Утром просыпаюсь в кровати одна. Будит меня назойливый звук будильника, сообщающий, что пора везти Тони в центр на процедуры. Сегодня последний день этих самых процедур. Сегодня закончится курс его реабилитации, и именно сегодня я узнаю: помогла ли ему операция и сможет ли он дальше жить, не боясь снова оказаться на больничной койке.

Куда делся Эдвард остаётся для меня загадкой, поэтому, не теряя времени, я покидаю нашу спальню и отправляюсь на его поиски. Вчерашняя ночь была сущим адом, но она помогла нам стать ближе. Я надеюсь, эта близость не рассыпалась за пару тех часов сна, которые у нас были.

Вопреки предположениям ни в гостиной, ни в столовой, ни в кухне Каллена нет. Выглядываю в окно – машина на месте. Розы в саду распустились навстречу солнечным лучам. Всё так тихо и безмятежно, что мне невольно становится не по себе.

Последний вариант – спальня Энтони, и я уже собираюсь подумать, какой он абсурдный, когда открываю дверь, но вместо этого вижу картину, заставляющую меня замереть в дверях и не двигаться.

Мой Эдвард лежит на кровати Тони. Левая часть его тела укрыта одеялом, а с правой оно сдёрнуто. Рядом с ним, в его объятьях лежит мой сын. Лица обоих умиротворённые, спокойные и, даже можно сказать, счастливые.

Руками Энтони прижимается к Каллену, а голова Эдварда склонилась к белокурым локонам ребёнка.

Косяк двери служит мне опорой, пока я с умилением и переполняющей меня радостью смотрю на эту семейную идиллию. Вот, о чём я мечтала. Вот, чего хотела. И все это получила, словно в сладком сне грёз.

Вчерашняя ночь ни с чем не сравнится, но я согласилась бы испытать всё это снова, чтобы все те, кого я люблю, все те, кто мне дорог, были живы, здоровы и счастливы.

Посмотрев на эту картинку ещё пару минут, решаю оставить их, чтобы принять душ. Входя в нашу ванную, вижу раковину и тот самый пуфик. Непосредственное место действа.

Дыхание перехватывает, и я поспешно отвожу взгляд. Беспомощно смотреть, как Эдварду больно, выше моих сил. Я готова самолично растерзать его отца, убить за сделанное с собственным ребёнком.

«Там был ножик для зелени. Маленький, но очень острый», – такими незамысловатыми словами Эдвард объяснил вчера происхождение шрамов не только на руках, но и на душе уже взрослого мужчины. Нестерпимая боль снова прорезает грудь.

Нет, не нужно об этом сейчас. Наверняка у нас с Эдвардом ещё состоится разговор на данную тему.

После душа надеваю чистую одежду и возвращаюсь в спальню сына, понимая, что нам пора ехать, если не хотим опоздать. На завтрак, как и в прошлый раз, времени нет.

– Солнышко, – тихим шёпотом зову я, наклоняясь над Калленом, и лаская руками кожу на личике Тони. – Просыпайся, любимый, просыпайся.

Сонные небесные глаза – только что открывшиеся – ищут меня взглядом, а находя, светятся от счастья.

– Мамочка, – шепчет он в ответ и потягивается. А потом смотрит вправо и видит Эдварда. Улыбка освещает пухлые розовые губки, а маленькие пальчики скользят по руке мужчины, гладя её.

– Вставай, родной, нам нужно ехать, – протягиваю к нему руки, и он, зевнув, всё же протягивает мне свои, позволяя поднять себя с кровати.

Несу его в ванную, захватив с полки чистую одежду.

– Умывайся, – говорю я, пока прикрываю дверь, ведущую в саму комнату.

– Мама, а почему Эдвард вчера плакал?

Новые джинсы Тони едва не выпадают из моих рук.

– Откуда ты знаешь, что он плакал? – пытаясь придать голосу безразличие, спрашиваю я.

– Когда он пришёл ко мне, его щёки были мокрые.

– Он пришёл к тебе утром?

