Ты и табличка уже среди других встречающих?

Я приземлился. Ты ведь тут?

Я вот-вот получу багаж. А от тебя всё ещё ни слова.

Сообщения сменяются звонком, когда я всё-таки оказываюсь снаружи зоны прилёта. И сразу же замечаю Эдварда, даже несмотря на внушительное расстояние между нами. Выделяясь на фоне всех остальных, кто его окружает, он стоит у ленты выдачи сумок с уже своим чемоданом и наверняка ожесточённо хмурится, не понимая, почему я не сбрасываю вызов, но и не отвечаю. Но, будто почувствовав на себе мой взгляд, поворачивает голову в моём направлении и приближается ко мне стремительным шагом. Не входя в здание аэропорта до мгновения минутной давности, я думала, что смогу остаться относительно эмоционально отстранённой, чтобы оградить его от самой себя, но всё бесполезно. Ничего не выходит. Мои руки смыкаются на задней части его шеи, а тело прижимается невероятно плотно, опережая всё то, что по части прикосновений мог бы сделать Эдвард. Мне кажется, я не видела его целую вечность. Не каких-то пару недель, а как минимум год. Я понимаю, что вряд ли бы чувствовала себя особенно скверно, если бы не минувший вечер и последовавшая за ним ночь, но сил что-либо действительно анализировать просто нет. Чувствовать и ощущать это всё, на что я способна. Касаться и находиться в безопасности. Даже если где-то там за нами наблюдает Джеймс, здесь и сейчас есть лишь мы двое. Остальное может подождать до тех пор, пока мы не окажемся в уединённой атмосфере автомобиля, который я взяла напрокат.

Объятия усиливаются, как только Эдвард отвечает на них и обхватывает мою талию поверх пуховика, шумно вдыхая воздух около наших лиц. Ткань шуршит под натиском сильных и оберегающих рук, но это всё равно кажется недостаточным. Мои пальцы сжимают кончики волос над воротником зимнего пальто, и, наверное, мы стоим так слишком долго. Намного дольше, чем я могла себе представить, что буду удерживать мужчину рядом с собой на виду у множества посторонних людей. Только они всё равно что отсутствуют, и вместо дискомфорта от осознания их чужеродной близости я испытываю лишь желание цепляться и не отпускать. Но голос Эдварда звучит с тревогой, которая автоматически превращает меня в дрожащую субстанцию от всех этих переживаний, что ему пока что недоступны. Если же я хочу когда-нибудь стать для него кем-то большим, чем являюсь сейчас, то рано или поздно придётся всё открыть. Нет, даже не так. Не рано или поздно. А сегодня. И буквально в ближайшие минуты.

- Что с тобой? Что-то случилось? Ты вся…

- Я расскажу в машине, - шепчу я почти неслышно для самой себя. Громче просто не выходит. Голос будто потерян. От фактически бессонной ночи, от того, что я еле встала с кровати, и только несколько чашек кофе, который я в принципе не пью, всё-таки смогли привести меня в чувство, и от того, что пришлось показать всё и маме. Она не могла не заметить, что мы с отцом какие-то странные. Выбора просто не осталось. Она даже не хотела отпускать меня в аэропорт, но я настояла, что поеду сама. Что Эдвард будет ждать именно этого.

- Белла…

- Пожалуйста, просто уйдём отсюда.

Он кивает мне, выглядя почти потерянным, и мы выходим на улицу. Морозный ветер треплет мне волосы под капюшоном, но всё это словно происходит не со мной, и я осознаю, что просто не смогу этого сделать. Не смогу сидеть за рулём, пока Эдвард на пассажирском месте читает переписку и открывает видео, и наблюдать за эмоциями на его лице. И просто отвернуться к окну тоже не смогу. Я закрываю дверцу багажника, как только чемодан оказывается внутри, а сразу после протягиваю свой телефон.

- Ты… ты всё поймёшь. Я останусь здесь. Подышу воздухом, пока ты…

- Ты меня пугаешь, - Эдвард не торопится брать мой сотовый, вместо этого пытаясь меня обнять, но от этого моё тело странным образом столбенеет и обессиленно прислоняется к машине. Наверное, это страх. Страх, что я не вижу Джеймса, но он наблюдает за нами, фиксирует каждый мой шаг и уже готовится сделать что-то большее, чем просто писать сообщения. Сидит за очередным кустом или находится в неприметной машине и собирается совершить нечто по-настоящему ужасное. Я думаю о том, на что невольно обрекла Эдварда, и часть меня ненавидит то, что он здесь. Потому что я не знаю, что происходит, и что ещё может случиться, и что со всем этим делать. Он может пострадать… Эта мысль словно парализует.

- Прошу, возьми телефон.

Эдвард проводит рукой по своим ничем не прикрытым волосам, делая шумный вдох в явном намерении сказать что-то ещё, но, зажмурившись на мгновение, всё же скрывается внутри автомобиля вместе с моим телефоном. Следующим нескольким минутам или секундам нет ни конца, ни края. Я то засовываю руки в карманы пуховика, то вытаскиваю их обратно, периодически бросая взгляд в ту сторону, откуда появится Эдвард, если или когда подойдёт ко мне снова, и начинаю понимать, почему многие люди курят. Говорят, это здорово притупляет всякий стресс. А у меня его, должно быть, гораздо больше, чем я могу вынести. Думать о том, что Каллен порвёт со мной из-за Джеймса, просто низко и бестактно, но я сама не своя. Я даже не вспомнила про табличку… Это такая ерунда, но она лишь доказывает то, как всё быстро может меняться.

