На самом деле похожих ситуаций было предостаточно. Если не брать мой провал с родительским собранием, то был похожий момент с выпускным сына в музыкальной школе. Я должен был там присутствовать, но я так и не появился на вручении диплома. Я знаю, что вел себя непростительно равнодушно и в каких-то моментах жестоко, оправдывая себя загруженностью на работе, денежными проблемами, раз за разом сваливавшихся на нас с Эсми, но это не давало мне право настолько терять ориентир и упускать из виду своего сына. Эдвард был очень хорошим, воспитанным и коммуникабельным мальчиком. У него всегда было много друзей и приятелей. У него были очень теплые и добрые отношения с Эсми, они много времени проводили вместе, но со мной он держался на расстоянии. И не потому, что он не хотел, а потому что я держал его вдали от себя. Многие отцы водили своих детей на баскетбольные матчи, играли с ними в футбол на заднем дворе дома, устраивали пик-ники и просто весело проводили время. Конечно, были случаи, когда мы выбирались с ним куда-нибудь, но такое происходило редко. Помню, как однажды я водил Эдварда на плавание и он тогда чуть не утонул, но всё обошлось, слава богу. Потом я учил его играть в большой теннис и во время одной из подач он вместо мяча случайно швырнул в меня ракеткой, было больно. Еще мы занимались скалолазанием и сноубордингом, учились кататься на лыжах. Черт, даже не верится, что я когда-то был таким спортивным... Но что бы я ни перечислял, для очень активного и талантливого мальчика, да и для меня самого, этого было мало. Всё что я перечислил, происходило в течение нескольких лет и если разобраться, то получится, что я практически не проводил времени с сыном. Правда, осознал я это только потом, когда уже стало слишком поздно. Эдвард вырос и ему уже не нужна была моя забота, внимание и отцовское понимание, он мог справляться самостоятельно. Я упустил свой момент и очень жалею об этом, корю себя за это, потому что не смог показать и дать сыну понять и ощутить, что я рядом и он может положиться на меня.

Однако что касается Джонатана, то выбирать за него я не мог. И уж точно не мог заставить его любить своего ребенка. Но мне было искренне жаль друга, потому что он не понимал от чего он отказывается.

Впрочем, метания Уильямса старшего и его странное отношение к сыну откликнулись ему в будущем. И когда начали поступать первые тревожные сигналы, я понял, что по большей части вина за это лежит на Джоне.

Роберт был абсолютно неуправляемым ребенком. Он убегал из дома, не слушал свою мать, плохо учился и связался с плохой компанией. В общем, полный набор. Именно тогда Елена обратилась за помощью к Джону, который по сути единственный, кто мог хоть как-то повлиять на сына и решить его проблемы. Было забавно наблюдать за тем, как легко Уильямсу удалось усмирить пыл сына, словно он всегда был рядом с мальчиком. Дело в том, что Джон в первую очередь изменил условия жизни своего ребенка, купив для него новую квартиру в Нью-Йорке. Как только Елена и Роберт переехали на новое место жительства, парень пошел в платную школу, где он мог получить достойное образование и, конечно, нормальное общение. В итоге, на какой-то период времени подросток притих. Он вел вполне приличный образ жизни, увлекся компьютерами и даже нашел общий язык с отцом. Они стали чаще видеться, общаться, казалось, всё налаживается. Но как это обычно бывает, в самый неожиданный момент произошел «взрыв». Совершенно случайно выяснилось, что Роберт принимает наркотики. Узнать, где он их достает было не трудно, всё шло прямо из стен школы, но вот решить проблему наркозависимости парня оказалось куда сложнее. Мальчик не собирался бросать, наоборот, он просил больше.

Роберту только исполнилось тринадцать, когда его направили в клинику для лечения наркозависимых подростков, и это было настоящее испытание для Джонатана... Нет, не в том смысле, что он переживал за сына. Уильямс больше всего беспокоился о том, что кто-нибудь узнает о том, что у него есть внебрачный ребенок, который в придачу ко всему был наркоманом. Он очень боялся подмочить свою репутацию самого востребованного, обожаемого и влиятельного холостяка в Нью-Йорке. Но по сути, Джону не о чем было беспокоиться, ведь о Роберте знало всего несколько человек и совать свой нос в чужие дела и тем более распространяться об этом, мы точно не собирались. Однако, несмотря на наше общее молчание, проблемы с Робертом не прекратились. Через несколько месяцев после того, как парень вышел из клиники, мы вновь узнали, что парень вновь принялся за старое. Это был один из тех моментов в жизни Уильямса, когда он не знал куда деваться и у кого просить помощи. Дело в том, что помимо конфликта с сыном, у моего друга возникла еще одна куда более страшная и серьезная проблема.

В один из дней рабочей недели, а именно поздним вечером в среду, когда в моем доме уже все ложились спать, совершенно неожиданно в дверь постучали. Это был Джонатан, который был не в себе. Он был растерян, расстроен и сильно пьян. Сначала я не понял по какой причине он пришел ко мне в таком состоянии, но позже всё встало на свои места.

В тот день Джон узнал, что серьезно болен. Ему поставили диагноз «рак легких», что было странно, ведь мужчина никогда не курил и вел активный здоровый образ жизни. В тот вечер я поддержал друга, посоветовал не сдаваться и начать лечение, искренне веря в то, что он справится с болезнью.

Но как бы Уильямс не боролся с болезнью, рак прогрессировал. Химиотерапия, радиотерапия и несколько операций, всё это не дало никаких результатов. И через полтора года, после поставленного Джону диагноза, он скончался.

Я до сих пор спокойно не могу вспоминать тот период. Я тяжело пережил утрату. Я был просто убит горем. Конечно, мы все заранее знали и готовились к скорой смерти Джона, ведь исход болезни был известен, но я не мог смириться с потерей друга, брата, компаньона. Он был частью моей жизни, он был частью меня, и вынести такое потрясение было невероятно сложно, я был потрясен и шокирован. Всё-таки к таким вещам нельзя подготовиться, как бы ты ни старался.

В первые дни после похорон Джонатана я не вставал с постели, ничего не ел и не пил. Я почти ни с кем не разговаривал. В ту пору моя семья пребывала в состоянии «не знаю, что сказать, что сделать и как помочь», потому что мне реально ничего не было нужно. Эсми не узнавала меня и ужасно переживала. Вообще, я горжусь своей женой, ее выдержкой, терпением. Тогда она дала мне возможность побыть одному, подумать, осмыслить произошедшее и примириться с потерей друга. Эсми поддержала меня в ту минуту так, как не поддержал бы никто. В тот тяжелый момент она была моей опорой, моей жилеткой, моим другом, моим чудесным ангелом, который спасал меня каждый день, заставляя через силу подниматься с кровати и что-то делать. Она помогла мне пережить и справиться с горем, став для меня настоящим лучиком света в темном царстве, которое поглотило меня целиком. Но как бы тяжело не было, благодаря моей семье, их любви, заботе и пониманию, я смог собраться с силами и вернуться в привычное русло жизни, которое вдруг сильно изменилось.

Когда я вернулся на работу, то понятия не имел что должен делать дальше. Я остался один, без своего партнера. Огромная компания, которая активно росла и развивалась, видоизменялась, приносила огромные деньги и усовершенствовалась, осталась в моих руках.