– В комнате было ещё не очень светло, – задумчиво проговаривает малыш.

– Эдварду приснился плохой сон, вот и всё, – подхожу к сыну за спину и целую в щёку. – Не бойся, с ним всё будет хорошо.

– Он сказал мне, что ты меня очень любишь, и я должен сильно-пресильно любить тебя, – закрывая воду, Энтони оборачивается ко мне, смотря прямо в глаза и никуда более.

Я внимательно слушаю.

– И я тебя люблю! – заканчивает малыш.

– Я тоже тебя люблю, – искренне улыбаюсь и ставлю его на пол, чтобы снять пижаму. – Очень-очень люблю моего мальчика.

Всё то время, пока я переодеваю его, Энтони смотрит на меня, улыбаясь и шепча, какая я красивая, хорошая и любимая.

– Ну, вот и всё, а теперь поехали, – закончив, поправляю футболку с обезьянками и оглядываю результат своей работы.

– Нам ещё долго ездить туда?

– Нет, родной, сегодня – и всё, – целую его в лоб и, вставая с колен, беру за руку, чтобы выйти из ванной.

Он обрадовано скачет вокруг меня, но когда видит спящего Эдварда тихонько идёт к выходу.

Домой мы возвращаемся часам к двум. Процесс выписки затянулся куда дольше, чем я предполагала. Но зато теперь я знаю, что с Энтони всё хорошо. Все его анализы и показатели в норме, и, по словам врача, если регулярно принимать необходимые лекарства, можно вести повседневную жизнь не хуже, чем любым детям.

Открываю дверь перед Энтони и выпускаю его из машины.

– Что хочешь на завтрак? – открывая дверь собственным ключом, спрашиваю я у сына.

– Блинчики! – смеётся он, отвечая. – С шоколадным сиропом!

– С сиропом так с сиропом, – посмеиваюсь в ответ и распахиваю входную дверь.

– Какого чёрта, Гарретт? Я же дал чёткие инструкции! – разъярённый голос Эдварда встречает нас прямо на пороге. Энтони замирает, но в то же время заинтересованно следит за происходящим.

– Зайчонок, иди, помой ручки, а потом приходи на кухню. Поможешь мне с блинчиками, ладно?

Он послушно кивает и бежит по коридору мимо Каллена. Тот, кажется, его и вовсе не замечает.

– Кто позволил его выпустить? Под какой залог? Ты должен был проследить за этим!

Стараюсь не мешать и веду себя тихо, хотя от каждого нового выкрика Эдварда непроизвольно вздрагиваю.

Нет, я не боюсь его. Уже не боюсь.

Насыпаю муку в миску, когда возвращается Тони, демонстрируя мне чистые ладошки.

– Молодец, – глажу его по голове, приступая к готовке. Он становится на стул рядом со мной, наблюдая.

Разбиваю пару яиц и даю ему задание размешать их, пока сама краем глаза наблюдаю вовсе не за тестом, а за Калленом, который мечется по гостиной с каменным лицом.

– Мама, так пойдёт? – Тони теребит меня за рукав блузки, тыча пальчиком на тесто.

– Да, пойдёт. Теперь нужен сахар.

Ищу на полках вышеуказанный продукт, но никак не могу сосредоточиться. Всё время думаю об Эдварде, да и его разговоры нервируют меня ещё больше.

– Вот он! – приходит на помощь Тони, протягивая мне серебристый пакет.

– Правильно, – вздыхаю, делая вывод, что пора бы уже подумать о блинах. Если захочет, Эдвард сам всё расскажет.

И всё же вопрос: «Кто кого выпустил под залог?» – остаётся для меня безответным. Я хочу узнать правду и надеюсь на это.

Когда блинчики начинают подрумяниваться на сковороде, их запах и звук отвлекают меня от Эдварда, и я с сыном полностью сосредотачиваюсь на готовке.

– Нет, Гарретт, ты сделаешь так, чтобы всё было как нужно, и позвонишь мне. Даю тебе сутки. После чего – ты уволен! – рявкает Каллен совсем рядом со мной, и я резко оборачиваюсь. Тони успевает подхватить сковороду за ручку прежде, чем она падает на пол.

