Слезы высохли. Боль потихоньку начала притупляться, только вот желания встать с кровати не было никакого. Ещё вчера, когда она вернулась из квартиры Эдварда, она сказала родителям:

– Мне просто нужно время, всё пройдет. Но мне нужно побыть наедине со своими мыслями.

И они, согласно кивая, проводили её до комнаты, которая и стала её маленьким убежищем.

В первый день после того, как правда о Джеймсе раскрылась, она молча смотрела в одну точку на потолке, лежа на кровати в своей комнате и никак не реагировала на вопросы или просто слова утешения от родителей, которые по очереди с разницей в тридцать–сорок минут заходили в её комнату. Она отказывалась от еды и воды, которые мама регулярно приносила ей в надежде, что любимое чадо съест хоть что-то. Рене даже попыталась пошутить по поводу того, что её желудок не виноват в том, что Джеймс оказался таким ничтожеством, и он, – желудок, хочет есть. Но увидев появившиеся дорожки слез на лице Беллы, прекратила всяческие попытки заставить дочь поесть. Хотя сама уже не на шутку разволновалась, подумывая о том, чтобы вызвать врача или дать ей успокоительное, и, если потребуется, сделать это насильно, разжав рот руками, как она поступала в детстве, когда Белла во время простуды не хотела принимать лекарство.

На второй день Белла порадовала родителей и съела тосты и блинчики с джемом – её любимое блюдо и даже сменила свое место дислокации: с кровати она переместилась на пол, к большому окну в своей комнате. Но всё также продолжала молчать и смотреть в одну точку, одно радовало: за окном был потрясающий вид на Манхэттен.

На третий день она и вовсе удивила всех, выйдя из комнаты и пройдясь по квартире, устроилась на диване в гостиной. Воодушевлённая Рене подошла к ней и, присаживаясь на край дивана, задала осторожный вопрос:

– Хочешь поговорить, милая? – спросила она, заглядывая в глаза дочери.

На что Белла отрицательно покачала головой, но всё же, посмотрев на мать, сказала хриплым голосом:

– Давай не сейчас, мам… мы обязательно поговорим, только позже.

– Как скажешь, дорогая. Ты же знаешь, что в любое время можешь прийти ко мне или к папе?

– Да, я знаю, – что-то наподобие благодарной улыбки промелькнуло на её лице, но тотчас же пропало. – Спасибо, – она слегка сжала руку матери и кивнула, снова теряясь в своих мыслях…

Она настолько потерялась в своей грусти, что фактически не замечала ничего вокруг. Если бы только она обращала чуть большее внимания на то, что происходило около неё. Но она не обращала…

Она не замечала ничего: ни поникшего и какого-то затравленного взгляда матери. Ни беспокойства и страха волнами, исходившего от оцта. Ни его громких разговоров по телефону и резких ответов. Ни того, что он постоянно находился в напряжении, как будто кого-то или чего-то ждал. Она совершенно не придала значения тому, что на третий день её страданий к ней в комнату зашел Чарли и очень осторожно сказал:

– Белла, я думаю, будет лучше, если ты пару недель не будешь ходить на занятия. Устрой себе каникулы. Может, вам с мамой куда-нибудь съездить? Развеетесь, отдохнёте? – И это при том, что он всегда очень ответственно относился к её учебе и постоянно твердил, что это главное! А сейчас так легко предлагает ей отдохнуть или уехать несмотря на то, что скоро начнутся экзамены...

Даже, явно натянутая, неестественная улыбка отца не насторожила её тогда.

– Папа, можно я просто побуду дома? Я вам очень благодарна за всё, что вы делаете для меня. Я знаю, я ужасна сейчас, но всё пройдет. Мне просто нужно время… Я не хочу пока никуда ехать. Возможно, потом, все вместе? – Она заглянула в глаза отца и опять не заметила, с какой безнадежностью и страхом он на неё смотрел, как будто хотел ей пообещать всё это, но точно знал, что не может этого сделать.

В последние три дня она никуда не выходила из дома, поэтому и не заметила двух охранников–амбалов у дверей их квартиры… И у неё не вызывало вопросов даже то, что отец часто запирался в кабинете с Эдвардом, с которым раньше и двумя словами едва перекидывался.

