В честь дня рождения фанфика (22 февраля) - новая глава для любимых читателей. Буду очень рада вашим комментариям :)

Джером просыпается в десять часов. Повернувшись на подушке в мою сторону, обвив ладошками за шею, вздыхает, открывая глаза.
- Доброе утро, мой хороший, - шепчу, чмокнув белокурую макушку. Подтягиваю края одеяла ближе к детским плечикам, ещё не до конца выпутавшимся из оков сна, cудя по позе, как и их обладатель. Запрокинув голову, мальчик нежно улыбается мне, погладив по руке. Потягивается, высвобождаясь из своего теплого кокона.
Однако вся безмятежность и расслабленность разом пропадает, как только маленькие малахиты видят стены кофейного цвета.
Глаза Джерри распахиваются, а тело подается вперед.
Нахмурено оглядевшись, не понимая, где находится, он с немым вопросом обращается ко мне. Испуг с недоумением сплетаются в причудливый узор внутри драгоценных камушков.
- Мы ночью пришли сюда, помнишь? – подбираюсь я ближе, стремясь вернуть ребенка обратно в объятья. - Все в порядке, солнышко.
Джером на мгновенье затихает. Вспоминает…
А затем, неожиданно вздрогнув, припомнив что-то важное, оборачивается. Маленькие ладошки ворошат покрывала и простыни кровати, но того, чего ищут, явно не находят.
- Джерри?..
Прежде чем я успеваю не только лишь сделать что-то, но и задать вопрос до конца, белокурое создание с невероятной скоростью выбирается из одеяла, буквально перепрыгивая меня. Срывается с места, молниеносно добегая до деревянной заставы. И даже там не дает себе ни секунды отдыха.
Поспешно поднимаюсь следом, но, в отличие от малыша, едва не умудряюсь упасть на пол, запутавшись в покрывале. Спасает лишь балка, поддерживающая балдахин – хватаюсь за неё, удерживая равновесие.
- Джером! – зову я, покидая вслед за мальчиком комнату.
В ответ не раздается ни единого звука. Недавно сонный малыш ведет себя так, будто бодрствует уже больше часа.
В коридоре провожу недолгое время – без лишних разъяснений понятно, куда направился Джером. Приоткрытая каштановая дверь так же недвусмысленно выдает его.
Ну конечно же - папа! К кому ещё он может так спешить?
Я осторожно вхожу в комнату, которую покинула не больше пятнадцати минут назад, виновато улыбаясь. Надеюсь, заснуть снова Эдвард не успел, и мы никого не разбудили…
В такт моим мыслям в белой детской раздается негромкий, но необычайно нежный, искренний смех. Глаза находят его источник мгновеньем позже: мужчина, удобно расположившись на спине, прижимает к себе сына, забравшегося на него сверху. Гладит детскую спинку, отчего сине-зеленая пижама неизбежно задирается, оголяя кожу. Снова шрамы… Они есть у них обоих. Ещё одно сходство…
Но все это не имеет никакого значения. Картинка, которую я вижу, обезболивает, лишает смысла любую боль и терзания. Смех наглядно это подтверждает.
- И тебе доброе утро, - усмехнувшись, Эдвард поворачивается на бок, устраивая Джерри на простынях. Тут же, доверчиво примкнув к папе, белокурое создание сворачивается комочком, крепко обвивая его руку.
Обожание, которым лучатся малахиты, невозможно передать. Пробежавшись по фигурке мальчика, они обращаются ко мне, приглашая войти и оставить дверной косяк в покое.
- И ещё раз привет, - в его словах ни доли пессимистичности, ни капли недоверия. Излучая сплошную радость – как от прихода мальчика, так и от моего – они внушают то приятное чувство безопасности, какое доступно для меня только с Калленами.
Даже при смертельной угрозе, запрещающей сейчас к ним приближаться, я бы все равно это сделала.
Усмехнувшись, подхожу ближе, присаживаясь на простыни рядом с малышом. Маленькая ладошка, свободно лежащая на груди отца, тут же находит мою.
- Вот видишь, - легонько сжимаю крохотные пальчики, - никуда от нас папа не денется.
Эдвард посмеивается, ласково взглянув на сына.
- От вас ни спрятаться, ни скрыться, - подтверждает он, притянув его ближе, - это точно.
- Мы знаем, - заговорщически шепчу Джерому, подмигивая.
Щурясь от смеха, малыш кивает с самым серьезным видом.
Это утро потрясающее. Как и любое другое, впрочем, в обществе этих двоих. Я не знаю, как умудрялась жить без них столько времени. Сегодня это кажется не просто невозможным, а крайне фантастическим. Засыпать, не чувствуя тепла Джерри? Просыпаться и не слышать приветствия Эдварда? А завтрак на белых креслах? Круассаны с малиной и апельсиновый сок в стакане с зеленой трубочкой? Я люблю каждую мелочь нашего времяпрепровождения. Каждую минуту.
Все-таки любить что-то неописуемое приятно. Как же хорошо, что Джеймсу, несмотря на все старания, не удалось убить во мне этого чувства.
- Как насчет сказки перед завтраком? – неожиданно интересуется Эдвард, вырывая меня из размышлений.
Джером, тут же при этих словах подскочивший на своем месте, согласно кивает. Маленькие малахиты загораются восторгом.
- Сказки рассказывают перед сном, - мягко напоминаю я, взъерошив светлые волосы малыша.
- А мы послушаем сейчас, - не унимается мужчина, поднимаясь с покрывал. Садится, устраивая сына теперь уже на своих коленях.
Стараюсь не заострять внимание на его правой ноге, но удержать на губах ускользающую улыбку все же не удается.
- Если хотите, - пожимаю плечами, с трудом концертируя внимание на Калленах. Пытаюсь помнить о том, где и что я делаю, а главное, с кем, не оглядываясь назад в беспросветную, пугающую ночь. Поистине, кошмарную. – О ком?
В один голос они выбирают уже знакомое повествование о волшебных цветах, маленьких королевах в кружевных платьях и храбром маленьком воине из крохотного, размером с кленовый листок, королевства.
Никогда не думала, что наши предпочтения окажутся такими схожими.
Внимательно слушая, мужчина и Джерри улыбаются. Вдохновляют на продолжение одной лишь этой улыбкой. Им правда интересно. Обоим.
Я видела на голубом экране то, как папы читают сказки детям, порой даже разыгрывают их, веселя малышей до умопомрачения, но чтобы сами слушали вместе с ними… чтобы просили рассказать… Эдвард и в этом первый.
