- И в чём же я была права?

- Она подала документы в колледж и совершенно серьёзно надеялась на положительный ответ, но даже, чёрт побери, не удосужилась сказать мне об этом, - в сердцах я агрессивно ударяю по рулю, сжимая его до побелевших костяшек, на что он отзывается жалобным скрипом, и, скорее всего, сейчас мне лучше всего держаться подальше от машины, чтобы она уцелела, но я просто вытаскиваю ключи из замка зажигания и бросаю их куда-то на приборную панель. Не хватало ещё натворить дел не на дороге с интенсивным движением, а абсолютно на ровном месте у дома родителей. - И наверняка не сообщила бы, если бы, о, чудо, он сегодня не пришёл.

- Так она...? - в высшей степени заинтересованно и, кажется, даже с предвкушением хороших новостей спрашивает мама, будто собираясь радоваться за Беллу, но в этом нет никакого смысла. Я просто не поздравил её, как должно, и меня это нестерпимо гложет, поэтому невольно я и жду подвоха в виде отличной от моей реакции. Но мама ведь её не проявит? Ведь нет же?

- Да, она поступила. Представляешь, поступила... - отвечаю я едва ли смело и решительно, сам не зная, отчего мой голос звучит столь странно. Оттого, что в глубине души я всё-таки считал её недалёкой и малообразованной девушкой только потому, что она обзавелась ребёнком за пару месяцев до выпускного и, вполне возможно перейдя на домашнее обучение, вряд ли вообще была на нём среди прочих вчерашних школьников в смокингах и красивых платьях? Или просто потому, что, учитывая всю ситуацию, я никогда бы не подумал, что Белла не отложит дальнейшее обучение хотя бы на год, до тех пор, пока Эйден немного подрастёт, и будет готова совершить с ним фактически переезд?

- И что тебя так удивляет? То, что она оказалась умнее, чем ты себе вообразил, или то, что в её планы вовсе не входит сидеть на чьей-либо шее даже некоторое время, не говоря уже о всей оставшейся жизни?

- А ты... тебе разве не полагается быть на моей стороне? Ты ведь её ненавидишь, - прямо и без притворства говорю я, ведь это не светская и официальная беседа, а мы близкие люди и можем поговорить откровенно и начистоту. Раз и навсегда расставить все акценты.

- Я её не ненавижу, Эдвард, - шумно вздыхает мама, в переживании вращая обручальное кольцо и глядя на понурого и пребывающего в чуть ли не скорбном настроении меня, - и мне искренне жаль, что у тебя сложилось такое впечатление. Это даже обидно... Но, наверное, я виновата сама. Я просто не хочу, чтобы тебе снова кто-либо навредил, и, возможно, перешла грань. Но ты, милый мой, поработал плохо.

- В каком это смысле? - что она имеет в виду? Мои навыки сбора информации и составления досье? Но благодаря Джасперу оно максимально исчерпывающее, и, хотя я бы предпочёл, чтобы там содержалось ещё и одно конкретное имя, в остальном оно полное и безупречное.

- В том, что эта девушка... она молодец и, как может, пытается выбиться в люди. У неё высокий средний балл, а оценки на экзаменах легко позволили бы ей выбирать среди самых престижных университетов, будь у неё, конечно, столько денег, сколько там стоит один семестр, не говоря уже о годе и всём сроке обучения.

- Ты провела своё расследование?

- Конечно, я запросила все возможные данные. Так работает мой фонд. Мы, разумеется, не полиция, и нам доступно далеко не всё, но кое-что и я могу узнать, - теперь я определённо слышу несомненную и безусловную гордость, и мне наконец становится скверно. Выступая резко против всего, что связано с Беллой, моя мама словно в одночасье переменилась и прониклась, и выглядит так, будто готова субсидировать её обучение в одном из университетов Лиги Плюща, если та только пожелает, а я в результате этого преображения, выходит, являюсь каким-то, проклятье, злом. - Но ты всего этого не знал, я правильно понимаю?

- Досье собирал не я, а Джаспер. Мне было неинтересно... - и на самом деле это ещё слабо сказано. Восхищаться здесь абсолютно нечем, но моё безразличие, и правда, имело место быть. Чего уж тут скрывать? Я был не просто преступно равнодушен, а вообще отвратительно негативен. - Даже позже я не стал вникать в показатели школьной успеваемости.

- А чего, позволь спросить, ты вообще ожидал? Она молода, Эдвард, и у неё вся жизнь впереди, которую, хочешь ты это признавать или нет, ей нужно как-то устраивать. Разве на её месте ты бы не хотел развиваться и совершенствоваться? У тебя есть образование и профессия, ты состоявшийся человек, поэтому тебе и не понять, что чувствует она, не имея этого и волнуясь, что из-за ребёнка ничего и не выйдет. Это самый мотивирующий фактор, но одновременно и очень сдерживающий. Нужно много сил и терпения, чтобы подстраиваться под его потребности и нужды, не забывая и о своих. Тебе стоило бы гордиться, а не обвинять её за решения, принятые ещё тогда, когда вы даже не были знакомы. Если ты не забыл, заявления заполняются и подаются фактически сразу после получения результатов школьных экзаменов, - давно я не слышал таких увесистых и прочных нравоучений от собственной матери, но, наверное, сейчас именно они и нужны мне для выправления мыслей в правильное и единственное верное русло. Разве я не хочу, чтобы Белла чувствовала себя общественно полезным человеком и успешной личностью, а не просто прожигала свою жизнь ничегонеделанием?

