- Эй, Эдвард, тебя шеф искал. Я сказал, что вы на выезде, а он велел, чтобы ты пулей дул к нему в кабинет, как только вернёшься в отделение.

- Спасибо, Дженсен, - мы с Джаспером только-только входим в участок, как навстречу нам словно из ниоткуда выскакивает коллега, а потом также быстро пропадает из виду, и его слова лично для меня не предвещают ничего хорошего. Не нужно быть гением, чтобы сложить два плюс два и всё доподлинно понять, но Джас всё равно вставляет свои два слова:

- Это звучит совсем не хорошо. Даже мне уже страшно. Что ты натворил? - спрашивает он, но прежде, чем я успеваю ответить что-либо конкретное или даже просто высказать собственные догадки, голос начальника, словно гром, заполняет всё помещение, и, оказываясь в эпицентре нежелательного внимания, я с трудом удерживаюсь от того, чтобы прикрыть уши руками:

- Каллен! Какого чёрта ты всё ещё здесь, а не в моём кабинете? Разве я неясно выразился?

- Я как раз собирался, - это звучит как детский лепет не выучившего уроки и не сделавшего домашнее задание школьника, в гробовом молчании понуро застывшего у доски, но пока мне на самом деле больше нечего сказать.

- Живо! Тебе же нет нужды вставать, Хейл. Ты мне не нужен.

- Да, сэр, - кивает Джаспер, опускаясь обратно на стул и шепча мне тихое «удачи», и, уже оказавшись на ковре перед своим непосредственным начальником, даже не заглядывая внутрь, я совершенно безошибочно узнаю папку, которую он бросает на горизонтальную поверхность передо мной. Его необычайно злые и угрюмые эмоции напрягают сам воздух в помещении, и, конечно, шеф представал передо мной таким и раньше, но прежде эти чувства ни разу за пять лет службы ещё не были направлены в мой адрес, и теперь мне истинно не по себе.

- Как ты думаешь, это что?

- Это мой отчёт, сэр. По поводу вызова, имевшего место быть двадцать третьего июня, - нервно сглотнув, отвечаю я, уже зная, о чём конкретно пойдёт речь, и про кого мы будем говорить, и ощущая скорое наступление возмездия за свои благие намерения. Думая исключительно о том, как лучше для Беллы и её ребёнка, я совершил достаточно недопустимых вещей и потерял всякую бдительность, и, возможно, всё это чревато не просто временными неприятностями, которые спишут мне, не глядя, после выяснения всех скрытых фактов, но и крахом всей карьеры. Я только надеюсь, что до этого не дойдёт. Быть может, это единственное, что мне остаётся делать. Только верить, молиться и думать, что же предпринять, чтобы вернуть утраченный контроль, пока всё окончательно не затрещало по швам и не развалилось. Но размышлять нужно быстро.

- И ты считаешь его полноценным и отражающим все детали дела?

- Никак нет, мистер Свенсон, - с обезоруживающей честностью признаюсь я, не собираясь лгать, увиливать и отрицать реальное положение вещей, ведь если я тут, то одно лишь это уже свидетельствует о том, что ему доступна вся картина целиком, и оспаривать это, не имея железных доказательств в подтверждение своей ложной версии, с моей стороны было бы величайшей глупостью и тем поступком, который лишь всё разрушит и усугубит.

- Правильно, никак нет. Потому что в противном случае мне бы не пришлось столкнуться с той ситуацией, в которой ко мне приходят сотрудники из службы опеки и ищут свою подопечную в связи с обращением из больницы, в то время как это именно мои подчинённые видели девушку первыми и прежде остальных должны были забить тревогу по поводу того, в каких условиях жил и находился её новорождённый ребёнок. Ты хоть представляешь, каким идиотом, не ведающим, что творится буквально у него под носом, я себя чувствовал? - это, безусловно, риторический вопрос, и, понимая, что на него нет нужды отвечать, я просто смотрю вниз на свои ботинки и пол, когда распахивающаяся позади без всякого стука дверь заставляет меня обернуться и являет нам Джаспера.

- Это я, сэр.

- Что ты, Хейл?

- Это я пожалел ту девушку и уговорил Эдварда ничего не предпринимать.

