~*~*~*~

     Шло время. Осень пришла на смену лету, скоро станет слишком холодно, чтобы сидеть на балконе или часами гулять по саду. Я думала, что ещё немного – и я окажусь пленницей своей комнаты до следующего лета, но я ошибалась. Ежедневные изматывающие массажи и упражнения постепенно приносили свои плоды – левая нога, хоть и слегка искривлённая, всё же стала почти нормальной, я даже пробовала наступать на неё, хотя пока не очень удачно. Но главное – постепенно прекратились изнуряющие боли в правой ноге, и когда это произошло, и поездка в экипаже больше не была для меня мучением, мои горизонты заметно раздвинулись.

     Эдвард стал вывозить меня на прогулки – в парк и на набережную озера Мичиган. По воскресеньям мы посещали службу в ближайшей церкви. А вечерами ездили в театр – у Эдварда была своя ложа, в которую он относил меня на руках. Первое время, когда он нёс меня по фойе, на нас все глазели, и мне было очень неловко, но удовольствие от спектакля перевесило любую неловкость. А со временем люди привыкли и уже если и смотрели на нас, то не так открыто. Кроме регулярных поездок в театр, мы дважды побывали в цирке-шапито, приезжавшем в город, при одном из них был зверинец, и я впервые увидела льва и слона живьём, а не на картинке. Слон мне понравился, а лев не очень – он был какой-то облезлый и совсем не походил на царя зверей, о котором я читала в книгах. Эдвард сказал, что он очень старый, а условия, в которых он содержится – просто бесчеловечные, поэтому не удивительно, что он так выглядит.

     В общем, если не брать в расчёт мои ноги – я была счастлива. Единственное, что омрачало мои безоблачные дни – это регулярные отъезды Эдварда. Два-три раза в месяц он уезжал на несколько дней по делам своей торгово-транспортной компании. Поначалу эти отъезды очень огорчали и даже обижали меня, пока я не подслушала разговор двух горничных, из которого узнала, что раньше, до моего появления, Эдвард отсутствовал месяцами, и дома появлялся совсем ненадолго, чтобы вновь исчезнуть по делам ещё на месяц. И я поняла, что ради меня он сократил свои поездки до минимума, поэтому, хотя и тосковала по нашим совместным посиделкам вечерами, но уже не обижалась.

     Но однажды Эдвард задержался дольше обычного, и я вся извелась в ожидании. Вновь вернулись мысли о том, что скоро он женится, и тогда… А что, если он потому и задержался, что встретил ту, которую полюбил? И прямо сейчас, вот прямо в эту самую минуту, он делает предложение своей любимой? А что, если он приедет уже с женой, и мне придётся уехать из этого дома прямо… да прямо сразу же? Я понимала, что накручиваю себя, что, скорее всего, причина совсем не в этом, но ничего не могла с собой поделать.

     Я вновь останусь одна. Миссис Коуп не в счёт. Она – не Эдвард. И она тоже меня оставит, ведь она уже немолода, и скоро уже не сможет, как сейчас, носить меня на руках в ванную, я же никогда не изменюсь, я всю жизнь буду калекой. И Эдвард наймёт кого-то другого, он ведь такой ответственный и заботливый, потом ещё кого-то, и ещё. И, наверное, будет меня иногда навещать, может, даже, со своими детьми, которых подарит ему его жена, а у меня никогда не будет детей, потому что я калека! Калека!!! Всё, что я могу – это сидеть в этом кресле и… стареть! Больше ничего. И ничего никогда не изменится.

     Не выдержав, я разрыдалась, зажимая рот подушкой, чтобы не разбудить миссис Коуп. Она спала в соседней комнате, и у меня был колокольчик, чтобы позвонить, если она понадобится. Я знала, что спит она очень крепко, но всё равно вцепилась зубами в подушку и завыла, оплакивая свою судьбу.

     Сильные руки подхватили меня, прижав к крепкой груди и покачивая, родной голос зашептал:

     – Тише, Белла, тише! Успокойся, всё хорошо, я рядом, всё хорошо.

     Осознав, что лежу на коленях Эдварда, в его объятиях, я вцепилась в его рубашку и слегка успокоилась – ведь Эдвард вернулся. Мои страхи были беспочвенны. Или нет?

