я коллекционирую каждый свой страх потерь
их так много скопилось
что можно разжечь и греться
почему каждый раз, выходя за дверь
люди забывают уйти
из сердца?*

Я сижу на краю своей кровати, медленно и бездумно простукивая языком каждый зуб в верхнем ряду и наблюдая за тем, как непривычно тихая Элис пытается дотянуться до ручки окошка для проветривания, находящейся вне пределов её досягаемости. Обычно она даже не посягает на это, отлично зная возможности своего роста, и просит меня открыть окно, но сегодня она очевидно раздражена. Неестественное для Элис молчание грозовыми тучами расходится по палате, наполняя собой всё пространство вокруг.

Я пару мгновений раздумываю над тем, чтобы встать и открыть окно самому, не дожидаясь просьбы с её стороны, но почти сразу отметаю эту идею как гарантированно вызывающую ещё большее негодование Элис.

– Ты умеешь играть в шахматы?

Я решаю применить технику Беллы, которую она успешно испытала на мне уже несколько раз – начать говорить о чем-то отвлечённом, чтобы увести мысли собеседника в более спокойное русло.

Вопрос (на смекалку): Считается ли манипулирование недопустимым, если оно по обоюдному согласию?

– Умею, – слишком резко для такого наивного вопроса отвечает Элис, – даже занимала призовые места в школьных чемпионатах.

– Впечатляюще, – кивая головой и придавая голосу торжественность, говорю я. – Ты могла бы выбрать другой жизненный путь, с медалями, фанатами и призовыми гонорарами.

– И кто бы тогда помогал тебе со стиркой?

Она, наконец, перестаёт тянуться к оконной ручке и поворачивается лицом ко мне. Порядком подрастеряв раздраженность, Элис выглядит почти обычно, за исключением усталости, пурпурно-синими разводами отпечатавшейся у неё под глазами.

Я пожимаю плечами, в полной мере осознавая, насколько моё нахождение в этом месте было бы хуже без её дружелюбия и человечности.

– Открой уже это дурацкое окно, – выдыхает Элис, садясь на рядом стоящий стул, и, когда я встаю и выполняю её просьбу, добавляет, – Джасперу опять стало хуже.

 – Ты говорила с Карлайлом насчёт этого?

Я говорю тихо, полагая, что именно так можно придать голосу ноты заботы. Меня мало интересует Джаспер: в больнице всегда кому-то становится хуже, потому что сюрприз-сюрприз – мы не здоровы. Иногда этим кем-то оказываюсь я сам. Но я действительно переживаю за Элис, потому что она очень привязана к Джасперу, хотя и старается это всячески скрывать.

– Я пыталась поставить вопрос об изменении метода лечения на сегодняшнем утреннем собрании, – она повышает голос, и на её лице вновь проступает раздражение, – но Карлайл и Аро слишком заняты своими спорами, чтобы обращать на меня внимание. 

– Что за спор может быть между ними? - я стараюсь казаться незаинтересованным, хотя осознаю, что почти вплотную подошёл к нужной теме.

– Уже несколько дней они не могут решить вопрос с твоей новенькой подружкой Беллой, – в голосе Элис всё еще есть раздражение, но теперь она добавляет туда какие-то игривые нотки, заставляя всё вместе звучать крайне зловеще. – Карлайл никак не может получить от Аро все её сопроводительные документы, включая историю болезни.

– Почему? - я больше не могу скрывать волнение, придающее моим словам ломкость.

– Аро говорит, что документы ещё не пришли из её прошлой клиники, что звучит, конечно, абсурдно, учитывая, что сама Белла уже здесь.

– Как такое может быть, Элис? – я встаю, не в силах удерживать прыгающие внутри меня нервозность и волнение. – Это ведь ненормально?

– Я не знаю. - Элис тоже встаёт, но теперь её лицо оттеняет тревожность. Возможно, я перестарался с демонстрацией своих переживаний.

Мои пальцы вплетаются в неряшливо растрёпанные волосы в попытке стимулировать так нужный сейчас мыслительный процесс. Почему Аро до сих пор не получил документы? Какие этому могут быть логические, рациональные объяснения, если не брать во внимание возможную, хотя и совсем крошечную вероятность того, что безумная теория всеобщего заговора, про которую говорит Белла, на самом деле имеет место быть?

– Эдвард, ты в порядке?

Встревоженный вопрос Элис впивается в мою голову, заставляя обратить на себя внимание.

– Да, – я пытаюсь придумать какое-то объяснение своей гипертрофированной реакции без прямой выдачи фактов, – просто переживаю за Джаспера и Беллу. Им обоим срочно нужна помощь.

– Я знаю, – обречённо вздыхает Элис. – Я буду настаивать.

