ИЛИ ПОДАРОК НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
ЧАСТЬ 2
Мокрая трава с капельками росы. Белеющее небо с розоватыми полосками вдоль скучившихся облаков. Постепенно обретающая свой цвет листва и тихий-тихий, ещё осторожный и ранний, свист маленькой птички где-то в кустах.
Они сидят на земле. Сидят, поджав по себя ноги и глядя на потихоньку встающее возле горизонта солнце. Держат руку друг друга – правую. Крепко-крепко. Свежий утренний воздух ерошит волосы, обдувает лицо, вытаскивает на свет самые сокровенные, самые опасные мысли. И чем больше Эдвард озвучивает их, чем больше позволяет себе сказать, тем легче дается каждый вдох. С души раз за разом падают камни.
Он не стесняется – человеку, едва не переступившему последнюю грань, стесняться уже нечего. Он не боится – по той же самой причине. Он лишь хочет, чтобы его послушали. Слушателя хочет. И девушка вот уже третий час подряд прекрасно справляется со своей новой ролью. Как обещала. Сдалось ей вытаскивать людей с того света… таких, как он, в особенности. И ещё улыбаться им. ИМ!
- Я восемь месяцев просидел без работы и это добило её. Сподвигло уйти.
- Твою жену?
- Да, Алисию. И Мэлани она, конечно же, забрала с собой.
Белла кивает, вспоминая короткий рассказ о рыжеволосой девочке с синими, как море, глазами, о её румянце на щечках, о её счастливом смехе, – маленькая черно-белая фотография всегда у папы в кармане, всегда рядом с сердцем. Она была там и в кофейне и тогда, когда дуло уже готовилось выпустить пулю. Отец скучал по дочери, это очевидно. А видеться решением суда было запрещено.
- Ты из-за этого решил?..
- Нет.
Белла ещё раз кивает – понимающе. Что удивляет Эдварда, так это отсутствие насмешки, неодобрения или какой-то скрытой уверенности в его безумстве в карих, точно под цвет волос, глазах. Это странное создание с молочной кожей и выразительными маленькими губами смотрит на него внимательно, смотрит, ловя каждое слово. Участвует. Сострадает. Но не утешает. Но не жалеет. Ободряет.
- Мне нужен был стабильный доход, чтобы вернуть право видеть Мэл. И я его нашел.
Девушка немного прикусывает губу, повнимательнее глядя на лицо любителя латте. Уже не на мокрое и не на такое бледное. Уже при сероватом свете утра. Уже в новом дне – окончательно. И поражается тому, что он хотел с собой сделать. Поражается тому, как удержала от подобной затеи. До сих пор не верится. Не укладывается в голове. Если разлука с дочерью не причина, если не повод уход жены, её иск против него… то что же?
- Секретарь, да? Или рабочий «Макдоналдс»? Там постоянство – я знаю.
Эдвард щурится, чуточку, совсем капельку – впервые за всю ночь после их второй встречи – улыбнувшись.
- Клоун.
- Клоун? Неужели?
- Я сам был удивлен. Но цирку понадобилась именно эта вакансия. Что, не гожусь?
Белла поспешно качает головой.
- Годишься, конечно же.
Вздыхает, пуская во взгляд сочувствие. Краешком губ улыбается, когда произносит:
- Какой грустный клоун.
- Он не был грустным, когда пришел туда, - мужчина задумчиво смотрит куда-то за спину своей собеседницы, облизывая губы. Его тело почему-то напрягается, а пальцы, держащие руку Беллы, делают это куда грубее.
А потом молчит. Сразу, будто бы решает не говорить больше об этом. И обо всем. Словно бы тишину слушает. И птичку.
- У тебя нет семьи, так? – вопрос звучит не меньше, чем через десять минут. Первый вопрос, неторопливый. Продолжение едва начавшегося разговора.
Девушка переводит на него взгляд, натыкаясь прямо на зеленый блеск. Теперь он участлив. Теперь ему интересно. И в этот раз готов ободрить он. Без лишних просьб и намеков.