Смотрю на практически одинаковых, хоть и разделенных невиданной пропастью, отца и сына, вглядываясь в схожие эмоции на бледных лицах, наблюдая теплоту малахитовых омутов. Поражаюсь такому совпадению… во всем. Что-то последнее время я всему поражаюсь.
Видимо, пришла пора перемен – и мест, и мнений, и событий…
Вот бы эти открытия всегда были светлыми и домашними, как это! Не нужно страданий и боли. Не нужно шрамов, крови, криков… Ничего подобного. И, если уж нужны слезы, то пусть – от радости. Но не от горя… только не от горя…
- Конец, - убираю за ухо непослушную прядку волос, завершая повествование. К счастью, в конце, а не как вчера ночью... Невероятно, конечно, но какая же все-таки разница между двумя этими рассказами одной и той же сказки! А прошло не больше семи часов.
Послав мне полную ласки улыбку, Джером хлопает в ладоши, жмурясь от лучиков солнца, забредающих в комнату. Освещая его лицо, они делают моего мальчика ещё больше похожим на маленького ангелочка. По крайней мере, его образ сейчас соответствует всем канонам того, как их обычно изображают.
- По-моему, у кого-то пропадает талант сказочницы, - подмечает Эдвард, вгоняя меня в краску.
- Да-да… - пунцовея, я смущенно опускаю глаза, чересчур внимательно глядя на простыни, - а по-моему, кто-то кому-то льстит…
- Разумеется, - глаза Каллена хитро поблескивают. Он выдерживает полуминутную паузу. – Ну а теперь завтрак. А после - кое-что очень интересное…
Безмолвный вопрос Джерри не остается незамеченным. Изумленно глядя на папу, он теребит его за руку, заглядывая в глаза.
Усмехнувшись, мой похититель качает головой. Играет.
Малахиты очень красивые. Как у обычного, ничем не обремененного, не ходящего по краю человека. Простые и счастливые, словно бы у простого папочки, души не чающего в своем сыне. И ничто не мешает им наслаждаться любовью друг друга. Никто не в силах разлучить…
- Секрет, - протягивает он, ловко увернувшись от ответа. Пересаживает Джерома на простыни.
- Тебе помочь? – одними губами спрашиваю я, когда вижу, что он собирается подняться. На миг страх возвращается…
Легкое качание головой. Ну ещё бы…
- Беги на кресло, - кивая на мебель, шепчет Эдвард сыну.
Малыш тут же исполняет просьбу, не задавая лишних вопросов. Удается даже избежать его удивления.
И за эти пару секунд форы у Каллена появляется шанс подняться, чуть нахмурившись, незамеченным.
Упрямо иду рядом, несмотря на явное недовольство мужчины, чуть что, готовая подстраховать его.
…Благо кресла достигаем без происшествий.
Тяжело опускаясь на него, Эдвард тем не менее делает вид, что все в порядке. Выдают лишь пальцы, которые, устроившись на материи пижамных штанов, едва касаясь, поглаживают под ней кожу.
Джерри, судя по всему, ещё ничего не заподозрил.
Но от меня подобное не ускользает.
- Завтрак, - заметив мой интерес, напряженно повторяет мужчина. Расставляет акценты с завидной точностью…
Отвлекаюсь от его ноги, переключаюсь на лицо. На глаза, предупреждающие, что для малыша все это есть и будет тайной.
Но на миг, на единый незаметный миг в малахитах вместо предупреждения и серьезности проскальзывает кое-что другое.
Я вижу перед собой того Эдварда из ночи. Напуганного, отчаянного, надеющегося на помощь, которой все нет и нет... Потерянного, если не сказать больше.
И понимаю: несмотря на разыгранный для сына спектакль «Все в порядке» ничего не изменилось. Он все тот же…
…И все та же его боль.

Четыре ведерка с железными крышками стоят возле белой стены, тесно прижавшись друг к другу. Каждое из них помечено определённым цветом, а надпись на не до конца сорванной этикетке указывает на способ применения их содержимого.
«Краска», - гласит ярко-красный заголовок на каждом из ведер – а ниже, чуть правее, виднеется логотип известной фирмы.
У нас ремонт?..
Недоуменно глядя на Эдварда, по-прежнему сидящего в кресле, мы с Джеромом ровным счетом ничего не можем понять. Ни единой идеи или варианта.
Это какая-то шутка?
- Что это? – спрашиваю я, хотя ответ прекрасно известен. Но нужно же хоть чем-то заполнить это молчание.
- Немного усовершенствованная гуашь, - мужчина оборачивается назад к журнальному столику между креслами, поднимая с его стеклянной поверхности бумажный пакет. Одним точным движением вытряхивает из него себе на колени цветастые упаковки с кисточками – большими, маленькими, толстыми, тонкими: на любой вкус, и даже бледно-белую (пока ещё) палитру. Когда он успел ограбить художественную лавку?
Судя по тому, как расползается улыбка по личику малыша, он начинает понимать, в чем дело. А я все ещё нет.
- И зачем нам гуашь?
- Для рисования, - Эдвард пожимает плечами, подмигнув Джерри, - кажется, комната слишком белая…
Не могу поверить в эту идею сразу же, как слышу. Но факт, что я обманываюсь, не пройдет – Каллен сам купил краску и кисти, что сейчас здесь. Он действительно согласен расстаться с какой-то частью этого белого мрака. Впустить немного другого цвета, более оптимистичного…
Наконец-то!
- Папа! – восторженный голосок белокурого создания становится самым громким звуком в посветлевшей от солнца комнате. Бросаясь к отцу, он, забравшись на подлокотник кресла, с благодарностью обнимает его. Розоватые губки запечатлевают на коже мужчины поцелуй, от которого, как мне кажется, может растаять даже самый застарелый ледник. Он не может не улыбнуться. Это противоречит всем законам природы.
Думаю, если бы хоть иногда кто-то дарил каждому из нас по такому поцелую, жизнь никогда бы не казалась темной и беспросветной. Вместе с осознанием, что тебя любят, приходит и счастье.
Эдвард – наглядный тому пример.
- Разрисуй все так, как захочешь, - напутствует он с широкой улыбкой Джерома, помогая сыну уместить в руках все непременные художественные атрибуты, - у тебя потрясающе получается.
Джерри немного смущается, быстро кивнув.
Наскоро чмокнув папу в щеку во второй раз, мальчик слезает с кресла, возвращаясь к стенке. С умилением глядит на свое богатство, осторожно поглаживая пальцами деревянную поверхность кисточек.
- Белла, - Эдвард обращается непосредственно ко мне, отрываясь от разглядывания улыбающегося малыша, - открой краску, пожалуйста. Там сбоку есть замок.
