – ударяя рукой об руль, рявкает он.

Мне бы следовало заткнуться, но я игнорирую собственный здравый смысл, слишком испуганная, чтобы соблюдать правила, оглашённые им.

Решаюсь переспросить, задать лишний вопрос и пытаюсь не думать о последствиях:

– Зачем? – куда меня нужно сопровождать? К особняку? Или он хочет секса прямо здесь, на заднем сиденье «Мазды»?

– Мы едем в аэропорт, Белла. Самолёт уже наготове! – проговаривает он, и перед моими глазами начинает темнеть от ужаса. Он что, решил выкрасть меня? Похитить их страны!?..

А как же Энтони?