     – Ты… один в-вернулся? – сквозь всхлипы спросила я.

     – Конечно, – в его голосе звучало удивление. – А с кем я должен был приехать?

     – А п-почему так долго? – решив не отвечать на его вопрос, задала свой.

     – Обвал. Железнодорожные пути завалило, пришлось ждать, пока расчистят.

     – Ты не пострадал? – тут же вскинулась я.

     – Нет. Наш поезд был далеко от того места, когда произошёл обвал. Но там только одна линия, без ответвлений, объехать было нельзя, пришлось ждать. Извини.

     Какое-то время мы сидели молча, Эдвард покачивал меня, я понемногу успокаивалась. А потом он спросил:

     – Почему ты плакала?

     И всё навалилось снова.

     – Потому что я – кале-е-ека, – разрыдалась я. – Я не человек, я получеловек! Меня никто никогда не полюбит! У меня не будет семьи, не будет детей. Ты ж-женишься, у тебя будут дети, а я…

     – Нет, – резко прервал меня Эдвард.

     – Что – «нет»? – я даже всхлипывать перестала, поражённая его тоном – такое короткое слово, и столько горечи.

     – У меня не будет детей. Никогда. Я бесплоден, Белла.

     Я замерла, глядя на его лицо, едва различимое в свете уличных фонарей. Я знала, что есть бесплодные женщины, но не знала, что мужчины тоже такими бывают. Я мало что знала о рождении детей, но про бездетные семьи слышала. Но ведь виновата всегда женщина, так говорили. Но если Эдвард сказал, что не может иметь детей… Наверное, поэтому он так и не женился? Как же я его понимаю! Я снова завсхлипывала, теперь не только из жалости к себе, но и к нему.

     – И я тоже. У меня тоже никогда детишек не будет, никогда!

     – Белла, это не так. Да, твоя нога покалечена, но это никак не влияет на возможность деторождения.

     – Не влияет? Эдвард, я не очень много про это знаю, слышала только, что для того, чтобы родился ребёнок, муж и жена должны спать вместе. Ты можешь представить себе мужчину, который захочет уснуть рядом с такой, как я? Они же от меня шарахаются! Ты не видел, как они на меня смотрят, и в театре, и в парке, везде. Жалость и презрение – вот, что я вижу в их глазах, когда мужчины на меня смотрят. Именно так смотрят на калек. На них не женятся, их бросают. Майкл меня бросил, а говорил, что любит… так что у меня никогда не будет детей. Никогда…

     Я снова заплакала, на этот раз тихонько, и Эдвард просто сидел, покачивая меня и гладя по голове, давая выплакаться. Наконец, когда я уже успокоилась, и лишь изредка тихонько всхлипывала, он негромко заговорил.

     – Видит бог, я старался. Я хотел дать тебе нормальную жизнь, так хотел! Но даже я не всесилен. Белла, – он приподнял моё лицо и серьёзно посмотрел в глаза. – Есть один способ вернуть тебе возможность ходить. Твои ноги станут такими же, как прежде, но… За всё нужно платить, и тебе придётся заплатить очень дорогую цену.

     – Какую? – Я была готова заплатить любую цену, любую, кроме разлуки с Эдвардом.

     – Ты не сможешь иметь детей.

     – Я и сейчас не могу!

     – Нет, как я сказал, пока – можешь. Но потом это станет невозможным. Никогда. И назад дороги уже не будет. Понимаешь?

     – Да, – ответила я. – Я согласна.

     – Не решай прямо сейчас. Я всё объясню тебе, а ты подумай. Хорошенько подумай, взвесь все «за» и «против». И ещё, Белла. Поклянись, что независимо от того, что ты решишь, ты никогда, ни единой живой душе, не расскажешь то, что сейчас услышишь.

     – Клянусь! – ответила я.

     – Хорошо. – Эдвард ещё какое-то время помолчал, а потом, вздохнув, начал говорить. – Я вампир, Белла.

     Я мысленно ахнула, но промолчала, боясь пропустить хоть слово.

