Не знаю, что я думал или не думал услышать в качестве ответа, но вряд ли в моей голове и мыслях он был именно таким... Таким сравнивающим и проводящим параллели, и морально уничтожающим того, кто сам о себе так отозвался. Белла в некотором роде травит себя и презирает, но у нас всех есть прошлое, которое уже в любом случае позади. Я, конечно, в этом тоже не преуспел, но к чему это порицание, если ничего уже не изменить?

- Это было и прошло, хорошо? Это более неважно... Если только ты не делаешь чего-то такого, о чём я не знаю. Ты совершаешь что-то, что было характерно для тебя раньше?

- Я... я... Мне... мне нужно к Эйдену, - Белла поправляет упавшие лямки, собираясь вернуть их обратно на плечи, туда, где им самое место, и я понимаю, что разговора по душам, где она рассказывает мне обо всём и ни о чём, у нас очевидно не получится, но уже слишком расстроен её вероятным уходом, чтобы просто молчать и ничего не делать:

- Может быть, оно и так, но лично я думаю, что в первую очередь ты сбегаешь... - прикрывшись, чтобы не делать ситуацию ещё более запутанной и непростой, я оказываюсь прямо позади Беллы и уверенно сжимаю её левое плечо, и меня не останавливает даже риск, что так она лишь быстрее схватит все свои вещи и убежит к себе. Но этого не происходит, и я думаю, что прав. Что в действительности она совсем не хочет уходить, а просто сбила себя с толку вместо того, чтобы расслабиться и позволить всему идти своим чередом. Но, с другой стороны, что я вообще знаю о том, как она видела и, возможно, продолжает видеть физическую близость? Что, если тот, с кем она её познала, не был ни добр, ни нежен? Что, если отец Эйдена... обижал её и к чему-либо принуждал? Что, если был ещё кто-то, кто делал это?

- Ты всё равно, скорее всего, отвык от кого-либо в своей постели... Не хочу тебе мешать, - между тем потерянно шепчет Белла, и это окончательно переполняет чашу моего отнюдь не бесконечного терпения:

- Ты мне никогда не помешаешь. Это просто невозможно. Я же... Ты ведь дороже мне всех на свете, - почти кричу на неё я, но она лишь безнадёжно всхлипывает и, кое-как натягивая на себя халат поверх так и не зафиксированного бюстгальтера и сжимая полочки руками, всё-таки поднимается с кровати, поворачиваясь лицом ко мне:

- Это неправда, Эдвард. Я... я не могу быть такой для тебя. А как же твои родители? Ты о них не забыл?

- Нет, не забыл... Но это другое. Просто иди сюда. Иди ко мне... - я протягиваю руку к ней и, затратив некую сугубо мягкую силу, возвращаю Беллу обратно в свои объятия, но она вся дрожит и всячески сопротивляется, словно в ней идёт невидимая глазу внутренняя борьба, но я просто держу её в своих руках, пока, лёжа на моей подушке, она не затихает, понимая, что со мной ей всё равно не сладить. Этот момент не продлится сильно долго, и рано или поздно нас разлучит если и не Эйден, то мой будильник, но сейчас всё это неважно. Я лишь хочу, чтобы она была рядом. - Давай просто побудем вместе, а обо всём остальном, о том, что ты хотела или не хотела мне сказать, поговорим завтра или вообще в другой раз, хорошо?

- Ты... ты не... У тебя не найдётся ещё одного одеяла?

- Тебе холодно?

- Нет, я просто... - она не договаривает, но в этом и нет необходимости. Я уже всё понимаю... Ей просто нужны пространство и дистанция, и, быстро дойдя до комода, я возвращаюсь обратно уже с тёплым пледом и закутываю в него Беллу со всех сторон, при этом избегая прикосновений как таковых.