- Как ты догадался? – только и может тихо поинтересоваться она.
- Если бы была, этой ночью тебя бы не было в безлюдном парке на конце города.
- Это спорный вопрос…
- Ни в коем случае. Спор здесь неуместен.
Сдаваясь, Белла кивает. Признает поражение. Вспоминается – совсем некстати, совсем не к месту и точно напрасно – день похорон. Гробы, зеленая лужайка, ровные прямоугольные ямы и небольшая процессия людей в черном. Она мечтала забыть этот день. И тот, в котором перевернулся автобус, тоже. Единственная среди ста – и живая. Зачем только, если потеряла всех?
- Иди сюда… - тихо, совсем тихо, как шелест травы. То ли просьба, то ли мольба. Он зовет её?..
Белла поднимает голову. Не понимает, к кому обращаются и с какой целью.
И снова яблочные глаза в центре внимание. И снова затягивают в себя, отказываясь отпускать на свободу. Держат. Концентрируют. Заклинают.
И она слушается. Смущенно, но слушается. Нет смысла чему-то противиться – этой ночью уже было все.
Забираясь к мужчине на руки, она делает глубокий вдох. Опасливо, словно бы он вот-вот испарится, прижимается щекой к вылинявшей футболке. Незнакомый запах, перемешанный с потом, дождем и угасающим отблеском какой-то туалетной воды, мигом заполоняет рецепторы. Неожиданно приятно. Неожиданно спокойно. А то, что сердце под тканью бьется, ещё одна маленькая победа. Он ведь пытался заставить его навсегда замолчать…
Эдвард, заметив скованность и интерес Беллы, обнимает свою собеседницу покрепче, удобнее устраивая на коленях:
- Так теплее, - простодушно поясняет он. В голосе – улыбка.
…А время идет. Его не остановить, не прервать, не уговорить. Голубые цифры на запястье девушки сменяются, постепенно переходя с одних позиций на другие – ещё, казалось бы, было пять, а уже шесть. Уже пятерка исчезла.
Только как бы секунды с минутами не спешили, как бы не неслись вскачь вперед часы, а теплый ореол запаха, окутавший Беллу, руки, в которых её держат, не пропадают. И ощущение от них не пропадает. Все как прежде. Все хорошо.
- Можно попросить тебя?.. – звучит возле самого уха. Серьезно звучит, почти строго.
Девушка с готовностью кивает.
- Не ходи в цирк.
Неожиданно – стоит признать. И довольно странно.
- Клоуны так плохо шутят?..
- Животные. Животные неуправляемы.
Он напрягается. Всем телом напрягается. И скрепит зубами, наверняка с силой их сжимая. Только не дрожит. Пока.
Девушке вспоминается их ночной разговор про львов. Содержание она запомнила плохо, каленым железом высеклась лишь тема. И какой-то странный холодок при упоминании сего хищника.
- В прошлом месяце, - Эдвард ведет себя так, будто бы набирается сил для чего-то. Для чего-то сложного. Для чего-то опасного. Страшного даже. – В «Юнион парк» загрызли женщину.
Его передергивает. С силой, явно, так, что даже кончиками собственных пальцев это движение Белла ощущает.
- «Юнион парк»? Это шапито?
- Да. Здесь, недалеко от центра. Билеты не купить, - Эдвард говорит с плохо скрываемым отвращением. С явной желчью, ненавистью и злобой. А ещё болью. Очевидной, без слов заметной болью. – Не ходи. Пообещай мне.
Она осторожно поднимает голову. Глядит на него, не утаивая ничего ни во взгляде, ни в мыслях. Видит снова проявившиеся желваки, видит затопившие глаза неприятнейшее чувство и губы, сложившиеся в тонкую подрагивающую полоску. Прямо как ночью…
- Я не хожу. В последний раз я была там в тринадцать. С мамой.
Понимает, почему на последнем слове её голос срывается. Будто бы знает. А может, делает вид? Но, так или иначе, удовлетворенно, успокоено кивает. Ответ устроил.