– Мама, осторожно! – хмурится он, ставя утварь обратно на плиту.

– Белла, прости, – тем временем извиняется Эдвард, и через пару секунд его губы прижимаются к моему лбу.

– Привет, Эдвард! – Тони соскакивает со своего стула, обнимая ногу мужчины. Тот робко улыбается и подхватывает его на руки.

– Привет, малыш. Как дела?

– Мы больше не поедем в больницу, – сообщает радостные новости Тони. – Я теперь буду дома!

– Курс закончился? – теперь внимательные глаза Каллена переводятся на меня. Отрывисто киваю.

– Да. Сегодня последний день.

– Нужно тренировать память, – хмыкает он.

– Может, посмотрите телевизор, пока я закончу с блинами? – киваю на сковородку, обращаясь сразу к обоим.

– Да, конечно, – соглашается мужчина и разворачивается, унося малыша в гостиную.

Смотрю на сковороду пару минут, пока пытаюсь собраться с мыслями. Они калейдоскопом крутятся в моей голове. Наконец, решаю действительно закончить с приготовлением завтрака, а потом поговорить с Эдвардом.

– Спасибо, мама, очень вкусно! – Тони ставит тарелку в раковину и обнимает меня за талию в благодарность.

– На здоровье, родной, – отрываюсь от собственной порции и чмокаю его в щёку. – Пойдешь играть?

– Ага, – малыш улыбается и галопом уносится в свою спальню.

Смотрю ему вслед, а потом перевожу взгляд на Эдварда и замечаю, что он тоже смотрит на меня.

Не в силах больше сдерживаться оставляю тарелку с завтраком и, встав со своего места, подхожу к Эдварду. Намереваюсь обнять его, но мужчина меня опережает, и я оказываюсь у него на коленях, даже не успев пикнуть.

Впрочем, моей радости это не омрачает.

Вспоминаю, как вчера ночью не могла его коснуться и теперь с радостью запускаю пальцы в бронзовые кудри, пока сама прижимаюсь к мускулистой груди.

Лучший в мире запах наполняет лёгкие. Почему-то мне кажется, что Эдвард везде. Справа, слева, снизу, сверху. Наверное, это потому, что вчера была тяжёлая ночь, и я соскучилась.

– Как же мне тебя не хватало, – шепчет он, целуя меня в висок. – Все эти тридцать восемь лет!

– Но теперь я здесь, – заканчиваю за него, – и всегда буду. Надеюсь, в этом ты не сомневаешься?

Он вздыхает, а я напрягаюсь.

– Знаешь, я думал, что никогда не смогу поверить в то, что действительно кому-то нужен, – спустя некоторое время говорит он, опустив взгляд. – В частности тебе, хотя ты не уставала повторять обратное. Но после вчерашнего, когда ты осталась, несмотря на мой срыв, я убедился в этом самом «обратном». Если раньше и были сомнения, то теперь их нет. Я не сомневаюсь в том, что ты не уйдёшь, Белла.

– В этом и заключается любовь, Эдвард, – объясняю я, гладя пальцами дорогое лицо и вспоминаю, как вчера по нему лился каскад слёз. – Когда тому, кого любишь плохо, хочется быть рядом, быть полезным и сделать всё возможное, чтобы облегчить его боль.

– Выходит, я должен сказать, что люблю тебя, Белла, – горько усмехается он. – Но я по-прежнему не уверен, что это на самом деле любовь.

– Ш-ш-ш, ты не обязан говорить мне это сейчас, – прерываю его я, едва касаясь, прикладываю палец к губам. – Потом, позже. Когда будешь уверен.

– Вчера я понял, что перестал сомневаться в двух вещах: в том, что ты не бросишь меня; и в том, что ты действительно меня любишь. То, что ты это чувствуешь, я ощущаю, но сам…

– Ты, правда, веришь? – тихонько спрашиваю я, будто ослышалась и не поняла его последнюю фразу.

