Белла

Еще только вчера я была маленькой девочкой, а завтра Элис уже выходит замуж. Порой я успеваю лишь моргнуть глазом и удивляюсь тому, сколько времени прошло.

Я сижу в самолете, летящем в Сан-Франциско — в животе порхают бабочки и внутренности связываются в узлы — лечу на встречу с единственной семьей, которая у меня осталась. Хотя я и отдалилась от них так сильно, как смогла, мысль о том, что я увижу их снова, заставляет меня внезапно ощутить тоску по ним. И я задаюсь вопросом, какой стала бы моя жизнь, если бы я никогда не узнала Калленов.

Пойманная в ловушку на высоте тысяч футов от земли, там, где некуда больше пойти, я пытаюсь понять, что к этому привело. Есть несколько моментов, которые я могу назвать с точностью, где моя жизнь свернула с курса. Они были как ослепление, как взрыв бомбы.

Потеря матери.

Потеря отца.

Потеря Эдварда.

Остальные моменты спутаны и воспоминания о них сумбурны. Моменты, которые в то время казались незначительными, но на самом деле они были началом чего-то, а в каких-то случаях и концом.

Я закрываю глаза и позволяю воспоминаниям наводнить мою голову.

                                                                         ***

Восемнадцать.

Чарли забрасывает в рот две таблетки «адвила» и проглатывает их, не запивая водой. Он не видит, что я наблюдаю за ним, стоя в дверях. Он что-то держит в руках. Небольшой лист бумаги. Он смотрит в кухонное окно, и я видела раньше этот взгляд.

Я прокашливаюсь. Он поворачивается и засовывает бумагу в ящик для столовых приборов.

- Ты напугала меня, Белла. – Его лицо выглядит старым. Старым и усталым. Мне следовало увидеть эти знаки, но я не увидела. Я понятия не имела.

- Я иду в школу. – У нас не бывает настоящих разговоров.

- Хорошо. Я сегодня работаю допоздна. Увидимся завтра. Люблю тебя, Беллз.

- Я знаю. – Я никогда не говорила ему этих слов в ответ. Никогда не говорила.

Кивок. Он выходит из кухни, унося с собой что-то невидимое.

Я смотрю на этот ящик. Он умоляет меня открыть его. Я слишком любопытна, чтобы оставить все как есть. Я подхожу и медленно открываю его. Мне почти страшно. Словно внутри сидит какой-нибудь живой зверь.

Они смотрят на меня в ответ. Но не живые.

Две девушки. Моя мама.

Я никогда не видела ее фотографий. Не в этом доме.

Они смеются. Волосы спадают на их лица. Солнце светит.

Я несу это крохотное фото в гостиную и вижу, что Чарли стоит посреди комнаты, еще более не в себе, чем обычно.

Я шепчу:

- Ты до сих пор хранишь ее фото. – Это должно звучать как обвинение, но это просто заявление. Мы много лет не говорили о ней.

Он медленно оборачивается. Один глубокий вздох, руки, прижатые к лицу.

- Полагаю, не смог с ним расстаться. Я думал, это все, что у меня от нее осталось.

- Ну, и кто же в этом виноват? – Он не заслуживает этого, но я все равно это говорю.

- Белла, если я и виноват в чем-либо в отношениях с твоей матерью, так это в том, что я ее слишком сильно любил. Душил своей любовью. – И вот у нас настоящий разговор.

Я знаю все о том, как любить людей слишком мало. Я гоню прочь это желание, эту необходимость быть безразличной ко всему и задаю вопрос, который хочу задать.

- Как это – любить кого-то слишком сильно?

Его плечи опускаются, и он снова отворачивается от меня. Он погружается в свое кресло, и я не жду ответа.

- Я не знаю. Просто любишь. Я полюбил ее в ту же секунду, как увидел, тем, первым летом. Я должен был быть с ней.

Когда я, неловко переминаясь, встаю в центре комнаты, он трет ладонями глаза.