- И не пытайся это изменить. Там нет ничего хорошего. И никого тоже.
Возвращаясь на свое прежнее место, Белла согласно кивает. Пока не знает, что будет делать даже через час. Какой цирк, какие развлечения? По-моему, за эту слишком долгую ночь ей полагается достойный отдых. Но уходить не хочется. Никуда. Совсем.
- Ты видел это сам? – тихонько спрашивает она, задумчиво перебирая пальцами его волосы на затылке. На удивление, мужчину это, похоже, совершенно не раздражает. Он даже наклоняется немного назад, дабы облегчить ей задачу.
- Что видел?
- Ту женщину.
- Да, - короткий, но насколько же наполненный, до самых краев, страданием, ответ. Какой страшный, какой ужасающий тембр голоса. И пальцы, впившиеся в её плечи. Всадившиеся, как ножи. – Только я и видел. Поэтому меня и не должно существовать.
- Расскажи… - просит Белла. Какой-то частью сознания чувствует, что ему хочется, что ему надо. Но опасается, что вполне разумно. Опасается, потому что, несмотря на все случившееся, хорошо не знает.
Эдвард хмурится. Сильнее, чем раньше. Сглатывает.
- Меня предупредили, что одно слово – и Мэл погибнет.
- Я никому не скажу. Ты можешь доверять мне.
Он кивает – сам себе или ей – неясно. Но в яблочных глазах, так или иначе, снова зреет знакомая уверенность. Сделает. Скажет. Поверит. Больше не боится.
Слова льются из него потоком. Бурным потоком, неостановимым. Как тогда, через пять минут после попытки самоубийства, вцепившись в её талию, в её бедра. Только тогда следовала речь обо всем сразу, а теперь о чем-то одном, конкретном. Но ужасном – без сомнения. Это понятно с первых слов.
- Это было представление для вип-гостей из Италии. Они хотели два номера – мой и Жаннеты. Её помощнику присутствовать запретили – итальянцы млели от мысли, что хрупкая девочка способна справиться с двумя огромными львами. Я не знаю, что пошло не так. Я видел этот номер множество раз, и ничего не случалось. Сказалось, быть может, отсутствие Оливера… они сорвались. Раз – и нет. Никто ничего не успел сделать.
Эдвард громко прочищает горло, стараясь спрятать что-то, что уже от Беллы в любом случае не скроется. Часто моргает, часто дышит. А руки сжимаются в кулаки.
- Пока они разрывали её, гости аплодировали и доставали дополнительные тысячу евро каждый за прекрасное кровавое зрелище. Они остались в восторге. Хозяин – в прибыли. А я – глупый клоун – как ненужный свидетель.
В этот раз спрятаться он не пытается. Рвано вздыхает. И ещё. И ещё.
- Я не знал, что делать. И не знаю сейчас. Они её даже не похоронили как следует – нечего было. Жизнь оборвалась – а виновных нет. Жизнь оборвалась – а никто не наказан. Я лично знал Жаннет, она играла с Мэлани…
- Это было причиной, верно?
- Это было выходом. А тут ты… помешала. Зря выкинула пистолет. Мне с таким трудом удалось получить лицензию и купить его! Это, между прочим, два месячных оклада.
- А как же твоя дочь? – пробует зайти с другого фланга Белла. Чуть ощутимее обнимает мужчину. - Ты хочешь, чтобы она тебя забыла?
- Она и так забудет. Мы видимся раз в восемь месяцев, - он тяжело вздыхает. Жмурится.
- Но ты же её любишь.
- Конечно люблю, - Эдвард с готовностью кивает, поджимая губы. - Но ей будет лучше без такого отца. Ничего, кроме как подкидывать цветные шарики и мазаться белой краской я не умею. Жалкий клоун…
- Дети обожают клоунов.
- А она их боится.
Белла немного высвобождается из его объятий. Немного отстраняется. Садится на самый край колен.