- Всё было совсем не так, мистер Свенсон, - качаю головой я, выступая вперёд. Мне приятно и радостно, что Джас не смог сидеть где-то снаружи и дальше и ворвался сюда, хотя его и не приглашали, чтобы, подобно истинному другу, каковым он и является, защитить меня и поддержать, но мы не в детском саду и даже не в школе. Это я впервые влип, и сразу же так по-крупному, но в том заключались исключительно мой выбор и моё решение, и я сам же способен постоять за себя без перекладывания ответственности на других, чем бы в итоге всё это не закончилось, и, выставляя Джаспера за дверь, несмотря на его яростные и резкие протесты, одновременно с этим так, чтобы услышал и он и тем самым, наконец, умолк, перестав спорить, я соглашаюсь поведать сознательно упущенные детали, да и не только их: - Но я готов всё рассказать.

- Тогда приступай.

******

- Прежде, чем мы пойдём дальше, позволь я подытожу. Значит, ты забрал их к себе и сказал девушке ни в чём не нуждаться, и, как итог, полностью её содержишь, но она всерьёз намерена собирать чеки, чтобы в один прекрасный день вернуть тебе всё, кто к тому моменту задолжает? А её последние опекуны наверняка живут вполне себе припеваючи, выставив её вон около года назад, но провернув всё так, что и спустя всё это время государственные деньги продолжают поступать в их карман? Я всё правильно понял? Ничего не упустил?

- Нет, сэр, ничего. Всё так.

- Ну, тогда всё просто. Мы возвращаем девушку на попечение службы опеки, туда, где она вообще-то и должна быть, доводим до их сведения ту информацию, которой они не обладают, и тем самым перенаправляем эту проблему в те органы и организации, в чьи полномочия и даже обязанности и входит её решение. И на этом всё. Всё возвращается на круги своя. В первую очередь, для тебя, Эдвард. Ты молодец, что взял на себя ответственность и заботился о ней все эти дни, но закон есть закон, и, если мы не будем его исполнять, как тогда сможем заставить подчиняться ему обычных людей?

- Так мы должны следовать правилам?

- Такова жизнь, Эдвард.

- Ну, я с этим не согласен. Я следую правилам столько, сколько себя помню, и готов мириться с этим на работе, но вся эта ситуация возникла из-за того, что кое-кто халатно отнёсся к своим обязанностям и не убедился, что его подопечный в порядке и безопасности. А его в это время просто прогнали, и, если бы она не родила и не оказалась в затруднительном положении с ребёнком на руках, поверьте, и сейчас бы по-прежнему никому не было до них никакого дела. А тут все ни с того ни с сего забегали, но после драки кулаками не машут. Беллу я не оправдываю и не защищаю, но ей я, по крайней мере, сопереживаю, в отличие от тех, кто непонятно за что получает свою зарплату.

- Значит, Белла? - в одночасье ставшим каким-то странным голосом спрашивает меня шеф, в кресле на колёсиках пододвинувшись ближе к своему рабочему столу, и, нахмурившись, водрузив на него свои соединённые пальцами руки, переводит свой пристальный взгляд на моё лицо. Если честно, я ничего не понимаю и совсем не ведаю, что всё это должно значить, и на что мне тут явно намекают, но бросаю все попытки догадаться даже без хотя бы минутного размышления. Кажется, что ответ лежит буквально на поверхности, и что нужно лишь протянуть руку и коснуться его, но и эта малость прямо сейчас оказывается мне совсем не по силам.

- Да, её зовут Белла, а что такое?

- Я спрошу прямо и только раз и, поверь, прекрасно пойму, если ответ окажется неверным.

- Спросите что?

- Скажи мне честно, ты с ней спишь? Она что, предложила тебе себя, чтобы ты предоставил ей свой кров и не стал ничего докладывать службе опеки? - а вот теперь всё встаёт на свои места, и, некоторое время назад всё-таки получив разрешение сесть, теперь я резко выпрямляюсь в полный рост и, вскакивая, ощущаю стремительно заполняющий меня гнев. Обо мне ещё никогда не думали так дурно. Ни разу не упрекали в том, что я могу воспользоваться чужой уязвимостью и психологически слабым состоянием, чтобы что? Совершать насилие над личностью? Подавлять остатки воли?

- Что? Чёрт побери, конечно, нет. Ничего такого она не делала, и меня вы тоже явно с кем-то перепутали, - почти ору я, и меня не сдерживает даже то, что здесь повсюду тонкие стены, а в кабинете начальника одна из них, та, что с дверью, ещё и стеклянная, и кто угодно может увидеть идущий внутри на повышенных тонах разговор.

- Я должен был задать этот вопрос и увидеть, как ты отреагируешь.

- Зачем? Разве недостаточно того, что вы знаете меня далеко не первый год?

- Но зато теперь я твёрдо убеждён, что ты не делал ничего дурного.

