Румба – вертикальное выражение горизонтального желания. Нужно держать её, будто её талия – это главное для вас. Толкайте, будто сердце вырывают из груди. Прижимайте, словно хотите овладеть ею прямо здесь, на танцполе. И бросайте, словно она сломала вашу жизнь.  

Свернувшись калачиком на краю дивана и прижавшись спиной к подушкам у его спинки, я смотрю, как героиня Дженнифер Лопес пытается втолковать персонажу Ричарда Гира, казалось бы, прописные истины о том, что такая румба, и какие вещи нужно вложить в исполнение этого танца, но думаю лишь про то, что мы, люди, не всегда действительно понимающие и быстро что-либо соображающие, чуткие, внимательные и осторожные в своих высказываниях и заявлениях. Порой мы не допускаем и мысли, что некоторые наши слова, мысли и фразы могут оскорбить, унизить или обидеть другого человека, да и я сама не святая, но я, по крайней мере, не лишена осознания и, чувствуя, что перешла невидимую границу, вполне могу тут же попросить прощения, и извиниться перед тем, кому причинила боль или просто доставила несколько неприятных минут.

У меня не было настроения говорить с родителями ни позавчера, ни днём позже, но сегодня они позвонили снова, и, невзирая на по-прежнему отсутствие внутренних сил, которые уже давно оставили меня, мне пришлось ответить. Потому что я добрая и любящая дочь, знающая всё об их волнении и переживаниях. Потому что моя драма не только моя, она ещё и их, и это та же причина, что вызвала немедленные слова искреннего раскаяния, когда, дважды вынужденная ответить отрицательно на вопрос о скором приезде, я не сдержалась и почти вышла из себя. Если они такие встревоженные и опекающие по телефону, мне совсем не хочется думать, что в таком случае будет дома, но это не отменяет того, что моя реакция была неправильной, отвратительной и незаслуженно грубой. Сожаление охватило меня в тот же миг, как и идущие изнутри слова, и пусть некоторая напряжённость так никуда и не исчезла, осталась в завершающей части разговора, но я, по крайней мере, не Каллен. И я не стану им. Не стану, как он, никогда. Я другая. И всё им сказанное ничего во мне не изменит.

Устав смотреть изображение и слышать звук, но всё равно не понимать ничего из того, что происходит, я выключаю телевизор и в бессильном отчаянии прислоняю пульт к своей груди, ощущая ненависть к собственным выходным, которые в моей ситуации совершенно губительны и страшны, когда во внутренний мрак этого утра, ставший для меня обычным явлением, вмешивается настойчивый стук в дверь. Но это скорее ошибка, чем нечто иное. Я ни с кем здесь не общаюсь. Не поддерживаю отношения вне работы. Не провожу время ни с чьими-либо семьями, ни с конкретными людьми. Я больше не привязываюсь и никого не впускаю. Так что продолжаю лежать, не двигаясь с места, в ожидании того момента, когда кто-то, кто находится снаружи, кем бы он ни был, осознает свой промах и оставит меня в покое. Но ничто не прекращается, и мне приходится встать, направляясь к двери небольшого съёмного домика с двумя комнатами, второй из которой я всё равно не пользуюсь. Я пыталась спать там, но слишком широкая кровать, рассчитанная однозначно на двоих, лишь усиливает одиночество и пустоту в груди.

- Послушайте, мне ничего не… - я автоматически осекаюсь на полуслове, когда, отперев все замки и впустив дневной свет в прихожую, различаю, кто передо мной, - мистер Каллен? - вслед за этим моя рука начинает действовать однозначно быстрее головы и толкает дверь обратно, чтобы её закрыть, но левая мужская нога оказывается ещё более стремительной и становится препятствием, которое невозможно преодолеть.

- Я словно перенёсся в конец девятнадцатого века. В какой-нибудь мёртвый город-призрак.

- Виктор (прим. авт.: город в штате Колорадо, США) не живёт полноценной жизнью, но он не призрак.

- И сколько же людей тут проживает? Вместе с тобой девяносто девять?  

- Вообще-то в четыре раза больше, - я не знаю, зачем взялась ему отвечать, просто он разговаривает со мной так, будто пару дней тому назад и не подразумевал, что я слабая и глупая дура, которая сама виновата во всех своих бедах, потому что воспитана быть отзывчивой и неравнодушной к чужим проблемам и несчастьям, так что хоть какое-то подобие общения это, возможно, единственный способ уменьшить количество тщательно сдерживаемого гнева внутри меня. Потому что я не собираюсь делать этот свой день хуже, чем он уже есть. И я не расплачусь здесь и сейчас, даже если мне очень хочется…

- Ты позволишь мне, наконец, войти?

- Нет. Я хочу, чтобы вы ушли, - я вижу его автомобиль на подъездной дорожке, новый серебристый вольво выделяется не только на фоне моего старого ржавого пикапа, но и всеобщего запустения в целом, что лишь подчёркивает контраст между нашими жизнями, и всё это мне совсем не нужно. Чтобы кто-то вдруг увидел столь дорогущий и блестящий даже в пасмурную погоду транспорт и, не дай Бог, сделал с ним нечто ужасное. Здесь живут всего лишь около четырёхсот человек, все, кто мог, уже давно побросали свои дома и уехали отсюда прочь, а всем оставшимся тут крохам людей просто некуда и незачем податься. Они, конечно, очень дружелюбны и полны искренности и внимания к приезжающим, особенно в связи с тем, что здесь много грунтовых дорог, разбитых техникой, по которым захочет ездить далеко не каждый предполагаемый турист, но мало ли что… Если с его машиной что-то случится, я никогда не выплачу этот чёртов ущерб. И нет, меня не волнует, что расстояние между Теллурайдом и моим нынешним местом жительства даже Каллену с её техническими характеристиками не преодолеть за какой-то там час. Всем потребуется гораздо больше времени, чем шестьдесят минут. И на цель, которую он себе придумал и вообразил, мне также плевать. Не знай я, что он коп, и как ему наверняка легко было меня найти, учитывая, что я и не скрываюсь, я бы чувствовала лишь безразличие и к тому, откуда он здесь взялся.