- Так лучше? - она просто кивает, но я не уверен, что ей действительно комфортно, потому что наспех натянутая одежда вряд ли чувствуется приятно, и я решаюсь, разумеется, не дотронуться до Беллы против её воли, но заговорить об этом, - мы можем... не пойми меня неправильно, но, может быть, ты отдашь мне свои вещи? Они сковывают... А тебе нужно отдохнуть.

- Ладно... - Белла стаскивает с себя всё ненужное и, даже если ей стыдно и неуютно, протягивает его мне, и, положив отданное на свою тумбочку, я придвигаюсь обратно, но держу себя в руках и остаюсь на некотором расстоянии, пока до меня не доносится просящий голос, - ты не обнимешь меня, пожалуйста?

- Я... я не уверен, хочешь ли ты...

- Прошу тебя, Эдвард...

Более я ничего не жду и, получив позволение, тут же прижимаю тёплое тело к себе левой рукой, опоясывающей талию Беллы, и хотя под укрывающим её материалом она, я знаю, обнажена, это последнее, о чём я думаю, и так, впервые за многие годы с кем-то под боком я и погружаюсь в сон.

******

- Белла?

Моя ладонь натыкается лишь на прохладу простыни и пустоту с правой стороны кровати, и, тут же распахнувшись, глаза обнаруживают исчезнувшие с тумбочки женский халат и бельё, но прежде, чем я отправляюсь на поиски девушки, она появляется в дверном проёме и тихо прикрывает дверь, даже не замечая, что я уже не сплю. Это становится ей известно лишь тогда, когда Белла, к моему великому счастью, забирается обратно в мою кровать, как раз в этот момент и обнаруживая, что всё последнее время я смотрел на неё и наблюдал за её передвижениями. Тем временем за окном уже занимается рассвет, очевидный из-за того, что накануне я забыл сдвинуть занавески.

- Спи дальше, - заботливый шёпот сопровождается шуршанием постельного убранства, пока Белла поудобнее устраивается в изголовье, но не укладывается по соседству со мной, как мне бы того хотелось, и меня настолько трогает её участие, что я едва заставляю себя не прикасаться к ней.

- А как же ты?

- Я думаю, что уже не усну.

- Из-за дневного света? Ну, это не проблема. Хочешь, я закрою шторы?

- Нет, просто сна уже ни в одном глазу. Эйден... ну, он меня окончательно пробудил.

- Ты и сейчас была у него? - я смутно помню, как среди ночи она отлучалась к нему пару раз так точно, но каждый раз вроде бы возвращалась в мою комнату и обнимала сама себя моей сонно лежащей на простыни рукой, если только всё это мне не предвиделось.

- Прости, что опять потревожила, - должно быть, всё-таки не предвиделось.

- Глупости не говори. Лучше скажи, который сейчас час.

- Половина шестого. Ещё рано.

- Не для меня. Через полчаса зазвенит будильник, - отвечаю я, думая о том, что закрывать глаза нет уже ровным счётом никакого смысла, а значит, можно и вставать, не дожидаясь сигнала, когда, передвинувшись, Белла отгибает край одеяла, под которым нахожусь я, и с определённой долей внезапности забирается под него и, кажется, мне под кожу.

- Значит, тридцать минут?

- Да... Да, а что?

- И вскоре тебе надо будет ехать на работу?

- В чём дело, Белла? - настороженно спрашиваю я, ведь всё это, мягко говоря, мне не особо и нравится. До этого дня она никогда столь плотно не интересовалась моими планами... никогда. За этим может скрываться что угодно, и моя нервозность лишь усиливается, когда её рука неожиданно спокойно и уравновешенно касается моей обнажённой груди.

- Ни в чём. Просто… я буду скучать, - тише вкрадчивого и взвешенного шёпота признаётся Белла, и, словно на автомате обнимая её за талию, я и сам не понимаю до конца, в какой именно момент в темпераментном поцелуе она толкает меня на спину, не встречая никакого сопротивления. В утреннем свете всё кажется особенно правильным, ярким, чётким и незыблемым, но сейчас я ничего не хочу. Точнее хочу, но не в условиях торопливой спешки и уж тем более без разговора, и именно эта мысль побуждает меня остановиться и придержать Беллу.