И вправду, в отличие от тех банок, что я обычно видела в магазине, эти открываются довольно просто. Никаких специальных инструментов и навыков. Никакой боязни порезаться об острые края или, чего хуже, позволить сделать это ребенку. Абсолютно ровные и гладкие стенки поблескивают от солнца.
Поочередно снимаю крышки со всех ведерок, представляя Джерри полную свободу выбора. Густая разноцветная жидкость (без какого-либо запаха, на удивление) впечатляет малыша. Кажется, его творческий гений готов приступить к работе. И даже больше – рвется сделать это с неимоверной силой.
- Зеленый, желтый, розовый и голубой, - перечисляет Каллен. С удовольствием следит за тем, как Джером, обмакнув кисть в краску в первый раз, боязно проводит линию по бетонной стене. Нерешительно оборачивается, глядя на отца слегка неуверенно.
Однако, вид папы, похоже, вдохновляет его продолжать. Уже увереннее держа конец кисти, он приступает к оформлению своего первого рисунка. Дело начинается с ослепительно желтого солнца.
Убедившись, что пока мальчику не нужна моя помощь, подхожу к креслу Эдварда. Мужчина убирает руку с подлокотника, освобождая его для меня.
- Спасибо.
- Не за что.
Пару минут, молчаливо глядя на Джерома, мы молчим. В этом молчании как раз ничего плохого я не вижу. Оно не наполнено ни безысходностью, ни страхом, ни чем-то ещё в подобном роде. Приятное и обыкновенное. Домашнее.
- Замечательная идея, - негромко произношу я.
- А почему бы и нет? – Эдвард с благоговением смотрит на постепенно вырисовывающуюся на стене картинку, - это ведь его спальня, верно?
Поднимает голову, перехватывая мой взгляд. Глядит с едва заметным ожиданием.
- Да, - подтверждаю, с некоторой робостью, но все же забрав в собственные руки его ладонь. Кожа, чередующаяся с жесткими повязками, пусть и не дает прекратить думать об уже случившемся, но все же успокаивает. Точно знаю, что больше ничего подобного я не допущу.
Отвечая взаимностью, длинные пальцы сплетаются с моими. Глаза их обладателя сейчас лишены какой угодно тревоги. Умиротворение – вот что их занимает.
- Спасибо за подсказку, - искренне благодарит он.
- За подсказку?..
- Ты ещё в феврале предложила добавить цвета.
- Ты всегда так «быстро» исполняешь желания?
- Я исполняю их, только когда уверен, - без смешливости, тем же спокойным тоном отзывается Каллен. – Абсолютно и полностью.
- Значит, - многозначительно гляжу на маленького ангела, успевшего изобразить на бетоне целое яблочное дерево, - сейчас ты уверен?
- Ну, ты ведь здесь, - отпуская мою ладонь, его рука прокрадывается по спинке кресла к моей талии, притягивая её ближе. – Изменения неизбежны.
Я оказываюсь тесно прижатой к его плечу, и не хочу, не имею ни малейшего желания освободиться.
...У меня не было достаточно времени подумать о том, в чем я уверила себя этим утром, поцеловав Эдварда, но почему-то мне кажется, что даже под трезвыми мыслями, даже с разбором событий «по полочкам», ничего все равно не примет другого значения. Останется, как прежде. Как нужно.
Впрочем, вернуться позже к этому вопросу все же не помешает – доселе я была уверена, что любить (особенно мужчину) я больше точно не смогу…
- Это будут хорошие изменения, - честно обещаю, попеременно обращая взгляд то на Джерома, то на его папу. Так же незаметно, как и он, пробираюсь пальцами выше белой ткани спинки, прикасаясь пальцами к шее Каллена. Бережно провожу по коже, надеясь, что не перехожу допустимых граней. Для него ведь не слишком, правда? Я ещё придерживаюсь хоть каких-то границ?
Благо, успокаивая встревоженное сознание, вместо того, чтобы отстраниться, Эдвард наклоняется немного назад. Поднимает голову чуть выше, освобождая мне больше места.
Под пальцами будто скользит ток. Каждый раз, когда я прикасаюсь к нему, чувствую пощипывание на их кончиках. Ощущение невероятно приятное…
- И что же грядет дальше? – с интересом спрашивает мужчина, придвигая меня ещё ближе к себе. - Если не секрет, конечно.
Усмехаюсь его тону. Усмехаюсь тому, что происходит. Он настолько… непосредственный. Многое бы я отдала - и Джером, думаю, тоже - чтобы всегда видеть этого человека в таком настроении.
- Ну, для начала, может быть, перекрасим и черную-черную спальню в черном-черном коридоре?
Ожидаю усмешки Эдварда, но её почему-то не следует.
Подозрительно замолкая, Каллен не издает ни единого звука.
Безмятежность куда-то улетучивается. Тишина почти звенит…
- Попытка, конечно, неплохая, - грустно произносит он, - но темноту из меня ты все равно не выгонишь.
- Её не так много…
- Очень много, - четко выделяя первое слово, Эдвард вздыхает, - краски не хватит.
- Света все равно больше, - не унимаюсь я, - к тому же, у нас есть замечательный художник, который поможет раскрасить что угодно.
С нежностью оборачиваюсь к мальчику, придирчиво разглядывающему зеленую траву, расстелившуюся ковром по белой поверхности стенки.
- Джерома в это мы впутывать не будем, - отрезает Каллен, качнув головой. Могу поклясться, я слышала скрежет зубов…
- Это не…
Не успеваю закончить. Джерри отрывает нас обоих от разговора, когда испугано глядит на свой воображаемый огромный холст. В самом центре почти законченной картинки с деревом, облачками и солнцем виднеется отпечаток его ладошки. Ярко-голубая, она неизбежно притягивает к себе внимание.
- Солнышко, - я покидаю кресло, присаживаясь рядом с малышом, - ничего страшного, мы сейчас все исправим.
Виновато взглянув на меня, белокурое создание нерешительно соглашается. Тяжело вздыхает, с грустью разглядывая такую близкую к завершению работу.
…Вопреки моим предположениям, стереть отпечаток все же не удается. Краска, принесенная Калленом, имеет-таки один недостаток – она быстросохнущая.
Глядя на насупившееся, расстроенное личико Джерри, по которому вот-вот покатятся слезы от разочарования, я придумываю, как можно поправить положение за пару секунд. Нестандартно и, наверное, глупо, но ничего лучше я сообразить не могу.
В любом случае, хуже уже не станет.
Без лишней осторожности касаюсь ладонью поверхности розовой краски, убеждаясь, что на ней не осталось ни единого участка чистой кожи.