     – Я живу на этом свете уже более двухсот лет. Я бессмертен. Я быстр, силён, мгновенно исцеляюсь от ран и никогда не болею. Но есть и минусы такой жизни – я одинок, я не могу иметь детей. И, кроме того – я могу питаться только кровью.

     – Но ты ужинал вместе со мной. Ты ел, я видела! – почему-то именно за это несоответствие и зацепился мой мозг.

     – Я могу двигаться так быстро, что человеческий глаз этого не замечает. Возле моего стула обычно стоит ведро, и в него я понемногу перемещаю свой ужин, делая вид, что ем, – Эдвард усмехнулся. – Знаешь, соседская собака меня просто обожает – с тех пор, как я поселился в этом доме, её рацион заметно улучшился.

     – Вампир… – пробормотала я. – А как же солнечный свет? И церковь! Мы же ходили в церковь! Как?!

     – Солнечный свет, кресты, святая вода, чеснок, осиновый кол, – всё это сказки, которые люди придумали для собственного успокоения, чтобы верить, что могут убить вампира. Но единственный способ убить вампира – оторвать ему голову и сжечь тело. Вот только людям подобное не под силу.

     – И ты пьёшь кровь? И убиваешь людей? Нет, не верю! Ты хороший!

     – Я не убиваю людей, Белла, мне вполне достаточно крови животных. Я уезжаю на охоту несколько раз в месяц – этого мне хватает.

     – Так вот куда ты уезжаешь… – пробормотала я. – Понятно. И этот способ вылечить мои ноги, это?..

     – Обратить тебя. И все твои раны и травмы исцелятся. Абсолютно все.

     – Я согла… – начала я, но Эдвард остановил меня, прижав палец к моим губам.

     – Не нужно решать сейчас. Подумай, Белла. Взвесь всё. Что бы ты ни решила – я в любом случае буду рядом, буду заботиться о тебе, как и прежде. Ответишь мне завтра. А пока – спи.

     Он уложил меня обратно на постель, укрыл, поцеловал в лоб – первый раз! – и вышел. А я осталась лежать, глядя в потолок и обдумывая то, что только что узнала.

     Эдвард – вампир. Напугало ли меня это? Нет. Изменило ли мои чувства к нему? Ни капельки. Что дальше? Я смогу снова встать на ноги, но для этого должна обратиться. Пугает ли это меня? Да, немного. Как всё странное, необычное, непонятное. Не смогу иметь детей? Я с этим уже смирилась, сейчас я не могу и ходить, и детей иметь, что бы там Эдвард ни говорил про теоретическую возможность. Так что я ничего в этом плане не потеряю, только приобрету. Эдвард ведёт обычный образ жизни, он не прячется от солнца, ходит в церковь, ему не становится плохо, если на ужин жареная утка в чесночном соусе. Да, он её не ест, но нюхает же. И ничего. Конечно, мне придётся питаться кровью животных. Невкусно, наверное. Но ради того, чтобы встать на ноги – я готова землю есть, не то что кровь пить.

     И, главное, Эдвард сказал, что всегда будет рядом. Он бессмертен, и я стану бессмертной. И если он никогда не женится на обычной женщине, потому что не сможет дать ей детей, то… мы же станем с ним в этом равны. Мы вообще станем равны. Так, может быть, когда-нибудь, пусть и не скоро, пусть даже через сто лет… Но вдруг Эдвард всё же перестанет видеть во мне ребёнка? И тогда мы сможем быть вместе… навсегда!

      Я уснула с улыбкой на губах. Потому что у меня теперь была надежда, то, чего я, как считала, лишилась навсегда. Утром я скажу Эдварду «да».

     На следующий день, хотя была среда, Эдвард не уехал в свою контору, а дождался, когда миссис Коуп закончит с утренними процедурами, и забрал меня вниз, в гостиную, сказав ей, что нам нужно поговорить.

     У меня был лишь один вопрос.

     – Ты меня укусишь?

     – Нет, конечно. Это тоже сказки, будь это правдой, большинство людей уже превратились бы в вампиров, потому что не все из нас питаются кровью животных, многие кусают людей, но никогда не выпивают их до смерти – считают, что нет смысла резать корову, если можно доить её годами. Нет, наш укус не превращает человека в вампира. Это ты должна будешь выпить мою кровь. Но не пугайся – меня кусать тебе не придётся.