- Потому что я взбесился? Что ж, здорово оказаться реабилитированным. Но это не значит, что мне приятно слышать подобные вопросы и быть тем, кому они задаются. Теперь-то вы, по крайней мере, довольны?

- Нет, и даже близко. Потому что вся эта ситуация в целом далека от идеальной. Ты думаешь, что никто не знает, как ты изменился после того трагического происшествия? Но, кроме тебя, никто не слеп. Да, я в курсе, через что ты прошёл прежде, чем, выпустившись из академии, оказаться в моём отделении, и не похоже, что за минувшие годы у тебя хотя бы раз возникали хоть какие-то отношения. Скорее всего, их и вовсе не было, и вот в чём вопрос. Ты вообще ещё видишь в женщинах то, кем они являются? Вторую половинку, с которой можно создать семью?

- Это совсем не ваше дело, - в резкой форме отвечаю я, как могу, отмахиваясь от того эффекта, что произвели попавшие точно в яблочко слова. Я не вижу того, что доступно другим, нормальным людям, и уже давно. Всё это не для меня. Если где-то и есть человек, предначертанный мне свыше, при условии, что им не была Таня, я более чем уверен, что, встретив его на улице или ещё где-нибудь, просто пройду мимо, даже ничего не почувствовав. Утопично? Да всё так и есть, и падать ниже просто некуда. - Я делаю свою работу безупречно, и это всё, что должно вас волновать. Никак не моя личная жизнь.

- Но этот эпизод показывает, что недостаточно хорошо! Поэтому сдай свой значок и пистолет.

- Что?! Я уволен?

- Нет, пока всего лишь отстранён. И хотя у меня совершенно нет никакого желания, чтобы с этой девчонкой ты проводил гораздо больше времени, чем на работе, до этого ты довёл меня сам. Проветри голову, Эдвард. Тебе это необходимо. И не испорти себе жизнь, а ещё не жди извинений. Потому что их не будет.

- Да и плевать, - это небезопасно и чревато шальным выстрелом, но, почти швыряя оружие на стол, я вряд ли думаю об этом всерьёз и, бросив в его сторону и прохладное рабочее удостоверение, в импульсивных чувствах и состоянии некоторого аффекта уже подумываю о том, чтобы сбежать отсюда ко всем чертям, когда понимаю, что так дело не пойдёт, и, выдохнув немного путающего мысли внутреннего бардака, разворачиваюсь обратно. На уме лишь бессовестные и наглые просьбы, но это не останавливает меня, и я говорю то, что в высшей степени наглядно демонстрирует моё неравнодушие и желание проявить заботу о ближнем. - Но мне нужно кое-что другое.

- И что же это?

- Я не допущу, чтобы её забрали в никуда.

- Как ни странно, это я уже и сам понял. Но что ты хочешь, чтобы я сделал?

- Всё, что необходимо и продиктовано правилами. За исключением разве что одной вещи. Я не против того, чтобы официально её опекуны перестали таковыми быть, и мне даже не нужно пособие, те средства, которые им продолжали всё это время незаслуженно выплачивать, в том смысле, что Белла на них не претендует, но я готов за неё поручиться, чтобы ей не пришлось рисковать оказаться разлучённой со своим ребёнком. Должны же, ну, я не знаю, быть у вас хоть какие-то связи...

- Предположим, только лишь предположим, что они есть. Но тебе-то всё это зачем?

- Чтобы, скажем так, стать лучше. На весомую причину тянет?

- Я посмотрю, что можно сделать, но, Эдвард?

- Да?

- Всем не помочь, и каждого не спасти. Это никому не дано. Просто чтобы ты знал.

- Я знаю...

- Но ты ведь понимаешь, что до прояснения всех обстоятельств дела я, и правда, вынужден тебя сместить?

- Справедливо, шеф, - единственное, что говорю я в ответ, ведь во всех отношениях это действительно закономерно и заслуженно. Под каким бы углом я не видел всю историю целиком, правила непреложны, и даже если прямо сейчас мне хочется послать их куда подальше, я тоже, как и все остальные, обязан им следовать и подчиняться. Они довлеют и над нашим шефом, так что всё правильно.

- Но прежде, чем ты уйдёшь, изложи мне всё сказанное и в письменном виде, а потом вали на все четыре стороны. И чтобы до пятого числа я тебя здесь не видел. Проведи эти дни с семьёй. Можешь считать, что это приказ.