Именно тогда возник вопрос, касающийся акций Джонатана. На тот момент у меня было 50% акций, у Уильямса столько же, вопрос: как быть с его акциями?

Дело в том, что Джон оставил завещание на мое имя и имя своего сына Роберта. Больше в завещании никто указан не был. В тексте речь шла о том, что как только Роберт Борги-Уильямс достигнет совершеннолетнего возраста, он получит положенные ему по праву 50% акций отца и сразу приступит к исполнению своих обязанностей, а до этого момента я, то есть Карлайл Каллен, имею полное право взять на себя единоличное управление компанией. Также деньги, лежащие на счетах Уильямса, перейдут его сыну по достижению им восемнадцати лет, а пока его счетами может управлять мать мальчика Елена Борги.

В день, когда адвокат зачитывал завещание, я был один, Роберт отсутствовал, находясь в клинике на вторичном лечении от наркозависимости. Вот тут-то меня и посетила самая безумная, корыстная и заманчивая мысль. Марио Реймс – адвокат, составляющий и зачитывающий завещание, был не просто адвокатом, он был другом моим и Джонатана. Он практически с самого начала был с нами, он помогал нам создавать фирму и мы оба доверяли ему больше, чем кому бы то ни было. Но после смерти Уильямса многое изменилось. На кон встал вопрос контроля за деятельностью компании, и я засомневался. На момент оглашения завещания Роберту было только пятнадцать лет, так что в течение трех лет я мог смело управлять фирмой, но я задумался, что будет, когда парень достигнет совершеннолетия? Он станет моим компаньоном? Совладельцем фирмы? Наркоман, без образования и желания учиться, человек, который понятия не имеет что такое бизнес и каким способом вообще зарабатываются деньги? Вряд ли он способен на руководство компанией. Конечно, каждый человек имеет право на второй шанс, на реабилитацию, но Роберт был для меня тем, кто не способен на изменения. Он не хотел работать, он не хотел меняться. Всё в чем он нуждался это наркотики и алкоголь и это в пятнадцать-то лет... Я не мог позволить этому человеку владеть фирмой, и я не знаю, на что рассчитывал Джон, когда передавал свои акции в руки парня. Конечно, как отец я понимал его, но как компаньон я не мог принять и оставить ситуацию как есть, и просто пустить всё на самотек. Я собирался предложить парню работу в компании, но позволить ему распоряжаться акциями было абсурдом. Дело в том, что однажды мне выдался случай встретиться и пообщаться с Робертом еще при жизни его отца. Тогда я задал парню вопрос, что бы он сделал, если бы стал владельцем компании. На самом деле, я был ошарашен, когда он ответил мне: «я бы ничего не делал, я бы просто отдыхал и тратил свои деньги». Я понимаю, что Роберт был тогда ребенком и не понимал всю серьезность моего вопроса, но его ответ заставил меня задуматься. Разумеется, если бы я видел, что парень старается измениться в лучшую сторону, то я бы без проблем принял последнюю волю Уильямса и взял под свое крыло его сына. Я бы попробовал воспитать его, дать ему хорошее образование и поддержку, но видя наплевательское отношение Роберта на жизнь, на его безразличное отношение к матери, на его неуправляемое поведение и то, как он скатывается по социальной лестнице, абсолютно не стараясь бороться со своей зависимостью, я не собирался заставлять его жить по-новому. Я не мог насильно сделать его нормальным и здоровым человеком, так как ему этого не хотелось. Именно поэтому я принял решение и пошел на отчаянный шаг.

Так как о Роберте знали только несколько человек, а именно Елена Борги, я, Эсми, Марио Реймс и Летисия – владелица сети ресторанов, а по совместительству любовница Джона, которая ни за что не стала бы говорить, дабы сохранить в тайне свою связь с Уильямсом, то о завещании было легко умолчать. Конечно, все деньги Джонатана по праву переходили его сыну, на них я ни в коем случае не претендовал, но акции всё-таки стали моими, благодаря помощи Реймса и его помощника, который был свидетелем вскрытия и прочтения документа. Что сказать, мы совершили уголовное преступление, но на тот момент я считал свой поступок вполне разумным и единственно правильным. Я понимаю, что благими намерениями дорога вымощена в ад, но тогда я не думал об этом, я думал о благополучии компании, которую взрастил, как своего ребенка. Сохранить ее для меня было целью номер один. Именно так, я стал полноправным владельцем всех акций компании. И конечно, такие резкие изменения повлекли за собой множество проблем, с которыми мне предстояло справиться.

Прежде всего, мне пришлось вновь оправдывать статус серьезной строительной компании, в сжатые сроки восстанавливать авторитет фирмы, улаживать все возникшие вопросы с прессой, а также всеми силами держаться за тех партнеров, с которыми мы уже работали на протяжении нескольких лет и вдобавок привлекать новых инвесторов. А спустя какое-то время я пришел к выводу, что пора расстаться с некоторым числом акций и расширить круг владельцев для максимального расширения и успеха компании. Через год после смерти Джонатана Уильямса часть его акций была распродана. Моими новыми компаньонами стали: Габриель Хелфер, Генри Сальваторе, Дэвид Корнер, Крэйг Бэйли и еще несколько человек, причем все они были весьма известными людьми и являлись владельцами компаний или директорами фирм, имеющими огромный опыт управления делами. Однако на изменении состава акционеров мы не остановились. После первого собрания членов правления было принято решение о реструктуризации, а также изменении устава организации. Но самыми главным событиями оказались проведение ребрендинга и открытие двух филиалов за границей. Сменив название с «WilliamsCullen Industry» на «Cullen Industry», мы создали новый логотип компании, изменили идеологию бренда, после чего мы смело вышли на международный строительный рынок, на котором впоследствии всего за несколько лет смогли прочно укрепить свои позиции. В общем, дела в бизнесе складывались как нельзя лучше, но на мою семью это благополучие не распространялось. Если честно, то наш брак с Эсми трещал по швам, и причин этому было несколько. Начну с того, что в нашей семье случилось горе. Дело в том, что буквально через пару месяцев после смерти Уильямса, Эсми узнала, что беременна. Знаете, именно эта новость заставила меня воспрять духом, начать дышать полной грудью и вновь радоваться жизни. Мы были на седьмом небе от счастья, потому что очень долго хотели родить второго ребенка. У нас был Эдвард, которому на тот момент было четырнадцать, но он также как и мы радовался скорейшему появлению сестренки или братика. Вскоре мы узнали, что всё-таки у нас будет девочка. Все были в восторге от таких новостей и начали оживленно готовиться к рождению малышки. Мы с Эдвардом отремонтировали и приготовили детскую комнату в нашем новом доме, в который мы переехали совсем недавно, еще мы купили и установили детскую кроватку, а Эсми накупила детской одежды и игрушек для девочки. Казалось, что жизнь удалась и лучше уже быть не может. Но потом, когда ничего не предвещало беды, случилось страшное.