     – А это… больно? Ну, перерождение?

     – Да, больно, и очень. Но не волнуйся, благодаря замечательному изобретению, под названием «хлороформ», ты проспишь практически весь период перерождения. Белла, это значит «да»? Ты решилась? Ты хорошо подумала?

     – Да – на все три вопроса. – Я ещё никогда и ни в чём не была так уверена.

                                                                                          ~*~*~*~

     Дальше всё закрутилось очень быстро. Эдвард сообщил миссис Коуп, что во время своей поездки он встретил врача, который готов сделать мне операцию, которая гарантированно поставит меня на ноги. Поэтому в её услугах больше не нуждаются, но поскольку она так замечательно за мной ухаживала, ей назначена пожизненная пенсия. Миссис Коуп попрощалась с нами со слезами радости на глазах, пожелала мне скорейшего выздоровления, подарила свои любимые спицы и уехала.

     Мы тоже уехали. Якобы к тому самому врачу. До вокзала нас довёз кучер Эдварда, потом мы ещё полдня куда-то ехали в уже знакомом мне вагоне, а потом ещё несколько часов в наёмном экипаже, которым Эдвард правил сам. А когда дорога закончилась, то Эдвард завернул меня в тёплый плед, который прикрывал мои ноги во время поездки, взял на руки и побежал по лесу. Я знала, что он сильный, слышала, что быстрый, но чтобы настолько! Деревья проносились мимо нас на нереальной скорости, и спустя, как мне показалось, пару минут, мы уже очутились возле уютного одноэтажного домика.

     – Это моё убежище, – объяснил Эдвард, занося меня внутрь, устраивая поудобнее на диване и разжигая камин. – Я иногда жил здесь, когда уставал от города и людей. Лучше, чтобы твоё перерождение прошло подальше от людских глаз. Ты посидишь немного одна, пока я принесу наши вещи?

     Эдвард, действительно, вернулся очень быстро, потом снова убежал, на этот раз отсутствовал немного дольше и вернулся с лошадью, которую поставил под навес. Всё это время я осматривалась – в хижине была всего одна просторная комната, бревенчатые стены, пол застелен медвежьими шкурами, покрывало из таких же шкур на огромной кровати. Именно на неё меня и перенёс Эдвард, устроив поудобнее. Потом ненадолго исчез из поля моего зрения и вернулся, держа в руках стакан с кровью и, приподняв мою голову, поднёс стакан к моему рту.

     – Достаточно пары глотков, чтобы запустить процесс перерождения, но чем больше ты сможешь выпить, тем быстрее оно пройдёт. Постарайся, Белла, хорошо?

     Я кивнула и стала с трудом, едва ли не давясь, пить густую солёную жидкость. Мелькнула мысль – как же я смогу питаться этой гадостью всю оставшуюся жизнь? Мелькнула и исчезла – Эдвард уже убирал опустевший стакан от моего рта. Вновь уложив меня на кровать, он опять поцеловал меня в лоб, а потом прижал к моему рту и носу неприятно пахнущую тряпку. Помня, что это для мой пользы, я послушно стала дышать через неё, и вскоре моё сознание стало расплываться, я почувствовала, как проваливаюсь в сон, и перед тем, как окончательно туда провалиться, услышала, как мой ангел-хранитель снова поёт мне свою колыбельную.

     Когда я очнулась, Эдвард сидел рядом, с тревогой глядя на меня, его щёки покрывала тень от отросшей щетины, под глазами – тёмные круги. Увидев, что я открыла глаза, он с облегчением улыбнулся.

     – Ты очнулась, слава богу! – воскликнул он. – Ты была без сознания двое суток. Или я что-то напутал с хлороформом, или перерождающийся организм как-то не так на него отреагировал, но я ждал, что ты очнёшься гораздо раньше. Но теперь всё будет хорошо. Как ты себя чувствуешь?

     Я прислушалась к себе.

     – Всё тело ноет, голова болит. Но терпимо. Когда три года назад я сильно простудилась, и у меня был жар – я чувствовала себя примерно так же.

