Меня будит очевидное ощущение движения. Всё ещё спросонья я чувствую руку, касающуюся тела поверх одеяла, но не проходит и секунды, как она исчезает прочь, и вместе с этим мне становится странно пусто. Всего мгновение назад сознательная часть меня даже не ощущала этого объятия или же вероятности его возникновения, а бессознательная просто продолжала спать, но теперь всё изменилось. Буквально за долю секунды. Я хочу это прикосновение обратно. И в то же самое время думаю, что что-то не так.

- Эдвард? - это не может быть никто, кроме него. Здесь только я и он. Мы. И ещё очень темно, чтобы вставать. Вряд ли сейчас больше трёх-четырёх часов ночи. Я ничего не понимаю, но поворачиваюсь к нему. Глаза ещё не привыкли к чёрным очертаниям, чтобы видеть их более-менее чётко, и, двигаясь на ощупь, моя рука натыкается на углубление пупка. В ответ касание вызывает будто бы желание уклониться от него, что сковывает всю меня беспокойством и нитью тревоги, проходящей через всё тело.

- Всё в порядке. Засыпай… просто засыпай снова, - но, нащупав кнопку, я уже включаю лампу на прикроватной тумбочке, и комната мгновенно озаряется исходящими от неё тёплыми световыми потоками.

- Тебе нехорошо? - он ведь не ждёт, что я действительно сделаю это? Отвернусь, как ни в чём не бывало, и сомкну глаза, невзирая на его бессонницу и всё, что её вызвало? Особенно учитывая моё вероятное знание причин? Завтра… точнее уже сегодня я еду в тюрьму. Одна. Без Эдварда. Точнее с ним, но внутри… непосредственно внутри здания он не сможет быть со мной. Это только для меня. Это уже само по себе…  возможно, для него сделать всё это не иначе, как подвиг. Я не могу и представить, что в его голове вот прямо сейчас, в эту самую минуту. Последние несколько дней были… странными. Хотя, может, просто отличающимися от того, как всё обстояло до них. Нет, Эдвард не перестал вдруг ходить на работу, и я думаю, что он будет делать это до самого заключительного дня, но дома… дома он зачастую напряжённый. Молчаливый и погружённый в себя. И чаще, чем обычно, в меня. Я понимаю, что ему, наверное, это нужно, просто секс, скорее страстный и несколько дикий, чем нежный и медленный, и не пытаюсь… не пытаюсь держать его на расстоянии, но всё это… Поведение, напоминающее грядущее прощание перед словно расставанием… Это именно то, что я как раз-таки не могу объяснить.

- Всё, правда, нормально. Я просто… просто не спится.  

Совершенно безотчётно моя рука устремляется вниз, минуя живот и вызывая в Эдварде дрожь последующими действиями. Так же, как и на мне, под одеялом на нём ничего нет. Думая обо всех тех ощущениях, что он не раз дарил мне даже без непосредственной близости, я хочу хотя бы раз ответить ему тем же. Отвлечь его от переживаний. Чтобы хоть какая-то часть эмоций, вероятно, сдавливающих ему грудь, сердце или душу и не дающих спокойно дышать, оставила его в покое.

- Скажи мне, что я могу сделать. Как помочь тебе почувствовать себя лучше.

- Белла…

Я вижу концентрирующийся на моём лице изучающий взгляд. Но фактически игнорирую сомнение и эмоциональную напряжённость в воздухе, просто приподнимаясь и перемещаясь по кровати. К тому же от меня не укрылось желание, ясно прозвучавшее в голосе. Мы оба этого хотим. И, вероятно, я даже больше. Готовая на всё, лишь бы Эдвард снова прикоснулся ко мне и в то же время в той или иной степени избавился от этой внутренней тяжести, снедающей его.

- Прости покажи мне, как ты хочешь.