Я был в другом городе по работе, когда мне позвонил Эдвард. Я тогда не узнал его голоса, он был в полном шоке. Он сказал, что Эсми вдруг стало плохо, у нее открылось кровотечение, и ее увезли в больницу. Я был в полном оцепенении, ведь Эсми была на восьмом месяце, и ей было рано рожать. Конечно, я долго не раздумывал и, бросив все дела, полетел в Нью-Йорк. Слава богу, что тогда я находился недалеко и перелет занял всего пару часов и вскоре я примчался в больницу, где меня встретил побледневший, перепуганный Эдвард. Таким я своего сына еще не вдел, а скорее не слышал никогда. Он был в панике. Всё это время он ждал новостей, но только через час после моего прибытия в клинику нам сообщили, что Эсми родила. Врачи сказали, что роды прошли с осложнениями, но теперь моя жена была в неопасности, но что касается ребенка, то девочка находилась в реанимации тяжелом состоянии. У нее была родовая травма и в тот момент врачи пытались спасти ей жизнь. Нам оставалось только ждать и молиться за неё. Однако через час мне сообщили, что у девочки было кровоизлияние в легочную ткань, и она не выжила. Она умерла через два часа после рождения на свет.

Если честно, то я даже не помню, как отреагировал на эту новость. Я помню лишь то, как посмотрел на ничего не понимающего Эдварда, у которого по лицу лились слёзы, а потом как отвернулся от сына и ушел куда-то в соседнее помещение. Я шел на автомате, не видя ничего и не слыша никого вокруг. В итоге я уперся в стену. Это была обычная белая стена. Я сначала смотрел на нее, как на чудо света, наверное, мой мозг просто отключился в тот момент, но зато чувства топили меня. Я весь дрожал, а потом не выдержал и заплакал. Облокотившись руками о стену, я уткнулся них лицом, пытаясь скрыть свои слезы и боль, заставившую меня искривиться до неузнаваемости. Я был сломлен, но самым страшным было то, что Эсми еще ничего не знала, и нам только предстояло сообщить ей о смерти дочери. Когда врачи сказали моей жене, что девочки больше нет, я думал, что Эсми этого не вынесет. Это был настоящий кошмар. Сначала Эсми не верила в произошедшее. Она кричала, рыдала, она даже пыталась драться с нами, когда я или Эдвард хотели обнять и успокоить её. Она была потрясена, но потом вдруг решила, что мы обманываем её, что нашего ребенка украли и мы зачем-то покрываем похитителей. Но чуть позже пришло осознание и она успокоилась. Только вот я не знал, что было лучше: её крик и слёзы или этот убийственный пустой взгляд. Она выглядела безразличной, но на самом деле она страшно страдала и переживала утрату в себе. Но труднее всего нам пришлось, после похорон дочери. В нашей семье наступило абсолютное молчание. Эсми почти всё время проводила в комнате малышки. Она мало ела, ни с кем не общалась, просто спала и смотрела телевизор, а порой она вообще могла уставиться в одну точку и сидеть так очень долго. Так продолжалось какое-то время, но потом что-то стало меняться. Я заметил, что Эсми начала вести себя по-другому. Она стала агрессивной и озлобившейся. Моя жена перестала быть той милой и доброй Эсми, которой она была до рождения и смерти ребенка, она стала холодной и неприступной. Я знал, что когда-нибудь это пройдет и рано или поздно Эсми станет вести себя как раньше, но пока этого не происходило. Однако меня беспокоило не только это, я волновался за Эдварда, которого она отталкивала от себя. Я понимал ее, когда она поступала так со мной, но когда дело дошло до сына, я стал несколько резок с ней и в итоге мы стали отдаляться друг от друга. Конечно, я осознавал, что Эсми как никому другому тяжело, больно и очень плохо, но мы с сыном тоже были не железными. В какой-то момент наступила усталость, ведь у нас тоже были чувства, которые разрывали на части. Я тоже не спал ночами, мучился, корил себя за смерть малышки, считая, что если бы я был тогда с Эсми, то возможно всё сложилось бы по-другому. Мне тоже хотелось лечь в постель и не вставать с неё. Тоже хотелось бросить всё и забыться, но я не мог себе этого позволить. У меня была работа, на которой я должен был рано или поздно появиться, но главное − это Эдвард, который никогда не говорил о своих чувствах. Я боялся за него, потому что он заметно замкнулся в себе. Я отлично видел и понимал, что так он переживает потерю сестры и всерьез пошатнувшиеся отношения в семье. Мне хотелось помочь ему, дать знать, что он может положиться на меня, но он не позволял мне приблизиться к себе, давно выстроив между нами преграду. На самом деле, видя сложившуюся ситуацию, парень поступил просто: он с головой погрузился в учебу, продолжил заниматься плаванием и музыкой. Наверное, он единственный, кто из всех нас поступал по-умному. За это я гордился им. Но если реально смотреть на вещи, то наша семья разваливалась на глазах и нам нужно было как-то преодолеть это.

Со временем все стало возвращаться в прежний ритм жизни. Эсми постепенно приходила в себя, она начала посещать психолога, позже вернулась на работу, что благоприятно повлияло на ее состояние. Тем временем Эдвард по-прежнему пропадал на занятиях. Дома он появлялся только, чтобы поужинать и переночевать. Я же занимался делами в компании, днем пропадая в офисе, а вечером засиживаясь допоздна в своем домашнем кабинете. Таким образом, каждый жил сам по себе. Каждый мирился со своими мыслями, со своими чувствами, страхами, каждый переносил свое горе как мог и каждый надеялся, что скоро всё изменится в лучшую сторону.

Шло время. Дни сменяли неделями, недели – месяцами. Потихоньку всё возвращалось в обычное русло, но недосказанность, какая-то обида, невысказанные претензии остались.

В связи с изменениями в компании, мне пришлось не только часто задерживаться на работе допоздна, но и вернуться к регулярным деловым поездкам в другие города. Появилась необходимость участвовать в выставках, конференциях, посещать деловые встречи и вечера, на которых собирались не только умные, полезные и обеспеченные люди − мои партнеры, но и красивые, очень обаятельные и привлекательные женщины, которые нарочитым образом флиртовали со мной. Я никак не реагировал на оказываемые мне знаки внимания со стороны представительниц прекрасного пола, я даже мысли об измене не допускал, но моя жена была со мной не согласна. Она почему-то была на сто процентов уверена, что я ей изменяю. Разумеется, такие подозрения влекли за собой неприятные последствия. Мы ссорились постоянно, причем это были не невинные перепалки, за которыми следовали примирения, это были настоящие громкие скандалы с криками, рыданиями, оскорблениями и даже сбором вещей и уходом из дома. Эсми много раз говорила о желании разорвать наш брак, но я вовремя останавливал её. Наверное, я бы мог психануть и пойти на поводу у своей жены, если бы не понимал ее чувства и состояние, в котором она пребывала. Эта страница нашей жизни для меня отождествляется с ежедневным стрессом. Мы не знали, как справиться с трудностями, не знали, как прекратить это безумие, которое как торнадо закрутило нас в свою воронку. Но в той ситуации мне больше всего было жаль Эдварда. Он был уже взрослым парнем, он всё отлично понимал и, поэтому избегал нас. Однако были случаи, когда он присутствовал при наших разборках. Я смотрел на сына и видел его глаза... В такие минуты я ненавидел себя. Мне хотелось подойти к стене и со всей силы удариться об нее своего пустой головой, мне хотелось заорать во все горло от разочарования, когда в его взгляде я узнавал себя совсем маленьким и испуганным ребенком. С самого детства я клялся себе, что буду идеальным отцом, что никогда не позволю себе ругаться с женой в присутствии ребенка, да и вообще не буду ссориться со своей любимой женщиной. Я пообещал себе, что между мной и моим отцом не будет ничего общего, но на тот момент я понимал, что скатываюсь до уровня Тома. Я не хотел такой же жизни для своего сына. В какой-то миг я понял, что если сейчас мы с Эсми не решим все наши разногласия, то мы просто разрушим наш брак и разведемся к чертовой матери. Но я точно не был готов к такому развитию событий. Мы с Эсми любили друг друга и хотели быть вместе, поэтому шанс на сохранение семьи у нас всё же оставался, просто нам нужно было приложить немного сил, терпения и мудрости. Нам необходимо было понять, что происходит между нами и сделать всё возможное, чтобы повернуть ситуацию в нашу пользу. И все же нам это удалось. Мы с Эсми провели наедине много часов за разговорами в поисках компромиссов и решения проблем. Она много плакала, а я пытался поддержать ее. Мы старались войти в положение друг друга, услышать и понять чувства, испытываемые второй половиной, и, в конце концов, мы дали обещания больше не доводить наши отношения до такой критической точки. В принципе, мы просто решили всё начать с чистого листа и воссоздать счастливую семейную идиллию со всеми ее прелестями, радостями и приятными, запоминающимися мгновениями.