– В твою любовь – да. Никто кроме тебя не возился бы со мной, а ты вела себя так, что это казалось настолько нормальным и естественным.

– Это и есть нормально и естественно, – качаю головой, говоря это. – Просто тебе никто не смог этого дать.

– Ты даёшь!

– И мне это доставляет удовольствие, – уверяю я. – Чтобы ты улыбался, я готова делать всё что угодно!

Он выдавливает робкую, но настоящую улыбку, гладя меня по спине.

– Вчера ты не задала мне те вопросы. Почему? – спрашивает он, спустя пару минут молчания.

– Если бы спросила, заставила страдать тебя ещё больше, – объясняю я.

– Ты настолько идеальная, Белла, – шепчет он, недоверчиво качая головой.

– Вовсе не идеальная. Я много раз ошибалась. И в тебе в том числе.

– Кто не ошибался? – его риторический вопрос заставляет меня непроизвольно усмехнуться. – Но сейчас не об этом. Я говорю это к тому, чтобы ты спросила то, что ещё хочешь знать обо мне.

– Прямо сейчас? – удивлённо изгибаю бровь.

– А когда?

– Ладно, – набираю в грудь больше воздуха, и Эдвард следует моему примеру.

– Если не сможешь ответить, дай мне знать, – прошу, перед тем как начать.

– Я смогу ответить на всё. Спрашивай.

– Пять вопросов, – бормочу про себя, раздумывая, что спросить бы первым.

– Нет, не пять, – он трётся носом о мою щёку, а затем целует её. – Сколько угодно. Пора уже выложить все карты. Бесконечные тайны до добра не доведут.

– Ты, правда, готов ответить на любой мой вопрос?

– Да, готов, – он говорит с такой серьёзностью и уверенностью, что сомневаться не приходится.

– Куда делись шрамы? – вопрос приходит сам собой, когда взгляд непроизвольно опускается на его руки. Они такие же гладкие и чистые, как раньше. Что это было? Оптический обман?

– Это лучше показывать, не знаю, как объяснить.

– Показывать?

– Да. Но это позже. Следующий вопрос.

– Ты попросил меня не касаться тебя вчера. Это из-за того, что ты боялся той боли, что я могу тебе причинить? – вопрос довольно тяжёлый. Смотрю на него во все глаза, подмечая каждую эмоцию на лице. Но кроме грусти на нём ничего не отражается.

– Наверное, да. Но сейчас я не могу подобрать адекватной причины.

– А неадекватной? – осторожно интересуюсь я.

– Мне казалось, что, если ты до меня дотронешься, те воспоминания оживут, обретут плоть, так сказать. Станут самыми что ни наесть настоящими.

Он опускает голову, резко выдыхая после произнесённых слов.

– А сейчас тебе так не кажется?

– Сейчас, нет.

– А если я когда-нибудь прикоснусь к шрамам, то…

– Я не могу знать, что будет. Как оказалось, я много сам о себе не знаю. Да и о своём сознании тоже.

Он нервно усмехается и вздрагивает. Успокаивающе пробегаюсь руками по его плечам.

– То есть мне это запрещено?

– Тебе ничего не запрещено, – отметает он. – Лишь кое-что нежелательно, но как раз это я хочу попробовать, дабы понять, что на самом деле меня пугает.

– Твой страх пройдёт со временем.

– С тобой уж точно, – он снова целует меня. На этот раз в нос.

– Всё для этого сделаю, – шепчу в ответ и тянусь к его губам. Мой целомудренный, нежный поцелуй перерастает в требовательный, когда руки мужчины, откликаясь на данного рода прикосновения, начинают бороздить по моему телу в поисках оголённых участков. Моё дыхание мигом сбивается, а все мысли вылетают из головы. Лишь необузданное, дикое желание пробегает по венам вместе с кровью.

Последние дни я и думать не могла о сексе, но сейчас это настолько необходимая, естественная потребность, что мне кажется ужасно глупым и несправедливым отказаться от неё.

– Вечером, – стонет Эдвард, отрываясь от меня. Правда, говорит он одно, а делает другое. И даже если губы уже не на моих, то вот руки не успокаиваются.