Стоя снаружи, я слышу смутный голос, как будто Эдвард с кем-то говорит, но, может, мне всё просто мерещится. Или, может, он пытается понять, что должен сказать. Складывает фразы в своей голове и произносит их, чтобы определить, как они будут звучать. Переставляет слова местами для достижения большей цельности мысли. С руками вокруг туловища я вся съёживаюсь, склоняя голову к верхней части пуховика, где начинается молния, и в этом положении вижу лишь землю под своими ногами, низ одежды и обувь. Вскоре в глазах возникают глупые слёзы. Мне начинает казаться, что Эдвард уже никогда не выйдет. Поблизости хлопает дверца чьей-то машины. Осознание связи этого со мной настигает меня исключительно благодаря сдержанному, но твёрдому прикосновению, разворачивающему моё тело кругом и сжимающему мне локти. Я поднимаю глаза совсем-чуть-чуть, но и исподлобья вижу тяжёлый взгляд, взирающий на меня болезненно и тревожно. Там вроде как гнев, но в этом я уверена гораздо меньше, чем в своём отчаянии и потребности в Эдварде. То, что я всё-таки совершаю вдохи и делаю выдохи, мне и вовсе ясно лишь только потому, что в воздухе около моего рта регулярно появляется прозрачный пар. Если Джеймс хотел, чтобы я почувствовала себя слабой, то он своего однозначно добился.

- Это он? Тот, о ком ты мне рассказывала?

- Да…

- Ты говорила родителям?  

- Отец был рядом, когда… когда всё это началось. Мы сказали маме утром. И теперь ты тоже… тоже в курсе… Почему вообще… я? - наверное, это глупый вопрос, и вряд ли у Джеймса есть какая-то конкретная адекватная причина, но я не могу не думать о ней.  

- Посмотри на меня, Белла, - время идёт, а я всё ещё не шевелюсь, и тогда Эдвард сам поднимает мой подбородок, что способствует возникновению глубокого зрительного контакта. Мрачное выражение в серо-зелёных глазах грозит окончательно меня добить, и мне хочется бежать, но в то же самое время я уже нахожусь там, где хотела бы быть. Это всё просто ужасно… всё это раздвоение, и моя внутренняя спутанность. - Я не знаю, почему ты, но он ничего тебе не сделает. В противном же случае будет мёртв задолго до того, как попытается. Мне пробили его нынешние координаты. Сейчас он в Колорадо. Мы вернёмся туда тогда, когда собирались, и я во всём разберусь. Но мой знакомый будет следить за его перемещениями и при необходимости сообщит мне о любых подозрительных изменениях, - в мужском голосе сила и решительность, но мне… мне всё это совсем не нравится. Я не могу этого допустить. Позволить Эдварду сделать что-то совершенно неразумное. Рискнуть… здоровьем или… даже жизнью. Мне не дано постичь всё, что у него в голове, и как далеко при необходимости он будет готов зайти, но мысль, что кто-то из-за меня может погибнуть, даже если это Джеймс, просто… Просто нет, и всё.

- Я не хочу и думать об этом, - я отстраняюсь внезапно для себя самой и сажусь за руль арендованной машины. Мне хочется чувствовать хоть какой-то контроль, и проще всего этого достичь, если сосредоточиться на управлении транспортным средством. Я вставляю ключи в замок зажигания, когда Эдвард занимает переднее пассажирское место и закрывает за собой дверь. Его неуверенность уловима буквально физически. Без всякой необходимости смотреть в его сторону. Я и не делаю этого. Руки тем временем сжимают рулевое колесо так, будто от этого зависит всё моё дальнейшее существование.

- Ты же понимаешь, что просто припугнуть его вряд ли выйдет?

Я понимаю, но ничего не отвечаю. Лишь завожу двигатель и выезжаю в сторону дома. В салоне воцаряется давящая тишина. Через какое-то время она превращается в совсем невыносимую, и одновременно с усилением данного эффекта мне становится совершенно нечем дышать. Потому что, садясь в автомобиль, я не расстегнула пуховик, но включила печку на полную мощность и теперь просто прею, словно в бане. Я сворачиваю на обочину, когда больше не могу этого выносить, особенно на фоне распахнутого пальто Эдварда, и остервенело дёргаю молнию, едва включаю сигнал аварийки. Но замок ни черта не поддаётся, и вот парадокс, из всего, что происходит, именно эта глупая и не стоящая особых переживаний деталь окончательно доводит меня до точки.

- Я его ненавижу… Ненавижу всё это…

- Я знаю, - следует немедленный ответ. Но, переведя взгляд вправо, я вижу лишь то, как Эдвард смотрит в своё окно, вытянув правую руку вдоль него поверх закругления в верхней части дверцы. Напряжение просто невыносимо. Всё должно было быть совсем не так. И дело даже не в молчании. Скорее в том, что мы не касаемся друг друга. А ещё он не имеет ни малейшего понятия, куда мы едем. Я же вообще не знаю, как это сказать. Потому что боюсь, что он в первую очередь подумает именно о том, чем всё это, по сути, и является. Отец посмотрел интимное видео со своей уже невообразимо взрослой дочерью и тут же захотел повидаться с тем мужчиной, с которым она встречается, ну, или по крайней мере, спит. Я ведь не решила ничего конкретного.

Если Эдвард не приедет, Чарли может подумать, что тот просто струсил, и это наслоится на и без того обширный список всех тех вещей, которые я говорила о своём тогда ещё боссе. А если я вернусь не одна, чего родители как раз и ждут, то это Эдвард может вскоре воспринять всё так, что если бы не Джеймс, то я бы просто отвезла его в мотель. Как мне выбрать то, что для меня важнее, когда на обеих чашах весов совершенно равноценные вещи? Или же всё-таки не равноценные? Что, если конфликт из-за Джейка теперь обернётся мыслью о том, что желание родителя мне важнее своих собственных границ и понимания того, что к чему я готова, а к чему пока нет? Хотя всё решается проще некуда. Как скоро, оставив Эдварда где-то в гостинице, я сама захочу к нему обратно? Через час? Полчаса? Минуту?

Я склоняюсь над коробкой передач и сдвигаюсь на своём сидении, чтобы стать как можно ближе. Мне хочется прикоснуться к левой ладони, сжатой в кулак около ноги, и разжать его, но, замерев на месте, я просто прислоняюсь головой к собственному подголовнику и смотрю, как дёргается горло Эдварда каждый раз, когда он сглатывает чаще, чем я думаю, что ему действительно необходимо.

