В этом звонке нет ничего особенного. Обыкновенный звонок среди ночи. Он не звучит как-то по-особенному. Он не звучит как-то сверхъестественно. Он ничего, ровным счетом ничего не предвещает. Я только вздрагиваю от неожиданного звука в тишине и откладываю в сторону журнал. А потом тянусь за аппаратом.

Ночь одна из многих. Тоже не слишком выдающаяся. Тихая музыка на заднем плане, гул машин за окном. Недопитый чай, недокуренная сигарета, недочитанный журнал. Я научилась коротать часы в одиночестве. Я научилась их совершенно спокойно переносить. Мы даже подружились.

Принять вызов. Отклонить. Зеленая клавиша. Красная. Экран перед глазами отливает синим.

Кроме Каллена мне никто больше не звонит с закрытых номеров. И я впускаю этот звонок в свое настоящее. Я бы и не подумала его проигнорировать. Я еще не знаю, что за ним последует. Я говорю в динамик «да».

Молчание. Глубокое и бездонное, как космос. Такое всегда напрягает. На бессознательном уровне. Пальцы непроизвольно сжимаются в кулак. Взгляд упирается в стену. Я повторяю «да». Чуть резче и отрывистей. Мое «да» нервно скалится. Но больше от страха.

Дыхание. Или помехи на линии. И дальше снова эта сволочная тишина. Вкрадчивая и возмутительная. Она разносит в хлам мое спокойствие. Уже тогда. Еще в самом начале.

То, что я слышу, не укладывается в мои представления о Каллене.


То, что я слышу, не поддается объяснению.
Его голос режет ночь, как сливочное масло. Слишком тихий, слишком ровный, слишком бесцветный. Так произносят слова на одном дыхании. Так произносят слова через силу.

- Мне нужна твоя помощь. Я внизу. Одевайся и выходи.

Я не задаю вопросов. Я вообще ничего ему не отвечаю. Сбрасываю вызов и одеваю первые попавшиеся под руку вещи. Быстро, насколько это возможно. У меня в голове тысяча вариантов случившегося. И ни один из них не блещет оптимизмом. Через минуту выхожу из квартиры. С собой беру деньги, документы и оружие.

Эти три вещи пригодятся в любой ситуации. Какой бы эта ситуация не была.

Когда спускаюсь вниз, вижу знакомый автомобиль. Сердце неприятно подскакивает к горлу от нехорошего предчувствия. Интуиция заходится на ускоренных оборотах. Момент, когда твердо знаешь, что «долго и счастливо» бывает в сказках. В жизни чаще бывает быстро и хуево. И нечего успокаивать себя тем, что все обойдется. Обойти можно яму. И то не всегда.

Вокруг слишком много народу. Хотя, по всем признакам, глубокая ночь. И откуда только взялся этот бесконечный двухсторонний поток в такое время? Я в нем медленно передвигающийся элемент. Без определенного направления. Броуновская частица. Я неотрывно смотрю на блестящие бока внедорожника. Я вижу в боковых тонированных стеклах ночные огни. Хаотично лавирую среди людей, неизбежно приближаясь к цели.

И мне только кажется, что иду я слишком медленно. На самом деле, шаг плавно переходит на бег, и когда я с размаху открываю дверь, то буквально влетаю внутрь салона. Рука скользит по кожаной обивке сиденья, с губ срывается ругательство. Очень грубое ругательство.

- Только не ори, - Каллен сидит, подавшись немного вперед и прижав голову к рулю. Его светлая рубашка насквозь пропитана кровью. Одной рукой он держится за ребра. Сквозь его пальцы стекают темно-алые струйки. Медленно и решительно.

Зажимаю ладонью рот, чтобы все-таки не закричать и в ускоренном темпе считаю до десяти, чтобы успокоиться. Помогает.

Весь салон измазан кровью. Он буквально ею пропитан. Чего не коснись, на пальцах остаются красные разводы. А потом на лице, на одежде. Я успеваю заляпать даже стекло. И приборную панель из светлого дерева.

