Kapitel 17. Weihnachtsmarkt
Teil 3. Altes Schloss
Teil 3. Altes Schloss
Altes Schloss(Старый замок) — резиденция правителей Вюртембергского дома в центре Штутгарта, Германия. При герцогах Кристофе и Людвиге в 1553—1578 годах сооружение было перестроено в замок.
Когда я выхожу в гостиную, Эдвард говорит по телефону.
На нем изысканный иссиня-черный костюм в стиле «Prado», отсылающий меня к дню нашего знакомства. Начищенные до блеска туфли, широкий черный ремешок часов на запястье, рубашка цвета слоновой кости – и эмоциональные, живые черты лица. Эдвард не просто слушает, он активно что-то обсуждает на немецком – пусть и негромко, а все же. Скорее машинально, чем осознанно подмечает краем взгляда мое появление. Через пять секунд уже завершает разговор.
Эдвард до невозможного красив этим вечером. Однако в его выражении лица, во взгляде такое неприкрытое, очевидное любование мной... будто бы его собственный образ ничего не стоит. Он неспеша, растягивая удовольствие, оглядывает меня с ног до головы. Широко, победно улыбается. На щеках появляются ямочки, а в синих глазах – предвкушающий восторг.
Он ничего не говорит. И я пока не говорю тоже.
Внимательно следя за каждым его движением, сполна отвечая на этот воодушевленный взгляд, делаю несколько шагов на встречу. И останавливаюсь рядом с ним. Даже на каблуках я почти на голову его ниже.
Выражение лица Эдварда теплеет. Он бережно, словно бы расстаю, как видение, кладет руки на мою талию.
- Ты бесподобна, Изабелла.
Его глубокий голос звучит едва ли не сакрально. В полумраке гостиной, с ароматом его духов – и моих – сплетающихся воедино, с его широкими ладонями на моем теле. И этим невероятным любованием. Будто бы ничего прекраснее Сокол в своей жизни еще не видел.
Улыбаюсь на его щедрый комплимент. Мягко касаюсь пальцами мелких пуговичек рубашки. Эдвард выдыхает, проследив за моим маленьким движением. Улыбается в ответ.
- Я рада, если тебе нравится. Учитывая, насколько потрясающе выглядишь ты сам.
Он наклоняется к моим волосам, неглубоко вдохнув их запах. Касается носом моего виска, придержав за талию. Чувствую тепло его тела через тонкую ткань платья. И вполне себе очевидную реакцию, о которой он не хочет молчать.
- Королева. Воистину, - целует мое плечо, наклонив голову чуть ниже. Неспешно отсраняется. Во взгляде играют, шаловливо поблескивая, стайки чертят.
- Знаешь, это платье было единственным, что я вчера примерила в магазине.
- Ты купила его вчера?
- В ожидании, - хмыкаю, хитро кивнув, - все дело в цвете, правда?
Платье длинной до колена, с длинными рукавами и полусобранными в изящный силуэт формами ткани самого, что ни на есть, синего цвета. Точь-в-точь оттенок глаз Сокола. Я вчера так и остановилась возле бутика, увидев его на витрине.
Эдвард выглядит польщенным.
- Тебе очень идет.
- Ты мне очень идешь, - оглаживаю узкий участок его шеи, свободный от жесткого ворота рубашки, - боже, как же ты мне идешь, Эдвард...
Мужчина прищуривается, подняв голову. Наклоняется ко мне снова и я, ожидая поцелуй, тянусь ему навстречу. Однако Сокол, минуя губы, горячо целует мою шею – точно там, где проходит артерия. От теплого дыхания я вздрагиваю, прижимаюсь к его груди. Кладу обе руки на плечи, просительно их массируя.
- Моя Schönheit, - шепчет Эдвард, медленно проведя по коже языком. Улыбается в ответ на покрепчавшие объятья. Также медленно отстраняется. Синие глаза сияют.
- Еще немного и мы никуда не пойдем, - стараюсь скрывать разочарование в голосе от того, что больше не чувствую его настолько рядом.
Эдвард извиняющимся, нежным взглядом проходится по моему образу с ног до головы. Целомудренно целует мой лоб.
- Это правильно. Времени у нас уже не так много.
- Разве босс опаздывает? Он задерживается...
- Только не немецкий босс, - ухмыльнувшись моему заявлению, Эдвард влюбленно гладит мое плечо – и ниже, по спине, к ребрам. Доходит до талии и убирает руку. Разворачивает нас к выходу.
Начало рождественского вечера заявлено на семь часов, однако Эдвард планирует приехать пораньше – с присущей ему предусмотрительностью. К тому же, сегодня он выступит с речью – и им с командой нужно убедиться, что к небольшой презентации все готово.
- Белла? – окликает, уже ожидая в прихожей с моим пальто.
Вздыхаю, сама себе качнув головой. Смущенно ему улыбаюсь, подойдя ближе. Эдвард помогает мне надеть верхнюю одежду, проследив, чтобы рукава оказались точно у моих ладоней – и не пришлось помять платье в попытке отыскать их.
- Все замечательно, Schönheit.
- Конечно.
Он надевает и свое пальто, пригласительным жестом открыв передо мной дверь. Улыбается, когда в лифте переплетаю наши руки. И крепко пожимаю его пальцы в своих.
- Я никогда не была на таких масштабных мероприятиях...
- Оно совсем не масштабное, Белла. Только самые близкие.
- И самые влиятельные.
- Самые заинтересованные, - увиливает, с теплом посмотрев на мое лицо. – Ты затмишь там всех, моя радость. Без вариантов. А придешь со мной - представляешь, насколько я везучий?
- Glückspilz (везунчик).
Он смеется, нежно поцеловав мою ладонь. Успокаивающий жест – и такое откровенное, полное проявление любви, что я не могу не улыбнуться.
- Да уж. Именно Glückspilz.
«Порше» традиционно ожидает нас на парковочном месте. Правда Эдвард, закрывая за мной переднюю пассажирскую дверь, кажется чуть более воодушевленным, чем обычно. Возможно, из-за праздника. На рождественский вечер компания, прославившая не только свой родной город, но и всю Германию, сняла немного-немало – знаменитый штутгардский замок.