Под изумленным взглядом малыша прикладываю пальцы к стене недалеко от того места, где и он, оставляя такой же, только больший по размерам отпечаток.
Выглядит довольно неплохо.
Слезы, готовые орошать бледные щечки, высыхают. Ему понравилось.
- Папа? – малыш оглядывается, подзывая отца подойти к нам. Указывает пальчиками на ведра с краской, показывая, что следует сделать.
Прежде чем я успеваю помочь ему подняться, Эдвард самостоятельно встает на ноги, делая вид, что ничего особенного не происходит. Разве что идет чуть медленнее обычного.
Оказываясь рядом с нами, ухмыльнувшись самому себе под пристальным надзором сына, он окунает руку в густую жидкость. Прикладывает к бетону рядом с нашими отпечатками.
Узор из ладоней, где в центре находится ручка Джерома, а по бокам – наши с Калленом, коснувшиеся краешками пальцев друг друга, выглядит просто потрясающе. По-моему, в этом вопросе мнение сошлось у нас всех…
- Ты права, - внезапно тихо-тихо произносит Эдвард, оценивающе оглядев получившуюся картинку.
А потом, словно бы придя к неожиданному решению, целует светлую макушку сына:
- Думаю, моей спальне тоже не помешает немного цвета. Поможешь разрисовать её?

День проходит просто замечательно. Наверное, среди всех, проведенных под крышей белого особняка, он самый безмятежный и самый радостный. По крайней мере, смеха, прозвучавшего за сегодня, хватит надолго. Беззвучный хохот Джерома, заливистый – Эдварда, а мой… удивительно, как быстро меняется наша жизнь – я снова научилась смеяться. Джерри и его папа меня научили.
По-моему, они ещё никогда не выглядели настолько счастливыми – оба – как сегодня, пока раскрашивали иссиня-черные стены «обители Дракулы» разноцветными яркими красками. Маленькие ладошки белокурого создания и большие – Каллена – заполонили собой всю свободную восточную стену (в детской – западную) наравне с другими художествами Джерома. Наблюдать их – одно удовольствие. Мрак, густо наводнивший эту комнату, пропадает сам собой на фоне цветных отпечатков. Луна освещает большую их часть, создавая своеобразный оберегающий ореол. Как пучки пахучих трав или особые блюда, призванные отгонять злых духов. На эту территорию, я уверена, никто из них не проберется. Слишком много тепла и любви хранит застывшая краска.
Забавно: снова ночь и снова мы с Джеромом вдвоем. Его папа, благополучно проведя с нами весь день с утра до самого вечера (того момента, когда после короткой сказки малыш уснул), куда-то удалился. Единственный вариант, что может предложить сознание: какие-то незаконченные дела. Сейчас не больше одиннадцати…
Как ни странно, беспокойства я не чувствую. Будто бы знаю, что он в порядке. Подтверждает это простое предчувствие или те слова, что я слышала сегодня от мужчины, но, так или иначе, итог один.
И непоколебимое признание того, что сказанное утром – правда – тоже.
За те полчаса, что мой мальчик засыпал, нашлось время для раздумий. И отпали последние сомнения, если они и были…
Разумеется, в какой-то степени это сумасшествие, я понимаю. Но осталось ли для меня хоть что-то не сумасшедшее на этом свете? Я слишком много знаю для обыкновенной жизни. При всем желании никогда не смогу жить так, как жили мои родители. Как призывают жить статьи психологических журналов и бесконечные книги по правильному воспитанию детей, где говорится о важности нормальной семьи. Правильной семьи с верными устоями, построенными по общей модели отношениями и, что самое главное, холодным, чёрствым, лишённым смысла, зато полным взаимопониманием между супругами.
Надежды Рене я не оправдала – единственная дочь, и такое разочарование – ни свиданий, ни выпускного, ни тайных побегов под вековые дубы в лесу возле дома… Романтичная натура мамы, испытавшей это, желала таких же впечатлений и для меня. О незабываемой, волшебной поре юности, которая, к сожалению, окончилась совершенно другим…
А потом, разумеется, шли колледж, университет, милый бойфренд-ирландец (в крайнем случае, англичанин), а затем, после пышной свадьбы, по всем традициям улыбающихся рыженьких внуков. Как правило, голубоглазых.
Красивая мечта, не правда ли? У меня была похожая…
Впрочем, что сделано – то сделано. Не вижу смысла оглядываться назад и думать, что можно было там-то и когда-то что-то изменить – будущее куда интереснее и куда проще. Лучше жить им.
Удивительно другое: после, казалось бы, до мелочей проработанного сценария Джеймса, где избежать авторской ремарки никаким образом невозможно, где учтена любая накладка, в том числе, плохо исправимая, я здесь.
Я вопреки всему лежу на простынях рядом с маленьким зеленоглазым ангелом и могу целовать, гладить, шептать ему, как сильно его люблю.
Могу говорить с Эдвардом, могу прикасаться к нему, как утром, и безмятежно улыбаться, находясь рядом, что, в принципе, невероятная по былым временам роскошь.
За что? Неужели в прошлой жизни я сделала столько всего хорошего? Выиграла войну за независимость?
Не знаю. Не имею ни малейшего понятия.
Я благодарю. Просто благодарю.
И надеюсь тот, кто одарил меня всем этим, слышит и понимает. Не решит в один из моментов забрать все обратно, вернув на круги своя.
Этого я… с этим я… без этого… не проживу.
Без Калленов я уже давным-давно жить не умею.
…Прождав ещё пятнадцать минут, не выдерживаю. Подушка слишком заманчива, одеяло – ещё больше. В отличие от предыдущей ночи, я хочу спать. Глаза в буквальном смысле закрываются, и побороть тяжелые веки задача слишком сложная для исполнения.
Эдвард вернется – он любит спать вместе с сыном, а не по отдельности. Волноваться не стоит – утром, когда мы проснемся, папа будет рядом. Двести пятнадцать процентов.
…Тихая вибрация рушит едва установившиеся планы. Погружаясь в полудрему, не сразу нахожу её источник. Ответ подсказывает неяркое сияние внутри кармана брюк - мобильный.
С некоторым неудовольствием выбравшись из-под теплого одеяла, поежившись от ночного холодка прекрасно проветриваемой спальни Каллена, в которой мы остались после «рисовального рейда», я подхожу к кожаному дивану, торопливо доставая телефон наружу.
Сообщение.
Какая-то часть сна пропадает сразу же. С изумлением, нахмурившись, оглядываю дисплей, в углу которого мигает крохотный белый конвертик.
Не показалось.
Боязно, но довольно быстро нажимаю на всплывающее уведомление, нетерпеливо ожидая, пока загрузится нужный список.