Она выходит из палаты, обнадеживающе улыбнувшись. Я чувствую себя неестественно и неуютно оттого, что не сказал Элис правду и выудил из неё нужную мне информацию,

/нужную не тебе, а сумасшедшей девчонке, которая тобой манипулирует/

но одновременно с этим какое-то слегка осязаемое и невесомое ощущение потрескивает у меня на языке. Оно кажется горьковато-сладким, словно жжённая карамель из рождественского подарка, который подтверждает твою веру в Санта Клауса.

Не то чтобы у меня когда-то были конфеты на Рождество. Или в любой другой день.

В следующий раз я выныриваю из своего мысленного болота только в столовой за обедом. Разделение по цветам зелёного салата, грязно-бронзового картофеля фри и песочно-коричневых кусков курицы не занимает много времени, поэтому я могу полностью посвятить себя разглядыванию шероховатостей на стенах, вспоминанию недавно произошедших со мной неприятностей и фильтрации неумолкаемого грохотания голосов. И немного ожиданию Той-которая-не-появилась-на-завтраке.

Мне приходится есть очень медленно, чтобы дать Белле больше времени на появление, но она не пользуется этим преимуществом. На пути к выходу из столовой я кладу в карман упаковку сока. Меня немного укалывает тёплое чувство, что у нас появилась какая-то внутренняя традиция, как у настоящей пары друзей.

/Пары психов/

Несмотря на чёткую установку не пытаться искать Беллу, мои глаза нарушают внутренние приказы и сканируют окружающую действительность на предмет её присутствия, пока я иду по длинным скучающим коридорам больницы.

Сегодня тепло, воздух наполнен солнцем и цветочной пыльцой. Я трачу пару часов своей бесперспективной жизни на пешую прогулку по большой, заросшей всевозможной зеленью территории, окружающей клинику. Вокруг моей головы по постоянно изменяющейся орбите мельтешат мошки, реже – пчёлы, и постоянно и беспрерывно – собственные мысли. Я даже не пытаюсь отмахиваться от них – это бесполезно, а иногда и вредно – они становятся более назойливыми и менее контролируемыми.

Я так и не встретил Беллу за всё время своей прогулки, хотя, если быть честным, я почти никого не встретил, так как гулял по отдаленным и труднопроходимым местам.

Когда яркое замыленное солнце начинает слегка склоняться на сторону заката, я возвращаюсь внутрь здания, наполненного духотой и людьми. Мне сложно описать или дать точное определение своему состоянию сейчас: через мои внутренние органы будто проходят ритмичные вибрационные волны, встряхивая всё на своём пути.

Вопрос (неопределенный): Как люди понимают, что чувствуют, если это почти не поддаётся осмыслению?

В библиотеке привычно молчаливо. Старая тяжелая дверь всхлипывает металлическим писком, когда я закрываю её за собой. Я делаю пару шагов вперёд, останавливаюсь посередине зала, замираю и прислушиваюсь. Где-то за пределами библиотеки приглушённо играет музыка внешнего мира, неразборчивые звуки с трудом просачиваются сквозь бетонные стены здания, становясь лишь отголосками. От огромного количества старых книг, без особого порядка разложенных по полкам, доносятся беззвучные пыльные выдохи. Тихим электрическим гудением светят лампы с высокого потолка над моей головой. Не слышится никаких посторонних звуков – Белла еще не пришла.

Я вдруг на короткое, но болезненно неприятное мгновение думаю о том, что забыл упаковку сока, которую хотел взять специально для Той-которая-вот-вот-придёт, но, сделав резкий рывок рукой и прощупав карман пижамных штанов, с облегчением её там обнаруживаю.

Не зная, чем себя занять до прибытия Беллы, я несколько раз медленно обхожу покосившиеся книжные полки, осматривая знакомые мне обложки книг. Свет, просачивающийся сквозь тусклое, давно не мытое окно читального зала, плавно меняется, становясь серее, слабее и тоньше, так же как и мой внутренний настрой.

Моё тело странно напряжено, хотя рядом нет ни источников опасности, ни видимых причин для волнения, но я натянут, как глухо вибрирующая гитарная струна.

У меня внутри свербит странное ощущение, что именно сейчас раздастся звук открывающейся двери, и я сконцентрирован на фильтрации всех посторонних шумов, настроившись лишь на нужные частоты. Каждую следующую секунду это чувство только усиливается, поглощая меня с головой.

Искусственный свет полностью заменяет солнечный. Я нервными затяжками вдыхаю пыльный книжный воздух, уже сотню раз отфильтрованный собственными лёгкими. В моей ладони сжат яблочный сок, ставший тёплым от жара рук. Я ставлю его на шахматный стол с той стороны, где обычно сидит Та-которая-придумывает-новые-правила, затем поправляю упаковку так, чтобы её контуры совпали с нарисованными линиями поля.

/Она не придёт/

Я ещё раз обхожу библиотеку по периметру, отсчитывая сто четырнадцать ударов языком по зубам, и напоследок выключаю в аудитории свет.

*Автор эпиграфа - Саша Птица

P.S. Что думаете об исчезновении Беллы?