Мигнув огнями, автомобиль выезжает с хорошо освещенного, теплого паркинга – и практически сразу попадает на улицы города, заметенные вечерним снегом. Сегодня много машин, активное движение, яркие огни светофоров – и ряды то тут, то там возникающих маленьких ярмарок, гирляндами из домиков-киосков протянувшихся вдоль Straßen. Центральную улицу украсили звездами Адвента. Очень красиво.
От апартаментов Каллена до замка не так уж далеко. Он виднетеся впереди высокими квадратными башнями, каменными стенами с россыпью фонарей и ярко сверкающим центральным входом у моста. Однако мы сворачиваем на одном из подъездов к зданию, мягко уходя вправо. Недлинная вереница машин движется к металлическим воротам, виднеющимся впереди. В замке не обошлось без паркинга – сразу видно, столица немецкого автопрома.
В отличие от всех других парковок, которые я встречала, эта - неимоверно узкая. Размер «Cayenne» снова кажется здесь недостатком – однако «Порше» сегодня главное авто в этом замке. И самые нетипичные цветовые решения, самые новые модели – все собраны сегодня здесь. Маленький музей приватного Parkplatz.
Эдвард без труда паркуется в небольшом тупичке у закрытых дверей. Тут всего два места, в некотором отдалении от всех, и неяркие желтые лампы. Довольно уютно, если такое слово применимо к паркингу.
Мужчина открывает мне дверь, сразу же предлагая свою руку. Вызывает нам лифт в отдельной лифтовой комнате. И пропускает меня вперед, когда тот приезжает. Он строго на двоих, как я посмотрю. Нам на третий этаж.
Эдвард улыбается мне, и ободряя, и успокаивая этой своей улыбкой. Пользуясь моментом, легко-легко, едва коснувшись, гладит щеку.
- Это наш с тобой вечер, малыш, ничего более. Просто наслаждайся.
- Легко тебе говорить...
- Вот я и говорю, - он с напускным самодовольством поднимает голову, - скоро ты привыкнешь к таким встречам. Они у нас каждое Рождество.
- И кто обычно сопровождает тебя?
Эдвард изгибает бровь, подозрительно прищурившись.
- Интересный вопрос, Schönheit.
- Интересный ответ?..
- Никто.
- Так уж и никто, Эдвард..
- Никто, о ком тебе следовало бы беспокоиться, - примирительно замечает он, убрав с моего лица темную прядку. Вздыхает. – Ты совсем не представляешь, что я к тебе чувствую, Белла.
- Будем считать, я к этому близка.
Лифт останавливается, известив о прибытии негромким сигналом. Медленно открывает металлические двери. И мы попадаем в широкий коридор, выводящий к торжественным залам. Невдалеке слышится музыка, голоса людей. Темно-бордовая ковровая дорожка ведет к огромным, роскошным дверям. Белые стены с золотистыми узорами смыкаются высоким потолком. Окон здесь нет.
Я удобнее берусь за локоть Эдварда. И очень надеюсь сегодня не ударить в грязь лицом. И как минимум, хоть немного, но расслабиться. В конце концов, это – приятное событие. И наш с Эдвардом вечер.
Он понимает каждую мою эмоцию. Мне кажется, считывает мысли – по выражению лица, по движениям, по дыханию. Сегодня его наблюдательность очень кстати. Эдвард делает все, чтобы мне было проще – и отлично справляется. Рядом с ним мне комфортно.
Штутгардский замок роскошно украсили к Рождеству. Под мероприятие «Порше» отдали два больших приемных зала и холл, соединяющий их между собой.
В первом зале, куда гости попадают из коридора, выводящего от узких лифтов крошечного приватного паркинга, высокие металлические стойки с мраморными столешницами. Каждая из них увита живыми елочными лапками, соединенными воедино некрупными золотыми бантами. На каждой, в самом центре, небольшие, изящные Рождественские стрелы. Их красные цветы гармонируют с зеленью и золотом, выгодно выделяясь на стойке. Горшки для цветов черные, но с бело-синими узорами – словно бы морозными. Это ярко и непривычно – но красиво.
Официанты подают закуски и предлагают шампанское. Играет классический оркестр. Музыканты в черных фраках, на их лицах величавое спокойствие и наслаждение музыкой. В программе сегодня рождественские композиции.
Во втором зале, куда гости пройдут позже, пока приглушены огни. Краем глаза я вижу огромную ель, уходящую под потолок, богато украшенную нежно-золотыми и серебрянными колокольчиками. На центральной части просматриваются несколько десятков крупных шаров с эмблемой «Порше». И ряды белых стульев, полукругом выставленных у огромного окна. Вижу край деревянной кафедры. И черные линии извитых, причудливых микрофонов – там ведущие лица компании выступят сегодня с речью.
Эдвард останавливает одного из официантов, что-то попросив у него на немецком. Тот понятливо кивает, скрываясь за дверями коридора. И возвращается с двумя высокими, прозрачными бокалами игристого.
- Alkoholfreies, bitte.
- Vielen Danke.
Эдвард предлагает мне один из бокалов с безалкогольным розе. Освежающий, приятный вкус. И легкая кислинка, что мне особенно нравится.
- У тебя все договорено?
- В лучших традициях, - посмеивается Каллен, в этом огромном зале, наполненном людьми, кажется, замечая только меня. Легко целует мои волосы – снова.
Впрочем, завладеть вниманием Эдварда на все сто процентов мне удается не надолго. Постепенно зал наполняется, подходят приглашенные гости и, конечно же, приветствуют мистера Каллена. Периодически к нам подходят самые разные пары, отдельные женщины и мужчины, на идеальном немецком что-то говоря Соколу. Он учтив, обворожителен и очень спокоен. Вся эта атмосфера, весь этот праздник жизни – словно его привычная среда. Сегодня – один из немногих вечеров, когда вижу Эдварда другим взглядом – как харизматичного, уверенного в себе лидера одного из элитных автомобильных концернов мира. Взрослого, статного и чертовски привлекательного мужчину. Греет душу мысль, что сегодняшней ночью могу снова – сполна и единолично – его заполучить. Звучит многообещающе.