- Я тоже, и сильнее, чем ты. Но, знаешь, ты ведь можешь мне звонить, - говорю я, предлагая реальное решение, к которому и сам буду рад, если она прибегнет, но Белла скатывается с меня направо и, зажмурив глаза, уверен, до боли сжимает свои слегка вьющиеся и мило спутанные волосы прежде, чем громко и напряжённо выдохнуть:

- В том-то и дело, что не могу...

- Нет, можешь. Нам не запрещено пользоваться мобильными телефонами.

- Ты, и правда, не понимаешь? - резко переводит свой взгляд на меня Белла, выглядя так, будто говорит очевидные вещи, а я слишком туп, чтобы их понять, и все они словно влетают в одно моё ухо, ни малейшим образом не затрагивая сознание, и вылетают через другое. - А что, если я или кто-то ещё позвонит тебе, когда ты будешь на вызове, ты отвлечёшься на звук, и в результате тебя ранят, или ещё чего хуже?

- Этого никогда не произойдёт, по крайней мере, не из-за телефона, и знаешь...

- Да откуда такая уверенность?

- Оттуда, что я всегда отключаю телефон, пока мы едем на вызов.

- Однажды ты можешь просто забыть это сделать...

- Даже если так, я достаточно устойчив к внешним раздражителям.

- Да, я видела, как тогда ты совершенно не отреагировал на рацию... Что было дальше, мы оба прекрасно помним, - напоминает мне Белла, и я вынужден признать, что в её словах есть значительный резон. Я, и правда, забылся, и где гарантии, что это не повторится? В том, чем я занимаюсь, их вообще нет. Ты можешь, как обычно, поцеловать жену и детей перед уходом из дома, попрощаться с ними до вечера и уехать на службу, но оговорённое время суток для тебя может так и не наступить, потому что ты уже будешь мертв, а твоё тело остывать в холодильнике. Всё остальное романтичная лирика, а вот это неприглядная реальность.

- Так ты... волнуешься за меня? - я хочу услышать, как она это скажет, но вместе с тем побаиваюсь, что этого не произойдёт. У неё явные проблемы с чувствами и их выражением, и она не станет внезапно нормальной и обычной, легко разбрасывающейся словами и эмоциями девушкой. В свою очередь я, человек, который по идее не должен ничего бояться, опять нервничаю так, что потеют руки, будто на кону стоит моя жизнь, а не всего-навсего влюблённое сердце, что вообще ни разу не смертельно, в отличие от направленного на тебя пистолета или иного оружия и выстрела в жизненно важный орган.

- Ты же знаешь, что волнуюсь. Поэтому не жди, что буду звонить...

- Но могу я хотя бы надеяться на то, что ты позавтракаешь со мной или, как минимум, просто посидишь рядом?

- Да, можешь, - и так мы вместе наслаждаемся вкуснейшим творогом с изюмом, овсяной кашей с черникой, чаем с лимоном и, разумеется, присутствием друг друга, пока мне не приходит время собираться на работу. Это мгновение носит оттенок печальной грусти, но я стараюсь не думать о том, о чём уже размышлял. Плохие мысли притягивают всё дурное, и, заглянув к Эйдену, я сосредотачиваюсь на счастье знать его и его мамочку, поглаживаю зажатую в кулачок крохотную ручку, облачённую в пижаму с рисунком в виде разноцветных легковых и грузовых машинок, и целую его, спящего в своём укромном уголке, в тёплый и маленький лобик, около которого и на голове уже проглядывают довольно-таки много волос. Почти что чёрные, они не такие, как у Беллы, просто слишком тёмные, чтобы быть ими, но мне плевать.