И, наверное, именно этот этап своей жизни я могу всецело назвать самым спокойным. По крайней мере, в течение целого года я наслаждался тишиной и спокойствием, за исключением беспрерывного наблюдения за Робертом Борги-Уильямсом, который по-прежнему оставался моей головной болью. С самой смерти его отца, я постоянно тайным образом контролировал его, следил за тем, чтобы ни он, ни его мать ни в чем не нуждались и могли жить достойно. Но как бы я не старался незаметно повлиять на парня, он продолжал свой путь в никуда. Вскоре после второго реабилитационного периода Елене пришлось вновь отправить сына на лечение в клинику, потому что тот опять сорвался. Признаться, с тех пор я отступил. Решив, что буду помогать семье Борги дистанционно, я умыл руки и постепенно сжег все мосты, связывавшие нас.

Еще через год Эдвард поступил в престижный строительный университет в Нью-Йорке, вследствие чего он решил переехать в студенческий городок, желая познать все прелести студенчества, ну а мы с Эсми, нисколько не препятствовали этому и были даже рады такому выбору сына. Но как только Эдвард покинул наш дом, а мы с Эсми остались одни, то чувство пустоты переполнило всё вокруг. Возникшая в доме тишина навевала грустные мысли и воспоминания. К нам вновь вернулась грусть и боль от потери дочери, а еще родилось странное чувство одиночества и внезапный страх потерять Эдварда. Особенно сильно я видел эту панику в глазах своей жены. Мне казалось что она готова каждый день ездить к Эдварду, чтобы хотя бы мельком увидеть его и удостовериться, что с ним всё в порядке. Конечно, я понимал её, но считал это неправильным. Поэтому мне пришла в голову одна очень хорошая мысль. Путешествия. Я постоянно ездил в командировки в разные города и страны, но Эсми большую часть времени оставалась дома с Эдвардом, который ходил в школу. Конечно, когда наступали каникулы, мы всей семьей отправлялись на отдых, но выбраться куда-то вдвоем у нас практически не выпадало возможности. Так что поразмыслив, я в сжатые сроки разобрался с делами в компании, а потом предложил своей жене открыть сезон путешествий по миру. Эсми с радостью приняла мое предложение и через несколько дней мы отправились на отдых в Кейптаун – место, которое всю жизнь мечтала посетить моя любимая жена. На самом деле пора перелетов, новых открытий и прилив свежих эмоций благоприятно повлияли на нас и наши отношения. Совместный отдых помог решить некоторые проблемы, выход из которых мы долго не могли найти. Благодаря смене обстановки мы смогли многое осознать, принять и понять для себя, но главное, мы поняли, что мы не можем друг без друга, что мы созданы быть вместе и любить друг друга, несмотря ни на что.

После небольшого перерыва, который нам пришлось сделать из-за моей работы, в апреле 2001 года мы вновь уехали из США, чтобы отпраздновать фарфоровую свадьбу. В тот год мы повторно обменялись клятвами и новыми кольцами. Это была церемония только для нас двоих, и отметили мы это событие на острове, который я тогда подарил своей жене в знак моей любви и бесконечной преданности к ней. Что сказать, это были незабываемые дни и ночи, которые на всю жизнь останутся в наших сердцах и воспоминаниях.

Но к сожалению, всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Пришло время возвращаться в реальный мир, в котором не было той умиротворенности, безмятежности, сказочности и доброты. Меня ждали дела в компании, а Эсми торопилась в город, чтобы, во-первых, повидаться с Эдвардом, который на тот момент учился на втором курсе, а во-вторых, чтобы заняться открытием своей школы дизайна. У всех были свои мечты, планы и дела, но неожиданно всё это полетело к чертям собачьим.

Как только мы вернулись в Нью-Йорк у нас наступила настоящая черная полоса и длилась она очень долго. Прежде всего, у меня возникли огромные проблемы в бизнесе. Сразу в один год от совершенно непонятных причин скончались двое акционеров. Разумеется, их акции по наследству перешли в новые руки и меня это сильно насторожило. Я считал подозрительными все эти внезапные печальные обстоятельства, тем более что на этом череда неудач не прекратилась. Дело в том, что в мой бизнес начали лезть совершенно посторонние люди. У нас всегда были конкуренты и в самом начале нашего пути мы с Джонатаном отбивались и откупались от противников, чиновников и просто бандитов, но чем дальше мы поднимались вверх, тем больше врагов и недоброжелателей у нас становилось. Разумеется, я никогда не расслаблялся и всегда знал, что рано или поздно кто-нибудь из конкурентов нанесет свой первый серьезный удар, только я не думал, что это так дорого мне обойдется.

Всё началось с писем, которые приходили мне домой по почте. Они содержали текст угрожающего характера. Смысл был прост, я должен передать свои акции какому-то нахлебнику, который предпочитает украсть, а не заработать. Скажем, я был готов к нечто подобному, поэтому никак не отреагировал на попытку контролировать меня. Я лишь обзавелся охраной, обеспечил безопасность жене и приставил пару телохранителей к сыну, который в то время учился в университете и ничего не знал о возникших неприятностях. Я старался быть начеку. Когда пришло второе письмо, содержащее прямые указания к действиям, я лишь усмехнулся и выбросил лист бумаги в мусорное ведро. Через два дня после этого скончался мой компаньон Крэйг Бэйли. Сначала я решил, что это лишь неприятное стечение обстоятельств, но когда за смертью одного акционера последовала случайная смерть второго, я серьезно заволновался. Я не был простаком или идиотом, и прекрасно понимал, что ситуация накаляется и нужно предпринимать какие-то ответные действия. Но отказываться от компании, я точно не планировал.