     – Самое страшное уже позади, это остаточные явления. Знаешь, даже хорошо, что ты проспала так долго, хотя я чуть с ума не сошёл от тревоги, – всё самое болезненное уже позади. Теперь тебе просто нужно полежать и подождать, пока всё окончательно не пройдёт. И это будет последняя боль в твоей жизни, обещаю. Было бы славно, если бы тебе удалось ещё немного поспать.

     – А ты? Когда ты сам спал в последний раз?

     – В Чикаго. Я не мог спать, пока не удостоверюсь, что ты в порядке.

     – Эдвард, ты обязательно должен поспать! Ложись сейчас же! – И откуда у меня только взялся этот командный тон? Но я не могла видеть его таким уставшим и никак не реагировать.

     К моему удивлению, Эдвард согласно кивнул и прилёг прямо на край моей кровати, поверх укрывавшего меня покрывала, не выпуская мою руку из своей. В следующую секунду он уже спал – боже, насколько же он был измотан! Я лежала, стараясь не обращать внимания на боль во всём теле – не такая уж она была и сильная, бывало и похуже, – и любовалась лицом Эдварда, который во сне казался намного моложе, чем обычно, и ещё красивее. Интересно, если бы мы оба не были бесплодными, у нас бы родился ребёночек, ведь Эдвард спит рядом со мной, словно мы – муж и жена? Жаль, что я никогда этого не узнаю. Ладно, Эдвард рядом, и это самое главное, а с остальным я давно уже смирилась.

    В следующий раз я проснулась, когда солнце вовсю светило в окна домика, испытывая лишь сильный голод и вообще никакой боли. Эдвард, уже успевший переодеться и даже побриться, с улыбкой протянул мне руку, предлагая встать. Я с опаской наступила на левую ногу, а потом – на правую. Я стояла! Я ходила! Я даже могла прыгать! Чтобы окончательно в этом убедиться, я несколько раз подпрыгнула, и в итоге ударилась головой о не такой уж и низкий потолок. С потолка посыпалась штукатурка, сама же я никакой боли не почувствовала. Поразительно!

     Эдвард предложил перенести мои попытки освоиться в новом теле на улицу, поскольку домик всё же жалко, а вот деревья – ни капельки, их вокруг много, и всё равно нужно будет дрова заготавливать.

     Когда мы вышли, я вдруг почувствовала невероятно аппетитный запах за углом дома, и с интересом направилась в ту сторону, но Эдвард меня удержал.

     – Нет-нет, это наша лошадка, её мы есть не станем. Пойдём, поймаем кого-нибудь в лесу.

     И мы пошли, точнее – побежали, и даже можно сказать – полетели, поскольку оказалось, что теперь я могу двигаться с такой же невероятной скоростью, что и Эдвард, и в прыжке лететь далеко-далеко и высоко-высоко! Мы поймали и выпили несколько кроликов и небольшого оленя – оказывается, кровь животных удивительно вкусная и сытная. Я вспомнила вкус крови Эдварда – какая гадость! Хорошо, что есть зверюшки, вот их-то кровь я буду пить с огромным удовольствием.

                                                                                          ~*~*~*~

     Время летело незаметно. Мы провели в лесном домике около двух месяцев. Осень сменилась зимой, первый снег украсил лес. Я постепенно освоилась в своём новом теле – оно стало слишком быстрым и сильным, поэтому я заново училась медленно ходить и ничего не ломать, поскольку мы планировали вернуться в Чикаго ещё до Рождества. Этого же времени как раз хватит для того, чтобы окружающие поверили, что я не только перенесла операцию, но и полностью восстановилась после неё – ведь именно так для всех будет выглядеть моё чудесное исцеление.

     Мы не разлучались ни на минуту. Отсутствие привычных удобств нас не смущало. Нет водопровода? Мы носили воду из ручья, грели над огнём камина и мылись в корыте, которое отгораживали ширмой. Нет газового освещения? У нас были свечи, но мы не пользовались ими, поскольку, как оказалось, вампиры могут видеть в темноте настолько хорошо, что я спокойно читала, даже когда в камине – единственном источнике света, – оставались лишь тлеющие угольки. Кстати, дров для камина было – завались, мы же в лесу, а нарубить дров для Эдварда было – что для обычного человека прутиков наломать, столько же сил тратилось. Ну а готовить нам вообще не нужно было.