Я дотрагиваюсь до него в полном безмолвии, нарушаемом лишь звуками учащающегося дыхания, и именно оно побуждает меня отбросить все последние колебания. Ощущение предвкушения, явная потребность, чтобы я продолжила, желание поддаться и отдаться… Всё это так очевидно в Эдварде, что мне не удаётся сдержать стон, когда его правая рука в страстном, будоражащем порыве опускается на мой затылок. Длинные пальцы перебирают волосы с нежным давлением, заставляя меня ускорить движения. Я подчиняюсь лёгкому руководству и всецело его принимаю. Смакую вкус, скольжение, контроль, собственную покорность и пристальный взор, по-прежнему сконцентрированный на мне. Сильная рука почти сжимается в кулак одновременно с тем, как возбуждающий голос произносит моё имя:

- Боже, Белла, посмотри на меня, - я поднимаю глаза в тот же самый миг, как слышу просящий тон. Моё лицо опаляет жар от интуитивно испытываемых эмоций. Если секунду назад влажность между ног и чувствовалась, как что-то незначительное по сравнению с потребностью доставить удовольствие, то теперь это меняется в мгновение ока. Я не могу не думать о том, что может произойти после. Что я хочу, чтобы успело случиться дальше. До наступления рассвета. - Я так… Мне так хорошо, - а будет ещё лучше. Глубже. Быстрее. Эдвард смотрит на меня, кажется, даже не моргая, и я наслаждаюсь тем, что наблюдение нравится ему не меньше всего остального.

Исключительно в хорошем смысле, но его взгляд почти подавляет. Окончательно лишает рассудка. И я могу только чувствовать совершенное безумие, когда в моих волосах оказывается и левая рука. Несколько движений, почти толчок, и Эдвард пытается отстранить меня прикосновением кончиков пальцев правой ладони, но я лишь… поглощаю. Обхватываю рукой. Сжимаю и всё принимаю. Желая только сделать приятно. Он… теряет контроль. Во мне. Со мной. Ощущение его… этого… потрясающе. Настолько, что я не отказываюсь от этой связи ещё какое-то время. До тех пор, пока Эдвард импульсивным, но бережным движением не притягивает меня к себе, даря страстный поцелуй, лишённый всякой сдержанности. Он не может не чувствовать свой вкус на моих губах, но его это, кажется, нисколько не смущает. И даже наоборот. Я почти задыхаюсь, неспособная вздохнуть. Лёгкие начинают гореть от недостатка кислорода, пока руки скользят Эдварду на спину и прижимают его всё ближе и ближе. Из меня едва не вырывается стон неудовольствия, когда он отодвигается, тяжело дыша. Но его большие, сильные ладони фактически сдавливают мне кожу словно повсюду, держа к себе так близко, что достаточно чуть сдвинуться, чтобы слиться воедино. Думать о чём-то другом совершенно невозможно.

- Я тебя хочу, - я растворяюсь в этом моменте. Ничего важнее просто нет. Только Эдвард, его красивые любящие глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, и то счастье, которое я обрела с ним. Даже если не всё и всегда безмятежно, и иногда любовь – это боль, я хочу всё это. Тогда я этого не знала, но теперь, оглядываясь назад, понимаю, что он так или иначе был со мной и до той ночи, когда я увидела его на улице и пригласила выпит.ь. Держать кого-то в своих мыслях, даже не видясь с этим человеком и вообще находясь от него за тысячи километров… эмоционально это наверняка выматывает. Болит и не проходит. Оставляет в покое разве что совсем ненадолго. А потом возвращается, чтобы терзать с удвоенной силой. Будь всё иначе, находясь я на его месте, желающая быть рядом, но сохраняющая дистанцию, разве я бы не думала о том человеке, которого чувствую, что люблю? О том, что он делает, как справляется сам с собой, и чем наполнены его дни? Конечно, я бы думала. И, скорее всего, эти минуты или даже часы, состоящие из риторических вопросов без ответов, были бы ужасны.

После он неустанно водит своей правой рукой по моей коже между плечом и запястьем. Время кажется переставшим существовать, но о том, что на самом деле это не так, говорит тот факт, что в комнате неизбежно становится светлее даже с закрытыми занавесками. В какой-то момент ладонь замирает, не закончив начатое движение обратно вверх, и мысли, приходившие и ко мне, становятся высказанными вслух без моего участия:

- Может быть, начнём собираться? Нам ехать как минимум десять часов. Если мы всё равно не можем спать, то, возможно, есть смысл выехать пораньше, - Эдвард покидает кровать, не дожидаясь моей реакции или каких-то слов. Вскоре после того, как он совсем выходит из спальни, до меня доносится шум воды из ванной комнаты. Разрываясь между тем, чтобы дать Эдварду возможность побыть одному перед длительной поездкой, и желанием сделать всё правильно, я всё-таки выбираю второе и через пару минут ступаю в душевую кабину. Некоторое количество мгновений просто смотрю на воду, стекающую по мускулистой спине, пока не обнимаю его, одновременно прикасаясь к ней губами между лопатками.