На тот период я уже обладал большими связями, и мне ничего не стоило набрать номер и нанять специализированных людей, которые могли вывести меня на моих врагов. Впрочем, именно так я и поступил и, всего через несколько дней мне подали полную информацию о своем обидчике. Этого человека звали Нельсон Харт. Он славился своим хобби – охотой. Охотой на чужие деньги и ценные бумаги. Таких людей я называл собирателями. Они выкупали, отбирали и просто собирали акции компаний уже устоявшихся на рынке. То есть, всё к чему стремились такие личности – это получение удовольствия с сопутствующим извлечением выгоды. Я не собирался играть по правилам Харта и жестоко поплатился за это.
Однажды мне позвонили. Это был абсолютно незнакомый мне человек. Он говорил тихо, словно находился в подвале, а еще голос казался искусственным, словно он говорил через маскиратор речи. Этот человек просил отдать ему акции по-хорошему иначе я пожалею и лишусь не только компании, но и своей семьи. Наверное, это был один из самых безрассудных моих поступков, но я продолжил стоять на своем. И вскоре пожалел об этом.

Через три дня после разговора с незнакомцем нам позвонили... Это был Джаспер Хейл – друг Эдварда, а по совместительству сын наших с Эсми друзей. Когда я услышал голос парня, в голове пронеслись тысячи мыслей, породивших во мне страх и панику за сына. Я вдруг решил, что моего сына больше нет, потому как с Джаспером я лично общался только в тех случаях, если происходило что-то очень хорошее или очень плохое. Но, к счастью, мои опасения по поводу сына не оправдались, он был жив и здоров, однако случилось нечто другое. В то время Эдвард встречался с девушкой, её звали Элизабет Миланн. Она была очень умной и милой девочкой. Удивительно, но они с Эдвардом внешне и по характеру идеально подходили друг другу, даже я это признавал. У них были красивые отношения, открытые и искренние чувства и что самое главное, мы с Эсми видели, что у них есть будущее. Но звонок Джаспера изменил всё. Совершенно убитым голосом парень сообщил, что Элизабет несколько часов назад попала в автокатастрофу, ее увезли в отделение скорой помощи, Эдвард тоже там. Эти новости действительно подкосили меня. Я чуть ли не выронил трубку телефона, потеряв дар речи. За считанные секунды я прокрутил в голове все действия Эдварда, который всего несколько часов назад вышел за порог нашего дома и отправился навстречу к своей девушке. Это значило, что с ним всё в порядке, но по-прежнему оставалось не ясно, жива ли Элизабет и в каком состоянии сейчас находится наш сын. Спустя несколько часов, мы прибыли в больницу и узнали, что Элизабет умерла. Что касается, Эдварда, то он был невменяем. Мы с Эсми смотрели на него, его абсолютно убитый вид и понятия не имели что нам делать в такой ситуации. Мы не знали, как себя вести с ним. Парень, мягко говоря, был не в себе. Сначала он впал в жуткую истерику, он крушил всё подряд, кричал и рыдал так, что я не верил, что такое вообще может быть и тем более с моим сыном, но позже наступила фаза погружения в себя. Создавалось впечатление, что он не с нами, словно он где-то далеко от всего мира, потерявшийся в мечтах, воспоминаниях, в мыслях о своей девушке, которой больше не было с нами.

На какое-то время мы предпочли оставить парня в покое, просто не трогать его и позволить ему побыть наедине со своими мыслями. Ему это было необходимо. Но через неделю после похорон Элизабет мы с Эсми начали беспокоиться за сына, потому что мы не видели никаких изменений в его поведении. Шло время, ситуация менялась, жизнь продолжалась, близился новый учебный год, но Эдвард не был готов к возвращению в реальность. Казалось, он свыкся с состоянием траура и это пугало. Конечно, мы понимали состояние нашего сына и знали, что он чувствует, что ему тяжело и плохо, ему нужно дать время пережить и справиться с горем, но он пугал нас своим поведением. Мы с каждым новым днем все больше волновались за него. Мы боялись, что как только он покинет дом и вернется на учебу, то он обязательно сорвется и натворит глупостей. Однако наше мнение Эдварда волновало меньше всего и как только возобновились занятия в университете, парень собрал свои вещи и практически сорвался в студенческий городок.

Разумеется, мы с Эсми всячески пытались успокоиться и дать возможность сыну восстановиться и смириться с его утратой, но состояние страха за него всё-таки преобладало. Но, если Эсми переживала только за состояние Эдварда, то я тревожился из-за куда более серьезных вещей.

Моя семья по-прежнему находилась в чрезвычайной опасности. Мой ненавистник продолжал ходить по земле, в то время как я занял выжидающую позицию. Я был собран, но в одночасье вся моя уверенность рухнула как карточный домик.

Это был день похорон Элизабет Миланн...

Как только гроб с ее телом был опущен в землю, а все присутствующие начали расходиться, я стоял рядом с Эдвардом и Эсми, и в этот момент мне позвонили. Номер не определился, но я заранее знал кого услышу на том конце провода. Я поднял трубку.

− Здравствуй, Карлайл, − сухим и неестественным голосом произнес незнакомый мне человек. Промолчав в ответ, я заострил внимание на своих близких: на плачущую Эсми, которая стояла рядом с сыном и гладила его по спине, потом на Эдварда, который стоял как вкопанный с абсолютно отрешенным взглядом и в конце на родственников Элизабет, которые ни на шаг не отходили от могилы девушки. Крепче сжав трубку в руке, я отошел в сторону и морально подготовился к диалогу.

− Ты сегодня не слишком разговорчив... – с насмешкой изрек он. Сглотнув ком в горле, я опять промолчал. Мне пока нечего было ему ответить, слишком тяжело. Зато моего собеседника было невозможно заткнуть, он был в ударе. − Оно и понятно, сегодня ведь такой день. Жалко девочку, не правда ли? И твой сын... – он вздохнул, словно переживал за Эдварда. А мне стало тошно от этого спектакля. − Он убит горем. Я так сочувствую ему. Но ты сам виноват, Карлайл.

− О чем ты? − устало прохрипел я, так и не сумев прочистить горло.

− Наконец-то я услышал твой голос. Ты боишься меня? – надеясь услышать положительный ответ, прошептал мой преследователь. Он хотел, чтобы я его боялся, но мне было не до этого.

− Что ты имел ввиду, когда говорил о смерти девушки? – прищурившись от подувшего ветра, поинтересовался я. Решив не дать ему возможности запугать меня, я немного расслабился и попытался настроиться на более легкую беседу насколько это вообще было возможно в тех обстоятельствах. − Чего тебе надо?

− Ответь, ты боишься меня? − тяжело дыша в трубку, он продолжал давить на меня.

− А я должен? – спросил я, отвернувшись от места погребения и уставившись на качающиеся позеленевшие ветки деревьев.

− Ну, тебе решать, ведь гибель этой девушки на твоей совести.

− О чем ты? – Замерев на месте, я задержал дыхание. Душа будто в пятки ушла. Я догадывался на что он намекает, но я не мог поверить в этот бред. Этого не могло быть.

− Брось, ты всё понимаешь. Ты не пошел мне навстречу, Карлайл. Но я ведь обещал тебе, что ты пожалеешь о своем выборе.

− Так это ты убил ее? – Я был в шоке, мое сердце колотилось как ошалелое, но я продолжал вести с ним почти милую светскую беседу.