- Мне тебя не хватает. Даже при том, что ты меньше, чем в полуметре от меня, ты будто бы совсем не здесь, - наконец, говорю я, и эти слова становятся словно спусковым крючком. Эдвард поворачивается ко мне в мгновение ока, всё ещё несколько далёкий и погружённый в себя, но пальцы его правой руки оказываются на молнии, которую я лишь недавно перестала агрессивно теребить, и тянут собачку вниз. Мужской взгляд повторяет тот же самый путь и вслед за обычным голубым свитером с высоким воротом, закрывающим шею, натыкается на юбку, заканчивающуюся чуть выше середины бедра. Утром я не особо думала над тем, что надеваю. Мои мысли были совершенно далеки от этого. Потом я, конечно, увидела себя в зеркале, но не стала ничего менять. Хотя время в принципе позволяло.

Эдвард возвращает всё своё внимание к моему лицу и, погружая правую руку в мои волосы, притягивает его ближе к себе. Я чувствую тепло и нежность. И обещание, что вместе мы пройдём через всё, что угодно, даже если пока не знаем, как именно.

- Я не видел тебя тринадцать дней и шестнадцать часов. До того, как ты тогда позвонила, какая-то часть меня уже начала думать, что это была наша последняя встреча. Что я сказал слишком много всего, и вернуть меня это последнее, что ты захочешь делать, - его голос совсем не впервые звучит столь честно и откровенно, но почему-то здесь и сейчас, когда мы находимся посреди трассы, и мимо периодически проносятся машины, уже знакомая уязвимость кажется чуть ли не из ряда вон выходящей и совершенно неприемлемой. Может, всё дело в особенной ограниченности пространства. В том, что мы находимся в автомобиле, и далеко от него никто из нас двоих даже при всём желании не сможет уйти. - Я решил, что если не услышу от тебя ничего до самого Рождества, то, возможно, заберу свои слова обратно. Мне ненавистна сама мысль о том, что что-то вбивает между нами клин, а твоё прошлое всё равно всё ещё является им, но если мы… Если однажды ты согласишься на большее… Я не хочу думать про то, что в случае чего мне придётся что-то делать, чтобы удерживать тебя рядом с собой. Что-то весомее и значительнее, чем просто искать компромиссы и приходить к ним. Гигантские уступки не для меня.

- Я понимаю…

- Я считаю, что нам надо постараться максимально забыть про твоего… коллегу. На эти несколько дней.

- Но…

- Мы обязательно решим, что делать, но не прямо сейчас.

- Ладно, я… - я не уверена в непременном восторге отца от данного плана, но позволяю всему идти своим чередом. Усугублять и без того тягостную атмосферу нет никакого желания. А именно этим всё наверняка и обернулось бы, попробуй я не согласиться с тем, против чего на самом деле совсем не возражаю. Я буду рада не думать о Джеймсе хотя бы в течение оставшегося дня. - Поехали домой. А то если не приедем вовремя по мнению родителей, Чарли тут же снарядит поисковый отряд.  

- Домой в смысле к вам?

- Да, к нам. А что? Кто-то, кажется, нервничает, да? - я отстраняюсь от него и, заведя двигатель, возвращаюсь на дорогу после взгляда в боковое зеркало заднего вида, - только не говори мне, что ты уже передумал. Не бойся, с папой я поговорила. Напомнила ему, что, когда он дома, пистолет должен всегда находиться в сейфе.  

- Ты сейчас ведь шутишь, верно?

- Если только самую малость. Извини, я…

- Смотри на дорогу.

- Да, прости, - чуть не отвернувшись от трассы самым глупым образом, я быстро возвращаю свой взгляд обратно и только после тихо продолжаю, - если ты уже не хочешь, то и ладно. Это ничего, - на самом деле я думаю, что расстроюсь, точнее даже почти убеждена в этом, и отказ вызовет немало сложностей с Чарли, но что ж, так тому, наверное, и быть…

- Это не ничего. Я же вижу. Зачем ты врёшь? Я хотел и всё ещё хочу познакомиться. Хотя предполагаю, что в твою комнату придётся прокрадываться под покровом темноты, дождавшись, пока все уснут, - левая рука уверенно и твёрдо обхватывает мою ногу ниже кромки юбки и так и остаётся там до самого конца поездки. Мне нравится ощущать эту тяжесть и тепло, достигающее кожи даже через плотную ткань зимних колготок. Обменом шутливыми поддразниваниями я, надо сказать, наслаждаюсь ничуть не меньше. На душе становится намного легче, чем было рано утром и в аэропорту. - Строгий папа вряд ли позволит кому-то покуситься на честь его дочери до свадьбы.

- Они спят с открытой дверью. Их спальня в конце этажа.

- А ты?

- С закрытой.

- А где буду я?

- Наискосок от ванной. Она напротив лестницы. А моя комната справа от неё.

- Ну, тогда, возможно, это будет не так уж и сложно.

- Вообще-то некоторые половицы скрипят, - с улыбкой качаю головой я, на секунду отвлекаясь от дороги, чтобы увидеть коварно-задумчивое выражение на лице Эдварда, - но какие именно, я никогда внимания не обращала.

- Всё, что нужно, это просто проверить всё до наступления ночи.

Мы подъезжаем к дому в десять минут пятого. Позже я собираюсь вернуть машину в прокат, но пока ставлю её на сигнализацию и, робея, увиливаю от Эдварда, когда он собирается взять меня за руку. Мой взгляд, наверное, такой же извиняющийся, как и слова:

- За нами, возможно, наблюдают.

- Ясно, - от того, что я сказала или как это подала, он выглядит хмурым, позволяя своей руке понуро опуститься обратно, но старается сгладить это ответной фразой и сопровождающей её ухмылкой, - тогда не будем начинать так сразу сердить хозяина дома. А то не успеем и оглянуться, как он выставит меня вон.

Я ударяю Эдварда по животу, желая тем самым сказать, что никто никого никуда не прогонит, но взгляд отца, который тот бросает на Каллена, едва мы только входим в прихожую, здорово колеблет мою, казалось бы, твёрдую и стойкую уверенность. В глазах, что я унаследовала при рождении, порицание и вообще сплошь малоприятные эмоции, и, хотя мама взирает на нас вполне себе радушно и даже, я бы сказала, заворожённо, неприятно удивлённая реакцией отца, я едва связываю одно слово с другим.

- Пап, мам, познакомьтесь, это Эдвард Каллен.  

- Да, мы помним. Твой бывший босс.

- Чарли.