Мне хочется сказать, что ничего не изменится. Что все те его страхи ни за что не станут реальностью. Что Джейк не способен сказать мне что-то такое, что заставит меня вдруг начать бороться за него или поддерживать, или делать нечто подобное. Но слова… они ещё никогда не казались мне столь ненадёжными и несущественными. Поэтому я так и сохраняю своё молчание. Между нами лишь звуки льющейся воды, её пар, наше дыхание и ощущение эмоциональной обнажённости. Всё это длится вдвое дольше, чем если бы меня не было здесь. Хотя мы просто стоим близко друг к другу, связанные преимущественно душевно с минимумом физических прикосновений.

Я не запоминаю, как и во что именно одеваюсь, или что мы едим на завтрак. Только осознаю, что меня слегка подташнивает, когда зубы пережёвывают пищу, а горло пропускает её дальше. То ли из-за нервов, то ли ввиду отсутствия аппетита, но осознания необходимости поесть, то ли из-за недосыпа, то ли в равной степени в силу всех этих причин. Мы выезжаем из дома без десяти семь утра. На улице всё ещё недостаточно светло, чтобы обходиться без фар, и в столь ранний час вся долина с жилыми домами выглядит тихой и спящей, когда лучи жёлтого света скользят по дороге и фундаментам зданий по обе её стороны. Я смотрю попеременно то в своё боковое окно, то на Эдварда за рулём, и видеть на его лице печать усталости, зародившиеся круги вокруг глаз и напряжённость рук, управляющих машиной… всё это заставляет меня странным образом злиться на саму себя. Испытывать неоднозначную вину, наполненную противоречиями. Но единственный способ оставить прошлое в прошлом заключается в том, чтобы взглянуть ему в глаза и больше никогда не оглядываться назад. Хотя, может быть, всё дело не только во мне. Может быть, я просто не вижу иного варианта действительно убедить Эдварда в том, что та часть моей жизни больше ничего для меня не значит. Если он увидит то, как я ухожу, но возвращаюсь и сажусь в его машину, возможно, лишь это окончательно его успокоит. Даст ему понять, что я никуда не собираюсь. И мы сможем двигаться дальше. Перебраться в Денвер, привыкнуть или постараться найти лазейку прочь от ФБР, пожениться… Возможно, завести ребёнка… когда-нибудь потом, через несколько лет.

- Я могу сменить тебя через пару часов. Или даже раньше, как только ты устанешь. Я бы хотела за руль. Мне этого не хватает, - и это правда, ведь теперь мне нечего водить. Перед возвращением в Теллурайд я продала свой пикап чисто за символическую цену, осознавая, что, купленный с рук, он уже и тогда был слишком стар, а теперь и подавно. Не думаю, что он прослужил бы мне ещё сильно много времени.

- Ты не знаешь, куда ехать.

- Как и ты, я смогу ориентироваться по навигатору, - говорю я, смотря на экран прибора и отображающийся на нём маршрут из пункта отправления до точки назначения.  

- Думаю, что ты не просто хочешь за руль.

- А что же ещё?

- Не в обиду твоей бывшей машине, но вряд ли она была способна сильно разгоняться. Мне кажется, что вы, Изабелла Свон, хотите прокатиться с ветерком. Может быть, в другой раз. Не сегодня, - вся ненадолго возникшая игривость и ухмылка сходят с лица Эдварда так, будто их и вовсе не было на нём. Я чувствую себя… расстроенной. Не столько из-за отказа, сколько в силу того, что Эдвард, возможно, понял, чего я хотела добиться. Что я желала отвлечь его, втянуть в разговор, и чтобы тот продлился хотя бы некоторое время. Что ж, ладно, я могу зайти просто с другой стороны. Без всяких намёков и частично замаскированных мотивов. Теперь это будет исключительно про меня, него и нас.