Пять секунд? Не верю. Здесь не меньше десяти минут.
Открывается…
От «Э.» - все та же одна-единственная буква, которой мужчина решил подписать свой номер. Если бы я знала, как в этом чуде современной техники изменить его…
«Твоя комната», - пересматриваю короткий текст ещё раз, ища то, чего не увидела при первом осмотре. Удивление нарастает. Заснувшее, унявшееся беспокойство поднимает голову, ожидая дальнейшего развития событий.
Послание предельно кратко. Что оно значит?
Вторая вибрация. Второй конвертик.
«Придешь ко мне?»
Так… мне не снится – исключено, я не схожу с ума – вроде бы, шуткой это быть не может по умолчанию… стало быть, все происходит на самом деле.
Черт. Неужели?..
Решение формируется за мгновенье. Ничуть не сомневаясь, переступаю через оставшиеся ведерки с краской, направляясь к двери.
Джером спит. Слава богу, он всегда спит, когда есть что-то, чего лучше не видеть. Не знаю, как долго нам будет везти так дальше, но пока все очень и очень хорошо. Пусть продолжается в том же духе!
Аккуратно прикрываю за собой дверь, не издавая ни единого шороха. Наскоро поправив сползшую с левого плеча ночнушку, босиком следую по мрачным коридорам к своей спальне. Кофейная, верно? С чего бы Эдвард выбрал её? Почему позвал меня сейчас? Мы же могли раньше, когда Джерри только заснул, поговорить. И уйти, куда следует, вместе…
Подобные ночные рандеву начинают меня настораживать и, мало-помалу, надоедать своей регулярностью.
Коридор западного крыла за те пару часов, что нас не было здесь, не претерпел изменений. Разве что задернуты шторы на единственном огромном окне, а потому света очень и очень мало. Путь к «обители Дракулы» - и тот светлее.
Умудрившись не запутаться в темноте, обнаруживаю верную дверь и, не тратя лишнего времени, прохожу внутрь.
Странно говорить о том, что происходит внутри меня самой. Знакомый отголосок липкого страха, недоумение, неразбавленное достойным объяснением (хотя бы примерным), тревожное ожидание.
До чертиков боюсь увидеть то же, что и вчера.
Не могу. Не хочу.
Именно поэтому я, не терзая нервную систему понапрасну, прохожу в спальню очень быстро. В этот раз о том, насколько громко хлопнет дверь, не беспокоюсь.
Глаза мигом изучают обстановку. Ни на кровати, ни на полу (что было бы хуже всего) Эдварда нет. Облегченно выдыхаю – уже легче.
Впрочем, кресла, как и любой другой угол спальни, тоже пусты. Я что-то перепутала или он ещё не пришел? Судя по всему, должен был?..
Выуживаю из кармана телефон, намереваясь проверить сообщение ещё раз, когда несильное колыхание ветерка проходится по коже, подавая сигнал к действию мурашкам, но в то же время давая подсказку.
Балкон.
Вторая дверь не так радушна, как предыдущая. Холодок, которым веет из её нутра, уверенности не вселяет.
И лишь знакомая серая футболка Эдварда, которую я отличу от чьей угодно при любом освещении и в любое время дня и ночи, останавливает от решения повернуть обратно.
Упираясь одной рукой в железную ограду, Каллен стоит ко мне спиной, напряженно изучая взглядом горизонт. Темнеющий на фоне светлого неба лес и пожухлая, ещё не проснувшаяся после долгой зимы трава, создают не самые лучшие декорации. На миг посещает бредовая мысль, будто это все – цветной сон, но я быстро её отметаю.
С Эдвардом очень многое, что происходит в действительности, похоже на вымыслы в духе Стивена Кинга. Порой кажется, будто Каллен – один из его лучших персонажей, созданных с особой любовью и трепетностью. Верх мастерства.
Хватит. Не время для глупостей.
- Belle? – негромкий, являющийся частью окружающей тиши бархатный голос звучит устало. Голова мужчины немного поворачивается в мою сторону, но на балконную дверь он принципиально не смотрит.
- Si, - отзываюсь, стремясь подойти ближе. Но едва нога касается ледяной плитки, быстро передумываю. Стиснув зубы, наоборот, отступаю дальше. Только не холод…
- Что-то произошло? Тебе нужна моя помощь? – спрашиваю я, так и не дождавшись больше ни единого слова. Материя ночнушки слишком тонкая. Беспощадный ветерок без труда проникает к коже.
Безмолвно прошу отрицания. Разве мало прежней ночи?..
- Нет… да… нет, - путая меня, Эдвард шумно сглатывает. Обеими руками вцепившись в решетку ограждения, глубоко вздыхает, расправляя плечи. Немного запрокидывает голову.
- Давай вернемся в комнату? – мягко предлагаю, прикусив губу и оглянувшись назад – там, где теплее.
- Тепло проблем не решает, - равнодушно пожав плечами, Каллен поворачивается-таки ко мне. Тонкий мобильный телефон в правой руке пальцы сжимают слишком сильно.
«Не приступ – уже хорошо», - твержу я себе, разглядывая побледневшую кожу и ровный ряд морщин. Самая страшная догадка не оправдалась.
- Эдвард, - зову его, стараясь сделать голос как можно более ласковым, - пойдем спать, хорошо? Джером нас ждет.
…Впервые в жизни упоминание малыша не исправляет ситуацию, не позволяет сделать её лучше, терпимее, а наоборот, усугубляет.
Шумно выдохнув, мужчина стискивает зубы.
- Прекрати постоянно пытаться уложить меня в постель! – с очевидной злостью выплевывает он. - Утро вечера не мудренее. Никогда не было.
- Тогда зачем ты меня звал? – поворот, который принимает наш диалог, меня совершенно не устраивает. Не сдерживаюсь, раздраженно задавая свой вопрос.
Эдвард застывает. Как резко осажденный ребенок, замолкает.
Правда, ненадолго…
- Иди куда хочешь, - рявкает, отворачиваясь обратно, - убирайся!
Дело – дрянь.
- Я не хочу никуда уходить, - осторожно сообщаю ему, пересиливая себя, но делая все-таки пару шагов по ледяной плитке. Слово – шаг, слово – шаг, слово…
- Я не хочу тебя видеть, - исправляет он, скрежетнув зубами, - возвращайся в спальню. Ночью надо спать.
- Ты собираешься делать это днем? – с робкой улыбкой спрашиваю, одновременно совершая то, на что вряд ли бы решилась в другое время. Чувствую что-то странное и непонятное, исходящее от мужчины. Что-то тяжелое… Подступаю к нему совсем близко, обоими руками обнимая за талию.