- Я и горжусь... где-то глубоко...

- Должно быть, очень и очень глубоко. Наверняка настолько, что Белла этого даже не почувствовала.

- Она, и правда, ничего не ощутила, - стыд мне и позор. В первый раз, когда любимая девушка реально захотела и даже возжелала моего одобрения и поддержки, я наговорил много лишнего и чуть ли не послал её куда подальше вместе со всеми уместными, справедливыми и имеющими право на существование желаниями. - Но как ты...?

- Ты мой сын, Эдвард, и тебе вовсе необязательно рассказывать мне или своему отцу абсолютно всё. Хорошие родители и так знают, когда их ребёнку плохо, или у него просто не всё хорошо, и неважно, сколько ему на этот момент лет. А я... Я считаю себя неплохой матерью. Да, я фактически пропала, потому что, пожалуй, впервые действительно сделала что-то не так и допустила некую ошибку, и не знала, как попросить прощения даже у тебя. Но... но я ведь не ужасная? - слегка виновато подрагивающим голосом обращается ко мне мама, ненавязчиво касаясь моей левой щеки своей тёплой и мягко ощущаемой рукой, и, накрывая бережные и любящие пальцы ладонью, я качаю головой:

- Ну, конечно, нет. Что ты такое говоришь? Ты лучшая из всех.

- Так что тебя больше всего беспокоит?

- Этот колледж... он даже не здесь, а на все мои вопросы она лишь ответила, что теперь особенно хочет учиться. Больше, чем когда-либо прежде. Я сказал ей, что люблю, но она просто... вычёркивает меня... - озлобленно и крайне жёстко выпаливаю я, отворачивая голову к окну, - будто ей не терпится уехать, и она только и думает о том, чтобы этот момент настал как можно скорее.

- А вот теперь я всё поняла. Тебя терзает не то, что она стремится вверх... Ты просто уже чувствуешь себя брошенным и хочешь её удержать. Но так дела не делаются. Она не твоя собственность и вольна свободно перемещаться куда и когда хочет... Никто никому не принадлежит.

- Я это знаю. Думаешь, я не понимаю, насколько ужасно хотеть... хотеть, откровенно говоря, запереть человека и выкинуть ключ? - я бы посадил её на цепь, но я не животное и не дикарь. Я нормальный человек, и мне известно, что можно, а что нельзя. Это только пагубные и противные мысли, и я могу пресечь их от дальнейшего развития. Никто из-за меня не пострадает. Ни Белла, ни Эйден. - Я всё это осознаю... вот здесь, в голове, но что мне делать с сердцем?

- Послушай меня одну минуту. Всего одну... То, что человек не сказал вслух, что переживает о тебе, не всегда свидетельствует о его безразличии, Эдвард. Для тебя всё чёрное и белое, и это нормально, но есть ещё и серые тона, и мне почему-то кажется, что словосочетание «особенно теперь» напрямую связано с тобой. Подтвердить или опровергнуть это сможет только Белла, но разве эти умозаключения не имеют смысла? Лично я не думаю, что она считает себя равной тебе, поэтому отныне и хочет предпринимать вдвое больше всего, чтобы однажды начать соответствовать.

- Да плевать. Я заверил её, что не буду ждать...

- Что ты сделал? - некий осуждающий протест в голосе заставляет меня напрячься, и, мысленно дёргаясь, моё тело внешне застывает и словно столбенеет. - Мне... мне казалось, что она тебе очень важна. Что ты... возможно, любишь её.

- Да, люблю, - растерянно и подавленно, но в высшей степени откровенно, по ощущениям почти крича, сознаюсь я, только звучит это всё равно тихо, разбито и несчастно. В принципе таким я себя и чувствую. Уж точно никак не счастливым.

- Тогда зачем ты это сказал?

- Наверное, незачем... Просто... мне уже двадцать восемь, мама, и я хочу семью вот прямо сейчас. Я хотел её ещё тогда... У меня вовсе нет сил ждать неизвестно чего и дальше.

- Что ж, если хочешь её с кем попало и не видишь разницы, тогда, думаю, всё в порядке. Вокруг полно других девушек. Но, впрочем, в глубине души вряд ли кому из них хочется нарваться на сосредоточенного только на себе эгоиста.