- Она была самой красивой женщиной, что я когда-либо видел. Она была полна надежд и мечтаний, и все они были написаны у нее на лице. Мы поженились месяц спустя. Мы были просто детьми. Глупыми детьми. Мы были слишком молоды для всего этого. Но я знал, что за всю свою жизнь никогда не захочу никого другого сильнее, чем я хотел твою мать. – Он качает головой. – Сейчас все это кажется сном.

- Если бы ты мог вернуться назад, ты бы изменил это?

- Нет.

Я верю ему.

- Что произошло? – Я никогда не спрашивала об этом.

- Мы были женаты пару лет, и все еще безумно любили друг друга, когда я стал офицером полиции. Я знал, что она не хочет быть привязанной к этому городу. Мы говорили о том, чтобы уехать из Форкса, как только накопим достаточно денег. Она хотела купить старый «Виннебаго»* и ездить по всей стране. Я не знаю, когда это произошло, но однажды утром мы проснулись и захотели разного. Я думал, это она, что это она изменилась, изменилась без предупреждения прямо у меня на глазах. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что это был я.

Я почти могу себе представить, какой она была до того, как стала моей матерью.

- Было Четвертое июля**, и у нее было запланировано для нас целое приключение. – Его улыбка объясняет все. То, как он любил ее.

- Жаль, что я не знал. Не знал, что это будет последний день, когда я вижу ее. Мы поссорились. Ну, когда сказаны такие слова, которые нельзя взять обратно. На следующий день, когда я пришел домой с работы, она уехала. Вскоре я получил бумаги по почте. Знаешь, как говорят: если любишь кого-то — отпусти его. Все это чушь. – Он выглядит почти смущенным. Смущенным чем-то, чего я не знаю.

- Из-за чего вы поссорились?

Глубокий вдох.

- Мы всегда ссорились по одной и той же причине. – Его лицо начинает морщиться.

- Пап?

- Это не важно, Беллз.

- Важно. Я хочу знать.

Вздох.

- Мы ссорились по поводу того, иметь или не иметь детей. – Я чувствую, как эти слова сжимают мне легкие.

- Она не хотела…

- Она не знала, чего хочет, до тех пор, пока не получала это, Беллз. Она хотела подождать и точка. Она хотела тебя.

- Она никогда не хотела быть матерью. Все нормально. Я в состоянии это выдержать.

- Беллз, я всегда хотел тебя. Всегда.

- Я знаю.

- И, Беллз?

- Что?

- Я ошибался, думая, что у меня ничего от нее не осталось.

Он мог бы и не говорить остального. Я знаю.

Я провожу большим пальцем по ее лицу на фотографии. По ее счастливому лицу.

- Могу я оставить ее?

Он не отвечает сразу, и я боюсь на него взглянуть.

- Да, ты должна его оставить.

Я кладу маленькое фото в задний карман и дарю ему слабую улыбку.

Настоящий разговор окончен, и я никогда еще так не стремилась выйти из этого дома и пойти в школу.

Это было, разумеется, до того, как я узнала хоть что-то о том, что в город переезжают Каллены. Форкс – это такой город, в котором ты рождаешься и умираешь. Люди не переезжают в Форкс. Здание старшей школы Форкса заполнено колючими взглядами и перешептываниями.

Нью-Йорк.

Доктор Каллен.

Потомственный богач.

Элис. Учтивая. Грациозная. Они ненавидят ее. Они хотят быть ей лучшими друзьями. Они хотят быть ею.

Эдвард. Великолепный. Задумчивый. Они хотят встречаться с ним. Они хотят с ним трахаться. Они хотят за него замуж.

Элис и Эдвард оба в выпускном классе, но они не близнецы, что означает, что один из них либо до нелепости умен, либо невероятно глуп. Все, что я хочу знать – это почему они вообще сюда переехали. Или, если верить слухам, почему вернулись.

Я сижу за этим столиком каждый день.

Одна.