Однако сколько бы людей не было рядом – и сколько бы вежливых разговоров Сокол не поддерживал, он не упускает меня из виду. И ни на секунду, чудится, обо мне не забывает. Периодически представляет меня другим гостям – и они вежливо здороваются, сразу же переходя на английский. Вижу в их глазах интерес. И мне тоже интересно. Начинаю ощущать свой новый статус... и это пьянящее чувство. Интересно, будет ли оно острее или наоборот, приглушится, когда стану миссис Эдвард Каллен? Хотелось бы узнать.
Эдвард оставляет меня без десяти семь, уточнив что-то во втором зале. Вижу, как он говорит с технической командой, осматривая небольшую сцену и кафедру из красного дерева.
Не сразу понимаю, что кто-то обращается ко мне – редко реагирую на немецкий, когда не ожидаю его появления.
Оборачиваюсь, придержав пальцами свой полупустой бокал с розе – второй по счету. И встречаюсь взглядом с глубокими карими глазами невысокого мужчины. На нем светло-серый костюм, с иголочки и идеально севший на коренастное, однако привлекательное тело. Длинные черные волосы уложены гелем назад. На шее массивное украшение с каким-то драгоценным камнем – отнюдь не немецкая сдержанность, но и не французский шик.
- Вы конечно же не немка, фрау, - широко улыбаясь, говорит он, переключившись на английский, - слишком прекрасное создание для нашей грешной страны.
- Вы удивитесь, что живу здесь уже два года? - мягко отвечаю ему, улыбнувшись в ответ. Незнакомец так и расцветает, усмхенувшись, будто от хорошей шутки. В его руке полный бокал с игристым.
- Немецкий – не тот язык, что горят желанием учить такие красивые девушки, моя дорогая. Александер Форсттейн, маркетинг-директор всеми нами любимого «Porsche AG».
Он чуть старше Эдварда, мне кажется, этот Александер. И у него очень пронзительный взгляд – раздевающий, я бы сказала. Самодовольство в чертах, прикрытое флиртом. И высокий ворот рубашки.
- Белла.
Он удивленно моргает, улыбаясь веселее.
- Просто Белла? Неужели из диллерского центра славной Италии?
- Скорее, большой поклонник ваших авто из Америки, - качаю головой, крепче перехватив свой бокал. Оглядываюсь на дверной проем второго зала, где недавно видела Эдварда – скорее машинально, чем осознанно.
Он все еще у сцены, однако теперь – не с техниками в черных футболках. Высокая белокожая женщина с коротким каре белокурых волос касается его плеча своей ладонью. У нее темно-красный маникюр, открытое бордовое платье-миди и длинные нити-серьги с жемчугом. Она что-то говорит Эдварду на ухо, аккуратно оглянувшись вокруг. А потом улыбается.
Александер, проследив за моим взглядом, понимающе кивает.
- Вы знакомы с мистером Калленом, Белла? Женское внимание – его сильная сторона.
- Как и ваша? – с улыбкой замечаю.
Он принимает этот укол. Ухмыляется.
- Как и моя, darling. Только я – человек творческого порыва. И момента, - его карие глаза загодочно блестят. – Что вы делаете сегодня после банкета, Белла? Есть планы?
Эдвард поднимает голову, словно бы прочитав мысли мистера Форсттейна. А может быть откликаясь на мой внимательный взгляд. Что-то говорит женщине, все еще остающейся так близко, и отстраняется от ее руки. Идет к нам.
- Определенные, Александер, - только и успеваю ответить я.
Эдвард появляется рядом самим воплощением дружелюбия. Гостеприимно кивает маркетинг-директору, пожимая его руку.
- Рад видеть, Александер.
- Взаимно, Герхард, - он улыбается, подмигнув мне.
Сокол не оставляет ни малейшую его эмоцию без внимания.
- Ты уже знаком с Беллой?
- Наш верный клиент из США? Очень приятное знакомство.
- Она разбавляет все мое европейское занудство, - ослепительно улыбаясь, посмеивается Сокол. Мягко, но решительно обнимает меня, погладив спину. – правда, Liebe?
Александер изумленно наблюдает за развернувшейся перед ним картиной, проникаясь этим маленьким спектаклем. Старается скрыть досаду улыбки, обличив ее в вежливость. Кивает нам обоим.
- Конечно же. Хорошего вечера. Приятно было встретить вас, Белла.
- Хорошего вечера, Александер, - как ни в чем не бывало, парирует Сокол. Только его пальцы на моей талии ощущаю куда лучше. Поднимаю на Каллена глаза, однако он на меня принципиально не смотрит.
- Заводишь новые знакомства, Schatz?
- Твоя команда сама ко мне тянется.
- Алекс трахает все, что движется, Белла, - едва различимым шепотом цедит мужчина, увлекая нас к другой части зала. – Не лучший экмземпляр.
- Он такого же мнения о тебе, к слову.
Эдвард вздыхает, передавая наши бокалы проходящему мимо официанту. Отпускает мою талию, но забирает себе ладонь. Задумчиво поглаживает пальцы. Однако в синем взгляде настороженная хмурость, нет там больше сдержанной вежливости.
- То есть?
- У тебя тоже случилась внеплановое знакомство?
Почему-то мои слова его веселят. В чертах Сокола, подернувшихся мрачностью, пробивается улыбка.
- А ты все видишь. Тебя заинтересовала Ларисса?
- Ее определен заинтересовал ты.
Вот теперь он недоверчиво, но искренне улыбается, чуть нахмурившись. Оглаживает всю мою ладонь, задержавшись у запястья.
- Ты ревнуешь меня, Sonne?
- Ревность – недоступная мне эмоция?
- Скорее, неожиданная, - Эдвард часто моргает. – Мы с ней работаем вместе почти пятнадцать лет.
- Ты хорошо ее знаешь.
Он щурится.
- Достаточно, да.