– Вечером, – выпуская последние запасы кислорода, отзываюсь я и кладу свои ладони поверх его, помогая им замереть и прислушаться к своему обладателю.

– Ещё вопросы, Белла, – просит мужчина, держа меня на расстоянии вытянутых рук, но до сих пор не спуская с колен.

– Кого выпустили под залог? – это первое, что приходит в голову после помешательства. Неожиданного – мягко сказано.

Эдвард ощутимо напрягается, и мне уже кажется, что он попросит не говорить об этом, как мужчина отвечает.

– Джейкоба Клиуортера.

– Он был в тюрьме? – озадачено обдумываю услышанное.

– После того случая, да. Я приложил к этому все силы, но мои старания оказались разрушены.

– Кто внёс за него залог? Он сам?

– Нет, это сделал Аро.

– Аро Вольтури?

– Именно.

– Для чего? Почему? – бесконечное число вопросов без ответа заставляет меня погрузиться в что-то наподобие истерики. Нет, наверное, это эйфория.

– Чтобы насолить мне. У Аро по-прежнему мнение, что ты моя любимая игрушка, и ничего более.

– Игрушка? – морщусь на этих словах.

– Да. Сексуальная игрушка. И поэтому я всё ещё ношусь с тобой по Европе, – вздыхает Эдвард, но потом, заметив мой взгляд, тут же договаривает задуманное. – Но это не так, Белла. Я не считаю тебя игрушкой. Тем более в плане секса. Больше нет. Ты для меня значишь гораздо больше. И я обещаю и продолжаю обещать, что никто тебя и пальцем не тронет! Ни тебя, ни Энтони!

– Джейкоб не будет пытаться что-то сделать, – сообщаю я, выныривая из своих мыслей.

– Очень даже будет, – напряжённо выговаривает Каллен сквозь сжатые зубы. – Он уже делает.

– Что делает? – нахмуриваюсь, спрашивая это.

– Собирается подавать в суд, чтобы забрать сына себе.

– Никто ему не позволит! – уверяя то ли себя, то ли Эдварда, вскрикиваю я. Мужчина привлекает меня к себе, не позволяя вырваться. – Не позволит ведь, Эдвард? Или…

– Даже если и позволит, мне это не помешает, – разглаживая мои волосы, обещает он.

И всё же происходящее не укладывается в голове.

– Как же так? На каких основаниях он хочет это сделать?

– На тех, что ты со мной. А я тёмное пятно. И никакой гарантии, что со мной твой сын будет в безопасности, никто не давал. Он собирается ударить по этому месту.

– Есть какие-то шансы?

– Ни в коем случае, – фыркает Эдвард, усмехаясь. Но затем, видя моё лицо, смягчается и начинает покрывать короткими, нежными поцелуями мою шею. – Белла, Гарретт поговорит с ним, и всё уладит. Беспокоиться не о чем.

– Ты не врёшь мне?

– Зачем мне тебе врать? – Эдвард строит обиженную гримасу.

– Хорошо, – киваю, немного успокаиваясь. – Я тебе верю.

Перед глазами всё же на миг всплывает лицо Джейкоба. А затем Энтони. Я сравниваю их, но, опять же, как и раньше, никаких сходств не замечаю. Наверное, уже слишком поздно для их поиска.

Образ Тони сменяет другой малыш с бронзовыми кудрями. Он появляется так внезапно, что я усиленно моргаю, прогоняя его. Но на очередной вопрос это так или иначе наводит.

– Расскажи мне о своём детстве, – прошу я у него.

– Что рассказать? – недоумённо спрашивает Эдвард. – Ты и так всё знаешь.

– Не совсем, – пожимаю плечами, но отчаянно хочу получить больше информации. Впрочем, если он не хочет об этом говорить…

– Ладно, хорошо. Что именно хочешь узнать?

– До того случая с твоим отцом… Кто тебя воспитывал?

Каллен словно не замечает первой части моего вопроса. По крайней мере реакции от него нет. Все будто бы так, как нужно. Абсолютно нормально.