- Папа, - мы с мамой обращаемся к нему одновременно, но он уже разворачивается и скрывается в гостиной, вероятно, собираясь вернуться к просмотру своих бесконечных спортивных соревнований. Это его обычный способ коротать выходные дни. Смотреть бейсбол или что-нибудь ещё и запивать всё это пивом.  

- Прошу простить моего мужа, Эдвард. Я ведь могу называть вас Эдвардом? Он… он никогда так себя не вёл. Наверное, сегодня он встал не с той ноги.

- Да, Эдвард вполне подойдёт, и я думаю, что всё… понимаю. Не беспокойтесь.

- Да, вероятно, понимаешь.

- У вас очень уютный дом, миссис Свон. Спасибо, что пригласили.

У мамы не остаётся совершенно никаких шансов. Она вся розовеет и даже почти краснеет, польщённая красивыми словами и обаянием Эдварда, и я так и вижу, как она, скорее всего, накинется на отца, как только представится хотя бы малейшая возможность сделать это, из-за его грубости и резкого отношения.

- Можно просто Рене. Миссис Свон – это скорее моя свекровь, чем я. Спасибо, Эдвард. Вы, должно быть, голодные.

- Да, мам, мы бы что-нибудь поели.

- Тогда ты пока покажи Эдварду его комнату, а я тем временем что-нибудь приготовлю.

Мы разуваемся и снимаем с себя верхнюю одежду, вешая её на крючки, после чего он следует за мной наверх в полном молчании. Тишину нарушает лишь то, как колёсики чемодана иногда задевают за ступеньки, когда Эдвард поднимает его недостаточно высоко. Я бы заплатила не одну сотню долларов за то, чтобы узнать его мысли. Мне стыдно за своего отца, и я совсем не понимаю, что на него нашло. Точнее понимаю, но он бы ведь мог постараться быть не таким обозлённым и словно ненавидящим. И уж точно не стоило намекать на то, что некоторое время назад я отзывалась об Эдварде далеко не самым лицеприятным образом. Можно же было вести себя как-то помягче.

- Прости, - говорю я, как только мы достигаем второго этажа, - прости за всё, что было внизу. Я не знаю, что ещё сказать.

Я чувствую вину за все свои эмоции, которые когда-то питала по отношению к Эдварду и позволяла себе регулярно их выражать. Теперь мне уже и не вспомнить конкретных слов, ведь это было так давно, но моему отцу это, вероятно, не особо и важно, а в свете новых обстоятельств всё наверняка так тесно перемещалось между собой, что, скорее всего, я не должна была удивляться его не самому доброму расположению духа. Он знает, что мы делали и где, и так просто это не стереть, как ни старайся.

- Забудь. Это неважно. Всё, что ты думала в прошлом, более не имеет никакого значения. Меня не обижает ничего из того, то ты, вероятно, говорила обо мне. И поведение твоего отца тоже. Всё нормально. Он вправе думать про меня не лучшим образом. Я не жду, что мы станем лучшими друзьями… прямо здесь и сейчас. Но жду, когда ты, наконец, покажешь мне свою спальню.

- Такого уговора не было. А комната для гостей вон там.

- Мне больше нравится мысль о том, чтобы побывать в твоей. Может быть, мне даже повезёт поцеловать тебя до того, как папочка-коп поднимется проверить, не совращает ли кто его дочурку, - забираясь буквально под мою кожу и проникая мне в кости, эти слова словно воспламеняют меня, и когда Эдвард игриво-страстным движением сжимает ткань моего свитера в зоне талии, силы противостоять желанию во взгляде и в прикосновениях тут же все автоматически иссякают.

Дверь моей комнаты захлопывается за нами слишком громко, но я анализирую это гораздо меньше, чем, возможно, должна, и всё из-за руки Эдварда, уже пробирающейся мне под кофту. Он перемещает её вверх по моему телу за секунду до того, как наши тела соприкасаются совсем тесно и плотно поверх фиолетового покрывала, а потом и вовсе стаскивает её прочь. Мои руки тем временем сминают мужскую рубашку на спине, и я вся вздрагиваю, но исключительно в хорошем смысле, ощущая зубы, мягко кусающие кожу моей правой груди чуть выше чашечки бюстгальтера. Это просто безумие и сумасшествие, учитывая, что мои родители наверняка понимают, что здесь происходит, но мне совсем не хочется ничего останавливать. Мне хочется ещё, и я касаюсь Эдварда прямо через джинсы, на что он чуть отстраняется от меня, смотря слегка сверху вниз своими потемневшими от возбуждения глазами:

- Кто-то хочет пойти до конца, да? - охрипшим и дразнящим голосом спрашивает он в миллиметре от моих губ, удерживая часть своего веса на одной руке, - может быть, тогда нам лучше поспешить, пока папочка не вошёл в самый неподходящий момент. Вряд ли ему понравится, что к его умной девочке прилип какой-то безалаберный бездарь. Да, та твоя история про двух школьников меня тоже очень завела, - с этими словами он прижимается обратно ко мне и, стаскивая правую бретельку лифчика с плеча, целует меня одновременно с тем, как сжимает упругую окружность вокруг соска. Это лишь усиливает влажность между моих ног, и я безотчётно дотрагиваюсь до ремня, мечтая исключительно о физическом воссоединении и предвкушая то, как моё тело словно воспарит куда-то в высоту, но тихий стук в дверь обрывает всё это буквально за считанные доли секунды.

- Беллз, я тут подумал… Наверное, мы не с того начали, - от первых же звуков отцовского голоса мы с Эдвардом замираем на месте, но о моём сердце этого никак не скажешь. Оно, наоборот, начинает биться лишь быстрее, чем когда он меня целовал, и я не могу не надеяться на чемодан. На чемодан, оставленный прямо в коридоре, и на то, что отец должен непременно его заметить и тем самым сложить два и два. Вещи, брошенные у лестницы, и наше с Калленом совместное отсутствие. Моя дверь просто закрыта, но не заперта. Если бы не это, я бы повеселилась над тем, что мои догадки по поводу мамы и папы, вероятно, попали точно в цель, но меня беспокоит возможное вторжение, и то, что желание Эдварда так и упирается в ткань моей юбки, в данных обстоятельствах сказывается на моей нервозности самым тяжёлым образом. То, что задумывалось, как исключительно телефонная игра, как-то уж слишком быстро рискует перерасти в действительно смущающую ситуацию, происходящую в реальной жизни. - Ты наверняка очень устала, и знаешь, я решил, что пока вы с Эдвардом тут… располагаетесь, я съезжу и верну автомобиль в прокат. Только мне нужны ключи.