А зря…

Возможно, если бы она обращала внимание на всё это, то смогла бы как-то повлиять на то, что произошло после…

В тот роковой день Белла дремала на диване в гостиной и, как всегда, в последние четыре дня находилась где-то глубоко в своих мыслях, не обращая внимания на то, что родителей не было дома. Ей даже нравилась эта, в какой-то степени, успокаивающая тишина. Хотя это было странно: в последние несколько дней кто-то из них постоянно был дома. Из так полюбившейся тишины, её выдернула раздражающая трель телефонного звонка. Она вздрогнула, но подходить к телефону не было никакого желания. Потом зазвонил её мобильный, но, увидев, что номер ей не известен, она сбросила звонок и удобнее устроилась на диване, накрываясь мягким пледом. Но не прошло и минуты, как всё повторилось вновь: звонок на мобильный с того же номера, который она снова отклонила. Звонок на домашний телефон с этой противной трезвонящей на всю квартиру мелодией. Но только сейчас к надоедливым звонкам ещё добавился шум в холле и чьи-то громкие голоса, торопливые разговоры на повышенных тонах, а вместе с ними и оглушительный стук в дверь с криками: «Белла, открой!»

Она с раздражением скинула с себя плед и, снова сбрасывая звонок на мобильный, неторопливо поплелась к двери.

– Белла! – её имя вперемешку с ударами, снова послышались из–за двери.

Она резко распахнула дверь и со злостью уставилась на того, кто посмел нарушить её покой.

– Эдвард, что ты... – но девушка тут же осеклась, – стучишь как сумасшедший… – эту фразу она сказала почти шепотом, так сильно её поразил вид Эдварда.

Его волосы торчали в разные стороны и были в жутком беспорядке, а это означало, что за последние полчаса он, как минимум, раз сто запустил туда свои руки… А так он поступал, когда нервничал, очень сильно нервничал… Но не только это привлекло внимание Беллы. Её внимание привлекло странное выражение его лица, она никогда не видела Эдварда таким: его лицо было серого, даже какого-то землистого цвета. И эти безумные, покрасневшие глаза, как будто он плакал, а слезы, стоящие в них, только подтвердили её догадку. На все эти наблюдения у Беллы не ушло и минуты, и как только она хотела узнать, что, черт побери, происходит, снова зазвонил телефон… Эдвард посмотрел на неё, затем на звонящий телефон в её руке, и снова на Беллу, в его глазах появилась паника, смешанная с диким страхом, его руки метнулись к голове, и он сжал их в кулаки. Она, будто под гипнозом, не отрывая глаз от нежданного гостя, нажала кнопку, принимая вызов, и на удивление ровным голосом ответила на звонок:

– Изабелла Свон, слушаю, – на другом конце провода послышался какой-то шум, который стих, когда хлопнула дверца автомобиля: было понятно, что собеседник сел в машину, чтобы его можно было лучше расслышать.

– Алло, говорите, вас не слышно… – она посмотрела на трубку, словно там можно было, что-то увидеть.

– Изабелла Свон? – наконец подал голос звонивший.

– Да, это я, – сказала она, снова возвращая свой взгляд к Эдварду, который тяжело как-то обреченно вздохнул и, закрыв глаза, опустил голову.

– Мисс Свон, это офицер полиции Джон Стивенс… – по позвоночнику Беллы пробежал противный холодок, и она не нашлась, что сказать…

– Мисс… Изабелла… Крепитесь... – послышался вздох, как будто он собирался с мыслями. – Мне очень жаль, но машина, в которой предположительно, находились ваши родители, сегодня в одиннадцать часов была взорвана на пересечении улиц….

– Что, простите?! – она резко перебила офицера из–за помех и треска на линии, Белле показалось, что она неправильно расслышала последнюю фразу офицера.

И в эту секунду в её сознание медленно начал проникать весь кошмарный смысл происходящего: Эдвард и его отчаянный вид, этот звонок офицера: «машина родителей», «была взорвана»…

Она несколько раз моргнула, и краска медленно стала сходить с её лица. И, как будто подводя черту в подтверждение, что это не ошибка, последние слова офицера прозвучали как приговор, ставя большую и жирную точку в её жизни:

– Мисс Свон, просим вас приехать на опознание…. Сейчас мы пришлем за вами машину…

Белла отбросила в сторону телефон, словно он был огненный, и схватилась за голову, сжимая её руками.

– Нет… Нет! НЕТ!!! – Эдвард метнулся в её сторону и едва успел поймать её обмякшее и в раз похолодевшее тело.

Её поглотила тьма.

Она очнулась через некоторое время, когда медсестра делала ей укол, но только для того, чтобы снова провалиться в беспамятство и не воспринимать эту леденящую душу реальность. Всё, что происходило дальше, для Беллы стало чудовищным и самым ужасным в жизни кошмаром, за которым она наблюдала будто со стороны: как пленка старого фильма и его кадры, сменяющие друг друга.