- Не достаточно. Близко. Вы с ней близкие знакомые.
- Ты пекла печенье в средней школе, когда мы спали, Белла. Все уже давно поросло быльем.
Меня коробит, как легко он это говорит. Даже с каким-то налетом раздражения.
- Я надеюсь, через четырнадцать лет кто-то в этом же зале не услышит такое обо мне, Эдвард.
Он резко выдыхает, то ли веселясь, то ли начиная злиться. Сам себе медленно, умиротворяюще качает головой. Мы в отдаленном уголке зала, здесь нет сторонних наблюдателей и чуть громче играет музыка. Никаких шансов, что кто-то обратит внимание – и тем более никаких шансов, что кто-то прервет.
- Запомни сейчас то, что я скажу и впредь не поднимай эту тему, хорошо, Schönheit? – Эдвард выглядит немного раззадоренным, заостряюстя черты его лица. – У меня было много женщин, правда, честно, уж извини. Но ни одна из них никогда не сравнится с тобой. И точно так же, как я не впоминаю ни Керра, ни этого Дама... не спрашивай о них. Я больше не хочу ничего подобного слышать.
- Ты понимаешь, что сейчас говоришь?.. И их вспоминаешь! Зачем?!
Эдвард, скрежетнув зубами, с усилием напускает на лицо безмятежное выражение. Пожимает мою руку чуть сильнее, чем прежде. И четко, ровно говорит:
- Мы закончили. А сейчас продолжим вечер. Моя речь через три минуты, Белла. Твое место на первом ряду, первое от прохода.
Он протягивает мне руку, указав на часы. Беспристрастно смотрит, но призывает послушаться. Ничего не говорю ему, но не отказываюсь от приглашения. Рука у Эдварда холодная, что совсем нетипично. Зато мое место в зале он успевает показать лично – оставляет меня, переходя к трибуне.
Здесь больше пространства, чем в первой комнате. И стульев не меньше тридцати, мне кажется. Какие-то пожилые фрау занимают места слева от меня, оставляя одно свободное – для мистера Каллена. Внимают его немецкому выступлению, активно с чем-то соглашаясь. Выглядят воодушевленными.
Я не понимаю ни слова из того, что говорит Эдвард. Однако он делает это красиво – и голос у него ровный, приятный, отлично звучащий среди такого зала. А еще, аудитория его любит. И он прекрасно держит себя на публике. Тут уж крыть нечем.
Эдвард садится рядом со мной, завершив свое выступление и выслушав пятисекундные овации. Улыбается мне, но очень сдержанно. И отнюдь не сдержанно свою ладонь кладет на мое колено. Делает вид, что этот жест сам собой разумеется, больше, до конца презентации, так на меня и не взглянув.
После выступлений трех спикеров, включая его, какой-то мужчина занимает Сокола вопросами. Я пользуюсь этой возможностью убраться куда-то подальше из этого зала. Его роскошные украшения и расписанные потолки давят на меня. Холл, разделяющий комнаты, кончается большой стеклянной дверью, выводящей на балкон. Тут никого нет и, хоть и прохладно, первое условие компенсирует собой все иные.
Эдвард находит меня через какое-то время. Вслушиваюсь в темноту зимнего сада дворца, приникнув спиной к одной из коллон балкона, когда он появляется рядом.
- Тебе не холодно?
- Мне спокойно.
Эдвард проходит на балкон. Прикрывает за собой двери, останавливаясь возле меня. Загораживает собой свет из коридора. А еще, от него до боли ощутимо веет теплом. Я закусываю губу.
- Schönheit, мне не нравится, когда ты убегаешь.
- А мне не нравится такой твой тон, Эдвард. И эта категоричность.
- Мы все-таки не дома, правда? – старается говорить спокойно он, задумчиво посмотрев на сад по ту сторону каменного ограждения. – Пожалуйста, давай без публичного выяснения отношений.
- Тут никого, кроме нас, нет.
- Тут – да.
Он устало выдыхает, осторожно, но ощутимо коснувшись своей ладонью моего плеча. Я вздрагиваю – скорее от тепла его кожи, чем от испуга. Однако Каллен сразу же становится угрюмым и серьезным. Бережно привлекает меня к себе. Гладит мои волосы, порадовавшись, что не сопротивляюсь.
- Белла, правда, ну к чему эти прятки? И все эти пустые разговоры – тоже? Я не изменю того, что было, оно не в моих силах. Но я не хочу раз за разом к этому возвращаться.
- Ты просишь не обсуждать все публично, Falke. Но сам так открыто говоришь, с кем ты и когда... как мне к этому относиться?
- Я порой забываюсь, Белла. Это правда. Я прошу прощения.
- Мне несложно сказать, что я прощаю. Но я уже не понимаю, когда ты искренен, а когда нет. И говоришь просто чтобы сказать.
Эдвард мягко, но требовательно касается моего лица. Просит посмотреть на себя, чуть ослабив объятья. Я не противлюсь. Я устала ему противиться.
- Schönheit, ты мое самое большое откровение. За все время. И каждый раз умудряешься все, что я знаю, перевернуть с ног на голову.
- Если можно, говори сразу, к чему ты...
Он ласково, тепло мне улыбается, что совсем не вяжется ни с недавним нашим разговором, ни с прежним его выражением лица.
- Я хотел бы и вовсе не вспоминать ничего, что было. Но я не могу. Потому что слишком многое было. И город, страна даже, где мы с тобой сейчас... из-за каждого угла, Белла, буквально. И я злюсь – на себя – что никак не могу это остановить. Начать заново с тобой. И не посвящать во все это дерьмо снова и снова. Пойти дальше.
- Можно как минимум не позволять другим меня просвящать. И... касаться тебя.
Он смотрит на меня очень тронуто, совсем не под стать ситуации. Бережно отводит волосы с моего лица.
- Мне дорого, что я тебе так важен. Что ты можешь ревновать меня.
- Это не самые приятные чувства...
- Я знаю, - он понимающе кивает, извиняющимся жестом погладив мою скулу, - извини. Допустим, что я старый дурак – и это все возрастные изменения коры мозга. Я буду контролировать лучше, что я говорю, когда и кому. Особенно в твоем случае.