- Эдвард, тебе стоит попробовать показать ей, что они не страшные. И не тоскливые. Что они – потрясающие, - уверенно шепчет она. А потом неожиданно краснеет, - ну, клоуны…
- Не всем так кажется, - отрицает он, недоверчиво поглядывая на девушку.
- Мне – кажется, - она робко улыбается. И эта улыбка заставляет внутри мужчины что-то вздрогнуть. Искренностью заставляет.
- Ты недавно вытащила из рук клоуна пистолет. О какой веселости может идти речь?
- Мы все можем запутаться и попытаться… избавиться, уйти от проблем. Но они никуда не денутся, пока с ними не разобраться.
Он внимательно её слушает, ловя себя на том, что осмысливает каждое слово. Впервые кого-то слушает. И вещи, вроде бы глупые и очевидные, и слова банальные – но слушает. С упоением даже. Вот уже неделю планировал и затыкал уши на любой посторонний звук, а тут… так и бывает, когда все планы летят к черту?
- Тебе надо встретиться с женой и поговорить. Вы найдете компромисс, и ты сможешь чаще видеться с дочкой, - тем временем предлагает Белла. Сама себе удивляется. И своей находчивости.
- С Алисией-то? Компромисс? – Эдвард фыркает. Но что-то в этих словах приятно греет. Мэлани рядом. Мэлани – вместе. И навсегда.
- Мне кажется, - Белла смущенно теребит прядку каштановых волос, глядя на него сквозь свои густые черные ресницы, - что ты из-за одиночества решился сделать… это. И если бы был кто-то, кто мог послушать, кто мог успокоить… Жаннету не вернешь, Эдвард. В её гибели ты не виноват. Этот вопрос можно решить, посоветовавшись с хорошим адвокатом. Я уверена, вы найдете достойный план действий. И твоя дочь будет в порядке.
Она говорит и наблюдает за тем, как с каждым словом, с каждой фразой – чем ближе к концу, тем явнее – сначала немного, затем ещё чуть-чуть, и ещё, и больше – влажнеют яблочные глаза. Их зеленые огни, как фонари во время дождя – теряются в лобовом стекле. Свет есть – а главного не видно.
- Знаешь, почему чашки латте было три? – негромко спрашивает он, подавив всхлип, сглотнув. Улыбается. Мечтательно, нежно – как маленький мальчик, как любящий папа. - Это её любимое число и дата дня рождения. Третьего июля.
Глаза Беллы, почему-то, влажнеют следом. Она вспоминает…
- А мой – сегодня.
- День рождения? – он недоуменно хмурится. Сквозь влагу глаз это выглядит вдвойне интереснее. И честнее.
- Да. Вот уже как… - девушка бросает мимолетный взгляд на синие циферки на запястье, - шесть часов.
Эдвард смеется. Искренне, заливисто, выпустив из плена две маленькие слезные дорожки на щеки, которые тут же высыхают. Он красиво смеется. Глаза сверкают, губы розовеют, грусть и бледность, отчаяние и страх окончательно пропадают… он смеется, как настоящий клоун. Как самый счастливый на свете человек. И боль, и желание «покончить с этим», и все то, что видела в кофейне Белла прежде, выходят из него наружу. Со слезами. Со смехом. С облегчением.
- В таком случае я просто обязан угостить тебя гляссе ещё раз за сегодня. Это будет моим подарком.
- Свой подарок ты уже мне подарил, - усмехнувшись следом, напоминает Белла. Оглядывается на далекие кусты за спиной, на почти розовое небо над головой. - И он, к слову, просто потрясающий.
На щеках мужчины появляется румянец. Настоящий такой, красивый…
- Ты сама себе его подарила, - смущенно бормочет он, опуская взгляд. Вздыхает и снова улыбается. Чуть меньше, но оттого не менее приятно. - Пойдем, пока не закончилась смена. Хочу ещё раз увидеть белобрысого.