− Ну не то что бы я... Так получилось. Признаюсь, сначала я думал просто повеселиться, напугать тебя, но побоялся, что ты не поймешь моих намерений. Прости, что так вышло, − без капли сожаления извинился он за смерть девушки.

− Ты... – я не знал, что сказать и как реагировать. Я сжимал челюсть, нервно облизывал губы и просто пытался не заорать на все кладбище. Я чувствовал себя просто ужасно. Я был зол и растерян, я был в панике. − Ты урод хренов. Ты психованный ублюдок, ты в курсе?! – закричал я, больше не имея сил держать эмоции в себе. Как только я высказался, я обернулся к своей семье и заметил, что они ошеломленно смотрят на меня. Еще бы, наверное, со стороны я выглядел как обезумевший.

− Возможно. Я с тобой спорить не буду, но это не отменяет моего желания владеть твоими акциями.

− Ты ничего не получишь, − пообещал я с абсолютной уверенностью в голосе. От того, что я узнал − правду о смерти Миланн, я еще больше озлобился и решил сделать всё, чтобы компания ни в коем случае не попала в чужие руки.

− Это так опрометчиво с твоей стороны. Но я терпеливый, да и семья у тебя еще пока в полном составе. Кстати, как поживают твои мама с папой, ты давно навещал их? Ах да, ты же с ними не общаешься, − непробиваемым тоном проговорил он, а я в это время закрыл глаза и пытался отдышаться и успокоиться. Этот человек хорошо знал меня, и он играл на моих чувствах. Он проделал большую работу, чтобы узнать полную информацию обо мне и моей семье и это внушало страх, потому что никто не будет прикладывать столько усилий, просто, чтобы напугать.

Дело в том, что с родителями я не виделся уже больше двух лет. В последний раз я приезжал в Коннектикут на День рождения мамы, но поругавшись с отцом, который буквально выставил меня из своего дома, в родительском доме я больше не появлялся. Конечно, несмотря на плохие отношения с отцом, я регулярно созваниваюсь с мамой, узнаю как у нее здоровье, помогаю деньгами, но дальше этого, дело не идет. Так что у меня есть серьезная причина переживать из-за угроз моего преследователя.

− Послушай, зачем тебе всё это? Тебе ведь не нужны акции, ты все равно не сможешь управлять ими. Давай остановимся на определенной сумме? – Конечно, я не думал, что он согласится, но попробовать всё-таки стоило.

− Э, нет. Ты что хочешь откупиться от меня, Карлайл?! − он всячески показывал, как не доволен моим упрямством. − Так не пойдет! Я хочу твои акции! И точка! Кстати, а как ты получил их? Я чувствую, в этом деле есть подвох... Но не волнуйся об этом, я никому не расскажу о твоих темных делишках. Так что пусть пока нас связывает эта мааааленькая тайна, договорились? Ох, о чем это я?! Конечно, мы договорились. Ты до сих пор разговариваешь со мной, иначе ты бы уже давно сидел в полиции и своей золотой ручкой строчил на меня заявление. Не завидую я тебе. Сложная у тебя ситуация, друг, − размышлял он, а я, зачем-то кивая головой, стоял и хмуро смотрел на родителей Элизабет, которые что-то говорили Эдварду.

− Я тебе не друг. И если хочешь получить мои акции, то давай встретимся наедине и лично поговорим, как мужчина с мужчиной, − устав ходить вокруг да около, я выдвинул свое предложение.

− Хм, заманчивое предложение. Я обещаю подумать. Но думаю, что это может случиться только после похорон твоей жены... или всё-таки сына? Как считаешь? Кто тебе дороже? − он продолжал смеяться надо мной, но я в это время просто усиленно шевелил мозгами.

− Слушай, мразь, если ты реально думаешь, что запугаешь меня, то не на того напал. Я найду тебя и сожру с потрохами, − ровным и жестоким голосом пригрозил я. Могло показаться, что я бросаю слова на ветер, но мне надоело просто сидеть на месте и ждать, когда этот меркантильный сукин сын нанесет по мне новый удар.

− Не обещай того, чего не сможешь сделать, Карлайл. Ладно, мне пора, а то у меня ужин стынет. Приятно было поболтать, удачи тебе...

Он положил трубку, а я остался стоять на месте. Я злился. Я сжимал трубку так, словно эта она стала причиной всех моих бед. На самом деле, я не знал куда себя деть. Внутри меня боролось множество чувств, эмоций и спорных мыслей, но одна из них занимала лидирующую позицию. Я никак не мог отделаться от мысли, что я стал причиной гибели ни в чем неповинной девочки. Я виноват в ее смерти. Я виноват в том, что сейчас мой сын страдает.

Я помню с каким сочувствием и подавленностью я поднял глаза на совершенно разбитого Эдварда, всё также стоящего у могилы Элизабет. Внутри меня всё холодело, стоило представить какую невыносимую боль испытывает мой сын. Ему всего двадцать лет, а он уже потерял любимого человека и всё из-за меня.

Я бы никому не пожелал пройти через те чувства, которые ледяной волной пронеслись по моему телу. Но страшным было даже не это... Больше всего меня испугало понимание того, что несмотря на предупреждения и угрозы о расправе, я предпочел сохранить акции, нежели расстаться с ними ради благополучия и безопасности своей семьи и коллег по бизнесу. Мне казалось, что я по-настоящему безжалостный человек, потому что даже после случившегося я не хотел отступать. Я собирался драться за дело всей моей жизни, несмотря на все имеющиеся риски...

Я понимаю, что мои поступки не имеют оправдания, но я решил идти до конца и выполнить свои обещания. Я планировал свести со свету человека, покусившегося на меня, моих близких и моих друзей. И надо отметить, что всё-таки мне это удалось.

В течение двух месяцев незнакомец регулярно давал о себе знать. Он не предпринимал новых действий, продолжая лишь угрожать и помногу говорить со мной, надеясь на то, что я сдамся и пойду ему навстречу. Но я тоже зря времени не терял. Желая удостовериться, что Харт и есть мой преследователь, я нанял людей и установил за ним слежку. Он был очень деловым и занятым человеком, в одно время мне даже стало казаться, что я ошибся на его счет. Я следил практически за каждым его шагом, знал с кем он обедал и с кем ложился спать, я был в курсе его последних приобретений и даже последних телефонных звонков. Поначалу к нему было не подкопаться. Неудивительно, что у полиции к нему никогда не было претензий, внешне он был кристально чист. Но если сильно захотеть, то всегда можно найти огрехи. И я нашел... Мои парни провели целое расследование и привели меня к нескольким загадочным смертям. Это были состоятельные мужчины и женщины, какое-то время сотрудничавшие с ним. Это было очень странно, ведь если Харт не убивал их, то на нем точно лежит проклятие, от которого все вокруг гибнут как мухи. Но в порчи я не верил, а вот в заказные убийства вполне. Впрочем, еще какое-то время я сомневался, выжидал, но однажды мне пришла последняя распечатка телефонных звонков Харта. В ней числился мой номер именно в тот день, час и минуту, когда я разговаривал с незнакомцем. А потом мне выпал шанс встретиться с ним лично. Если быть точнее, то наша встреча состоялась на приеме в честь открытия фонда помощи «Матери и ребенку». Мы с ним не разговаривали, но тех взглядов, которыми мы обменялись хватило, чтобы сделать определенные выводы.