Не без удовольствия замечаю, что бледная кожа все ещё теплая, если прижиматься к ней так же сильно, как я.
- Я никуда не пойду, - бормочу я, уткнувшись лицом в мягкую материю, - ты хотел меня видеть, и я здесь. И я готова выслушать все, что ты хочешь рассказать.
Подобные слова его вдохновляют и успокаивают – насколько это возможно, конечно. Но, по крайней мере, Эдвард немного расслабляется. Минуту молчит. Минуту – на что-то решается (это выдает малость ускоренное дыхание), а затем поворачивается обратно ко мне.
Знакомое лицо сведено и нахмурено, губы и брови подрагивают. А по щекам… боже, двумя ровными, тонкими, прямыми дорожками сквозь трехдневную щетину текут настоящие слезы. Лунный свет прекрасно выделяет их мокрый след на остальной коже.
- Эй… - я придушенно бормочу, нахмурившись. Смотрю прямо в полыхающие малахитовые глаза, ища там хоть какой-то ответ. Хотя бы какое-то, даже самое неверное, самое глупое объяснение. – В чем дело, мой хороший?
Обращаюсь к нему так же, как к Джерри. Гляжу почти так же…
Не могу понять. Он же был веселым ещё два часа назад! Улыбался, шутил и хохотал от души, развлекал Джерома как мог и чем мог… Усомниться в его хорошем настроении было невозможно, и я была уверена, что таким хотя бы до завтра оно и останется! Даже когда вошла сюда, что угодно, но слезы – последнее, чего можно было ждать!
…Похоже, «хороший» служит для него последней каплей.
Рвано вздохнув, мужчина с невероятной силой прижимает меня к себе. Буквально душит в объятьях.
Зарывается лицом в волосы, посылая по коже тысячу крохотных иголочек, больно отзывающихся в самых разных уголках тела.
- Я не сумасшедший, - отчаянно шепчет он, яростно желая доказать мне это. Затаивает дыхание, подавляя всхлип, - я не схожу с ума, Белла…
- Конечно нет, - благо ответить удается без промедления, хотя слова Эдварда и вводят в самый настоящий ступор, - что за глупости?
- Я не выдумываю…
- Не выдумываешь, - эхом отзываюсь, осторожно разжимая его кулаки. Не вижу, есть ли на повязках кровь, но судя по оставшейся сухой поверхности – нет. Успела.
«Три-четыре дня, если не будете сжимать слишком сильно», - постараемся, доктор.
- Она правда… я правда… - Эдвард запинается в словах, тратя лишние секунды на частые вдохи. Проводит по моим волосам плотно сжатыми губами, зажмуриваясь со всей возможной силой.
- Ш-ш-ш, - пока ещё не понимаю, в чем дело, но так дальше явно продолжаться не может, - постарайся успокоиться. Все хорошо.
- Не хорошо! - мужчина почти выкрикивает эту фразу, сжав меня крепче, - ничуть, твою мать, не хорошо!
Оставляя в покое его ладони, обвиваю руками калленовскую шею. Глажу затылок мужчины, перебирая пальцами бронзовые волосы.
Молчу. Прикрыв глаза, слушаю его угасающие всхлипы.
Когда дышать становиться проще, Эдвард снова начинает говорить:
- Он считает меня сумасшедшим… считает, что я сам выдумываю боль.
- Кто считает? – недоуменно переспрашиваю я.
- Флинн, - ответ ещё хуже вопроса. Мои глаза сами собой распахиваются.
- Флинн?.. – не верю. Не могу поверить, что доктор такое сказал. Это в принципе невозможно. – Выдумываешь?..
- Лежу и выдумываю, - Каллен отрывисто кивает, со свистов втянув воздух - и ничего другого, в сущности, не происходит...
Замолкает. Дышит неровно и часто, словно задыхается…
- Ты тоже так думаешь? – вопрос - как ушат холодной воды. Застываю под его ледяными струями, поспешно расшифровывая значение.
Вот черт…
- Эдвард... я никогда такого не говорила, - мотаю головой, найдя, наконец, возможность сказать что-то вразумительное на его фразу. - Ну что ты!
Низко опуская голову, съеживаясь, он почти равняется ростом со мной. Кусая губы, повторяет, часто моргая:
- Я не схожу с ума!..
- Не сходишь, - уверенно соглашаюсь, робко поцеловав его в щеку; кожа соленая, - конечно нет. Конечно. Я знаю, что тебе больно. Я видела. Я понимаю, мой хороший.
Упираясь лбом в мое плечо, Эдвард шепчет плохо разделимый на слова поток благодарностей. Пытается не сбиться, но то и дело запинается на очередном всхлипе.
Во второй раз вижу его плачущим. И второй раз сердце зажимается от беспомощности. Не имею ни малейшего представления, как выразить свое сочувствие словами. Как показать, что никому, ни за что, ни при каких условиях не дам его в обиду. Будь то Флинн или белобрысый Джаспер – мне все равно.
- Может быть, ты неправильно его понял?
- Правильно, - не соглашается Каллен, - «наркота не нужна»… «наркота не помогает»… наркота…
- Он считает, можно справиться без неё? – не удерживаюсь от наболевшего вопроса.
«От наркотиков надо избавиться», - вот, что я слышала. И эту фразу доктор адресовал непосредственно мне после того, как о чем-то поговорил с мужчиной… Выходит, действительно, все правда? Это возможно?
- Он может считать, как угодно. Терпеть мне… - Каллен давится воздухом, до хруста стиснув зубы.
- Ты в любом случае справишься, - уверяю я, кончиками пальцев осторожно стерев сбежавшие к скулам слезы, - ты очень сильный.
- Не справлюсь, - ответ обжалованию и возражению не подлежит.
- Эдвард, - обнимаю его крепче, глубоко вздыхая, - справишься. Ты прекрасно это знаешь и сам.
- Я не смогу больше... - вздрагивает, согнувшись, словно от удара, - это….
- Я знаю, что это больно, - сдаюсь, договаривая за него, кусая губы, - и мне очень жаль, что тебе приходится это испытывать. Но тебе обязательно стане легче. Я обещаю.
Господи, господи… что же я делаю? Что обещаю?
Вместо ответа он отстраняется.
Резко, мгновенно, донельзя внезапно.
Судорожно вздыхает, глядя на меня сверху вниз, но таким пронзающим, необыкновенным взглядом, что наше местоположение за секунду в корне меняется. Все наоборот.
- Нет.
В малахитах блестят слезы. Ещё одна мокрая дорожка, скользнувшая по коже, светится при лунном свете.