Белла поднимается следом, вкладывая свою ладонь в его протянутую руку. Мягкую, но сильную. Большую, но осторожную. И тепло, каким окутывают длинные пальцы, вряд ли когда-нибудь забудется. Эта ночь в принципе незабываема – во всех смыслах. Двадцать третий день рождения привнес в её жизнь и новых ощущений, и новых потрясений, и невозможных, казалось бы, встреч. Как же прекрасно, что ночь кончилась, утро наступило, а любитель латте все ещё здесь! Как же прекрасно, что она пошла-таки в парк, что пошла-таки в кофейню!.. Надо будет пожертвовать деньги в автопарк – пусть автобусы ходят реже.
На подходе к «У Барни» Белла внезапно останавливается. Она, как и Эдвард, босиком и камешки приятно ласкают кожу, но вовсе не продление подобных ощущений является причиной остановки. И даже не желание вернуться в парк, на пенек у липы и уже потухшего фонаря, и снова оказаться у него на коленях. Мысль. Быстрая, молниеносная, но важная, без сомнений.
- Что? – удивленно и капельку встревоженно спрашивает Эдвард. Немного приседает, стремясь оказаться с ней на одном уровне.
- Я пообещала не ходить в цирк, помнишь? – она немного волнуется, это заметно. И он замечает.
- Да, помню, - кивает. Ну конечно же помнит, ещё бы! Возможно, когда-то это обещание спасет ей жизнь!
- А ты пообещай мне, что если нужно будет поговорить, что если снова захочешь… - Белла делает глубокий вдох, стремясь сказать и быстро, и понятно, и так, чтобы он услышал… послушал, - использовать пистолет, придешь ко мне. Сначала, чтобы то ни было, и с чем бы то ни было, придешь ко мне. Позвонишь. Постучишь. Я услышу.
Глаза Эдварда распахиваются. От неверия, от удивления, от неожиданности.
Тем разговором три часа назад почти удержала его. Заговорила. Ободрила. Три кружки латте ушли за пятнадцать минут. А могли за пятнадцать секунд – и выстрел. Холостой, быстрый. Чтобы не мучиться. А вместо этого – жизнь. И право дышать. И право думать. И даже пить кофе.
- Тебе это так важно?.. – с неприкрытым недоумением шепчет он.
- Очень важно! Сейчас, - Белла мгновенье роется в сумочке, вытаскивая свою визитку из заднего кармана. - Вот. Просто позвони. В любое время. Обещаешь? Пообещай мне!
Он вздыхает. Тяжело вздыхает, но смотрит на неё с нежностью и благодарность, какие при всем желании ни за что не скрыть.
- Обещаю, - шепчет. И забирает визитку.
* * *
Двенадцатого июля 2014 года выдался необычайно погожий день. Солнце ярко светило через прозрачные облака, трава зеленела, пели птицы и люди, казалось бы, должные заниматься самыми разными делами, разбредались по пляжам, паркам, прогулочным дорожкам и летним террасам кафе. Сегодня снова была суббота. И сегодня Белла, после пробежки с Розали (очередной коллегой), с которой за эти дни они стали по-настоящему, как верные подруги, всю жизнь проведшие вместе, близки, намеревалась расстелить на лужайке перед большим темным дубом в центре парка синее одеяло и, с удобством утроившись на нем, перечитать любимую «Тысячу сияющих солнц».
Однако планы разрушились быстро. И быстро наступило оцепенение, сменившееся паникой и болью где-то под ребрами. Зазвонил телефон. Обычно зазвонил, ничего не предвещающе – как всегда. И даже то, что номер не был знаком, ничего не сказало, не потревожило – мало ли, какой клиент решил заказать очередную цветочную композицию для своей возлюбленной.
Осознание пришло лишь с голосом. С тем, который был только у одного человека в этом мире.
- Белла? – прозвучало на том конце. Её имя прозвучало. Им произнесенное.
- Да, Белла, - она кивнула, не отдавая себе отчет, что собеседник не может это видеть. - Я слушаю.
- Мы можем встретиться? – с надеждой. С робкой такой, ускользающей надеждой. Она задрожала.
- Можем, конечно, можем. Где ты? Я приеду.