– Некоторые из его «сотрудниц». Они оттачивали свои материнские инстинкты на мне, сменяя друг друга ночью и днём. Не представляю, как это выглядело, но, как видишь, я всё-таки вырос и выжил там.

– Что ты чувствуешь сейчас? – мой следующий вопрос заводит его в тупик.

– В смысле?

– Когда говоришь это. Тебе больно?

– Уже нет.

– Почему?

– Наверное, я смог выплеснуть ту боль вчера, – тяжело вздыхая, объясняет он, а потом неловко добавляет: – Белла, за вчерашнее… Прости, что я не дал тебе выспаться. Мне очень жаль, что я не смог вовремя остановиться.

Его извинения заставляют меня заговорить настолько быстро и взволнованно, насколько это возможно:

– Эдвард, я ни в коем случае не обижаюсь и не виню тебя. Я не хотела, чтобы ты останавливался, а облегчил душу. Если тебе больно, то ты можешь плакать передо мной. Слёзы – вовсе не проявление слабости, они наоборот помогают, делаю ситуацию терпимее, легче для восприятия.

– Знаешь, ты первая, кто вообще видел мои слёзы после той ночи, – он зарывается лицом в мои кудри, и тёплое дыхание щекочет кожу.

– Я испытываю те же чувства, что и ты, когда мы вместе. Вчера я готова была рвать на себе волосы и биться головой об стену, потому что понимала насколько беспомощна. Мне вчера так хотелось утешить тебя.

Со всей нежностью беру его лицо в ладони, поглаживая бледные скулы. Изумруды смотрят на меня с теплом, лаской и пониманием.

– Только ты меня и утешала, Белла. Твоё присутствие, ты сама. Твоя честность, – он делает паузу, чтобы вдохнуть. – Несмотря на то, что тебе хотелось притронуться ко мне, ты этого не сделала, потому что держала своё обещание. Была им связана. Я только сегодня утром понял, что, когда я обнимал тебя ночью, ты могла с лёгкостью нарушить его, поддавшись внезапному порыву. Но ты этого не сделала. Ты помогла мне, даже не касаясь. И это бесконечная преданность мне, которую ты излучаешь.

– Ты о каком-то конкретном случае? – слыша его тон, удивляюсь я, но мои глаза полны заботы о нём. Мне так хочется, чтобы у этого человека, желающего быть рядом со мной, никогда не было повода рыдать так же, как вчера ночью.

– В кабинете Клиуортера, когда он домогался тебя. Ты сказала, что любишь другого человека, начала отбиваться от этого ненормального, а потом, когда Джаспер вывел тебя оттуда, повторяла моё имя. Я никогда не знал ничего подобного. Такой любви, такого понимая, такой верности, преданности. Белла, я готов дать тебе всё то же самое взамен. Ты заставила меня поверить, что со временем я действительно смогу сказать, что люблю тебя.

Счастливо улыбаюсь сквозь слёзы радости. Они тонкими струйками спускаются по щекам, пока губы Эдварда не начинают осушать их.

– Не нужно плакать, Белла. Сейчас нет причины, – мягко уговаривает он.

От удовольствия, доставляемого мне присутствием этого человека, я готова взлететь высоко в небо и прокричать о своём счастье всему миру.

– Ты прав. Не нужно плакать, – обвиваю его руками за шею и крепко прижимаю к себе. Его руки успокаивающе гладят мою спину. И в них нет прежней игривости и непосредственности.

Лишь бесконечная забота.

– Никогда не забывай, что я люблю тебя. Что ты нужен мне и Энтони, – прошу я.

– Не забуду, – обещает Эдвард, шепча мне эти слова на ухо.

– Кстати, как ты оказался сегодня в спальне у Тони? – вытираю слёзы тыльной стороной ладони, спрашивая последний волнующий меня вопрос на сейчас.

– Ему что-то приснилось ночью, и он звал тебя. Но мне хотелось дать тебе поспать хоть немного, – ероша мои волосы, сообщает мужчина.