- Что? Я не... - я не эгоист, хочется сказать мне, но... за всё проведённое здесь время поставил ли я себя хоть раз на место Беллы? Конечно же, нет. Все слова мне как об стену горох, и я вижу только то, что теряю, и совсем не желаю замечать то, что приобретёт она. И вообще, с чего бы ей не размышлять об учёбе, благодаря которой со временем у неё появится нормальная и высокооплачиваемая работа, позволяющая содержать себя и ребёнка и ни в чём не нуждаться? Я же только стою на пути и со своей любовью лишь мешаюсь под ногами...

- Ты именно им и являешься, Эдвард. Только посмотри на себя и послушай, что ты говоришь. Выглядит всё так, будто у малыша отнимают единственную игрушку... Я всё понимаю... насчёт Тани и ребёнка и то, что теперь тебе кажется, что ты впервые за долгое время увидел свет в конце туннеля, и вот он уже вроде бы близко и вдруг внезапно ускользает, но... ты вообще уверен, что сейчас Белла в порядке?

- Она... она не Таня, - прочищаю горло я, но в сердце всё равно что-то неприятно сжимается, а желудок словно закручивается в крепкий узел, - она не такая. Я знаю.

- Тебя бросает из крайности в крайность. То ты её не знаешь, то наоборот, а уже в следующую секунду всё опять иначе. Тебе бы определиться... - осторожно произносит мама, и я знаю, это лишь забота и способ сказать мне, что сейчас я должен находиться совершенно в другом месте, но её слова производят эффект не приведённой в действие, но ещё способной разорваться бомбы, и меня всего трясёт. Я не в лучшем своём состоянии, но мне нужно... К счастью, мама всё понимает и, выбравшись из автомобиля, говорит лишь одно: - только, пожалуйста, веди осторожно.

Я обещаю ей это, но думаю, мы оба понимаем, что периодически я буду нарушать ограничения по скорости и проезжать на запрещённые сигналы светофора при условии, что это не создаст угрозы жизни и здоровью других людей. В принципе пару раз так точно я проезжаю на красный свет, и наверняка потом мне прилетит нехилый штраф, но всё это неважно и полностью меркнет перед тем фактом, что, когда, оставив автомобиль на подъездной дорожке, я вбегаю в дом, отпирая и закрывая дверь, он кажется слишком тихим и пустым.

- Белла? - зову я, но в ответ не раздаётся ни звука, лишь по-прежнему шумит холодильник, и где-то капает вода, а беглый осмотр комнат ничего не даёт, кроме разве что обнаружения Эйдена, с любопытством наблюдающего за своими ручками и ножками своими недавно сменившими цвет глазками. Теперь они точь-в-точь, как у неё, такие же приглушённо-шоколадные с вкраплениями светло-карих оттенков, и, убедившись, что он в порядке, терзаемый мыслями о его матери, которая ни за что бы не покинула его сильно надолго, а значит, должна быть где-то здесь, я иду на задний двор, ведь это последний вариант. Моё тело только-только ступает на веранду, тут же, тем не менее, начиная паниковать, потому что весь двор как на ладони, и укромных мест на его территории попросту нет, как мою спину обжигает голос, лишённый тёплых и заботливых ноток, к которым я привык:

- Ты ещё хуже, чем Джеймс. Тот, по крайней мере, не говорил мне о своей любви прежде, чем уехать обратно в свой Стэнфорд.

Оборачиваясь, я обнаруживаю Беллу прислонившейся к стене и на моих глазах отодвигающейся от неё, чтобы, по всей видимости, вернуться в дом, но уж нет, мы ещё не закончили. Прежде всего я должен быть счастлив, что она жива и здорова, и частично так оно и есть, но сказать о своём облегчении мне мешает снова поднимающаяся внутри лава ярости, на этот раз из-за того, кого мне противопоставили, и я хватаю Беллу за руку, блокируя её тело между собой и всё той же капитальной конструкцией.

- Скажешь ещё и фамилию, и я найду его в два счета. Тогда и посмотрим, кто лучше, а кто хуже, - несколько угрожающе говорю я, чуть сжимая пальцы на шее около подбородка, но Белла лишь качает головой из стороны в сторону, ни капли не напуганная и наверняка знающая, что вред ей не грозит:

- Ничего у тебя не выйдет, а в остальном делай, что хочешь.

- Правда, что ли?

- Да. Только сначала пусти меня, - она пытается отодвинуть моё тело, чтобы выбраться из своего рода ловушки и пройти, но какой там. Я сильнее и, в пылу схватки снова обхватив её шею рукой, целую Беллу так резко и внезапно, и сразу глубоко и неудержимо, что, ошеломлённая, она интуитивно и невольно отвечает мне, пока вдруг не прикусывает мою губу, что в первое мгновение срабатывает, как холодный душ, заставляя отпрянуть, а уже в следующее заводит меня лишь сильнее, и я прикасаюсь к подолу платья, как будто ничего и не было. - Ты... ты что? Не смей, - Белла понимает это мгновением позже и тут же пытается остановить всё происходящее, но она сама сказала, что я могу делать всё, что пожелаю, а в данный момент я хочу лишь её. Пока она ещё здесь и не уехала в другой штат.

- Как бы не так. Тебе придётся позволить мне, девочка.