- Да, они в моём пуховике, - прочистив горло, отвечаю я, в то время как мои рука пытается на всякий случай нащупать свитер, но глаза обнаруживает его далеко на полу, и тело в бессилии просто откидывается обратно на подушки. Ничего не поделать. Мне до него никак не дотянуться. Да и Эдвард… Он уже заметно расслабляется, будто чувствует, что угроза давно миновала, и его действия чуть ли не заставляют меня поперхнуться. - В наружном правом кармане, пап. Спасибо большое.

- Не за что, Беллз. Ну, я пошёл.

Я слышу отдаляющиеся шаги, которые вскоре стихают где-то в районе лестницы, и автоматически прижимаю голову Каллена ближе, когда он ещё интенсивнее и грубее вбирает в рот левый сосок, но как бы мне всё это не нравилось, так всё это может зайти совсем далеко, а я… Я не думаю, что действительно готова показаться на глаза своим родителям совсем в несвойственном мне состоянии. Губы уже и так саднит от того, что их несколько поцарапала двухдневная щетина, образовавшаяся на месте привычной моему взгляду гладкости. Наверное, можно сказать, что появление отца разрушило всю атмосферу. Притупило испытываемое желание и включило мне голову. Хотя он вроде неспециально. Он же не мог действительно знать, чем мы тут занимаемся. Даже если это, скорее всего, лежит буквально на поверхности. Досаду испытывать глупо, но она всё равно терзает меня. Так же, как и дикая неудовлетворённость, возрастающая по экспоненте, едва Эдвард оставляет мою грудь в покое и откидывается на спину на левой стороне кровати. Его волосы совершенно взъерошены из-за моих пальцев, а дыхание несколько затруднено, но в остальном он всё такой же несколько скрытный, и мне трудно прочесть что-либо по его лицу.

- Я и благодарна, и не благодарна, что он поднялся. С одной стороны, он как бы извинился и отгонит машину, и это здорово, потому что этим не придётся заниматься мне, но остальное… Я действительно почувствовала себя школьницей, которая не заперлась в комнате, но решила уединиться со своим парнем, даже зная, что родители могут не дождаться разрешения войти и просто открыть дверь, и в итоге… И в итоге ничего не вышло.

Я поправляю лифчик и, поднявшись, подхожу к комоду, порывшись в верхнем ящике которого, извлекаю из него чёрные легинсы и белую рубашку на пуговицах. Мне вроде как должно быть неуютно переодеваться при Эдварде, ведь я ещё ни разу не делала этого под его неусыпным взором, но, наверное, мои мысли блуждают где-то совсем в другом месте. Потому что я едва ли осознаю то, как на меня смотрят, приподнявшись на локтях, а потом и вовсе отворачиваюсь обратно к предмету мебели около окна, чтобы убрать одежду, в которой ездила в аэропорт.  

Эдвард заключает моё тело в своего рода ловушку, как только подходит сзади и опускает обе руки на комод с двух его сторон. Я вижу серо-зелёную клетку рукавов и думаю, покупал ли он эту рубашку специально под цвет глаз, или её ему подарили, или она просто была первой, что попалась ему на вешалке где-то в магазине. Хотя это неважно. Наверняка он получил бы разрешение называть мою маму просто по имени, даже если бы нацепил на себя мусорный мешок. Не удивлюсь, если при случае она скажет мне остаться с ним, только чтобы у них с отцом гарантированно родились красивые внуки.

- Ну, я не тот подросток, которому уже давно не терпится перепихнуться со своей девчонкой. Я с тобой не ради секса, Белла. Это не значит, что я не хочу, но не думаю, что сейчас это правильно. Ну, пока мы в доме твоих родителей, и… - он прижимается ко мне будто вопреки своим словам, но прямо здесь и сейчас от него исходит лишь желание эмоциональной и душевной близости. Настолько колоссальное и запредельное, что оно едва не затмевает собой всё то, что я чувствовала несколько минут тому назад, когда уже представляла Эдварда в себе. Его правая рука мнёт нижний край моей рубашки, перебирая его пальцами, будто это способно унять что-то вроде нервозности, а губы целуют левое плечо сквозь ткань едва ощутимо, но вызывая трепет и тепло, - пожалуй, мы излишне увлеклись. Не то чтобы с тобой это так уж трудно, и спустя всё это время, что мы не виделись, особенно сложно не думать про… нас наедине, но твоя бабушка… Она ведь в соседней комнате, да?

- Её спальня рядом с родительской.

- Тогда твой отец… это скорее хорошо, что он поднялся, чем наоборот.

Я поворачиваюсь к нему лицом, и во взгляде Эдварда читается искренняя забота. Мне не кажется, что, будучи мужчиной, он сможет продержаться без секса сильно долго или скорее без секса со мной, если основываться на его словах, но он, и правда, выглядит так, будто всё это совсем неважно. Хотя когда-то он явно получал его и без отношений, я не думаю, что теперь это может повториться. Что если мы снова… не сойдёмся во взглядах на некоторые вещи, то он пойдёт и трахнет кого-то, с кем не нужно прикладывать много усилий. Меня же вроде любят, ведь так? И хотят быть со мной? Даже если я не представляю, почему и за что, и соответственно вряд ли верю в это до конца, возможный обман кажется мне совершенно невозможным.

- Пойдём, я вас познакомлю.

Он следует за мной, когда я выхожу из комнаты, но останавливается в шаге от нужного дверного проёма, как будто бы передумав заходить внутрь. Притягивая меня к себе, Эдвард вновь касается моей рубашки и тихо говорит:

- Может, она не захочет. Или устала. Или ей просто не нужно всё это.

- Ну, что ты? Всё будет нормально.

- Белла.