Эдвард даже не пытается её скрыть. Он тоже отказывается от меня прятаться.
- Мы все сделаем вместе, - говорю я, привлекая его обратно к себе. Приподнявшись на цыпочках, чмокаю в подбородок. Глажу плечи и спину. Пытаюсь придать уверенности словами. - Я помогу тебе. И Джером тоже.
- Не втягивай его...
- Мы не позволим, чтобы нашему папочке было больно, - договариваю, отказываясь исправляться.
Мужчина зажмуривается. Приникает ко мне, как ребенок. Слез становится больше.
- Все будет в порядке, все, - шепчу я, не унимаясь. Повторяю, будто бы и не знаю других слов вовсе. Но не хочу останавливаться.
Ни за что.
- Не бросай нас... – бархатный баритон подрагивает, искажаясь от боли, - пожалуйста…
- Я ни за что не… - закончить мне не позволяют.
- Не предавай. Пожалуйста, только не предавай... - Эдвард шумно сглатывает. Не сдерживается. Стонет. - Я тебе так верю, Белла... Пожалуйста!
- Ты всегда можешь на меня положиться, - говорю я с предельной честностью, - я всегда на вашей с Джерри стороне. Что бы ни случилось.
- Спасибо...
- Не за что.
- Прости за это... – спустя минуту молчания, виновато просит он. Снова обнимает меня, надежно от всего и всех пряча, - я больше не буду… оно не повторится…
Оправдывается так искренне, так честно… слева щемит, колет и кромсает с удвоенной силой.
- Неважно, - качаю головой, лаская его плечи, - если тебе нужно поговорить, просто скажи мне, хорошо? Я всегда готова тебя выслушать.
Он поджимает губы. Пару секунд молчит.
- Откуда же ты такая?.. – тихонький смешок. Вымученный, натянутый, но… дело движется. Ему легче.
Усмехаюсь в ответ, пожимаю плечами.
…Ещё пара минут молчания наводит на мысли о том, что мы все ещё посреди балкона. И ветер – холодный апрельский ветер – все ещё дует, заставляя дрожать.
Несмотря на явное нежелание Каллена обращать внимание на такие мелочи, гусиная кожа на его руках недвусмысленно выдает своего обладателя. Про себя и вовсе молчу.
- Ты замерз? - участливо интересуюсь я, разрушая тишину. - Здесь холодно...
- Плевать, - мотнув головой, он отказывается от меня отстраняться. Благо дышит куда ровнее, чем в начале разговора.
- Не хочешь вернуться в комнату? – спрашиваю с некоторой надеждой. Несмотря на потрясающее отвлечение от холода Эдвардом, постепенно мысли о нем все же заползают в сознание, отравляя его. Никуда не деться…
Нутром чувствую, что мужчине хочется ответить уже знакомое «нет». Даже больше – уверена, что так и будет. Но выждав не больше полминуты, он, как ни странно, соглашается.
- Давай вернемся.
С нескрываемой благодарностью заглядываю в малахиты, нежно улыбнувшись.
Смаргивая слезы, самостоятельно стирая их остатки пальцами, Эдвард старается выдавить улыбку в ответ. Пытается, по крайней мере.
Снова оказавшись в теплой спальне, я облегченно выдыхаю. Тело с удовольствием отогревается после незапланированного выхода на свежий воздух без подобающей одежды.
- Можно к нему?.. – нерешительно спрашивает Эдвард, затравленно посмотрев на меня. Будто бы я могу отказать.
- А где, по-твоему, нам ещё спать? – подмигиваю, направляясь к каштановой двери. - Джерри будет недоволен, если мы останемся здесь.
Капля оптимизма внутри малахитов просвечивается. Боли меньше, страха – меньше. Догадываюсь, что это лишь начало длинного разговора, но…
Плевать. Я обещала Эдварду выслушать его столько, сколько потребуется и когда потребуется.
И сдержу слово.
А пока – в кровать. Уже поздно. Тем более, мы оба устали.

Пение птиц – один из лучших будильников, какой только можно представить. Нежными, мягкими переливами, приятными слуху, они пробираются в комнату вместе с солнцем, заполняя собой все её пространство.
Губы против воли изгибаются в улыбке, когда я открываю глаза, нежась под теплым одеялом. То, где я нахожусь сейчас, то, что сейчас происходит, просто идеально.
С левой стороны кровати, точно так же прижавшись к Эдварду, как я, спит Джерри, чьи взлохмаченные светлые волосы поблескивают от солнечных зайчиков. А правая часть – моя. Лежу на серой материи знакомой футболки, обвив её обладателя обеими руками. В этот раз переступаю все прежние границы и вместо плеча, которым я довольствовалась совсем недавно, забираю во владение большую часть груди. Судя по тому, как мерно она вздымается, мужчина ещё не проснулся.
Я скольжу взглядом по комнате. Темно-светлой, безопасной и спокойной. Теперешнее солнце – яркое, теплое – пробивается и сквозь затемненное окно, щедро одаривая черноту своими лучами. Не упускает из виду и цветные отпечатки ладоней на стене напротив кровати.
Продолжаю улыбаться, вспоминая, с каким усердием вчера Джером составлял эти своеобразные рисунки. Маленькие драгоценные камушки горели восторгом, который не передать словами. Быть может, стоит раскрасить все комнаты, раз малышу так нравится процесс?
Впрочем, место в сознании находится не только для радостных воспоминаний, связанных с этими отпечатками. Есть ещё кое-что другое… вчерашней ночью.
Я так до конца и не поняла, что именно сказал Флинн Эдварду, раз сумел так сильно его расстроить. Обрывки про «выдумывание боли» и прочие непонятные вещи были слишком сумбурны. Все, чего мне хотелось – успокоить его, унять слезы, а не докопаться до истины. В контрасте с проведенным вместе с нами днем он выглядел совсем разбитым и потерянным. Никогда не думала, что буду видеть его таким настолько часто… Неужели никто, кого я просила, не внемлет просьбе? Ничуть не пощадит?..
Негромко вздохнув, поворачиваю голову влево, утыкаясь носом в его грудь. Целую её, даже не задумываясь, могу ли, правильно ли делаю. Все слишком далеко зашло. Обратного пути нет и не будет – тем более, мне он не нужен.
- С пробуждением, - ни в его положении, ни в дыхании ничего не меняется, а оттого услышать баритон секундой позже я, мягко говоря, не ожидаю. Однако никакого страха или смущения не проскальзывает. Я тоже, как прежде, абсолютно спокойна.