Я читаю «Над пропастью во ржи»***. Холден объясняет своей сестре свое беспричинное честолюбие. Если бы он мог быть кем-нибудь, кем-нибудь в целом мире, он бы хотел ловить детей, когда они бегут по ржи. Он хочет ловить их до того, как они упадут с утеса в забвение. Он хочет спасать детей. Этот придурок не может спасти даже себя самого. Что даже хуже – эта его великая мечта даже не основана ни на чем реальном. Он все неверно понял. Я продолжаю перечитывать одну и ту же страницу. Как могло его единственное в жизни стремление быть основанным на ошибочном воспоминании?

Я слышу неприметный, но безошибочно угадываемый звук, который издает поднос с ланчем, когда его ставят на мой столик. Мой столик.

- Не возражаешь, если мы сядем здесь? – Она – всё, я – ничто.

- Ты, должно быть, Элис. – Даже я слегка поражена враждебностью своего голоса, но я не знаю, как это делать.

- Верно. А это мой брат, Эдвард.

И когда я поднимаю на него глаза, он улыбается.

Мне.

Они оба садятся и принимаются за свой ланч, как ни в чем не бывало. И теперь это я на них смотрю.

Он наблюдает за мной. Он не сводит с меня глаз. У него добрые глаза. Они видят меня. Они пугают меня. Они вызывают у меня тошноту.

Я первой прерываю зрительный контакт и осматриваю помещение. Большинство лиц в кафетерии повернуты к нам, но есть одно лицо, чей обладатель имеет больший авторитет, чем другие.

Глаза Розали Хейл прожигают дыры на моей коже.

Ее лицо расплывается в едва заметной улыбке, когда она шагает через кафетерий с уверенностью такого рода, какой может обладать только Розали. Она роняет свой поднос рядом с моим. И она улыбается. Она, твою мать, улыбается.

Она садится так, словно мы с ней старые друзья. Словно она сидит за этим столиком за ланчем каждый день.

Ее взгляд перебегает между мной и Эдвардом, и на ее лице читается едва заметный намек на раздражение.

- Вы знакомы друг с другом или как?

Я чуть не смеюсь.

- Нет.

Ее улыбка возвращается, и она отворачивается от меня.

- Итак, Каллены, рассказывайте свою историю. – Ее наглость приводит в ярость, но если быть честной с самой собой, я тоже хочу это знать.

Эдвард не сводит глаз с моего лица.

- Что ты хочешь знать?

- Это правда, что ваш отец – какой-то крутой доктор, который в одночасье лишил вашу семью гламурной жизни в Нью-Йорке и переехал на другой конец страны, чтобы жить в этом дерьмовом городе?

Он улыбается, но не ей.

- Если ты хочешь смотреть на это с такой точки зрения, тогда, разумеется, это правда.

- А с какой еще точки зрения на это смотреть? Переезд в Форкс в середине последнего учебного года… это сильно.

- Наша мама здесь выросла. Она всегда хотела вернуться обратно.

Есть что-то. Что-то в его глазах. В том, как эти двое ведут себя, словно переезд сюда – не самое худшее из того, что когда-либо с ними случалось.

- Ну, думаю, мы знаем, кто заправляет в этих отношениях. – Розали пытается быть милой. Но она не мила.

Эдвард сводит с меня глаза в первый раз, но лишь для того, чтобы сказать Розали заткнуться.

- Она умерла. – Элис. Она опасна. И веселья, бодрости, оживленности больше нет. Мне остается гадать – а были ли они вообще. Розали сохраняет молчание.

И вот почему. Этот переезд – не самое худшее из того, что когда-либо с ними случалось.

Но я не собираюсь притворяться, словно мы теперь друзья. Я не наивна. Это их первый день. Они ничего не знают. И я уверена, что Розали прекратит притворяться, как только заберется Эдварду в штаны. Я покидаю столик, не потрудившись даже попрощаться, и направляюсь на английский.

Я стараюсь не думать о нем. О том, как он смотрел на меня. Словно хотел узнать меня. Словно он знал меня.