Я целую его прежде, чем понимаю, что, вероятно, собираюсь использовать это, как способ убеждения. Мягкие губы соприкасаются с моими в нежно-страстном контакте, а глаза закрываются сами по себе. Эдвард почти обнимает меня, но неожиданно отстраняется с пылающим взглядом, и мне представляется, что он еле уговорил себя прекратить.

- Это манипуляция?

- Это… просьба.

- Белла? Это ты?

- Да, бабушка. Это я, - я уже собираюсь войти в комнату в полном одиночестве, не имея никакого морального права тащить Эдварда за собой против его воли, но тут он перехватывает мою ладонь, надёжно сжимая её в правой руке, и мне мгновенно становится легче дышать. Было трудно из-за мысли, что вот теперь-то он всё-таки испугался и, возможно, так и не покажется на глаза моей бабушке до самого нашего отъезда, невзирая на то, что она может понять, что в доме есть кто-то ещё, помимо родителей и меня.

- Ну, и с кем ты там шепчешься? Твой отец сказал, что ты уехала за другом. Ты его привезла?

- Да, привезла.

- Так идите же сюда.

Мы входим в спальню рука об руку, и моя бабушка поднимается с кровати так стремительно, как я не думала, что она способна на это. Учитывая, что она не всегда самостоятельно посещает ванную комнату и уж тем более даже не подходит к лестнице без посторонней помощи, её нынешняя активность меня откровенно поражает и значительно тормозит многие мыслительные процессы в моей голове. Мои мама и бабушка будто обе одновременно сошли с ума.

- Зачем ты встала? - я быстро подхожу к ней и пытаюсь усадить её обратно, но она лишь отмахивается от меня и смотрит прямо на Эдварда:

- Это у нас Джейк? - вопросительно изрекает она, и эти слова мгновенно охватывают всё моё тело ощущением колоссального ужаса. Наверное, этого следовало ожидать. Того, что с её старостью и имеющимися проблемами с головой она может принять и примет Эдварда за единственного мужчину, существовавшего в моей жизни до него, с которым к тому же была знакома лично даже с учётом наверняка потускневших воспоминаний, но я и подумать не могла… Я знаю, что мне нужно что-то сказать, объяснить ей, что она ошибается, но с чувством страшного дискомфорта мои глаза опускаются к полу, в то время как я испытываю довольно-таки сильное желание провалиться сквозь землю или хотя бы рухнуть на первый этаж и не могу выдавить из себя ни единого слова. Мой язык будто перестал мне принадлежать, или я и вовсе потеряла способность говорить, но о том, чтобы взглянуть на Эдварда, совершенно точно не может быть и речи. - Ты… изменился. Это всё, наверное, влияние Беллы и её полицейской ауры. Знаешь, у неё был начальник, она часто о нём упоминала, красавчик, но, разумеется, жуткий мерзавец, потому что все красавчики по своей природе именно такие. Только ты не говори ей, что я тебе рассказала, - бабушка будто позабыла, что я всё ещё стою рядом с ней и всё отлично слышу, или, и правда, забыла, и мне становится совсем скверно. Но, опасаясь сделать лишь хуже, одёрнув её, я совсем погружаюсь внутрь себя. - И вообще береги её, а то не успеешь и оглянуться, как он уведёт её, просто чтобы позабавиться, и сделает ей больно.

Я понимаю, что, попытавшись прервать всё это хоть как-то, гораздо вернее упаду в обморок, чем найду правильные слова. Меня и так уже просто трясёт. Вопреки пониманию того, что всё это говорит как бы не бабушка. Будь она в своём уме и при твёрдой памяти, вряд ли бы она приняла одного человека за другого и уж тем более позволила себе говорить с ним обо мне так, как будто меня и вовсе тут нет. Я всё ещё не смею оторвать взгляд от своих ног и посмотреть на Эдварда, но он тем временем не молчит и реагирует на всё сугубо вежливо и уважительно, даже если в глубине души ему неприятно и больно:

- Не переживайте за неё, миссис Свон. Она в надёжных руках. Никто не посмеет её обидеть. В противном случае он мгновенно пожалеет об этом. Я это вам обещаю, - но, невзирая на его такт и как бы смирение с нынешними обстоятельствами, я всё равно чувствую невероятное облегчение, когда вижу появляющуюся в комнате маму, сообщающую нам, что ужин почти готов.  

- Твой отец уже скоро вернётся, так что я думаю, что мы вполне можем его дождаться и сесть за стол уже все вместе.

- А бабушка?

- О, обо мне не беспокойтесь. Я пока не голодна. Идите ешьте сами.

Улучив момент, я спускаюсь на первый этаж и уже почти скрываюсь за дверью ванной комнаты, чтобы помыть руки, когда Эдвард не даёт полотну закрыться и присоединяется ко мне внутри помещения.

- У тебя очень любящая бабушка. Она так трогательно за тебя беспокоится, - мы оба склоняемся над одной раковиной с намыленными ладонями, и я чувствую, как он смотрит на меня, но, судя по внутренним ощущениям, мне, кажется, будет неудобно и плохо ещё целую вечность. Я совершенно не понимаю, как Эдвард может вести себя столь безмятежно, спокойно и уравновешенно после того, как его приняли за другого мужчину, а его самого окрестили мерзавцем, способным поступить низко и воспринять меня исключительно, как попытку развлечься, чтобы потом просто выкинуть обратно.  

- Я чувствую себя ужасно… Ты не мог бы просто об этом забыть? - спрашиваю я, почти дотягиваясь до полотенца, но тут Эдвард перехватывает мой подбородок влажной рукой и удерживает его, дыша невероятно близко от моего лица. Вода и мыло стекают мне по шее, действуя на меня совершенно невообразимо.  

- Выходит, ты говорила, что я красивый? Но при этом жуткий?

- Мне так стыдно…

- Почему ты так думала?

- Потому что ты меня пугал. Подавлял… Я впервые почувствовала, что, возможно, нахожусь не на своём месте. А потом, когда Джейк… всё стало только хуже.

- Мне жаль, что я был таким с тобой, Белла. Просто я…

- Был как те мальчики, которые дёргают за косички симпатичных им девочек?

- Пожалуй, что-то вроде того.