- Я хочу поговорить о нашем будущем.  

После моих слов Эдвард отвлекается от дороги на несколько мгновений. Честно, совсем ненадолго, но проявляющаяся неуверенность вполне успевает стать осязаемой буквально физически. Я провожу руками по ремню безопасности, будто мне нужно чем-то их занять, чтобы не сделать нечто неправильное, пока эти примитивные действия не снижают градус моей внутренней напряжённости.  

- Прямо здесь?

- Где бы ты хотел жить? - прямо спрашиваю я, не тратя время на дальнейшее ожидание и дополнительное обдумывание. - Имею в виду, в Денвере. Я знаю, нам ещё предстоит изучить город, но что тебе хочется, чтобы непременно было в шаговой доступности от дома?

- Белла, я за рулём.

- Просто продолжай смотреть вперёд и скажи.

- Как ты можешь думать о таких вещах в данный момент? - шумный вздох и тихий голос в моём понимании совсем не соотносятся друг с другом. Это сочетание заставляет меня цепляться за собственные мысли, лишь бы не позволить им ускользнуть. Немного подержав их внутри, я всё же дотягиваюсь до нижней части мужского пальто поблизости от правого колена и кладу руку поверх ткани:

- А о чём ты хочешь, чтобы я думала все следующие несколько часов? О тюрьме? Или о том, кого я там увижу? Или про то, что ему скажу?

Новый вздох ощущается мною уже гораздо менее тяжело. Может быть, он сам по себе лишился значительной части… горечи, а может, дело в моём прикосновении и оказываемом им положительном влиянии, но я в любом случае рада переменам, кажется, к лучшему.

- Я представлял себе это десятки раз. Глупые мечты о том, как я приезжаю к тебе и просто говорю, что чувствую. Фразы, слова… в моей голове они менялись от случая к случаю, но кое-что оставалось всегда неизменным. Мысль, что если всё сложится, то независимо от города мы поселимся где-нибудь рядом с красивым парком, как бы далеко от работы он не находился, и вечерами… вечерами сможем подолгу там гулять. Сначала вдвоём, а спустя время, может быть, и… втроём. С коляской, - в этот момент пауза затягивается гораздо дольше, чем подобное мгновение тремя словами ранее, но всё же ещё большую откровенность я предчувствую по тому, как Эдвард чуть меняет положение своей ноги под моей спокойно лежащей ладонью, - но сейчас не время. Я понимаю. И наверняка оно настанет ещё очень и очень нескоро. Ты спрашивала не совсем об этом, но теперь ты знаешь то основное, что было в моей голове. Я ни о ком не думал так. Даже сходясь и расходясь с девушкой после школы, я ни разу не смотрел на те отношения с позиции того, что, может быть, они именно те, в которых у меня однажды будут дети. Всё это было… недостаточно серьёзно. Не так, как у моих родителей. Та женщина… я чувствовал, что это временно, просто тогда не мог осознать это ощущение. Но с другими… с такими, как Джессика, я уже знал. Но теперь всё вообще иначе. Ты и я.

- Значит, ты хочешь парк?

- И светлый дом в тихом районе. Не слишком большой, но и не маленький. А ещё чтобы в нём были большие окна, пропускающие много солнца.

- Тогда нам нужно найти такой дом. И мы его найдём.

- Это моя мечта, Белла. Не твоя. Необязательно, чтобы всё было именно так, - убрав правую руку с руля, Эдвард сжимает ею мою ладонь почти ощущения до боли. Но я испытываю вовсе не её. Есть лишь желание провести с ощущением этого контакта без преувеличения всю оставшуюся дорогу.

- Я просто хочу того же, что и ты, - гораздо эмоциональнее, чем думала, что это прозвучит, говорю я. - У меня... у меня особо никогда и не было подобных мыслей. Мыслей о том, каким будет именно мой дом. Получается, что со мной это впервые, - осознание всего, возможно, должно отразиться на мне пугающим образом, но вместо этого в груди разливается приятное тепло. У нас будет место, внутри которого всё, что снаружи, можно постараться оставить за порогом. Может быть, и не полностью, но в значительной степени. Место, где я смогу быть сама собой с тем, кого люблю, и кто любит меня. Мне больше не страшно, что снова что-то произойдёт. Что мне опять будет больно. Если и будет, то от счастья. А это уже совсем другая боль. Та, которая стоит того.