Я оставляю эту его тираду без комментариев. Внимательно смотрю на Сокола и он, проникнувшись моментом, также внимательно смотрит на меня. Не отводит взгляд.
- Почему ты удивлен, что я могу ревновать?..
- Потому что это невероятно – то, к кому ты ревнуешь. Солнце завидует лампочке.
Хмыкаю такому сравнению, нахмурившись.
- Даже не знаю, что мне говорить теперь.
Его губ касается хитрая улыбка. Она и взгляд освещает. Эдвард больше не хмурится.
- Ничего не говори. Пойдем со мной.
Он так быстро принимает это решение, что я совсем не успеваю за ходом его мыслей. И если бы балкон не был таким открытым, а на улице не был бы декабрь... вполне возможно, мы бы еще задержались здесь. Но мне холодно... и мне любопытно. Я все забываю, что Эдвард может быть невыносимым и несдержанным, но, как правило, это его поведение не несет в себе желания уколоть. Он просто такой, какой он есть. И большую часть времени, слава богу, прибывает в другом расположении духа. И если мы поговорим... как правило, если мы говорим, он потом не повторяет... понимает. Эдвард меня слушает. И только за это я на многое готова закрывать глаза.
Он мой невозможный Falke. Ничего не попишешь.
Вот сейчас он улыбается как ребенок рождественским утром, когда принимаю его предложение. Увлекает меня за собой, крепко взяв за руку и придержав тяжелую дверь балкона. Обходит стороной лифтовую, ведет к другой двери. За ней – лестница. Мы спускаемся на нулевой этаж. И очередная серая дверь возникает перед глазами.
Не сразу понимаю, как мы снова оказываемся на паркинге. Однако факт остается фактом.
- Мы уезжаем?..
- Не так быстро, - он сожалеюще качает головой, но во взгляде ни капли соэжаления, наоборот, неразбавленный, горящий энтузиазм. – Мгновение, малыш. Идем-ка.
И я иду. Ровно двенадцать шагов. До нашего парковочного места. Вернее, условно нашего, видимо, я неправильно запомнила. Потому что вместо белого «Порше», вот уже месяц верно замещающего нашу Черную Фурию, здесь другой автомобиль.
Насыщенно-вишенвый, сверкающий в неярком свете подземного паркинга «Porsche Cayenne Coupe». Пятидверный, большой и безумно, просто невозможно для автомобиля красивый. У него немецкие номера, маленькая эмблема компании на капоте и сексуальные, грубоватые в чем-то решетки радиатора. Совсем не вяжущиеся с обтекаемой пулевидной формой чудо-кроссовера.
Я перевожу взгляд на Эдварда с немым вопросом. Он улыбается широко и довольно, словно бы мир чудесен, жизнь прекрасна и ничто, абсолютно ничто на это не может повлиять. Ждет моей реакции.
- Это?..
- Твой «Порше», - весело отвечает, доставая из кармана пиджака ключ-карту. Тонкую, черную, с золотой, но полупрозрачной эмблемой коня, вставшего на дыбы. Я недоверчиво обвожу его изображение пальцами – оно объемное.
- Но ты же сказал...
- Это сюрприз, Schwalbe, - объясняет Эдвард, смирившись в моим недоверием. Становится рядом, накрыв мою ладонь своей. И демонстрирует, наглядно касаясь тонких едва заметных кнопок своими пальцами поверх моих. – Открыто.
Машина разблокируется, мигнув фарами.
Не знаю, сплю я или еще – уже – нет. Но ощущаю себя точно как во сне. Подхожу ближе к автомобилю. Неторопливо, привыкая и изучая одновременно, глажу холодный корпуса металл. Обвожу изящную форму крыши. Веду тонкую линию по стеклу. Вдоль фар. И касаюсь тех самых решеток радиатора. Не обделяю вниманием и эмблему.
Мой «Порше».
Даже звучит безумно.
- Не хочешь увидеть и изнутри? – с намеком предлагает Сокол.
Открывает мне водительскую дверь, когда молчаливо киваю. Останавливается рядом. И так влюбленно, так заинтересованно наблюдает за мной... как родитель за ребенком под елкой. Есть что-то особенное в таком его взгляде. И в этом абсолютном, глубочайшем удовлетворении. Словно бы Эдвард сам себе подарил авто – и свою мечту исполнил.
Внутри автомобиля белая кожа. Ровные стежки бежевого. Большой руль. Широкий экран – и минимальное количество кнопок. Автоматическая коробка передач с небольшим рычагом. Аварийка бежевого цвета. И, я уверена, миллион функций, что активируются по одному клику.
Я открываю раздел музыки, первым попавшийся на глаза. А там – целая подборка Баха. И в классической, и в электрической обработке.
Эдвард мне ухмыляется, наглядно демонстрируя, чьих это рук работа. Достает из кармана ту игрушечную машинку, коллекционную, что подарил мне в вечер приезда в Штутгард. Ставит ее на приборную панель – она идеально подходит.
- Я многое могу тебе рассказать, Schönheit. Но я не знаю, что именно тебе интересно в первую очередь. Ну, например, мы пожертвовали скоростью разгона – зато она прочнее и безопаснее.
- Я не представляю... как буду ездить на ней. Ты что, Эдвард! Она умнее меня.
- Это вряд ли, - он присаживается перед моим сидением, опираясь на дверь. – Скорее, она тебе под стать.
- И такая красивая...
Он проникается тем, каким тоном я это говорю. Улыбается нежнее. Целует мои пальцы, забрав руку себе. Кивает.
- Тут не поспорю, что есть, то есть.
- Эдвард!
Он смеется, так легко и беззаботно, так весело, что я не могу удержаться. Куда-то девается отрешенность и этот сдержанный, вопиющий восторг. Я наклоняюсь к его лицу, решительно притянув ближе к себе за лацкан пиджака. Эдвард изумленно выдыхает, когда глубоко, исчерпывающе целую его. Выражаю в этом поцелуе самые яркие из своих эмоций.