Атмосфера за ужином царит довольно-таки… обычная. Может быть, слегка натянутая, но в целом совершенно миролюбивая. Едим мы, правда, молча и без всяких задушевных разговоров, хотя это лишь напоминает мне о том, что всё могло бы быть хуже. Я доедаю очередную куриную ножку и накладываю себе ещё рисового салата с ветчиной и помидорами, когда мама обращается ко мне за советом по поводу завтрашнего ужина:

- Как ты думаешь, Белла, может быть, мне достать из морозилки утку, чтобы она растаяла в течение ночи, а к вечеру мы бы запекли её в духовке?  

- Как хочешь, - пожимаю плечами я, а потом всё-таки продолжаю более развёрнуто, - да, в принципе это хорошая идея, - но в этот момент внутри меня есть что-то ещё. Что-то, никак не связанное с едой. Ускользающая мысль, которая в самый последний момент всё-таки попадает в ловушку моего сознания.

- Тогда так и сделаем. Решено.

- Я ведь тоже могу стать уткой, - говорю я, откладывая вилку, и вижу, как родители переглядываются между собой, совершенно не понимая, о чём идёт речь. Сидящий справа от меня и напротив мамы Эдвард тоже смотрит на моё лицо не менее недоумённо, что я ощущаю буквально в воздухе, даже не глядя в ту сторону, вместо этого полностью концентрируясь на облике отца. Мне кажется, из всех присутствующих он единственный, кто способен понять, что я собираюсь предложить, и тут же согласиться с моим выбором без всяких споров и попыток переубедить. Без отрицания содержащейся в нём целесообразности только лишь потому, что одновременно с этим это может быть крайне опасно. - Подсадной уткой, на которую мы наденем прослушивающие устройства и отправим её на встречу с Джеймсом.

- Нет. Никогда и ни за что. Ты просто сошла с ума, если думаешь, что я это допущу и буду просто ждать, как он, возможно, нанесёт тебе вред или сделает что-то ещё, - после ощутимо затянувшейся тишины это предсказуемо звучит, как болезненная пощёчина. Я не успеваю сказать ни единого слова в ответ, потому как сразу же следом слышу звук отодвигаемого стула, словно царапающий пол. - Прошу меня извинить, - когда Эдвард уходит, его ступни в носках громко и зло соприкасаются с деревом, будто оно в чём-то виновато, но вскоре, преодолев лестницу, сменяются тишиной при достижении второго этажа. Стопроцентной уверенности у меня, конечно, нет, но мне не кажется, что пунктом назначения стала моя комната.

- Он явно против, - замечает папа так, будто я сама этого ещё не поняла. И что, по его мнению, я должна на это ответить? Спасибо, отец? - С моей же точки зрения это стоящий вариант. Но только в общественном месте.

- Один на один он разоткровенничается гораздо быстрее. Например, если попросить его встретить меня в аэропорту. К тому времени, как мы доедем до моего дома, я уже узнаю всё, что нам нужно.  

- Ты точно сошла с ума, Белла, а ты, Чарли, только усугубляешь это. Эдвард абсолютно прав, - наконец, подаёт голос мама и, вставая, тоже покидает кухню, но прежде накладывает еду в тарелку, чтобы, вероятно, отнести бабушке поесть. Мы с отцом остаёмся наедине друг с другом, и он касается моей левой руки, побуждая меня поднять глаза и посмотреть на него.

- Твоя мать не всерьёз. У тебя в голове всё в полном порядке. И я думаю, что в глубине души твой… парень тоже всё понимает. Просто он ещё не знает, какая ты бесстрашная.

- Я не такая уж и бесстрашная, папа. Если бы была, то не покинула бы Теллурайд после всего, ну, или, по крайней мере, нашла бы в себе смелость вернуться туда сейчас. А не обрекать его на всё это.

- И какой смысл ты вкладываешь в это выражение?

- Бесконечные разъезды, пап. Вот что я имею в виду. Даже мне очевидно, что это не может продолжаться вечно. Я… я всё-таки не законченная эгоистка. Точнее… не считаю себя таковой, - хотя, может быть, всё это субъективно, и я просто не вижу ту, кем по-настоящему являюсь. Прошёл уже фактически месяц, как Эдвард попросил меня переехать, а теперь он ведёт себя так, будто скорее подставится сам, чем позволит мне хотя бы задуматься о том, чтобы полезть на рожон, и что, если я просто принимаю всё это, как данность? Считаю, что он всё равно никуда не денется не столько в том плане, что так и будет наматывать километры между нашими городами, сколько в вопросе чувств? Подразумеваю наедине с собой, что они реально навсегда?

- Так возвращайся туда. Ещё можешь успеть вспомнить, как кататься на лыжах. Ну, или просто погулять по горной местности.

- Вернуться это… не просто вернуться. Вернуться означает переехать… к Эдварду. Иначе он… он просто не поймёт.

- Всё настолько серьёзно?

- Да…

- Тогда… тогда тебе и тем более придётся принять во внимание его мнение по поводу всей нынешней ситуации, - говорит папа, когда я встаю, понимая, что возобновления ужина всё равно не предвидится, а тарелки и оставшуюся нетронутой еду так и так надо убирать. Вдвоём мы складываем пищу наиболее компактным образом и ставим её в холодильник, а после я загружаю посудомоечную машину и, протерев столы, вешаю полотенце сушиться.

- Ты ведь… Ты же уже злишься гораздо меньше?

- Я бы не назвал это злостью, Беллз. Это скорее… непонимание…

- Непонимание, почему он, и как вообще всё сложилось?

- Нет. Не в этом дело. Просто как вы додумались заниматься этим в машине? Хотя лучше молчи. Не отвечай. Да, точно, я ничего не хочу об этом знать.

Отец почти сбегает от меня, как будто считает, что в случае его промедления я точно приступлю к объяснениям, и вскоре в гостиной включается телевизор. Я же делаю себе чай и, захватив ещё и бокал с кофе, поднимаюсь наверх, и, как и следовало ожидать, в моей комнате никого нет. Дверь в гостевую закрыта, но, призвав себе на помощь все свои внутренние ресурсы, я подхожу к ней и тихо стучу:

- Эдвард? Ты… ты там?