- Белла.

- Оставьте меня в покое. Какого хрена вам так трудно понять, что я хочу быть одна? - внезапно сдавшись, я ухожу на кухню, лишь бы не дать ему увидеть всё-таки просочившуюся в мои глаза влажность, и мне больше нет ни малейшего дела до оставшейся открытой двери, когда Каллену уже ничто не помешает войти внутрь и чувствовать себя так, словно он тут хозяин. Я одета в достаточно тёплые легинсы и длинный нежно-розовый свитер, а мои ступни надёжно согревают носки, но из-за этого нежеланного вторжения мне становится почти зябко и холодно, и дрожь сотрясает моё исхудавшее и эмоционально высосанное тело. Оно опустошено и испугано. И не знает, зачем вообще просыпается по утрам. Иногда я жалею, что не оказалась беременной. Так у меня, по крайней мере, кто-то бы был. Многие люди придумывают для своих детей разные легенды об их отцах, и ничего. Я бы тоже сказала что угодно.

- По дороге сюда я наткнулся на булочную и купил сэндвичи и домашнее печенье. Подумал, что вдруг ты голодная и вообще редко ешь.

- Я и сама могла бы туда сходить. Не стоило проделывать весь этот чёртов путь. У вас что, своих дел нет?

- В Теллурайде сейчас спокойно. Вряд ли я буду там ещё долго нужен. Постоянный детектив в таких небольших городах – это напрасная трата денег налогоплательщиков. С мелочёвкой справится и любой местный сержант. Например, ты. Зачем тебе здесь оставаться?

- А зачем здесь вы, мистер Каллен? - я поворачиваюсь к нему спустя всё это время и вижу распахнутое тёплое пальто чёрного цвета с костюмом под ним, как будто он на работе и хочет выглядеть профессионально, и опять-таки знакомые ботинки прежде, чем он поднимает на меня свои глаза, стоя в некотором отдалении около обеденного стола, на котором стоит бумажный бежевый пакет с эмблемой единственной в городе пекарни.  

- Я не умею извиняться. Но ты, вероятно, обиделась, поэтому я…

- Я не маленькая девочка, которую дёрнули за косу, и та тут же побежала жаловаться маме, - перебиваю его я, потому что всё это просто нелепо и наивно. Мой жених не был мне верен и убил женщину, о существовании которой непосредственно в наших с ним жизнях я и не подозревала, и никакие обидные нравоучения этого не затмят. Как бы неприятно и скверно мне от них не было. Услышать их это не самое большое несчастье в моей тридцатилетней жизни. - Я переживу. Не стоило из-за такой ерунды отправляться в многочасовую поездку через половину штата. И мне не нужна ваша должность. Спасибо, конечно, но я больше не хочу её. Ни её, ни что-то подобное вообще. Я всё сказала ещё в тот день.

- Мне уйти?

- Да.

- Ладно, - но вопреки этому Каллен подходит ближе к моим носкам, хотя на нём ведь уличная обувь, чего я будто бы и не замечаю, и… прикасается ко мне. К кончикам волос и моему левому плечу. Это слишком для меня, слишком непрофессионально, в то время как всё и всегда было иначе, но я словно застываю и не могу сдвинуться с места, не могу даже просто пошевелиться и нахожусь не в состоянии что-либо сказать. Просто, склонив голову, смотрю за его рукой на моём теле, пока она не приподнимает моё лицо, чтобы я видела движение, момент, идеально гладкий подбородок, переход цвета в глазах и губы прежде, чем они прикасаются к моей щеке. Я не успеваю ничего прочувствовать, как всё уже заканчивается. Мужчина отступает от меня, оставляя мне лишь отголоски стихающего вдали урчания мотора на улице и смятение непосредственно внутри моего тела и сознания.

Я провожу рукой по коже, ещё хранящей это короткое, но продолжающее длиться в моей голове прикосновение, и пытаюсь понять, что только что здесь произошло. Между нами. С ним. Со мной. Как я могла стоять, словно истукан или скульптура? Ничего не сказать? Не возмутиться неснятыми у входа ботинками? Позволить произойти этому… этому… поцелую? Меня никто и никогда не целовал не в губы. Не то чтобы я была с кем-то, кроме… Джейка, но… Вряд ли с ним это было бы столь одновременно платонически и чувственно… с без слов высказанным обещанием… обещанием большего? Но мне нельзя. Невозможно. Я не могу. Не при данных обстоятельствах. Не тогда, когда Джейкоба только что… И к тому же это Каллен. С его стороны это не может быть… не является тем самым. Наверняка всё не так… должно быть, всё совершенно иначе. Это просто часть извинения, которое он бессилен выразить словами. Скорее всего, он больше здесь не появится. Тем лучше для его безукоризненной машины, которой страшно касаться. И для меня, конечно, тоже.

Покидая кухню, чтобы запереть дверь, я не забываю прихватить с собой пакет, так и оставшийся стоять в центре деревянного стола и источающий приятные запахи свежей выпечки.