И Сокол отвечает мне. Даже настойчивее, чем я ожидаю.
- Ты сумасшедший... правда, сумасшедший, Эдвард.
- Мне нравится, как ты это говоришь.
- Ты опять не слушаешь?
- Белла, - он смеется, тепло погладив мое лицо, от скул до челюсти, бархатно придерживая рядом. – Скажи мне только одно сейчас – и потом обсудим все остальное. Тебе нравится?
Я вздыхаю, отказываясь сейчас играть. Пристально, пронзительно смотрю в его горящие огнем синие глаза. И безумно, широко, ошарашенно улыбаюсь. Не хочу себя сдерживать.
- Ich bin verliebt. (я в это влюблена)
Он щурится.
- Ну, раз так...
- И в это – тоже, - демонстративно притягиваю его еще ближе к себе, огладив спину в этом безупречном пиджаке, ворот рубашки, задыхаясь от запаха кожи и одеколона, от его близости. – И в тебя – тоже. Zu Tode.
Наверное, я схожу с ума. И мне это нравится.
Я снова целую Эдварда.
* * *
Мама отменила свой приезд за тридцать два часа до него.
Она всегда жила в моменте, любила спонтанность и ясно формулировала свою мысль.
Она прислала мне смс ранним утром, вполне емкое, до болезненного простое: «Изз, Полу предложили провести дегустацию в Париже, мы давно об этом мечтали. Не получится увидеться, извини».
При всей моей привычности – выученной – к маминым постоянно меняющимся планам, эта смс, почему-то, ударила по больному. Вспомнились все похожие моменты: ее отстутвие на моем школьном выпускном, ее отсутствие на моем балу выпускников в университете, ее постоянные отговорки чтобы не приезжать в Берлин – и чтобы я не приезжала в Париж тоже... этот Новый год, Рождество, Пасха – с краткими поздравлениями в WhatsApp.
Я искренне не понимала долгое время, почему все так жалуются на избыток материнского внимания – у меня его никогда не было. Разве это плохо?
Я даже поплакала в душе после этой смс, пока Эдвард готовил нам завтрак. Но потом вытерла слезы, сполоснула ледяной водой лицо и перестала пестовать в себе обиду. Каждый волен решать сам. Точка.
Я просыпаюсь с этой мыслью, словно бы понятой заново. Недоуменно, опасливо оглядываюсь по сторонам, не до конца понимая, где именно нахожусь. Здесь тепло, свет приглушенный, какой-то гул и голоса невдалеке... а еще я почему-то сплю сидя.
- Ш-ш-ш, Белла, - Эдвард, почувствовав движение, ласково гладит мою спину. Его голос появляется откуда-то слева, вместе с едва уловимым запахом кофе. Я устало выдыхаю, поморщившись неприятному искуственному свету. Прячусь на его плече – оказывается, нежная материя, что приятно оглаживает кожу, это его пуловер. Светло-голубой и очень мягкий.
- Где мы?..
Эдвард тихонько хмыкает моему сонному голосу, очень нежно поцеловав волосы. Привлекает ближе к себе, прячет от всей этой непонятной обстановки. И дает спокойно проснуться, пережидая всю неприятность внезапно окончившегося сна в своих объятьях.
- Через сорок пять минут сядем в Портленде.
- Уже?..
- Уже, Sonne, - спокойно подтверждает он. Медленно, успокаивая окончательно, гладит мою спину.
И я, постепенно просыпаясь, начинаю вспоминать: и нашу уже вчерашнюю посадку в Берлин Бранденбург, и долгую пересадку в Амстердаме, и энергетик, что выпила перед самым взлетом... наверное, из-за него чувствую себя такой разбитой теперь.
- Я долго спала?
- Пару часов, малыш.
- У тебя, наверное, плечо затекло...
- Нисколько. Я тут отлично устроился, - уверяет он, снова поцеловав мои волосы. И на такую фразу возразить сложно, потому что в бизнес-классе и вправду отличные кресла и дополнительные подушки. И плед, который чувствую на своем теле, тоже идет в комплекте.
- А ты выспался?..
- Мне кажется, вполне, - задумчиво отзывается Сокол, накрыв подбородком мою макушку, - я-то ночью спал...
- Счастливый человек, - фыркаю, поскребшись у шеи. Вздыхаю, легко его поцеловав. Запах кожи Эдварда, его тепло, его присутствие – мое самое очевидное лекарство. И от воспоминаний – в том числе.
Он, никуда не торопя нас, гладит мои волосы, перебирает пряди костяшками пальцев. Расслабляет меня. Но словно бы чувствует.
- Что-то дурное приснилось, Schönheit?
- Так очевидно?..
- Я знаю, как обычно звучит твой голос. И я знаю, что ты крепче обнимаешь меня, когда тебе тревожно. Это правильно. Если тебе нужно поговорить, я здесь. Очевидно здесь, - на последней фразе, дабы чуть разрядить обстановку, он тихонько усмехается.
И я, закусив губу, все же слабо улыбаюсь в ответ.
- Я подумала о маме.
На секунду его пальцы останавливаются. Но затем касания продолжаются – еще нежнее.
- Мне очень жаль, моя радость.
- Ты уже говорил это... я не к тому... я не чтобы ты...
Он утешающим, умиротворяющим жестом оглаживает мой лоб. Тепло целует кожу у виска.
- Но мне правда жаль, Белла. И я даже больше скажу, я этого не понимаю. Ты вольна испытывать все те чувства, что сейчас ощущаешь. В них нет ничего неправильного.
- Но я не злюсь... я бы очень хотела разозлиться, но не могу. Мне просто так... горько.
Он делает глубокий вдох, приникнув к моему лицу. Неспешно, тепло целует каждый сантиметр моей кожи. Утешает.
- Когда-нибудь мы с ней это обсудим. Она неверно поступала с тобой, Белла. И поступает до сих пор. Я обещал тебе, что не стану вмешиваться, но сейчас уже не был бы так в этом уверен.
- Нельзя изменить то, что уже устоялось. Я просто не могу это принять до конца... не знаю, почему.