Я люблю этого малыша и... кажется, и её тоже. Ведь если это не любовь, когда хочется быть с человеком постоянно, видеть его максимально возможное количество времени, окружить бесконечной заботой его и его ребёнка, даже если он не твой, нести за них ответственность, открывать им мир и делать всё, чтобы они оба были счастливы, тогда что же ещё? Таню... я тоже любил, но то было иное чувство, более приземлённое и эгоистичное, незрелое и юное, поэтому я и не смог скорбеть хотя бы для вида. Поэтому и воспринимал все соболезнования поперёк горла и в итоге сбежал с похорон, едва закончилась траурная панихида, оказавшись не в силах остаться на само погребение. Поэтому даже спустя все эти годы так и не извинился перед её родителями за столь трусливый, отвратительный, позорный и недостойный поступок. Поэтому всё поведанное Белле больше походило на заученный текст из школьного учебника, чем на прочувствованный рассказ о былом.

Теперь же всё иначе. Я чувствую себя по-другому, не знаю, лучше или хуже, просто... разница налицо. Как между небом и землёй. Я уезжаю на службу, ничего не сказав, не набравшись смелости лишь только потому, что кое-что так и не изменилось. Мне по-прежнему не дано не быть мнительным, да и Белла не Таня. Вроде готова, а вроде и нет. Физическая близость – это ещё не все. Не окончательно достигнутое моральное единение. Но и оно занимает значительное место между нами и, когда я уже приезжаю на работу, но только вхожу в здание, выражается в том, что Белла в некотором роде не сдерживает своё обещание. Нет, она не звонит, но от неё приходит сообщение, которое я открываю, нисколько немедля.

Я тебе солгала. Точнее была не до конца откровенна. Я не просто волнуюсь за тебя, а очень боюсь, что с тобой что-то случится. Твоя работа... она меня пугает.

Тебе... тебе бы хотелось, чтобы я занимался чем-нибудь более безопасным?

По-моему, это неважно. В данной ситуации моё мнение не имеет значения. Это же твоё призвание.

Но ты бы хотела?

Наверное, любой бы хотел, чтобы близкий ему человек предпочёл не опасную профессию. Я не исключение.

Но я не могу...

Я знаю. Правда, знаю. И не собираюсь просить выбирать.

Но как тогда быть?

Полагаю, просто жить... и, если это тебя не затруднит, по дороге домой купить какой-нибудь торт. Я не знала, как сказать это лично, но сегодня Эйдену исполняется четыре месяца. Но если тебе не до того, я схожу в магазин и сама. Только скажи.

Пальцы замирают над буквами на сенсорной клавиатуре, потому что я не знаю, что на это отвечать. Точнее не имею ни малейшего понятия, в какой форме лучше выразить свои эмоции. Ограничиться сдержанными выражениями? Или не скрывать подлинных чувств? Выбрав второе, я вообще выхожу из сообщений и набираю номер Беллы, потому что хочу услышать её голос.

- Да? - это первый раз, когда мы говорим по телефону, но, надеюсь, не последний. Её речь звучит так же знакомо, как и вживую, и я рад, что она не искажена сотовой связью, помехами на линии и расстоянием.

- Значит, нам есть что отметить, - вряд ли осознавая это, я понимаю, что улыбаюсь, только когда случайно перевожу взгляд на стекло в дверях и обнаруживаю непривычное своему взгляду собственное отражение. Слишком уж оно оптимистичное и радостное. Кажущееся неправдоподобным, настолько я отвык от такого себя. Но я бы сказал, что сожалею, что придётся его стереть и нацепить обычную маску, чтобы не выглядеть белой вороной среди преимущественно всегда нахмуренных коллег. - Ты не беспокойся, торт я куплю. Какой ты предпочитаешь?

- Мне на самом деле всё равно. Я просто хочу... хочу, чтобы уже поскорее настал вечер. Это, наверное, глупо. В смысле ты ведь только недавно уехал...

- Вовсе нет. Это... В общем, я счастлив с тобой, Белла, - только, пожалуйста, не разрушь меня, девочка.