- Не надо ехать. Я здесь.
Оглядывая свою маленькую квартирку, Белла только с третьего раза понимает, что речь идет не о ней. Ждет под домом, наверное. Под подъездом. Как узнал адрес?.. Но не важно.
Схватив ключи и телефон, не обуваясь и не утруждаясь тем, чтобы закрыть дверь на все замки, Белла лишь один раз поворачивает ключ и практически бежит вниз по серой прохладной лестнице. Перила – опора. Без них бы уже давно свернула шею…
Он ждет на улице, это так. Прямо возле входной двери. За эти месяцы в нем мало что изменилось – разве что, блеск в глазах стал явнее и ярче. Но не сумасшествия блеск. А радости, беспечности. На Эдварде темно-зеленый костюм со светлой рубашкой, на нем даже галстук. На губах – улыбка от её вида. В руках – два стакана кофе на картонной подставке и букет бело-желтых ромашек. Как раз в такт его настроению.
- Эдвард, - она улыбается следом, закрывая дверь. Подходит к нему, дружелюбно кивая. - Привет.
- Привет, - в его глазах пляшут лукавые огоньки. - Я рад, что ты спустилась так быстро. Кофе ещё не остыл.
Кофе?.. Как тогда, в мае. Она хмыкает, забирая свой стакан. Беспокоиться, но делает вид, что это не так. Беспокойство из-под контроля не выпускает. Зачем же?..
- Ты в порядке? О чем поговорим?
- Белла, ты здесь не потому, что я хочу броситься с балкона, - он щурится и улыбается шире. На щеках появляются ямочки.
- Я знаю. Ты пришел поговорить, - мягко произносит она.
- Нет, я пришел попробовать.
- Попробовать… - медленно протягивает девушка, но не до конца понимает, о чем речь. Странное слово. Для него. Сейчас.
- Я попробовал с Алис – и теперь Мэлани со мной. На выходных, - объясняет мужчина и его глаза сияют, голос становится громче и победоноснее, а в каждом жесте явственно звучат победа и восторг! – И с цирком тоже все закончено. Клоун ушел с грустной арены.
«Счастлив» - мелькает в голове у Беллы. Мнение подкрепляется видом любителя латте, его тембром и эмоциями… и внутри у девушки становится совсем тепло. Даже если бы на улице было минус десять.
- А теперь хочу попробовать с тобой, - заканчивает Эдвард свой коротенький рассказ, протягивая ей букет ромашек. Бело-желтые головки искрятся на солнце – точно так же, как большие карие глаза.
Совпало.
В каком-то из окон звучит музыка. Классическая. Что-то из Бетховена. Минуту они слушают молча, глядя друг на друга сияющими глазами, а через минуту мужчина предлагает:
- Потанцуем?
- Прямо здесь? – Белла немного смущается, перехватив покрепче связку ключей от квартиры. От сердца отлегает испуг – все хорошо. Он не собирается уходить – ни туда, ни обратно. Остается. Остается с ней!
- Да. Прямо здесь, - Эдвард делает шаг ближе и ловко начинает вальсировать. Шаг – назад, шаг – вперед. По маленькому квадрату.
Белла улыбается. Уткнувшись в ворот его рубашки, улыбается. От солнца, лета, чьего-то присутствия. Надо же, он хочет попробовать! «Попробовать» - впервые это слово приносит столько восторга… надо сделать пометку в словаре.
- Ты знаешь, почему я не спустил курок тогда, двенадцатого? – тихонько звучит над самым ухом, отвлекая её.
Белла качает головой. Говорить ей не хочется. Хочется танцевать. Вот так. До заката. До утра.
- Потому, - теплое дыхание слышится на волосах, на мгновенье опережая легкий, чуточку смущенный и неуверенный, но оттого не менее нежный поцелуй, - что ты, Белла, единственная, кто мне той ночью улыбнулся…
Спасибо за прочтение! Буду ждать вашего мнения в отзывах здесь или на нашем форуме.
Источник: http://robsten.ru/forum/34-1973-1
0