Я говорю растянуто, медленно, устало. И Эдвард с каждым моим словом становится грустнее. Но руки его, поцелуи обретают особую степень ласки. В такие моменты, пусть и редки они пока для меня, Эдвард – весь мой. И весь для меня. И если я могу любить его еще сильнее, чем уже... то я начинаю. Потому что не знаю, просто не знаю, как справлялась все это время без него. Наверное, я размякаю.
- Я хотел бы помочь. И я всегда здесь, чтобы это сделать. Просто запомни.
Я улыбаюсь в его плечо, скованно, но искренне. И обнимаю еще сильнее, прямо-таки прижимаюсь к нему, насколько наши кресла нам позволяют. Чтобы там не было и как бы оно не оборачивалось периодами, рядом с Эдвардом я могу быть маленькой девочкой. Я могу рассчитывать на защиту, на понимание, на любовь... и я только теперь, боже мой, только спустя столько времени понимаю, насколько это важно. Иметь рядом такого человека.
- Я люблю тебя.
- И я, Schönheit. Даже когда я невыносим и ужасен, правда, люблю тебя. Может быть, еще сильнее – потому, что ты остаешься рядом. Пожалуйста, запомни это.
Устало усмехаюсь, чуть изменив нашу позу. Теперь смотрю на Эдварда снизу-вверх, удобно прильнув щекой к его плечу, постепенно привыкая к зажегшемуся в кабине свету. Совсем скоро загорится надпись «пристегните ремни». И мы в Мэне, боже. Не верится.
- Даже когда ты невыносимый, ты все равно мой, Эдвард. Сойдемся на этом.
Он ухмыляется краешком губ, тепло поцеловав мою щеку.
- Сойдемся.
В салоне начинается какое-то движение, когда пассажиры принимаются просыпаться. На удивление, бизнес-класс тоже полный и наша приватность в этот раз весьма условна. Зато точно есть комфорт. И присутствие Эдварда его так и подпитывает.
- Знаешь, я ведь ненавидела Рождество.
Он внимательно слушает, немного удивляясь моему признанию.
- А как же Санта, олени, печенье? Ты казалась очень воодушевленной на ярмарках.
- Это все в первый раз, Эдвард. Поэтому. У меня никогда не было такого Рождества.
Он чуть хмурится, бережно погладив мою скулу.
- Ты была одна на праздники?..
- Пару раз, - увиливаю от ответа, не желая сейчас вспоминать Керра и его внезапные командировки на Рождество. – Да и с родителями тоже, когда мы еще жили в Орлеане... это по-другому.
Эдвард задумчиво приглаживает мои волосы, посмотрев с высоты своего роста. Его взгляд наполняется решимостью, пусть и не очевидно, как обычно. И я знаю эту его эмоцию. Я всего его знаю – и мне от этого теплее.
- Теперь все иначе, Schönheit. Я понимаю, это непросто, но прошлое нужно оставить там, где ему место – в черных темных углах. Мы летим домой на Рождество. Тебя ждет большая семья. И елка, если в этом году папа не решил обойтись инсталляцией, поистине масштабна. А мамино датское печенье... ты знаешь, что мама наполовину датчанка?
Он так упоительно рассказывает, что я не могу не улыбнуться. И Эдвард расцветает, когда эту улыбку видит. Целует мою ладонь на своем плече.
- Ты не говорил, нет.
- В этом весь секрет печенья: она так считает. Папа уверен, что это просто годы тренировок.
- Она всегда была с вами? Дома?
- Мне кажется, с моих пяти-шести лет, - отвечает Эдвард, - она выбрала семью. Даже тогда, не все так делали, особенно с ее талантом к игре... просто это оказалось важнее.
- Это так правильно, так здорово – выбирать семью. Ты тоже всегда ее выбираешь.
- Это не звучит вопросом.
- Это и не вопрос, - хмыкаю, обняв его за шею. – У вас чудесная семья. Я уже говорила твоим мальчикам, Falke. Это дорогого стоит.
- Спасибо. Wir tun unser Bestes (мы стараемся).
Выдыхаю в его пуловер, несколько раз моргнув. Потягиваюсь на своем месте, все никак не решаясь отстраниться. Не хочу пока.
- А если я выберу семью однажды? Ты удивишься?
- Быть дома? И никаких китов?
- И никаких китов, - фыркаю, несмело взглянув на его лицо. Эдвард выглядит задумчивым.
- Если ты этого захочешь, - наконец отвечает, тщательно подбирая слова, - то почему бы и нет? Попробовать точно можно.
- А как же интересные разговоры и открытия? Тебе станет со мной скучно.
Он ухмыляется, так весело, что подбадривает и меня. Ерошит мои волосы.
- Мне? С тобой? Не верю такому, Белла. Не ве-рю! – театрально произносит, изображая глубокое изумление. Смеется.
И я, поцеловав его плечо, тоже смеюсь. Легче.
- Они нас ждут, да? Твои родители?
- Да, Красота. Мне кажется, как только сядем, у меня будет десяток сообщений от мамы.
- Ты всегда дома на Рождество, правда?
- Я очень стараюсь. И им, и мне это важно.
- Мне тоже, - скромно улыбаюсь ему, и Эдвард довольно щурится.
- Как я рад это слышать, малыш, ты бы только знала.
Загорается надпись о необходимости пристегнуться. Ярко-красным светом пылает на белом дисплее. Нам с Эдвардом приходится сесть ровнее и открыть шторку иллюминатора. Он помогает мне отыскать мой ремень где-то под креслом. Самолично его защелкивает.
Последний раз он так делал, когда я садилась за руль своего нового авто.
- Знаешь, я до сих пор не верю, что у меня «Порше».
- Даже после ста километров по автобану? И персонального места 279 в Шарлоттенбурге?
Вспоминаю эту картинку, словно бы из какого-то сна: я за рулем вишневого зверя, Эдвард на переднем сидении, перед нами четыре полосы скоростной трассы и снежинки, падающие с неба, сбрасывают на асфальт дворники. Играет «You Make It Feel Like Christmas» и мы едем в Берлин. Несемся, я бы сказала.
