...ложь. этот день, как и прошлый – насмешка чья-то
боль, начинаясь с зерна, доросла в початок
тень, словно жирный, уродливый отпечаток
ляжет на стол, расползаясь в большую лужу
я здесь несчастлив
но кажется
так
и нужно*

На еженедельной групповой сессии пустует пара мест: кто-то либо выздоровел, либо окончательно сдался. Я складываю руки на груди в прочный двойной узел и откидываюсь на спинку жёсткого стула. 

Мне иногда кажется, что в больнице всё сделано неудобным и раздражающим специально: еда, которая ровно на грани между несъедобной и съедобной; мебель, нарочно сделанная скрипящей и некомфортной; лекарства, которые не лечат, а только делают тебя неспособным рассказать о проблемах; персонал, который отстранён ровно настолько, чтобы их никто не трогал.

/Поздравляю, теперь и ты веришь во всеобщие заговоры/

Карлайл заходит в кабинет вместе с несвойственным ему опозданием и Беллой. Я проскальзываю быстрым взглядом по её лицу, пока она занимает место напротив меня, но тут же перевожу его обратно на носки ботинок, не желая быть пойманным в подсматривании. 

Вопрос (сталкерский): Почему мне постоянно хочется держать её в поле зрения?

Карлайл привычно листает свои записи в поисках заметок для сегодняшней встречи: я слышу характерный бумажный хруст каждый раз, когда он переворачивает страницу. Моя поясница начинает затекать от неудобного положения, но я не предпринимаю никаких попыток это исправить, замерев в полумедитативном состоянии.

Групповая консультация настолько детерминирована, что ни природный катаклизм, ни общемировая эпидемия не способны изменить порядок. Сейчас Карлайл отложит блокнот на стол позади себя и спросит, как прошли наши выходные. 

Я задерживаю эту мысль в голове немного подольше, придумывая ответ на бессмысленный и вырванный из контекста вопрос. Мои выходные прошли болезненно, солнечно и чуть более честно, чем хотелось бы.

– Итак, начнём? – Карлайл кладёт записную книжку на стол. – Кто-то хочет поделиться, как провёл субботу и воскресенье?

/Потакая своему безумию/

Пропуская мимо себя сливающиеся в неразборчивую мелодию голоса, я погружаюсь в мечущиеся в постоянно хаотичном порядке мысли, стараясь успеть и выхватить хоть что-то стоящее обдумывания. 

Шум двигающихся по полу ножек стульев выдёргивает меня на поверхность, сигнализируя о том, что час подошёл к концу. Я встаю и отхожу чуть в сторону, привычно пропуская людское столпотворение перед выходом из аудитории.

– Эй! - Белла возникает передо мной, кристаллизовавшись из чистого солнечного света, проникающего сквозь пыльные окна. 

– Карлайл назначил мне личную консультацию! – она поднимает вверх кулачки, возбуждённо шепча о радостном событии. 

От переполняющих её энергии и чувства победы Та-которая-состоит-из-света, кажется, забыла о своих же методах предостережения и больше не заботится о том, что нас видят все вокруг. Я не могу сопротивляться такому очевидному выпячивающему счастью и заглядываюсь на её искрящиеся от радости глаза, хотя это и отзывается тысячами грохочущих взрывов в моей голове.  

– Так что, протокол активирован, мистер агент Эдвард, – Белла выпрямляется и старается сделать серьезное лицо, но улыбка всё равно просвечивает сквозь расширенные зрачки. – Встретимся сегодня в условленном месте для обсуждения дальнейших действий. 

Она быстро машет мне рукой, хотя я стою всего в метре от неё, и вливается в перешёптывающийся между собой ручеёк выходящих из помещения людей. 

– Эдвард, – Карлайл обращает на себя моё ещё не полностью справившееся с наплывом эмоций сознание, – пройдёшься со мной до кабинета?

И пока мы молча идём через длинные виляющие коридоры, переходя из одного крыла больницы в другое, я всё ещё ощущаю слегка дезориентирующее головокружение, ослеплённый сияющими глазами Беллы.

Дойдя первым до своего кабинета, Карлайл открывает дверь и придерживает её, пропуская меня внутрь. Я был здесь не раз, поэтому, особо не задумываясь, прохожу и сажусь в гостевое кресло. Кабинет очень сильно похож на своего хозяина – такой же вытянутый, светлый и деловитый. Это наблюдение смешит меня, и я проглатываю пузырящуюся в горле усмешку, совершенно уверенный в том, что Белла заразила меня каким-то эмоциональным вирусом.

– Мы давно не разговаривали наедине, – начинает Карлайл, усаживаясь в своё кресло. – Я хотел бы возобновить наши консультации.

/Он что-то скрывает/

– Хорошо, – упёршись взглядом в его переносицу, говорю я. – Есть какая-то особая причина?

– И да, и нет, – уклончиво отвечает Карлайл. – Расскажи мне, как ты себя чувствуешь с новым лекарственным планом? Прошло больше месяца, есть обратная связь?