Через два дня Нельсона Харта ни стало. Он попал в автокатастрофу, слетев с моста на полной скорости. Мужчина погиб на месте. Как выяснилось, у него отказали тормоза. Полиция уголовное дело не возбуждала, ведь это был несчастный случай.

Был ли я доволен? Возможно. Справедливость восторжествовала, только вот чувство облегчения так и не наступило. Смерть Харта не могла вернуть моих партнеров по бизнесу, не могла вернуть Элизабет и тем более привести в чувство моего сына.

Что вообще касается Эдварда, то он изменился. Я не узнавал в нем того прежнего добродушного, порой скромного парня, который почти всегда улыбался, рассуждал об очень серьезный вещах, который был настоящим мечтателем и фантазером. Наш сын больше не проводил время в нашем доме, больше не помогал Эсми по кухне, готовя вкусный ужин на всю семью и болтая с ней по пустякам, он больше не общался со мной. Он просто отдалился от нас, закрылся в своей скорлупе и никого к себе не подпускал. Но меня напрягало не это. Больше всего меня пугал его новый стиль поведения. Мой сын из рассудительного, высоконравственного и в каких-то моментах чувствительного юноши, превратился в чёрствого, эгоистичного и даже в чем-то жестокого парня, который беспробудно пьет, курит и беспорядочно трахает всех девушек, которые попадаются ему на пути.

Конечно, его интимная жизнь не должна была меня касаться, но если говорить откровенно, то меня настораживала такая внезапная активность в этой сфере. Сначала мы с Эсми считали, что таким способом он пытается забыться, чтобы укротить свою боль. Мы думали, что вскоре он остепенится и перестанет вести себя, как секс-машина. Но шло время, а Эдвард продолжал гулять, пить и бесконечно веселиться. Со стороны это выглядело так, словно он съехал с катушек, но мы продолжали верить и ждать, когда наш сын образумится. Однако предел моему терпению наступил в тот момент, когда мне позвонили и сообщили, что мой сын употребляет наркотики. Вот тут-то я и сорвался. Тем же вечером я приехал в университет и, поговорив с деканом факультета, на котором учился Эдвард, понял, что в реальности дела обстоят еще хуже, чем мы предполагали. Мой сын не только спивается, грубо ведет себя на публике в обществе других студентов и преподавателей, предположительно употребляет наркотики, но и находится на грани отчисления из института. Стоит ли говорить, что моя реакция была неоднозначной...

После встречи с деканом, я отправился на поиски Эдварда и как ни странно, нашел парня в его съемной квартире в объятиях неизвестной мне девицы...

Толкнув вперед незапертую дверь, я вошел в квартиру и, замерев, осмотрелся. Как только послышались громкие женские стоны, раздавшиеся со стороны комнат, я пошел на звуки. Пройдя к спальне, я остановился напротив открытой двери и с полным спокойствием и равнодушием устремил взор на развлекающуюся в постели голую парочку. Ясное дело, что, заметив меня, девушка тут же завизжала и начала суетливо закутываться в простыни, а Эдвард от неожиданности начал ругаться матом.

− Вон, − пройдя в комнату и указав рукой на дверь, приказал я девушке.

− Что!? Какого хрена, отец!? – завопил Эдвард, когда его подружка второпях выбралась из постели и начала собирать свои манатки. Как только она выскочила за дверь, я снова уставился на сына, по-прежнему сидящего на кровати в куче скомканного постельного белья.

− Поднимайся, − сказал я, кинув парню его брюки.

− Что? − возмутился сын, поймав сою одежду.

− Вставай. Я сказал быстро встал! – рыкнул я, подойдя и схватив парня за руку.

− Бл*дь, да что с тобой такое!? – вырвав свою руку, он в шоке уставился на меня.

− Что со мной? − свирепо переспросил я, чувствуя, что закипаю. Поведение сына и его бестактность просто выводили меня из себя. Я сжал челюсть и, не имея сил больше смотреть на парня, снова поймал его за руку и практически выволок из постели. – Я сказал, встал с кровати, когда я с тобой разговариваю!

Еле устояв на месте, парень прикрылся своими брюками и, надув ноздри, со злостью впился в меня взглядом. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг схватил парня за затылок и резко притянул его к себе. Внимательно посмотрев в его глаза, я понял, что сын был пьян. Он еле держался на ногах, и от него разило таким перегаром, что мне казалось я сам вот-вот войду в стадию опьянения. Безусловно, этот факт еще больше вывел меня из себя, поэтому я с еще большей силой сжал его затылок.

− Отец! Пусти! – занервничал Эдвард, чувствуя, как мои пальцы впиваются в его шею.

− Сейчас же иди, умойся, оденься и приведи себя в порядок! Живо! – прорычал я, яростно глядя прямо в его глаза. Дернув головой, сын вырвался из моей хватки и отступил назад. Я видел, как от недовольства он сжал губы и начал резкими движениями собирать свою одежду по комнате, тем самым подчеркивая свое несогласие с моими приказами.

− Шизофреник... – обиженно прошептал парень, повернувшись ко мне спиной и направившись в ванную комнату.

− Что ты сказал? – с сомнением спросил я, все-таки услышав его оскорбительное бормотание.

− Ничего, − ответил Эдвард, остановившись и посмотрев на меня с легким налетом страха в глазах.

− Повтори, − прищурившись, изрек я. Мне было интересно, осмелится ли он сказать те же слова, только глядя мне в лицо.

− Бл*дь, я ничего не сказал! – вспылил он, взмахнув руками. Тут я не смог сдержать эмоций и буквально налетел на парня. Схватив его за шею, я придавил его к стене и слегка стукнул его головой о твердую поверхность, чтобы не выдергивался. Но вместо того, чтобы что-то сказать ему, я просто вперил в него свой взгляд. У меня не хватало слов, чтобы выразить свое разочарование и негодование. Я не понимал, как так вышло, что теперь я стою и держу своего сына за горло, вместо того, чтобы спокойно говорить с ним.

− Отец? – прохрипел Эдвард, давая мне понять, что я перебарщиваю.

− За что ты так поступаешь с нами, Эдвард? Почему ты делаешь всё это? − спокойным тоном произнес я, продолжая прижимать сына к стене.

− Что «это»? – непонимающе переспросил он, глядя на меня с легким испугом на лице. − Не понимаю. Но как только слова слетели с его губ, я ослабил хватку, а после и вовсе отпустил парня. Сделав шаг назад, я заметил, как он чуть расслабился и начал потирать свою шею, но именно в этот момент во мне вспыхнул такой неописуемый гнев, что я размахнулся и неожиданно для парня ударил его по лицу.

− Аргх... Дерьмо! За что!? – схватившись за лицо, взвыл парень.

− Ты сам знаешь за что, − отойдя назад и потирая руку, пояснил я.

− Нет уж, я не понимаю! Объясни! – взвился он, морщась от боли.

− Ты употребляешь наркотики. И ты стоишь в списках на отчисление. Разве этого мало?

− Что?! Ты спятил?!

− Даже не смей, − я вскинул бровь, не желая слушать оскорбления в свой адрес от какого-то молокососа.

− Кто тебе сказал эту хрень? − поморщился он, выглядя так, словно он действительно был ошарашен.