Чуть позже я протягиваю руку к магнитоле, чтобы отыскать что-нибудь стоящее на одной из радиостанций. Ну, или хотя бы ненавязчивое и спокойное. Что-то, что не будет бить по голове. Печальная лирическая композиция, исполняемая красивым мужским голосом, заставляет меня остановить поиск, и я откидываюсь обратно на спинку сидения, неосознанно прикрывая глаза. Вокалист всё поёт и поёт о застывшем в комнате времени и про то, как вслушивается в слова своей возлюбленной, и чем дальше по тексту, тем его атмосфера становится только мрачнее. Но я всё равно не двигаюсь, чтобы выключить всё это. И Эдвард тоже не делает ничего подобного. Музыка так и продолжает играть, когда я неожиданно различаю его тихое пение.

- Ты знаешь эту песню?

- Да. В твоей комнате. Так она называется.

Я дотягиваюсь до телефона, лежащего на панели передо мной, и ввожу фразу в поисковик, чтобы погрузиться в текст более подробно. Вместе с ним мне на глаза попадается ещё и история, имеющая к нему и творчеству группы-исполнителя самое прямое отношение.

- Ты знал об этом?

- О чём?

- Как я понимаю, это из интервью одного из участников коллектива. «Худшие воспоминания о песне связаны с созданием видео. Мы провели целый день в студии за съёмками, и я, кажется, завтракал, но это было что-то очень маленькое, типа половины сэндвича. Мы закончили съёмки где-то в восемь, вернулись в отель, и я забыл поесть. Мы пошли в бар, и я не ел… Мы поехали в клуб, встретили какого-то парня, который кое-что дал мне, и я пробыл в клубе всю ночь, часов до девяти-десяти утра. В двенадцать у нас было собрание группы, и мне удалось часок вздремнуть. Затем я встал и никогда в жизни не чувствовал себя так ужасно. Я буквально приполз на собрание, где был вынужден лечь на пол и отвечать просто «да» или «нет» – на большее я был не способен. Вот тогда у меня случился приступ. Так что, когда я вижу это видео, я просто думаю: «Боже мой…» Оно вызывает жуткие воспоминания».

- Нет, я не знал. Но меня это не удивляет. Наркотики меняют людей. Наверное, то, что он мог лишь валяться на полу и говорить исключительно односложными словами, это, вероятно, ерунда по сравнению с тем, куда ещё может завести употребление этих веществ. По крайней мере, он не садился за руль и не рисковал кого-то убить.

Через несколько сотен километров здания и сооружения впереди я замечаю, когда до них ещё ехать и ехать. Это и не сложно, учитывая, что вокруг фактически пустыня. Повсюду снаружи машины количество растительности ужасно скудное, и я не думаю, что даже наступление лета хоть что-то изменит. Деревьев здесь совсем не видно, а соответственно всё отличие грядущего пейзажа от нынешней картины наверняка будет состоять лишь в изменении оттенка пожухлой и серой на данный момент травы. Я понимаю, что всё, что за забором, было выстроено буквально посреди пустыря. В этом и состоит весь смысл удалённости от любых населённых пунктов. Даже если ты сбежишь, но тебя никто не будет ждать где-то снаружи, без воды, еды и транспорта тебе вряд ли удастся далеко уйти.

Эдвард останавливает машину напротив сетчатых ворот в начале пятого часа вечера. Берёт меня за руку, нежно поглаживая кожу. Красивое и сопереживающее лицо так близко, что я просто теряюсь в нём и прикосновении.

- Всё в порядке?

- Да.

- Тебе придётся пройти через досмотр, - тихо говорит он, будто желая предупредить. Но я и сама думала об этом. О металлодетекторе и возможных прикосновениях к одежде. Конечно, всё это будет. Таковы правила. Они не допускают исключений. Внутри никто не знает, что у меня нет намерений что-то пронести.

- Всё хорошо.

- Не торопись. Я буду ждать тебя здесь.

Я целую Эдварда, кажется, бесконечно долго. Он касается моих волос, плавно перемещая руку выше по ним, и также не спешит отстраняться.

