Глава 29.
Gra, Dilseacht, agus Cairdeas.

Утро перед премьерой началось для Лэнса с капельницы.
Удивительно, но он никогда ничем не болел - не считая, разумеется, генетического дефекта, - даже банальные вирусные инфекции обходили его стороной.
И вдруг вспыхнула миелома, лесным пожаром охватила сразу кости и кровь. Что не выжгла она, отравила химиотерапия. Но он выжил - и вышел из стационара даже сильнее, чем раньше. Оказалось, винкристин, адриамицин и дексаметазон тысячекратно увеличивают магическую мощь.
Вообще, это был общеизвестный факт - разные химические вещества и физические факторы по-разному влияют на силу псионика. Так, прогнозы Кайдан ухудшались даже после одной-двух сигарет, выкуренных накануне... Зато полуторачасовое облучение ультрафиолетовой лампой повышало точность ее рентгеновского зрения до возможности читать закрытые книги, различая текст на каждой конкретной странице, в то время как без стимуляции текст с разных страниц у Вирджинии частенько "склеивался". Приходилось долго вертеть тренировочную книгу так и эдак, чтобы правильно прочесть написанное.
Но слишком уж это было индивидуально, чтобы вывести четкую закономерность - физически невозможно было бы применить на каждом альтернативно одаренном все возможные комбинации факторов.
Сильвер никогда этим не занимался, а узнав нечаянно о приятном побочном эффекте терапии, до поры до времени припрятал этот козырь в рукаве: понимал, что к такому способу усиления можно прибегнуть лишь в крайнем случае, слишком тяжело переносил химиопрепараты. Сегодня же, когда он не имел права на ошибку, все средства были хороши.
Он сам перекрыл и снял капельницу, когда подошло время.
Пришла Лана, иссиня-бледная, с двумя кружками крепкого до черноты чая; она чуть заметно дрожала после первой утренней тренировки, сорока минут в ледяной воде.
- Точно не хочешь подождать, пока все проснутся, и поесть нормально?
На часах было пять утра. Дети и внуки еще спали без задних ног.
- Не хочу, - он поморщился. - Посмотрю на них - и раскиселюсь, а мне нужен рабочий настрой. Кроме того, мне сейчас на кухне лучше вообще не появляться.
После химиотерапии от одного запаха съестного едва наизнанку не выворачивало.
Он помнил, как, выйдя из больницы с ремиссией после первого курса лечения, пытался запихнуть в себя мерзкую еду в какой-то забегаловке - лежал он, конечно, не в лондонской больнице и под чужим именем, в то время следовало соблюдать большую осторожность, чем сейчас... Сильвер понимал, что хоть что-то съесть нужно, иначе многочасовую тряску в автобусе он просто не выдержит, но заставить себя не мог.
И услышал - вряд ли ушами, чьи ограниченные возможности большую часть жизни приходилось компенсировать иным слухом - завистливое перешептывание:
- Вот зажрался... от такой вкуснятины нос воротит!
- Да уж, нет бы нам отдал...
- Угу, такой отдаст... Мечтать не вредно, Лори...
Потом ребята признались, что перепугались до одури, когда Сильвер встал и направился к ним - и дали бы деру, но ноги как приросли к асфальту. Лэнс только хмыкал в ответ - до курса терапии по системе VAD* ему ни разу не удавалось частично парализовать даже одного человека на дистанции более полуметра, хотя даром боги не обидели...
Решение взять их к себе пришло сразу же. Захотел - и точка. Просто пожалел, да и... себя вспомнил - восемнадцатилетнего, до смерти напуганного, бежавшего из родной страны от убийства пятерых человек и от того, что их убило. Тогда разносчик газет просто хотел сберечь дневную выручку и свои кости. Очень хотел, и в запале думал, когда зажали в угол: "сдохните, сдохните, твари". Он их пальцем не тронул! И все-таки наутро его нашли без сознания рядом с пятью трупами.
Отпустили, конечно - откуда бы у тщедушного мальчишки взялись силы, чтобы расправиться с такими оглоблями, как покойные, да и на телах не было следов насилия, - но он знал, что виновен. Пожелание уродам сдохнуть, обморок и раскалывающийся изнутри череп, хотя не пил и по голове не били - все связалось в сознании в единую мысль: "я чудовище, я убил тех парней, просто захотев им смерти".
Тогда он еще считал убийство чем-то ужасным... давно это было. Много лет назад.
Было долгое голодное путешествие, автозаправка по дороге в Дублин. Внедорожник. Владелец не заметил бродягу, но услышал мысленный приказ - и, отойдя за сигаретами, оставил багажник открытым, просто забыл запереть. Гараж на пароме - тот самый, ниже ватерлинии, и морская болезнь, выворачивающая наизнанку, еще более мучительная на пустой желудок. Хозяин машины хорошим человеком оказался, кстати - отколотил, конечно, когда обнаружил у себя нелегального пассажира за запасным колесом, но в полицию заявлять не стал.