Меня не смущает вид крови. Меня смущает вид Его крови.

- Я позвоню в скорую, - сдавленно, но вполне спокойно заявляю я. – Давно тебя?

- Слушай меня, - через силу произносит он, не поворачиваясь. Глаза закрыты, бледные губы плотно сжаты. Большая кровопотеря. Очень большая. – Вопросы потом. По дороге. Выйди из машины и садись за руль. Надо ехать. Я скажу куда.

На последней фразе я не выдерживаю. Все приобретенное спокойствие – в пыль. Прах. И прочие эфемерные вещи.

- Я не умею водить, - фраза взвивается как взбесившаяся лошадь. На дыбы. На самые высокие ноты. – Зачем ты сюда приехал? Блядь, скажи зачем? Тебе что поехать больше некуда?

Он слабо улыбается, одними уголками губ, и чуть поворачивается в мою сторону.

- Ты ближе всех, Белла. Делай, что говорю. Сам я не справлюсь.

Приходится взять себя руки, глубоко вздохнуть и вновь успокоиться. Мне приходится выйти из машины, обойти ее и открыть дверь со стороны водителя. Помогаю ему перебраться на пассажирское сиденье и сажусь за руль. Сказать, что я не знаю, что делать дальше – ничего не сказать. Быстро стягиваю с себя футболку и протягиваю Каллену.

- Прижми.

Белая футболка моментально становится темно-алой. Что совершенно не способствует моему душевному равновесию. На зубах скрепит эмаль.

Нажимаю кнопку зажигания, и машина ворчливо отзывается на мое неласковое прикосновение.

И нет, во мне не поднимается паника при виде всех этих гребанных приборов и переключателей. Но с таким же успехом меня можно было бы посадить за штурвал самолета и приказать «лети».

- Тормоз, сначала нажми тормоз, - если бы он не выглядел так хуево, я бы услышала в его словах издевательство. Откровенное. Каллен переключает передачу и ровно продолжает. – Потом медленно его отпускай и дави на газ.

Успеваю сказать «Знать бы, кто из них кто», как автомобиль резко дергается вперед и ударяется о впереди стоящее ограждение. Выдыхаю «Блядь». С чувством так выдыхаю. Со знанием дела.

Каллен через силу улыбается.

- Наверное, у тебя с детства личный водитель?

- А ты не завидуй, - огрызаюсь я и предпринимаю вторую попытку выехать со стоянки. Если бы не мандраж по всему телу, у меня бы все получилось быстрее. И как-то элегантней. Но получается, как получается. Через секунду въебываюсь задницей в соседнюю машину. Тут же начинает выть сигнализация. Оглушительно и очень нервозно. А так как я тоже далека от умиротворения, то готова орать с ней в одной тональности.

Когда я к нему оборачиваюсь, то замечаю на его лице гримасу боли. Вперемешку с какой-то извращенной насмешкой на бледных губах.

Мне совершенно не хочется думать о чем-то плохом. Чтобы не позволить тишине заползти в салон, начинаю говорить. Все подряд. Все, что приходит в голову.

Не то чтобы я была суеверной.

Не то чтобы я верила, что молчание может что-то означать.

- Только не думай здесь подыхать, - задний ход. Переключение. Газ. Пальцы сжимаются на руле с такой силой, что суставы сводит. – Я похоронила пятерых, тебя уже не потяну.

Чтобы я не делала, внутренности машины отзываются на мои манипуляции зверскими звуками. И мне кажется, что это изнасилование она мне никогда не простит.

- Не оставляй меня сиротой.

И добавляю:

- Пожалуйста, - и снова– Пожалуйста. 

Влажные руки скользят по кожаной оплетке. На языке соленый вкус от искусанных в кровь губ. Но впереди шоссе. Слава Богу, довольно пустынное. 

Он говорит «Успокойся». Тихо. Едва различимо. Называет адрес и закрывает глаза.

- Того к кому мы едем, зовут Карлайл. Он в курсе, что делать.

Я киваю.

Я очень боюсь не услышать его дыхание.