Урок проходит как размытое пятно, и меня раздражает то, как его присутствие влияло на меня. Я не отличаюсь от остальных чокнутых в этом городе.

Я иду по коридору с обновленной решимостью не быть такой, как они.

И затем я застываю посреди коридора, наблюдая за тем, как его руки небрежно пробегаются по его нелепым волосам. Он стоит перед моим шкафчиком. Я не понимаю, чего он может от меня хотеть.

- Привет! – Черт.

И я иду. В другую сторону.

- Белла! – Он упорный. Я отказываюсь позволить ему преследовать меня по коридору. Ситуация становится неловкой. Я медленно оборачиваюсь.

- Чего ты хочешь, Эдвард?

Он качает головой, улыбается и… краснеет?

- Я просто подумал, что мы могли бы быть друзьями. – Он лжет. Я думаю, что лжет.

- Почему?

Этот вопрос, кажется, застает его врасплох, словно я спросила нечто нелепое.

- Мне жаль, что ты потеряла свою маму. – Его глаза выражают то же самое, что и слова, и я настолько ошеломлена его словами, что не в силах контролировать свои собственные.

- Я не потеряла ее. Потеря чего-то предполагает возможность найти это снова. Так что – нет, я не потеряла ее. Она умерла. Она мертва. – Он закрывает глаза и его руки терзают волосы.

- Белла, мне жаль.

- Не стоит.

                                                                           ***

Воспоминание о первой встрече с Эдвардом лежит у меня на сердце мертвым грузом. Тогда я не знала, что наши жизни уже переплелись. Я не знала ничего.

Это все было раньше. До того, как мы с Розали заключили перемирие. До того, как Элис стала моей лучшей подругой. До того, как Эдвард стал моим. До того, как я уничтожила это.

Мы с Розали больше не разговариваем по-настоящему. Полагаю, мы никогда не были настоящими подругами, но не поэтому. Она помнит обиды лучше, чем все, кого я когда-либо знала.

Я была удивлена, когда она позвонила и предложила подвезти меня из аэропорта. Когда она настояла, я согласилась, потому что поняла, что ей нужно вырваться. Будучи невестой, Элис проявляла свои не самые лучшие качества, и подружке невесты, Роуз, приходилось принимать на себя основной удар.

Я звоню ей, как только мой самолет приземляется.

- Черт, Белла. Хорошо, я уже еду.

- Роуз, я могу взять такси. Это не…

- Нет! Я приеду забрать тебя. – С ней невозможно спорить.

Два кофе спустя, она останавливается у обочины. Я бросаю сумку на заднее сиденье. Она не выходит из машины.

Между нами происходит краткий разговор, в котором нет неловкости. Ее единственные слова, обращенные ко мне, это «симпатичные туфли».

Эти два произнесенных слова обладают властью вызвать воспоминания, которые долгие годы были похоронены.

- Спасибо.

Я больше не та маленькая девочка.

Но кое-что не меняется.

Я бросаю взгляд на Розали, сидящую за рулем, и она успешно притворяется, что внимательно смотрит на дорогу. Я тянусь к приборной панели, чтобы включить радио. Мне необходимо отвлечься.

Розали открывает рот, чтобы что-то сказать, но сдерживается. Но это Розали. Она скажет то, что хочет сказать.

- Он кажется действительно счастливым, Белла. Он наконец-то, кажется, счастлив.

Это предупреждение.

И я ошибалась насчет ее мотивов, чтобы забрать меня.

- Я здесь ради Элис, Роуз. Ты это знаешь. Я здесь не для того, чтобы сплясать на сердце Эдварда. – Его имя жжет мне легкие.

- Ну, раньше тебя это никогда не останавливало. – Это больно слышать, но она права.

- Я заслуживаю этого.

- Да, заслуживаешь.

*марка «домов на колесах»

**День независимости в США

***Повесть Д. Д.Сэлинджера, классическое произведение американской литературы