И снова дорога, как можно дальше вглубь чужой страны. И был декабрь, улица Лондона, мокрый снег и грязное месиво на асфальте, стертые в кровь ноги и ботинки, просящие каши. И высокий светловолосый мужчина с тонкими длинными пальцами, покрасневшими от холода - он никогда не любил перчатки. Говорил, что во всем Соединенном Королевстве нет мастера, способного сшить удобные перчатки на его руку.
- Дайте мне работу, сэр. Вы урод, как и я, и вы богаты.
- Да что ты говоришь? - в те годы в его речи еще явственно звучал чешский акцент. - Почему ты так думаешь?
- Мне так показалось... то есть, я знаю, - глядя на неброско одетого человека, альбинос явственно слышал громкий, очень громкий звон монет, но сказать об этом пока не решался.
- Знаешь... ну пойдем, расскажешь, что еще ты обо мне знаешь.
Потом, вспоминая тот вечер, Сильвер понимал, что ходил по лезвию - не будь Эли экстрасенсом, способным распознать злой умысел и понять, видит человек его впервые или уже имеет некие сведения, дело кончилось бы плохо. Да и тогда в воздухе отчетливо пахло жареным. Но, в общем-то, терять было уже нечего. Он зажмурился, сосредоточился и увидел то, что вряд ли мог узнать случайный человек - конкурент или чей-то соглядатай:
- Знаю, что у вас не было секса двенадцать лет.
Эли усмехнулся, взглянул с интересом:
- Наглый, неглупый и в самом деле что-то можешь... Ты мне подходишь. Поехали.
В каком-то смысле Лэнсу повезло, что он нарвался на Каракурта, а не рабовладельца или торговца органами. Да, убежать от самого себя не получилось, пришлось принять - таким, как есть, с темным даром и способностью убивать силой мысли. Но все же его органы не рассажены десятку больных по всему миру, а скелет не обглодали крысы; он жив и в определенных кругах весьма уважаем, в его руках сосредоточена частичка власти. Приятно осознавать, что на твоей территории мелкая шушера вроде рэкетиров произносит твое имя не иначе как шепотом.
Если уж ему так повезло в свое время, почему не может повезти этим троим? Двое тяжело больных да девчонка... пропадут же ни за грош. А ведь они ничем не хуже, а то и лучше, чем был Сильвер в их годы...
- О чем задумался? - высокая светловолосая женщина мелкими глотками пила слишком крепкий, слишком горячий чай; длинные тонкие пальцы, посиневшие от ледяной воды, плотно оплели кружку, выбирая из фарфора все тепло без остатка.
- Да так... забавно получается. Я знаю Эли - ну, и тебя тоже, - ровно тридцать лет... мы в декабре встретились, помнишь?
- Помню, - она улыбнулась, едва заметно. - Я еще очень тебя испугалась - страшный лохматый взрослый дядька... А тебе и дела не было до какой-то шмакодявки, да?
- Знаешь, в тот вечер я променял бы целый гарем совершеннолетних красоток на тарелку горячего супа.
Она тихонько захихикала, спрятав лицо за кружкой, совсем по-девчоночьи. Смех у нее за эти годы ничуть не изменился.
- И еще я думаю, что моя судьба - стерва с хреновым чувством юмора... как ты считаешь, если сегодня все получится - ждать мне смерти в июле тридцать седьмого?
И от чьей руки, интересно. Не то чтобы он сомневался в своих детях - но ведь и сам когда-то питал к Эли почти что теплые чувства.
Лана покачала головой. Глаза ее, собирая и концентрируя тусклый свет лампы, светились в полумраке, как у кошки; на правой руке поблескивало тяжелое золотое кольцо с затейливым узором - две руки, удерживающие два сердца:
- Ты забываешь кое о чем. Во-первых, Лорану и уж тем более Джеймсу с Викторией до тебя ой как далеко... Они, конечно, ребята очень талантливые, но так без солнца звезды видны.* Ты единственный в своем роде, и вряд ли кто-то из наших детей к тридцать седьмому встанет с тобой на одну доску - если они вообще останутся в деле, что сомнительно. А во-вторых - знаешь, в котерии никто и никогда не говорил по-чешски. Ни до тебя, ни, тем более, после. Grá, Dilseacht, agus Cairdeas, то, что мы теперь называем котерией, - в наибольшей степени твоя заслуга.

Примечания:
*Винкристин + адриамицин + дексаметазон, одна из схем химиотерапии при миеломной болезни.
**Цитата из "Поэта и гражданина".