Поэтому не сразу воспринимаю следующий его вопрос.

- Ты знаешь Аро?

Это имя царапает мою память. Не более. Для моего мозга выполнять так много действий – непосильная задача. Мне все равно ни на чем не сосредоточиться.

- Лично – нет.

В то время Каллен спокойно продолжает. Но спокойствие у него вымученное. Такое спокойствие в нем мне очень не нравится.

- Он тут скоропостижно скончался на днях. Ну, хоть Деметрия то ты должна помнить? Так вот он думает, что это твоих рук дело. Точнее, моих.

Стискиваю челюсть. Элис. Сука, Элис, блядь.

Очень медленно у меня в голове начинает складываться картина. Далеко не жизнерадостная. Все мои последние месяцы и дни. Мои встречи. Мои разговоры. Все эти ебанные «случайные» знакомства. Все эти чертовы родственные связи, в которых я никогда ничего не понимала.

Когда-то давно, я сама вложила Элис в руки отличный козырь. Я его преподнесла ей на блюдечке. За все время не было ни одного беспричинного стечения обстоятельств. Исключительно четкая схема действий. Я же читала биографию Аро перед тем, как подписать ему смертный приговор. Я же точно там видела имя Деметрий, вот почему оно мне казалось таким знакомым. Не каждого козла так назовут. А у них в семействе откровенное тяготение к редким именам.

За время моего молчания, я придумала идеальный план казни.

Почти как в средние века.

Когда мы подъезжаем по нужному адресу, я бросаю на него последний обеспокоенный взгляд. Увиденное меня не радует. Совсем. Чтобы понять, что дело херово, не нужно быть врачом. Начинаю ценить ни минуты. Секунды. Мозг судорожно просчитывает дальнейшие действия. Компонует их в самом удачном и быстром сочетании. Так, чтобы ничего лишнего. Ни грамма ненужных движений. Или слов.

И нет, я не думаю ни о чем плохом. И уж тем более, не собираюсь ничего плохого делать. Я просто на всякий случай достаю из бардачка пистолет. На самый крайний случай. И, конечно, я не собираюсь из него стрелять. Если только того не потребует обстановка.

Но стоит мне вежливо постучаться в дверь. Стоит мне только услышать приближающиеся шаги, палец сам ложится на курок. Естественно, только в благих целях. Ради дара быть убедительной. Не более.

Отвожу руку за спину и преданно смотрю в зрачок камеры наблюдения. Возможно, даже изображаю приветливую улыбку. Я не произвожу впечатления потенциальной опасности. Во мне нет и намека на агрессию. Если бы не глубокая ночь, я вполне могла бы сойти за курьера или посыльного. За рекламного агента или работника социального обеспечения. За кого-нибудь столь же беспечного. И совершенно невразумительного. За того, кому легко открывают дверь, чтобы послать на хуй.

Я очень надеюсь, что в тусклом свете фонаря на мне не различить темно-бордовые потеки крови. Это бы испортило весь эффект.

Щелчок замка. Который занимает ничтожное количество времени. Но я готова нетерпеливо дернуться. Сдерживаюсь. И как только между нами появляется тонкая полоска света, поднимаю руку и направляю дуло в лоб мужчине.

- Добрый вечер, - говорю я и делаю шаг вперед. Оказываюсь в темной гостиной.

Он смотрит на меня меньше испуганно, больше подозрительно. Как будто не верит своим глазам. Может быть, надеется что я – его сон. И в реальности меня не существует. К его несчастью мы не выбираем реальности. И в какой момент им врываться в наш младенческий сон.

Хмыкает. И отходит назад.

- Я бы не назвал его приятным.

- И это только начало, - заверяю я. Киваю за спину. Но взгляда от него не отвожу. Никогда не знаешь, чего ожидать от таких вот умиротворенных граждан, которые готовы принять у себя огнестрельное ранение. Еще вопрос, готовы ли. Увы, никто разъяснить нюансы мне не может. Потому как единственный человек, который мог бы это сделать, уже минуть десять как в отключке.