- Я тебя люблю, - это самое важное из всего, что я могла бы сказать прежде, чем покинуть машину. Единственное, что говорю. Ничего значительнее этих слов в моей голове просто не существует.

- Я тоже тебя люблю, Белла.

Я оставляю в машине всё, что есть в карманах. Так будет проще. После всех стандартных процедур уже внутри главного здания меня провожают в помещение со множеством столов. Может быть, в нём в обычное время заключённые проводят свой досуг, но сейчас здесь только я. Охранник уходит, говоря ждать, и я остаюсь одна. Смотрю на унылые стены, покрытые краской, и от их вида меня… тошнит. Я будто бы только из-за них осознаю, где нахожусь. Так или иначе за решёткой. Воздух кажется другим. Ощущается иначе. Дышать почти тяжело. В ногах появляется слабость, заставляющая сесть, но прежде я убеждаюсь, что со своего места вижу входную дверь. Не могу себе позволить, чтобы меня застали врасплох. Только не тут.

Так проходит несколько минут. Потом ещё столько же. Здесь нет часов, и я могу судить лишь по ощущениям. Я начинаю думать, что Джейк не придёт. Что он, наверное, вправе отказаться идти сюда. А что, если так даже лучше? Что он что-то да осознал за то время, что находится вдали от социума в нормальном его понимании, и проклял себя за тот звонок мне? Но скрип дверных петель опровергает мои предложения. Точнее даже не этот звук, а то, что следует за ним. Всё тот же охранник, но уже не один. Он расстёгивает наручники и снова застёгивает их уже спереди, а не за спиной, и всё это время Джейк не поднимает глаз от пола. Смиренный, покорный, немного похудевший, но в целом выглядящий по-прежнему. По крайней мере, насколько я могу судить, видя его исключительно сбоку. Сказали ли ему, что это я? Добровольно ли он вышел из камеры? Или, возможно, его привели сюда, ничего не объясняя? Эту мысль вызывает то, что его фактически сажают напротив меня, и я… внутри себя я оплакиваю того человека, каким он был. Человека, который был мне другом, не любимым мужчиной, несмотря на всю нашу историю, но всё равно близким человеком. За него моё сердце сжимается. Но его больше нет. Его не стало уже очень и очень давно. В ночь, когда он совершил убийство. Наверное, хорошо, что его родители не дожили до этого дня. Это ужасно, думать так, но ещё большим ужасом было бы, если бы это они перестали видеть сына в своём сыне. Ведь передо мной совершенно другой человек. Чужой и незнакомый.

- Почему? - несмотря на все мои нынешние мысли, я всё-таки приехала сюда не для того, чтобы молчать и просто смотреть перед собой или вокруг. Это был длинный путь. И, думая об этом, я подразумеваю не только многие часы, проведённые в дороге. - Почему было просто не поговорить со мной? Разве я стала бы тебя держать? Зачем… зачем ты сделал мне предложение?

- Затем, что не хотел оставаться один. Видя, какая ты добрая, заботливая и способная на самопожертвование, без преувеличения каждый день, я знал, что ты не откажешь мне, даже если не особо и любишь и, может быть, даже уже разочарована. Ты ведь и была таковой, верно? - он поднимает свой взгляд, и, кажется, я замечаю едва заметное движение рук вперёд, будто импульс прикоснуться, но, словно вспоминая о запрете и в любом случае об отсутствии возможности, они подаются назад со звенящим звуком наручников. От него меня передёргивает, и я обнимаю себя.

- Да, была… Но, даже расставшись, я бы не оставила тебя. Мы бы остались друзьями. И мне жаль… жаль того человека, которым ты был, что он не сел напротив меня, чтобы просто поговорить. Что он…

- Я больше не он. И ты тоже… изменилась. Прежняя Бел…

- Прежняя Белла думала, что беременна от тебя, - обрываю я его на полуслове, потому что оказывается, что сказать даже такую личную вещь ощущается не так лично, как услышать собственное имя, произнесённое голосом когда-то друга. - В тот день она спрашивала себя, что будет делать, если это подтвердится, но в глубине души наверняка знала, что родит этого ребёнка, потому что он ни в чём не виноват. Не виноват, что его родители близки недостаточно сильно для того, чтобы провести вместе остаток жизни в любви и гармонии. Тест оказался ошибочным, но уже после того, как ты сдался. И в течение многих месяцев я разрывалась между желанием, чтобы этот ребёнок всё-таки был, и облегчением, что его нет. Его существование внутри отвлекало бы меня от того, что ты сделал в том числе и с моей жизнью, но потом… если бы, взрослея, он всё больше походил на тебя, не возненавидела бы я его в конце концов?