− Я сегодня разговаривал с деканом и твоими друзьями.

− И что? Я не употребляю наркоту!

− Да что ты, − не поверил я, ведь наркоманы именно так и говорят.

− Я серьезно! – продолжал он стоять на своем. И из-за его эмоций и паники, написанной на лице, я засомневался, хотя сразу виду не подал.

− Верится с трудом, − сказал я и отвернулся от парня, обратив внимание на бардак, устроенный в комнате.

− Ты... Ты мне не веришь? – с искренней обидой в голосе просипел Эдвард.

− Ты стоишь передо мной почти голый в алкогольном опьянении, как ты думаешь, верю ли я тебе? – размеренным тоном изрек я, вновь вернув внимание к сыну.

− Я не употребляю, − осмотрев свой внешний вид, он взмахнул рукой. − Честно, − добавил он, после чего покачал головой и провел рукой по волосам. − Да, было несколько раз на вечеринках, но я не наркоман, отец.

− Хах... Господи, − усмехнувшись, я прикрыл глаза и потер лоб рукой. Как же мне хотелось просто взять и поверить своему сыну, но это было не так-то просто сделать. Я не доверял ему и сам не мог понять почему.

− Пап, я не торчу.

− Прошу тебя, ни слова больше, − остановил я его, выставив перед ним ладонь. − Иди умойся, а потом продолжим разговор... – сообщил я, после чего отвернулся от парня и вышел из его комнаты.

Нужно ли говорить, о чем именно шел наш диалог после его возвращения из ванной комнаты. Как только я успокоил свои нервы, мы вместе с Эдвардом отправились в местное кафе, чтобы окончательно прийти в себя и нормально поговорить. Заказав нам по чашке крепкого кофе, мы начали разговор с проблемы наркотиков, алкоголя и беспорядочных половых связей. Условившись на том, что Эдвард прекратит этот сумасшедший, увеселительный марафон и наконец, серьезно займется учебой, мы закрыли все интересующие нас темы, после чего мы заключили перемирие.

Однако наша дружба длилось не долго. После нашей беседы прошло пару недель, а потом всё началось заново.

В одну из ночей мне позвонили и сказали, что мой сын арестован за пьяный дебош, устроенный в баре. Он там с кем-то подрался, разгромив полбара. Мне предстояло выплатить все убытки владельцу бара и штрафы, выписанные полицией. Разумеется, я расплатился со всеми, но перед этим мне пришлось вытащить Эдварда из тюрьмы и привезти его домой. Черт, я даже не помню как мы добрались до дома, я был таким злым. Я думал, что убью его прямо в машине. Слава богу, что тогда мы были не одни. С нами была Эсми, которая всю дорогу усмиряла мой гнев.

[i]− Карлайл, не делай этого! – панически закричала моя жена, когда мы вместе с Эдвардом ввалились в двери нашего дома. Я со всей силы толкнул его вперед, отчего он поскользнулся и повалился на пол. Я не собирался его бить, но Эсми почему-то так не думала. Она держала меня за рубашку, хватала за руки и тянула меня на себя. В это время, Эдвард с трудом поднялся на ноги. Он выглядел отвратительно. Его лицо распухло после драки в баре, волосы торчали в разные стороны, рубашка была порвана и по какой-то причине на нем не было одного ботинка.

− Эсми пусти меня! – рыкнул я на нее, когда она вцепилась мне в плечи. Не знаю, откуда у нее столько сил, но судя по тому, как она меня держала, она явно боялась, что я побью нашего сына.

− Нет, пожалуйста, – начала умолять она.

− Эсми, я ничего не собираюсь делать.

− Да, мам пусти его, − иронично подметил Эдвард. Казалось, он специально нарывается на неприятности. А когда он продолжил говорить, я прищурился. − Видишь, большой папочка хочет уделить мне минутку своего драгоценного времени, лучше дай ему эту возможность!

− Закрой свой рот! – приказал я.

− А то что? Ударишь меня?! – прокричал парень, остановившись напротив лестницы. – Ты же только так умеешь решать проблемы!

− Карлайл... о чем он говорит? – отпустив меня, спросила Эсми, после чего изумленно посмотрела сначала на сына, а потом на меня.

− Ты не сказал ей? – указав рукой на свою мать, обратился он ко мне. − Как это на тебя похож, − с горечью на лице, покачал он головой. − Да, мам, твой муж меня бьет, − пожаловался Эдвард, выглядя при этом таким мелким засранцем. Признаюсь, я был в шоке от него. Так меня еще никто не подставлял.

− Что... – пораженная таким заявлением, Эсми перевела все внимание на меня. Что я мог сказать ей? Ведь я действительно пару раз наказывал его таким образом. Я знаю, что это не правильно, но я порой не контролирую себя. Иногда Эдвард меня просто выводит из себя.

− Эсми, погоди. Пусть он скажет всё, − остановил я ее, поняв, чего хочет парень. Ему просто хотелось выговориться и пожаловаться на кого-то. − Ты хочешь что-то сказать, Эдвард? Пожалуйста, мы тебя слушаем.

− О как! – вытаращив глаза, сын всплеснул руками. − Великий и могучий Карлайл Каллен дал слово своему сыну-неудачнику! Это так благородно с твоей стороны, − чуть ли не плача проговорил он.

− Мы ждем, − я сложил руки на груди и приготовился слушать.

− Кхех... Зачем? Какой смысл? Всё, что я ни скажу, вы воспримите как бред. Пустое. Так было всегда. Вам просто плевать, − он махнул на нас рукой и, покачав головой, развернулся и поковылял к лестнице.

− Плевать? − возмутился я и последовал за сыном.

− Карлайл, − Эсми попыталась остановить меня, но я не отреагировал на нее, продолжив идти за Эдвардом.

− Плевать? Так значит, ты считаешь?! – прокричал я ему вдогонку.

− Карлайл, не нужно. Прошу тебя! – хватая меня за спину, а скорее за рубашку, умоляла Эсми.

− Да! Я так считаю! − резко остановившись на середине лестницы и повернувшись к нам, выпалил Эдвард. − Вам плевать на меня, на мои чувства! Моя девушка умерла, а вы хотите, чтобы я просто продолжил учиться и вел себя как пай мальчик! Но я имею право на страдание. Я не хочу учиться, я не хочу общаться с теми людьми, которых вы мне подсовываете, я не хочу выходить из дома!

− Тогда чего же ты хочешь? – строгим голосом задал я ему вопрос.

− Бл*дь, да ничего я не хочу! – прокричал он. − Я просто хочу, чтобы меня оставили в покои! Лучше бы я умер, а не Лиз, тогда бы всем стало лучше!

− Эдвард! Не говори так, умоляю, − услышав такое признание сына, Эсми заплакала.

− Вам меня не понять. – Парень с разочарованием и слезами на глазах посмотрел на нас, покачал головой, а потом продолжил подъем вверх.

− Нам тебя не понять? − придя в ярость, я снова вступил с ним в диалог. − Ты думаешь мы не знаем, что такое страдание и утрата дорогого человека? Ты думаешь, что нам не из-за чего переживать и горевать? Ты всего лишь пацан, который еще ничего не знает об этой жизни!

Источник: http://robsten.ru/forum/29-687-1