- Даже после этого, - усмехаюсь, пожав его ладонь. – ты открываешь для меня целый мир. Снова и снова.
- Приятно быть первооткрывателем, - горделиво отзывается Сокол.
Капитан объявляет о температуре за бортом и начинающемся снижении. Местное время – 8.47 утра.
- Вот мы и тут, - глянув в иллюминатор, улыбается Эдвард. – Добро пожаловать домой, Schönheit!
Мы быстро садимся. И довольно быстро нас выпускают из самолета. Мы даже багаж получаем быстро, одними из первых, потому что Эдвард знает аэропорт как свои пять пальцев. Он таким воодушевленным выглядит, когда мы приземляемся в Портленде. И совершенно по-особенному горят его глаза. Мне кажется, я смогу забыть обо всем в это Рождество – просто потому, что он рядом. И это наше самое первое, самое трогательное с ним домашнее, семейное путешествие.
С ума сойти!
Эдвард первым выходит в зону прилета, выкатывая вперед оба наших чемодана. Делает пару шагов, ориентируясь на таблички встречающих. И вдруг останавливается посреди потока людей, в шумном, ярком зале аэропорта.
Проследив за его взглядом, я пронято усмехаюсь. Ну конечно же.
Фабиан и Гийом, притаившись посередине потока встречающих, хитро смотрят на папу. Гийом резво машет ему рукой, а Фабиан держит в руках табличку, что и привлекла внимание старшего Каллена. Frische Berliner. Свежие берлинеры.
Ловко обойдя все металлические заграждения, Эдвард отпускает чемоданы в свободное плаванье. Гийом бежит ему навстречу, возбужденно смеясь и приговаривая «папочка!». Он крепко обнимает его, когда Сокол подхватывает сына на руки. Они оба выглядят бесконечно счастливыми в этом маленьком моменте.
Фаб, посмотрев на меня из-под ресниц, но с улыбкой, чинно кивает.
- С прилетом в бренный мир сосновых лесов, Белла.
- Я очень рада тебя видеть, Фабиан. И тебя, Гийом. Привет!
Он верит моим словам. Не отвечает ничего колкого и не насмехается над ними. Возможно, дело в моем тоне – он довольно-таки откровенный. Но я и правда чувствую себя дома – уже. Потому что это дом для Эдварда. И я верю, что у нас получится построить свое будущее вместе. Со всеми его составляющими.
- Как вы тут оказались? – Эдвард ерошит волосы старшего сына, притянув его к себе, но так и не отпускает с рук Гийома. На мальчике ярко-желтая куртка с меховым воротником и синие джинсы. Гийома хоть на рекламу вывески «добро пожаловать в Мэн».
- Мама подвезла, - докладывает младший Каллен, похлопав папу по плечу. – Привет, Белла. Долго лететь, правда?
- Долго, Гийом, - соглашаюсь, нежно ему улыбнувшись. – Зато теперь мы все дома.
Фабиан, услышав меня, кажется польщенным. Или тронутым. Или все и сразу. Он все также носит только черное, на его шее – чокеры, на руках – браслеты. И он ухмыляется краешком губ, когда видит свой подарок на моем запястье. Вместе с недавним браслетом-чокером от самого Сокола.
- Кто придумал встречать нас, м-м-м? – Эдвард, поцеловав своего малыша в щеку, возбужденно оглядывается на Фаба.
- Это совсестное решение, - скромно говорит тот. Снова поднимает глаза на меня.
- Одно из лучших, - одобряет Каллен-старший, поцеловав теперь и его. Не обращает внимание, когда Фабиан изображает недовольство внезапным поцелуем. И все равно приникает к папиному плечу.
Они втроем, посреди этого аэропорта, самая дружная, самая любящая семья, что я видела. Маленькая, много испытавшая, еще больше вынесшая из своих испытаний... но та, что осталась вместе. И та, что все на свете сможет пережить – именно по этой причине.
- Ладно, туристы, - Фаб, потянувшись к нашим чемоданам, указывает на яркую табличку «выход» в другой части зала. – Поехали домой, пока вы не решили лететь обратно. У нас тут холодина.
- Да, папа, очень холодно. Но это все равно не повод не пить милкшейк, - с серьезным видом напоминает Гийом.
Эдвард мягко усмехается его решительному тону. Не может сегодня Парки налюбоваться. Крепко обнимает его, снова поцеловав – теперь в светлую макушку.
- Только потому что скоро Рождество, Парки. И потом – сразу домой.
- К тебе домой.
- К нам, - уточняет Эдвард, ласково взглянув на меня. Улыбается и я улыбаюсь в ответ. В это мгновение я абсолютно счастлива.
- Бабушка готовит обед и велела быть к четырем, - Фабиан, уже отошедший на пару метров, призывает нас поторопиться. – До города еще ехать и ехать, пап. Все в снеге. Давайте-ка!
Эдвард, понимающе старшему сыну кивнув, все же опускает Гийома на землю. Но с радостью берет его руку, когда тот протягивает папе ладонь.
Я иду следом за ними и Гийом, в какой-то момент это заметив, притормаживает. Оборачивается на меня, потратив пару секунд, чтобы решиться. Оценивающе, недоверчиво смотрит прямо в глаза. Вздыхает. А потом, блеснув взглядом, все же протягивает ладошку и мне.
И победно, тихонько улыбается, когда я бережно пожимаю его руку в своей.
Эдвард тронуто смотрит на нас обоих. И даже Фабиан, в который раз обернувшись, изумляется – но тепло, как-то ожидаемо... словно бы так и нужно.
Я никогда еще не чувствовала себя счастливее. Боже мой.
Я дома. Я дома на Рождество.
Наконец-то.
Спасибо за терпеливое ожидание и интерес к истории.
Будет очень здорово услышать ваше мнение здесь или на форуме. Идеи и обсуждения приветствуются :) С наступающим Рождеством!
- Форум -
Источник: http://robsten.ru/forum/29-3233-1
0
это зачастую типичное их поведение)) 