Кадр – она еле стоящая на ногах, опираясь на руку Эдварда получает заключение судмедэксперта о том, что обгоревшие тела, найденные на месте взрыва, принадлежат Чарли и Рене Свон, а также их водителю – Сему Брэдли.

Кадр – она подписывает какие-то документы.

Кадр – она на кладбище в окружении огромного количества людей, с их сочувствующими и жалеющими взглядами, и эти бесконечные слова соболезнований: «Держись, Белла…»

«Пусть тебе будет утешением, что они подарили столько любви и тепла. Мы будем молиться за них…»

«Очень тяжело терять самых близких людей. Изабелла, мы разделяем ваше горе. Всегда можете на нас рассчитывать…»

Этот нескончаемый поток слов всё продолжается и продолжается…

Кадр – незнакомый человек, называющий себя братом отца, гладит её по голове и тоже приносит соболезнования: «К сожалению, дорогая Изабелла, в этом несовершенном мире такое приходится переживать. Они были светлыми людьми, которых мы уважали и любили. Я не оставлю тебя в твоем горе. Эта трагедия затронула всех, кто их знал. В любую минуту можешь на меня рассчитывать…

Кадр – и она видит Джеймса, который быстро идет ей на встречу. Она задыхается, в панике хватаясь за руку Эдварда. Даже самые сильные в мире успокоительные не помогают ей справиться с эмоциями. И Джеймс – это самый последний человек на земле, которого она сейчас хотела бы видеть. Её снова почти затянула привычная тьма. И уже на грани бессознательности она увидела, как что-то оторвалось от неё, и черный силуэт дернулся в сторону Джеймса. Картинка стала сливаться в одно большое черное пятно, она услышала глухой звук сильного удара, сопровождаемый жутким хрустом, и яростное рычание, позвучавшее несколькими секундами позже:«У меня не получилось сделать этого раньше, но я сделаю это сейчас: я убью тебя прямо здесь…»

Неизменным в этих «кадрах» оставалось лишь одно: Эдвард. Всегда и везде следовавший за ней тенью. Она даже успела подумать тогда, что теперь, после гибели родителей, он стал её ангелом–хранителем.

И тьма снова поглотила её…

Потом последовали бесконечно долгие дни, которые превращались в недели, а недели в месяцы...

Белла замкнулась в себе и буквально утонула в своей скорби. Она почти ни с кем не разговаривала, бросила учебу, не отвечала на звонки и не выходила из дома. Осиротев тем осенним днем, накануне своего двадцатилетия и почернев от горя, она не желала принимать тот факт, что её родителей больше нет, что они действительно погибли. Погибли страшно: в самом разгаре дня были взорваны в собственном автомобиле на глазах у десятка свидетелей.

И ничего…

Никаких следов, никаких улик, абсолютно ничего…

Иногда в моменты осознания, когда действие антидепрессантов снижалось, она обещала найти убийц и отомстить. Но уже некоторое время спустя понимала, что родителей ей это всё равно не вернет, поэтому опять глотала таблетки и впадала в отчаянье.

Единственными людьми, с которыми она хоть как-то взаимодействовала, были Эдвард и его мама – Эсме. Они практически всегда находились рядом. Эдвард, взявший на себя ответственность в делах, связанных с бизнесом её отца, часто отсутствовал, решая вопросы и уезжая в командировки в разные города, где находились закусочные «У Чарли». А в те редкие моменты, когда он находился дома, он всегда был молчалив и задумчив, а его взгляд говорил о том, что он испытывает вселенскую боль, скорбя вместе с ней. Он и ушел с головой в работу, чтобы не видеть, как терзается и изводит себя страданиями Белла. Он понимал, что бессилен в этой ситуации и здесь поможет только время…

Белла часто плакала на руках Эсме, пытаясь хоть на секунду найти то спокойствие и тепло, которое она находила в объятьях мамы. Иногда она чувствовала что-то подобное и, вздрагивая от всхлипов, так и засыпала, устроив голову на её коленях. И ей снились родители, такие красивые и счастливые, но их взгляд был очень грустный, даже осуждающий: словно они не хотели видеть свою малышку в таком состоянии. Тогда Белла с криками просыпалась, и долгое время не могла успокоиться, снова рыдая, пока силы не покидали её, и она не проваливалась в уже привычную для неё тьму.

И даже полгода, проведенные в клинике, никак не облегчили её страдания.

Так прошел первый год «после»…

Но легче не стало, и боль не утихла. Шли всё те же серые, ничем не наполненные дни. Не в силах больше справляться с этой безысходностью, она сдалась…

Не выдержала и решила покончить жизнь самоубийством.