Его голос выдержан и спокоен ровно настолько, чтобы не вызывать негативных ощущений. Я сижу прямо – лёгкое, смешливое чувство уже прошло, но внутри меня пока ещё не наблюдается никаких нервных спазмов, хотя язык начинает медленно ощупывать резцы в закрытом рту.

– Сейчас я снова чувствую себя самим собой, хотя все… – пару раз глотаю высохшим горлом, чтобы подобрать слова, – … все проблемы теперь тоже на месте. 

Карлайл понимающе кивает головой, делая пометки в блокноте. Он пишет почти не глядя, будто бы не желая выпускать меня из виду. 

– Ты знаешь, что я не приверженец сугубо лекарственного метода. Нам потребовалось много времени, чтобы снять тебя с тех препаратов, которые ты принимал несколько лет подряд.

Я осторожно киваю головой, не понимая, есть ли у этого разговора какое-то второе дно. У меня было много консультаций наедине с Карлайлом, и если брать в общем, то я рассматриваю его как одного из лучших докторов, которые попадались на моём пути. Но сегодня всё ощущается иначе: не состыкуется и не вызывает доверия.

– Как ты себя чувствуешь в последнее время? Может, появились какие-то новые факторы, влияющие на твоё состояние? 

Карлайл заносит ручку над записной книжкой, готовясь законспектировать мои тезисы. 

– Новые факторы? – недоумение сдвигает мои брови вместе, заставляя хмуриться. – Ты спрашиваешь, не добавились ли новые бесполезные ритуалы или иррациональные страхи?

Противореча самому себе и пытаясь доказать полезность, я начинаю отчитывать языком зубы, один за одним, слепо веря, что это принесёт спокойствие.

Раз, два, три, четыре, пять…

– А они добавились? 

Кажется, что мой слишком сдержанный собеседник пытается добиться какой-то определённой информации с моей стороны.

/Не рассказывай/

– Нет.

Досчитав до конца ряда, я теперь просто вдавливаю язык в передние зубы, глазами очерчивая треугольник, состоящий из плеч и лба Карлайла.

– Что ты думаешь о Белле Свон? – тем же нейтральным голосом спрашивает он, размашисто вычеркнув что-то в своём блокноте.

Не то чтобы я не ожидал чего-то подобного, но произнесённый вслух вопрос штурмом берёт мою голову, разгоняя и без того роящиеся мысли до рекордной скорости. Я ещё больше выпрямляю и так вытянутую спину, пытаясь растянуть завязывающийся внутри ком нервов.

– Слушай, Эдвард, – Карлайл откладывает свои записи на стол и накрывает их руками, – я не тот, кто может давать советы, с кем тебе стоит дружить, – он делает паузу, будто бы сомневаясь в правильности подобранного слова, – но один всё же дам.

Вопрос (животрепещущий): Почему всегда есть «но»?

Я сжимаю зубы, пытаясь не дать разгореться начинающей искрить злости. Моя утренняя теория подтверждается – в этой больнице всё должно быть неудобно и болезненно, а если ты осмелишься хоть раз вдохнуть полной грудью и растянуть губы в улыбке, у тебя отберут всё хорошее, что ты протащил контрабандой.

– Я пока сам не разобрался полностью, – продолжает Карлайл, – но ситуация намного сложнее, чем тебе кажется. Белла не тот человек, с которым следует сближаться – она только усугубит твоё состоянием своим. 

Я понимаю смысл слов и даже идею, которую доктор пытается донести, но где-то глубоко внутри меня маленький рыдающий ребёнок стучит ногами и не хочет слушаться.

– Мне приятно видеть тебя улыбающимся и весёлым, но я также не могу не заметить, что тебя слишком затягивает. Её сверхнавязчивые идеи могут прочно засесть в голове, и тогда мы тебя уже не вытянем, Эдвард.

Я прилагаю большие усилия, чтобы разомкнуть склеившиеся в неконтролируемой злости зубы и расслабить мышцы, пропитанные агрессией. Из-за всплеска адреналина мысли на короткое время становятся чертовски ясными, и я возвращаю контроль над почти поглотившими меня эмоциями.

– Я думал, здесь запрещено быть улыбающимся и весёлым, - приподнимаю уголки губ, демонстрируя дружелюбие.

Карлайл накрывает лицо руками и застывает так на пару секунд, показывая, как тяжело ему даётся наш разговор.

/Притворяется/

– Я действительно волнуюсь о тебе, – опуская руки, говорит он; на сотую долю секунды сквозь профессиональную маску проступает настоящее лицо обычного уставшего мужчины. – Встретимся на следующей неделе в это же время.  

Погружённый в заснеженный буран собственных мыслей, я быстрым шагом возвращаюсь в палату и ложусь лицом в подушку, чтобы полностью выключить окружающий мир. 

Из планов на сегодня у меня осталось только немного постареть и дождаться вечера, чтобы под искусственным библиотечным светом окунуться в своё потенциально безвозвратное безумие с головой. 

*Автор эпиграфа - Ананасова 
P.S. Карлайл приступил к активным действиям?