И мне это очень не нравится. Я бы даже сказала, что данный факт, загоняет меня в глубокую пропасть ужаса. Но с ужасом, страхом и истерикой придется подождать. До лучших времен.

Я снова киваю и говорю:

- Нужна помощь. Срочно, - мой голос тих и спокоен. И ладонь, сжимающая рукоятку, почти не дрожит.

- Пушку опусти, - сквозь зубы отвечает он. Однако смотрит в черное дуло, как завороженный. Уверенна, оно занимает сейчас все его мысли. Я смотрю на него, он на ствол. У нас полное взаимодействие. И взаимопонимание.

Меня посещает мысль, что я выбрала не те методы убеждения.

Чтобы не нарушить равновесие, установившееся между нами, осторожно бросаю взгляд за его спину. Короткий. Почти незаметный. Меня привлекает чье-то движение. Которого быть не должно. Бледная тень на лестнице в глубине дома меня нервирует.

– Будем спорить? - Все так же спокойно интересуюсь я. Пока еще спокойно.

- А что ты сделаешь?

- Послушайте, Карлайл, вы не психолог случаем? У меня в машине умирает человек и ему нужна ваша помощь. Уж простите, что так не корректно вас об этом прошу. – Пистолет дергается в такт каждому моему слову. Словно поддакивает.

Он пытается улыбнуться мне. Но его губы растягиваются лишь в подобие улыбки.

- Сними для начала предохранитель, - почти угроза. Я почти ей прониклась. Прочувствовала ее до самых кончиков волос.

- Да его тут, блядь, и нет, - когда он понимает что происходит, уже поздно. Его красивое лицо бледнеет. Я это замечаю даже в серой темноте. Я ощущаю его бешеные удары сердца. Как свои собственные. Я слышу тоненький голос из коридора:

- Папочка, что случилось?

Я больше не целюсь. В него. Меняю свои приоритеты. Быстро и четко. Произношу, нараспев:

- Ничего, милая, у папочки срочный вызов.

Девочка, ей может быть лет пять или шесть, смотрит на меня большими испуганными глазами. Точно такими же смотрит на меня Карлайл. Они одинаковы в своем страхе. Друг за друга. Я – их камень преткновения. Центр ужаса. Сосредоточение опасности.

У него больше нет желания язвить.

Тихо сообщаю:

- Я плохо стреляю. В тире попадала три раза из десяти. Но ей же этого хватит?

И нет, во мне ничего не проснулось при виде ребенка. Ни жалости, ни сострадания. Ничего. Я не собиралась делать ничего плохого. Только в самом крайнем случае.

И это не вопрос выбора. Если бы он задержался еще на минуту. Или надумал, что-нибудь еще мне сказать, мир бы удивился очередной жестокости. Или не удивился.

Но Карлайл не задерживается. И ничего не говорит. Молча выходит на улицу и направляется к машине. Мы остаемся с девочкой одни. Прохожу внутрь и везде включаю свет.

- Ты только не убегай никуда, - оглядываюсь по сторонам. Щелкаю выключателями. Высокие люстры заливают ярким свечением просторную гостиную. – Ты же не хочешь устроить папе неприятности?

От страха она засовывает большой палец в рот, глаза наполняются прозрачными слезами. Голубые чистые глаза. С темными густыми ресницами. У нее растрепанные светлые волосы и отпечаток подушки на розовой щечке. На ее ночной рубашке почти до колен нарисован Микки.

Мне еще никогда не доводилось брать в заложники детей. Мне вообще никогда не доводилось брать никого в заложники.

Тишину нарушает сдавленный крик. Потом судорожный всхлип. На сцене появляется новое действующее лицо. Молодая женщина в наспех накинутом халате, застывает в дверях, зажав рот ладонью. В отличие от дочери проблем со слезами у нее нет. Да, и с нормальной человеческой реакцией тоже.

Устало перевожу на нее взгляд и спешу успокоить.

- Не надо, леди. Не надо слез. Присядьте.