– Когда я вошла, вы спали в его кровати как настоящие… – замолкаю, понимая, что хочу сказать.

– Как настоящие кто? – спрашивает Эдвард, удивлённый моей паузой.

– Как настоящие родственники. Как папа и сын, – проговариваю, немного краснея. А может, это слишком большое откровение на сей момент? Он к нему готов?

Как мне хочется, чтобы ответ был положительным!

– Ты не должна бояться говорить мне обо всём. Я хочу слышать всё, что взбредёт тебе в голову. Не тревожься сомнениями, – просит он, приподнимая моё лицо за подбородок и заставляя посмотреть ему в глаза.

– Мне кажется иногда, что ты не готов.

– Я всегда и ко всему готов, Белла, – уверяет он. – Пожалуйста, не скрывай от меня ровным счётом ничего. Я всегда пойму тебя и найду выход из любой ситуации. Только не прячься!

– Тогда и ты не прячься, – соглашаюсь я.

– Хорошо.

– Хорошо.

Мы на пару секунд замолкаем, пока с нежностью и улыбкой разглядываем друг друга. Я будто заново нахожу своего Эдварда. Каждую чёрточку идеального лица. Помню, как хотела поцеловать каждый его миллиметр. Эту затею я осуществлю сегодня вечером.

– Раз уж мы договорились, – протягивает Эдвард, и я вся обращаюсь во внимание, выныривая из мыслей.

– Да?

– Энтони, засыпая вчера, назвал меня папой, Белла.

Эдвард глубоко вздыхает, сказав это. Я смотрю на него и с удивлением, и с восторгом, и с непониманием.

– Как назвал?

– Папой.

– Тони назвал тебя отцом? – мой голос повышается от неимоверного, переполняющего мою душу и сердце счастья и спокойствия. Это действительно то, чего мне хотелось бы ещё больше, чем признания моим сыном Каллена. Я думала, они будут друзьями, хорошими друзьями, и только спустя пару лет Тони сможет назвать Эдварда этим словом. Но, как выяснилось, я ошибалась.

– Да, и это немного настораживает меня, – тем временем продолжает Каллен.

– Тебе это не нравится? – уголки моих губ медленно начинают ползти вниз.

– Как раз наоборот. Но я не уверен, что это правильно. Я ведь не знаю, как нужно вести себя с ним.

– Ты всему научишься, – обещаю я, стараясь увериться и сама в своих словах. – Всё подскажет сердце. Как быть и что делать. Он ведь любит тебя и тоже готов понять и прислушаться.

– Вчера это было не совсем осознанно.

– Он скоро скажет тебе это в дневное время, если сказал ночью, – объясняю я. – Наверное, ему тоже страшновато, что ты не примешь его.

– Приму, – клятвенно обещает Эдвард. – Мне нравится Энтони. Он замечательный ребёнок.

– Мои мечты сбылись, – тихо говорю я, приближаясь к губам Каллена.

– Какие мечты? – интересуется он

– Все, кого я люблю, вместе и счастливы.

– Благодаря тебе, – улыбается мужчина и, обнимая меня, находит мои губы. Окунаюсь в его поцелуй, заново проигрывая в голове его недавние слова.

– И тебе, – выдыхаю в ответ, когда он отстраняется.

– Я сделаю всё, чтобы стать достойным вашей с малышом любви, – шепчет он мне на ухо.

Отстраняюсь, заглядывая ему в глаза и вливая чувства из души на лицо.

– Ты уже нас достоин. И всегда будешь!

Он тихо усмехается и снова притягивает меня к себе, целуя в лоб.

Установившееся между нами доверие теперь невозможно разрушить. Я так опасалась этого недавно, но теперь полностью уверена, что мы действительно созданы друг для друга.

Кончились тайны, беды – всё налаживается, и так будет всегда.

У нас будет немыслимое количество счастливых дней и ночей, мы всегда будем вместе и не позволим друг другу отдалиться.

Это и называется любовью.

А наши отношения – историей любви.

Моей и Эдварда Каллена.