- Я не могу сейчас, Белла, - тихим, но не допускающим возражений голосом доносится из-за двери. - Мне надо подумать.

- Ладно… Я сварила тебе кофе. Поставлю его на пол на тот случай, если ты…

Не зная, что ещё добавить, я ухожу к себе с чувством глубокого расстройства внутри. Не то чтобы мне тупо неясно, что Эдварду, вероятно, действительно нужно побыть наедине с собой, но это не уменьшает моей моральной тяжести от собственного отстранения, когда рано или поздно нам всё равно придётся выработать совместное решение. Хотя возможно ли оно? Если мы уже говорим словно на разных языках? Обратимо ли это вообще?

Спустя пару часов я вытираю волосы полотенцем, стоя посреди своей комнаты после принятия душа перед сном, и не сразу замечаю мнущегося в дверях отца. Ему приходится постучать по дверной обналичке, чтобы всё-таки привлечь моё внимание. Меня словно окунают в котёл, доверху наполненный разочарованием, и всё потому, что это не Эдвард. Наверное, без него, да ещё и учитывая нашу небольшую разобщённость, мне будет невероятно трудно забыться хотя бы поверхностным сном. Это всё просто невыносимо. Хотя я видела, что чашка с кофе из-под двери исчезла, утешения от этого никакого нет.

- Ну, как ты?

- Нормально.

- Знаешь, я всегда на твоей стороне, но, может быть, стоит просто использовать то, что уже есть? Попробовать посадить его хотя бы ненадолго? Конечно, рано или поздно он выйдет, но он в любом случае не получит, например, пожизненное. Даже если ты получишь какие-то серьёзные угрозы.

- И всё же в случае чего это увеличит срок. А всё, что ты только что сказал, вообще-то звучит так, словно ты готов пойти на попятную, - я набрасываю полотенце на плечи и оборачиваю им себя, чтобы было теплее и уютнее во время этого непростого разговора. - Ты всё-таки испугался за меня?

- Не больше, чем обычно, Беллз. Просто ты сидишь тут, хотя могла бы уже давно войти в ту комнату, и это меня и беспокоит.

- Он хочет побыть один.    

- Никто не хочет быть один, Белла. Люди часто так говорят, но правдой это является далеко не всегда, - удручённо качает головой отец. Кажется, он в некотором роде колеблется между желанием поддержать меня в том, что касается Джеймса, и, возможно, неодобрением того, что я даже не пытаюсь подступиться к Эдварду, будто бы одобряя его добровольное затворничество. - Но решать, как поступать, разумеется, исключительно тебе. Спокойной ночи, милая.

Уходя, отец тихо закрывает мою дверь. Я сажусь на кровать, а потом и ложусь, а спустя ещё какое-то время моя рука дотягивается до прикроватной лампы и, нажав на кнопку, погружает комнату в темноту. В доме становится совсем тихо. До такой степени, что я, кажется, слышу работающий на кухне холодильник. Но что точно не укрывается от меня, так это скрип половиц в коридоре и движение снаружи моей комнаты. Привыкая к скудному освещению, я смотрю на дверное полотно так, словно могу привести его в движение посредством одного лишь взгляда, и, наконец, это приносит свои плоды. Дверь распахивается внутрь комнаты и примыкает обратно к деревянной коробке, как только Эдвард показывается мне на глаза. Его силуэт тусклый и почти неразличимый, но я всё равно вижу то, как он приближается к кровати и, отодвинув одеяло, ложится рядом со мной. Тела прижимаются друг к другу фактически молниеносно, и мою правую руку постигает точно та же участь, едва Эдвард прикладывает её к своему сердцу. Точнее к майке, закрывающей кожу, но суть от этого не меняется.

- Ты чувствуешь, как оно бьётся?

- Да, - конечно, я ощущаю это. Удары, ритм, стуки. Нежность. Любовь. Безопасность. Потребность обеспечить её мне.

- Оно не переживёт, если с тобой что-то случится, Белла… Я не переживу, - в его голосе пронзительная, душераздирающая агония, и я почти… передумываю, почти, вероятно, отказываюсь, но всё же продолжаю. Это кажется необходимым. То, что я должна сама за себя постоять. Доказать прежде всего самой себе, что я всё-таки храбрее, чем Джеймс думает обо мне.

- Ничего не случится. Мы просто скажем ему то, что он хочет услышать, то, что ты меня реально бросил, и воспользуемся этим так, как нам надо. А если я буду с ним наедине, не в общественном месте, он купится на всё ещё вернее. Я думала про то, что он может встретить меня после самолёта, мы с тобой выйдем на улицу отдельно друг от друга, но ты последуешь за нами.

- Мы не знаем, как нам надо, и не сможем ничего предугадать… Даже если он и дурак, то уж точно не настолько. Это очень рискованно.

- Ты будешь рядом.

- Только лишь слышать тебя. Это не одно и то же. И уж тем более это совсем не то, в чём я заверил твою бабушку.

- Мы оба сможем сориентироваться. У нас всё получится, - с желанием и нуждой успокоить шепчу я, но на деле у меня нет ни малейшего знания, что именно должно получиться, и это вполне соотносится с тем, что сказал Эдвард.

Отрицать просто бессмысленно, ни он, ни я, никто из нас не понимает, во что я вот-вот могу нас втянуть, и тем больше у него причин не идти у меня на поводу. Назвать меня безрассудной и убедить или даже заставить забыть всё то, что пришло мне в голову только лишь потому, что мама решила приготовить утку. Но он не делает ничего из того, к чему я мысленно готовлюсь. Он кивает, возможно, в смирении или как минимум нежелании противостоять мне, когда это вполне может ни к чему не привести, и, отпустив мою ладонь, дотрагивается до моей левой щеки.

- Если это подействует, если ты… Я обещаю, что не выпущу машину из поля зрения и не дам ему ничего с тобой сделать.

Моё тело обнимают так, что становится больно и тесно. В желании почувствовать его ближе Эдвард сгребает в кулак верх моей пижамы у меня на животе, и из-за этого мне, кажется, почти что нечем дышать. Но я жажду подобной близости ничуть не меньше и лишь погружаю руку под ткань мужской майки, засыпая с ощущением ничем не прикрытой кожи близ собственной ладони.