Указываю ей на диван, но она не двигается. Она, блядь, застывает как каменное изваяние с выражением ужаса в глазах. При свете их модных и ярких светильников, выгляжу я не очень. Это факт. А еще у меня пистолет в руках.

Она все время твердит: «Я знала. Я знала». И качает головой. Как собака на приборной панели. Я пытаюсь убедить ее, что ей нечего боятся. А она все повторяет и повторяет «Я знала. Я знала».

На пороге появляется Карлайл. Его домашний костюм весь в крови. От вида которой меня начинает мутить. Глубоко выдыхаю. Чувствую, как волна облегчения прокатывается по телу. Он придерживает Каллена за плечи, а тот, согнувшись пополам, кривится от боли. И даже тихо ругается.

- Убери эту бешеную суку, - цедит Карлайл. – Она пугает мою семью. Эсми, приготовь все для операции, - он быстро смотрит на дочь и вымученно улыбается. – Солнышко, иди к себе в комнату. Папе надо работать.

Мы встречаемся с Калленом глазами. На одно короткое мгновение, которого мне невыносимо мало. Я хочу увидеть в его глазах привычную уверенность. Насмешку над происходящим. Пренебрежение и безразличие. Я хочу увидеть в его глазах обещание, что все будет хорошо.

Но он так быстро отворачивается, что я успеваю заметить в них лишь пустоту.

- Я бы в ней разочаровался, если бы она пришла сюда с цветами.

Не узнаю его голос. Сколько не пытаюсь, все равно не узнаю. Низкий, хриплый. Пронизанный болью. Пропитанный ею насквозь. Слабый и незнакомый. Чужой.

- Карлайл, - я окликаю его, когда он почти исчезает в дверях. Оборачивается на мои слова. Замирает. И судорожно выдыхает. – Нам ведь есть, что терять. Правда?

Я ни на что не намекаю, когда незаметно указываю на его дочь.

Я лишь призываю его к ответственности. Максимальной ответственности и собранности. И пусть это нихуя не справедливо. Лично я еще по жизни не встречала справедливости. И готова убедить в ее отсутствии других. Каждого по отдельности.

- Эдвард, постарайся не подвести своего знакомого.

Мне нужна хоть какая-то уверенность. Раз уж никто мне не может ничего пообещать.

Они уходят. Я остаюсь в тяжелых минутах ожидания. Меряю их шагами. В пустой гостиной.

Первой появляется Эсми. Она с плохо скрываемой ненавистью смотрит на меня. И беспомощно сжимает кулаки. До побелевших костяшек. Она еще не понимает, что беспокойства во мне сейчас гораздо больше, чем любых других чувств. Что в моих широко раскрытых глазах нет ничего, кроме ожидания. А мои мысли приколоты страхом, как бабочки коллекционера.

Я вглядываюсь в ее лицо, пытаясь хоть что-нибудь по нему прочитать. Узнать ответ на свой невысказанный вопрос. Она молчит, плотно сжав губы, и упрямо смотрит на меня. Как будто, специально испытывает мое терпение. Вытягивает вены. Мы ненавидим с ней друг друга с равной силой. Но по разным причинам.

Я даже представить не могу, что сделаю, если услышу от нее слова сожаления. Или любую другую хуйню, какую говорят в подобных случаях. Я пристрелю ее только ради того, чтобы она заткнулась и не продолжала.

Но эта сука молчит и испытывает мое терпение. Еще неизвестно, что хуже.

Не выдерживаю первой.

- Мне станцевать, чтобы вы соизволили что-нибудь ответить?

- Карлайл заканчивает, - неохотно протягивает она. – Сквозное. Жить будет. Теперь, может, уберешь пушку?

- Я недоверчивая, - отзываюсь и тянусь за сигаретой. Когда я прикуриваю, Эсми почти все про меня понимает. По одному только резкому щелканью зажигалкой. По искусанному фильтру. И по облегченному короткому выдоху, совершенно случайно сорвавшемуся с моих губ.

Источник: http://robsten.ru/forum/29-1149-209