Немного лунного света, капля дождя на запотевшем стекле, тепло поздней весны, жар тел сплетенных в затейливый узор на прохладе кремового льна простыней, которые сбившись, лениво падали на пол, им было тесно, они были лишними, никто не желал ими укрываться.

Ее маленькое хрупкое тело было окутано им, все, от забавных слегка оттопыренных ушек до розовых пяточек стоп. Его влажные губы прокладывали рваную ленту теплых поцелуев вдоль бугорков ее позвоночника, он не пропускал ни единого выступа на элегантности ее белоснежной шее, задерживался на мгновение во впадинке за ушком, щекоча, зная ее слабость, его губам вторили руки, властно сжимающие, притягивающие невозможно близко, крепко, жарко, почти горячо, но так щемящее желанно.

Она давала ему обманчивую легкость осознания, что он правит ночным балом, околдованный иллюзией, не зная, не понимая, что исполняет каждую ее прихоть, откликаясь на малейшее движение, касание, прислушиваясь к изменчивому стуку ее сердца - вот оно замедлилось, почти замерло, и его ладони начали дразнящее поглаживание изгиба ее молочно-белого бедра, руки ласкали мягко, но ощутимо, так чтобы красные полосы не задерживались более нескольких секунд, даже мысленно он боялся причинить ей боль, оставить еле заметную гематому, значило осквернить ее кожу. Он был окутан ею, заключен в легкую свежесть аромата ее волос, дурман сладковатого запаха ее кожи, такой мягкой, почти прозрачной, с россыпью крохотных рыжеватых веснушек, что расцветали на хрупких плечах, стоило ей побыть немного на солнце, он любил каждую крапинку на ее носике, щечках, он любил ее всю, и это было почти больно, но сладко, мучительно, невозможно, исцеляюще.

В объятьях этой маленькой женщины, расцветшей на его глазах, отогретой его любовью, заверениями в том, что она единственная, подобная лучу солнца, проглядывающему сквозь серую завесу облаков на пасмурном небе Лондона, который согревает, спасая теплом, он обретал себя, дом, все то, ради чего стоило жить.

Он каждый раз удивлялся тому, насколько она близка ему, словно олицетворение всего лучшего, что есть в нем.

Она вздрогнула в его руках, слишком крепкое объятие, почти отбирающее воздух, слегка разжал пальцы рук, отпуская, наивный, она не желала его отпускать. Маленькие ладошки взметнулись к его лицу, касаясь колючего подбородка, пальчики погладили маленькую ранку на нижней губе, она тянула его к себе, беззвучно зовя.

Уткнувшись носом в ее обнаженное плечо, он ласкал поцелуями тонкие ключицы, легонечко дуя в углубления над ними, стремясь к ямочке,  там, коснулся влажной кожи языком, остро, чуть прикусывая, мгновенно отпуская, вновь лаская. Она выгибалась в его объятиях как кошка, гибкая, ловкая, грациозная, немного томности в ее движениях сводили с ума, но его разум давно был потерян в глубине ее зеленых глаз.

Мягкая упругая плоть груди, словно созданная для поглаживаний, манила, тонкая линия очерчивающая плоскость живота желала легких касаний пальцев, едва ощутимых надавливаний ногтей, очерчиваний, кружений вокруг маленького пупка, ему нравилась эта впадинка, ее можно было нежить губами, дразнить, щекотать дыханием, делая так, что ее тело  выгибалось сильнее, притягиваясь невозможно близко, падая в капкан его сцепленных ладоней, удерживающих надежно, крепко.

 Дрожь вспотевшего тела, линия влажных прикосновений его губ от одного ее бедра к другому, чуть-чуть, так, чтобы раздразнить и заставить желать большего, чтобы ее маленькая ручка окольцованная ободом простого золотого кольца впуталась в его волосы, толкая ниже…ниже…. Он сдавался ее желаниям, падал в омут своих мечтаний. Перламутровая чашечка ее коленки, подернутая парой синяков, в его мыслях пронеслось, упала, поранилась, недоглядел….Тонкая щиколотка, заключенная в кольцо его ладони, словно в браслет, самый правильный, идеальный, бледно-розовые ноготки на пальчиках, мягкие подушечки, ее ножка на его плече, так удобно оставлять поцелуи….

Маленькая, любимая, бесценная, немного вредная, почти коварная, тающая в его руках, властвующая над ним, подчиняющая и обожающая, он видел так много всего в ее глазах, она брала много, но отдавала вдвойне. Она любила его, и он чувствовал это, в том как ее тело откликалось на ласки, как ее губы блуждали по его обнаженной усыпанной капельками пота груди, как она прикусывала линию его подбородка, царапала короткими ноготками спину, расчерчивая только ей известный узор, как вжималась крохотной грудью в его торс, дышала то рвано, то почти мелодично, но сильнее всего был стук ее сердца, он слышал обрывистый ритм, когда склонял голову к ее груди, утыкаясь носом в мягкую плоть, толкаясь в нее, заставляя ее ножку, обвивающую его бедра вжимать его крепче в себя. Он знал, еще мгновение, и они перекатятся на растормошенной постели, он всегда боялся, придавить ее своим телом…воистину глупый мальчик, ей просто нравилось окольцовывать его бедрами, вжиматься ладонями в его грудь, чувствуя ручкой как клокочет его сердце, дышать его запахом – сигареты,  кофе, что-то сладкое – ваниль, карамель, чем она его баловала сегодня – корица, нет, трюфель.  Его руки блуждали по ее спине, пальцы играли на выступающих ребрах, лаская их, такая тоненькая, хрупкая, надави, сдави, обхвати сильнее, больно - не ей, ему. Пальцы останавливались на мягкости бедер, почему не позволить себе немного власти, направляя ритм.

Она вскинула голову, встречаясь с ним взглядом, ее зелень смешивалась с его серо-голубой палитрой, цвета сливались воедино, подобно тому, как сливались их тела -  правильно, гармонично, медленно, томно, плавные движения двух любовников….

Робкий солнечный луч закрался в темную спальню, он боязливо оглянулся, замечая сплетенный клубок обнаженных тел на спутанных простынях, у девушки была молочная фарфоровая кожа, прозрачная, с акварельной сеточной вен, светящихся сквозь тонкость покрова, луч усмехнулся -  ее надо чуть согреть, поспешил  к ее лицу, оставляя поцелуй, то там, то здесь, но луч был наивен, он не знал, что мужчина, в чьих объятиях спала девушка не дремал, стоило ей слегка поморщиться от нахального солнца, как он обхватил ее крепче руками, прижимая к себе, скрывая от внезапного вторжения, разглаживая поцелуем морщинки на лбу, шепча на ушко – моя, только моя.