- Ты задаёшь себе вопрос, который не имеет смысла.

- Ладно. Тогда вот другой. Я не хочу знать, где вы столкнулись, как всё началось, и как всё пришло к тому, что ты… ты перестал быть моим Джейком, но… что тогда произошло? Что случилось той ночью?

- Какого хрена тебе нужно это знать, Белла? - оставаясь тихим и спокойным, его голос всё равно будто бы звучит громче, и это отзывается новой дрожью в моём теле, так что я уже не обращаю внимания на имя. - Я буду прокручивать этот момент в своей голове до конца жизни и так и не найду ответа. Всё было как в тумане. И так и осталось. Я словно выпал из реальности, и мне с этим жить. Однажды через сорок лет я, вероятно, выйду отсюда, даже не зная, куда идти, но только чтобы вскоре умереть. Со мной уже не произойдёт ничего хорошего и светлого. У тебя же впереди целая жизнь. Проживи её, не оглядываясь. Полюби кого-то так, чтобы действительно хотеть быть с ним и состариться бок о бок. Создай семью и подари ему детей. И просто будь счастлива.

- Я уже полюбила, - в моих глазах стоят странные слёзы. Они не проливаются, просто оставаясь внутри, но я всё равно чувствую их. От того, что это конец и прощание. От того, что прямо сейчас передо мной проявился тот человек, которому я так или иначе была небезразлична и дорога. Если бы он не любил меня так, как только мог и умел, то не говорил бы все эти слова.

- Я очень рад. А теперь прощай, Белла, и не плачь. Я этого никогда не стоил, - он смотрит на меня с тоской. С чувством невосполнимой утраты. С осознанием того, что будет дряхлым и немощным стариком, если доживёт до окончания срока, и что снаружи его никто не будет ждать, чтобы помочь освоиться в фактически незнакомом мире и прожить ещё немного времени. Но Джейк погребает все эти эмоции глубоко внутри себя, когда обращается к охраннику. - Мы закончили, офицер. Девушка уезжает.

Из помещения нас выводят по очереди. Я стою около двери, наблюдая за удаляющимся силуэтом, пока Джейка не направляют в сторону поворота в другой коридор. И лишь тогда произношу мысленные слова прощания прежде, чем киваю сопровождающему, что готова уйти и больше не возвращаться.

Эдвард прикасается к моей левой руке с чувством молчаливой поддержки, как только я сажусь на пассажирское сидение и захлопываю за собой дверь. Но я не хочу гробовой тишины. Она и так слишком проникла в меня на территории, огороженной колючей проволокой и высоким забором.

- Спасибо за то, что ты сделал. Я знаю, это, вероятно, далось тебе непросто.

- Едем домой? Или хочешь побыть здесь ещё немного?

- Нет, не хочу, и я согласна.

- Хорошо, тогда пристегнись, и поедем.

- Нет, ты не понял. Я согласна на всё, о чём ты спрашивал. И на то, о чём ты не спрашивал, но, возможно, ещё спросишь, тоже. А даже если и нет, я всё равно согласна, - говорю я, прикасаясь к его прекрасному лицу правой рукой. Его глаза широко раскрыты. Смотрят так, будто ищут ответ в моём взгляде, и становятся менее взволнованными, лишь когда находят его.

- Ты… согласна стать моей женой?   
 
- Я люблю тебя, Эдвард. Давай поженимся. В любой день, когда захочешь. Только ты и я, и наши семьи. Я ещё не знаю твоих родных, но…

- Они полюбят тебя так же, как и я, - Эдвард целует меня, надевает мне кольцо на палец, и всё, о чём я думаю, это о том, что верю ему. Верю, хочу и люблю. Большего и не нужно.