- Доброе утро, - отзываюсь я, поднимая голову и встречаясь с малахитами. В них ни капли сонливости. Видимо, не спит он давным-давно. Наверное, так даже лучше…
- Что ты хочешь спросить? – вклиниваясь в мои размышления, интересуется Эдвард. Длинные пальцы прикасаются к волосам, убирая каждую прядку по отдельности мне за ухо. Ждет ответа.
- Это так очевидно?
Пальцы останавливаются. Едва успеваю заметить это, как другой рукой Каллен быстрым движением придвигает меня ближе к себе. Утыкаюсь лицом в его шею, когда розоватые губы чмокают лоб.
- Здесь все написано.
Посмеиваюсь от его непосредственности. Кажется, это одно из качеств мужчины, которое я люблю больше всех иных.
Тем не менее, интересующим вопросом я явно не сохраню её так долго, как хотелось бы.
- Вчера вечером ты говорил с Флинном?
Малахиты чуть щурятся.
- Да, - короткий и вполне ясный ответ.
- И что он сказал?
- Со вчерашнего дня диагноз не изменился, Изабелла, - безрадостно усмехнувшись, сообщает Каллен. – У тебя ведь не кратковременная память?
- Что значит «выдумываешь боль»? – не понимаю, правда. Не хочу портить утро, но, если не спрошу сейчас, не знаю, решусь ли позже. И не поздно будет ли позже…
- То, что потихоньку схожу с ума, и…
- Эдвард, прекрати, - осаждаю его, не давая закончить, - никто с ума не сходит. С тобой все в порядке.
- Не все так считают, - не соглашается мужчина, - обычно люди, когда слышат о человеке, у которого ничего болеть не может, но который бесконечно жалуется на эту самую боль, называют его именно этим словом.
- Он предложил тебе лечение без лекарств, верно? – осторожно интересуюсь, припоминая фразы, услышанные прошлым утром.
- Без наркотиков, – исправляет Каллен, – вещи лучше называть своими именами.
- И почему ты не хочешь рассмотреть его вариант? – не повышаю голос, помня о Джероме. Пока мы не договорили, лучше бы ему поспать…
- Потому что наркоман, - скалясь, Эдвард крепче стискивает пальцами мои плечи. Морщусь от несильной боли – все-таки синяки с воскресенья остались.
Мужчина с некоторым удивлением задирает рукав моей кофты, оглядывая поврежденную кожу. Бережно, едва касаясь, проводит по гематоме.
- Извини.
- Ничего страшного.
Минута молчания, пронизанная спокойствием, уходит в небытие. Разговор возвращается к прежней теме.
- В общем, я, Белла, создаю себе повод для принятия укола, занимаясь выдумыванием. И, как видишь, до сих пор потрясающе справлялся – какое-то время мистер Флинн даже мне верил.
Приподнимаюсь на локте, выпутываясь из его рук. Смотрю прямо в малахитовые глаза, не давая им избежать прямого взгляда. Смотрю с серьезностью, неодобрением, участием и уверенностью.
Упрямству этого человека и правда можно позавидовать.
- У тебя прекрасное чувство юмора, - вздыхаю я.
- Чувство… – не даю ему закончить это предложение. Не нужно.
Наклоняюсь к розоватым губам, прежде всего, прикасаясь к ним. Вынуждаю замолчать. А затем поочередно прокладываю дорожки поцелуев по скулам, щекам, шее и подбородку. Мягко прикасаясь к бледной коже, не оставляю мистеру Каллену пути к продолжению обсуждения подобных глупостей.
И лишь когда убеждаюсь, что он готов меня выслушать, не собираясь перебивать, отстраняюсь.
- Флинн не обвиняет тебя в сумасшествии и ни в коем случае в наркомании, Эдвард. Он только лишь хочет предложить тебе другой способ лечения, вот и все. Более безопасный.
- Менее действенный… - мужчина хмурится, - это – минус его планов. С каких пор ты выступаешь в роли его адвоката?
Однако глаза, вопреки словам, наполняются умиротворенностью, а едва заметная улыбка трогает губы. Ему понравилось.
- Восемьдесят пять процентов, - надеюсь, я не исказила цифры, - прекрасный показатель.
- Откуда ты?.. – улыбка пропадает, уступая место оскалу. Впрочем, он тоже надолго не задерживается. Злость Эдварда прикрывает ухмылка. – Во-первых, подслушивать не хорошо. А во- вторых, Белла, если ты слышала часть разговора, это не значит, что слышала весь.
- Но это ведь главная часть, - не уступаю я, - почему ты не хочешь попробовать?
- Потому что… - он начинает слишком громко. Резко обрывает фразу, стиснув зубы, оглядывается на сына. И только после подтверждения, что сон белокурого ангелочка не нарушен, продолжает, понизив голос до максимальной отметки. Не скрывая грубости в нем, сочащейся из каждой произносимой буквы:
- Твои цифры обманчивы. Они указывают на кое-что другое…
- Что другое? – неопределенность я ненавижу больше всего иного. Особенно сейчас.
Неужели я что-то упустила? Что-то настолько важное, что так злит Каллена?
- Восемьдесят пять... - он поджимает губы, - что сдохну от инфаркта, если не прекращу прием «лекарств» в ближайшее время.
Замолкаю, ошарашенно глядя на него. Никакого другого вопроса, кроме как «что?» в голове не возникает.
Услышать подобное было, мягко говоря, неожиданно.
Эдвард отвечает прежде, чем я нахожу в себе силы открыть рот и спросить:
- Атеросклероз, насколько я помню. Сосуды, бляшки, сердце – прошлись по всему организму.
Атеро… что?
- В рекомендациях: отказ от препарата, избежание стрессовых ситуаций и хороший сон – несовместимые друг с другом вещи, если кратко. Прекрасный список, не правда ли? – ехидно продолжает он.
- Эдвард… - мой голос окончательно садится, а пальцы, поглаживающие его плечо, начинают подрагивать.
- Да, и ещё кое-что, - будто неожиданно вспомнив, добавляет мужчина, - успокаивающая поездка куда-нибудь подальше из США, на пару-тройку дней, – на этих словах его улыбка становится безумной, а глаза страшно сверкают. – И это сейчас. В самое что ни на есть подходящее время.
- И что ты ответил?
Не знаю, зачем спрашиваю. Ответ напрашивается сам собой.
- Я отказался, Белла. И это решение неизменно.
- Ты ведь понимаешь, что это опасно?
- Жизнь полна опасностей. Что уж поделаешь? – риторически отзывается Эдвард.
Собираюсь возразить. Открываю рот, думая, что лучше сказать на такое, но не успеваю.
Джером, сладко зевнув, открывает глаза, усаживаясь на красных простынях.