Кивнув, я выхожу из кабинета и почти тут же попадаю под перекрёстный огонь Джаспера. По направлению к столу меня провожают и другие взгляды, но не всё так критично и жутко, как могло бы быть, и, если подумать, я легко отделался. Подумаешь, несколько незапланированных выходных дней. В преддверии Дня независимости это даже к лучшему, ведь в последний раз мы с родителями виделись ещё до всей этой истории с Беллой, когда отмечали мой День рождения, а с тех пор у меня столько всего произошло и продолжает происходить, что наверняка уйдёт не один час на то, чтобы всё им рассказать, но, едва эта мысль приходит мне в голову, как я понимаю, что не смогу сказать им ни единого правдивого слова. Они просто не поймут, а значит, нужна сжатая и сокращённая версия, объясняющая, кто такая Белла, и почему я вообще привёз её с собой. Почему-то тот вариант, в котором они с ребёнком остаются у меня дома, в то время как я уезжаю к родителям, провожу время в своё удовольствие и, возможно, даже остаюсь у них на всю ночь, я даже не беру в расчёт. Но я подумаю об этом позже, а пока надо заполнить новый отчёт, и чем скорее, тем лучше, чтобы лишний раз не попадаться на глаза ещё не совсем отошедшему от устроенной мною нервотрёпки шефу. Особенно учитывая тот факт, что продолжение ей однозначно гарантировано.

- Так что стряслось? - сложив руки на груди, садится на край моего стола Джас, чуть ли не заглядывая в пока ещё чистый лист бумаги, лежащий передо мной. Но быть ему таковым осталось недолго, ведь моя ручка уже начинает скользить по белой поверхности, выводя мало продуманные, но чёткие и понятные слова. А ясность и аргументированность в нашем деле прежде всего. Даже в оформлении документов они играют далеко не последнюю роль. - Что ты там пишешь?

- Помнишь, ты говорил, что мне необязательно заявлять в службу опеки и подавать рапорт?

- Так в этом и заключается проблема?

- Да. Из больницы всё равно обо всем доложили.

- И Свенсон узнал много нового.

- А я ещё и состряпал недостоверный отчёт о том вызове, опустив многие детали.

- И что теперь?

- И теперь я отстранён. Как минимум до пятого числа. А может быть, и дольше. Если до тех пор ничего не урегулируется.

- А что должно урегулироваться?

- Всё это...

- А чего ты вообще хочешь?

- Я знаю лишь то, что не хочу, чтобы она провалилась в небытие, как... как когда-то Таня, - впервые за долгое время я произношу её имя вслух, и это кардинально отличается от тех мгновений, когда оно просто всплывало в моих мыслях. Она умерла больше пяти лет назад, а я по-прежнему прилично далёк от того, чтобы, вспоминая о ней, не испытывать болезненных ощущений и не терзаться от некоторого чувства вины. Когда же это уже, наконец, кончится, и я стану свободным? Или это будет продолжаться вечно и всегда? До тех самых пор, пока я жив?

- Так это спасение утопающей?

- Выходит... выходит, что, пожалуй, так. Тогда я не справился, но сейчас... сейчас это не повторится. Ты был прав, мои демоны не дают мне покоя, и, с одной стороны, исчезнет Белла, наверное, исчезнут и они, но откуда тогда ощущение, что всё будет с точностью до наоборот? Пресловутая и странная уверенность, что если её заберут, то я лишь сойду с ума, гадая, где они, что с ней, и не разлучили ли их вообще против воли?

- Ты меня пугаешь, Эд...

- Я и сам в себе иногда вызываю это чувство. Ну да ладно. Мне здесь больше нечего делать.

- И куда ты сейчас?

- Домой. Куда же ещё?

- Обещаешь?

- Клянусь.

- Я всё равно за тебя волнуюсь.

- Или за Беллу?

- А мне стоит за неё переживать?

- Сегодня все подозревают меня во всех смертных грехах. Но я никому не собираюсь наносить телесных повреждений. И особенно ей. Надеюсь, это ясно. Передашь шефу? Он всё поймёт, - вставая, я протягиваю другу исписанный с обеих сторон лист, но, не дождавшись реакции и ответных действий, опускаю его обратно и, хлопнув руками по столу, грузно и утомлённо вздыхаю. На душе, как ни крути, всё-таки царит почти непереносимая тяжесть, и мне дурно и трудно.

Я имею дело с последствиями лишь собственных поступков, и к этой минуте меня привели именно они, а никак не чужие советы или деяния, и, быть может, мне и стало бы легче, выговорись я, но это не совсем в моих правилах, капать другим людям на мозги. Просто... я не умею не работать, а теперь я оторван от своего мира, в котором чувствую себя, как рыба в воде, и свободное время, которому в теории я вроде бы рад, на практике может обернуться самыми тоскливыми и бессмысленными днями в моей жизни.