     Единственное, что меня огорчало – Эдвард больше не спал со мной, ложился на диван. А мне так понравилось спать в тот раз, когда он был рядом, я даже могла представлять, что мы – муж и жена. Но зато теперь он часто целовал меня в лоб, и когда мы сидели у камина по вечерам – обнимал за плечи и прижимал к себе. И мне становилось так приятно и уютно, и сердце замирало, а потом стучало быстро-быстро, и я теперь могла слышать, что и его сердце тоже так себя вело. Может быть, он тоже перестал видеть во мне ребёнка и тоже начал что-то ко мне испытывать?

      Мы вернулись домой за три недели до Рождества. Слуги радовались моему выздоровлению, искренне поздравляли меня. В дом зачастила модистка – мне готовили новый гардероб, потому что Эдвард планировал вывести меня в свет, и всякие рождественские приёмы и балы идеально, по его мнению, подходили для этого. А мне ничего этого не хотелось, я немного боялась выходов в свет, ещё помнила взгляды людей, когда Эдвард нёс меня по фойе театра. И вообще – я простая девушка из маленького городка в штате Монтана, мне не хотелось балов, мне просто хотелось, чтобы Эдвард был рядом.

                                                                                          ~*~*~*~

     Первая неделя пролетела незаметно, один раз мы сбегали на охоту – с нашей скоростью нам вполне хватило ночи, чтобы найти себе пищу в лесах в окрестностях Чикаго. Эдвард обещал, что у нас будут и более долгие поездки, но сейчас это выглядело бы странно, и я согласилась с ним.

     Мне привезли первые готовые платья, и, по просьбе Эдварда, я надела одно из них, бальное, невероятно красивое, светло-голубое с белыми кружевами. Глядя в зеркало на прекрасное видение, я вздохнула:

     – Зачем мне бальное платье, если я и танцевать-то не умею!

     – Ты научишься, поверь. Это люди учатся танцевать месяцами, тебе достаточно будет одного урока. Такова одна из наших способностей. Просто следуй за мной. Раз-два-три, раз-два-три…

     И он закружил меня по комнате, продолжая считать. К моему удивлению, мои ноги словно бы сами следовали за ним, я легко двигалась в ритме вальса, ни разу не споткнувшись и не сбившись с ритма, хотя танцевала его впервые в жизни.

     Какое-то время мы танцевали, потом остановились, но Эдвард продолжал удерживать меня в объятиях, глядя на меня странно потемневшим взглядом.

     – Ты так прекрасна, – прошептал он. – Мужчины будут драться за право потанцевать с тобой.

     – Мне не нужны другие мужчины, – так же шёпотом и так же, не отрывая от него глаз, ответила я. – Мне нужен только ты!

     – Белла, моя Белла! – Эдвард медленно наклонился, и его губы нежно-нежно коснулись моих.

     Какое-то время мы стояли и целовались. Я, следуя какому-то инстинкту, повторяла за Эдвардом все движения губ, и это было так приятно, и сердце моё снова замерло, а потом застучало быстро-быстро, и его сердце билось в унисон с моим.

     – Моя Белла, моя дорогая, любимая девочка, – шептал он, оторвавшись от моих губ. – Я люблю тебя, я так давно тебя люблю!

     Я не верила своим ушам, моя самая невероятная мечта сбылась, Эдвард любит меня, любит! Мне хотелось петь и прыгать так, чтобы штукатурка осыпалась с потолка, но я лишь прижалась к нему крепче и ответила:

     – Я тоже люблю тебя, Эдвард.

     Немного позже, когда, вдоволь нацеловавшись, мы сидели, обнявшись, у камина в гостиной – бальное платье я сменила на обычное, домашнее, – Эдвард объяснил, почему вначале держался так отстранённо:

     – Я не мог иначе. Я не имел права даже мечтать о тебе, потому что хотел, чтобы у тебя была нормальная жизнь – семья, дети. И хотя моё сердце разрывалось от боли, когда я представлял тебя в объятиях другого, я бы отошёл в сторону, лишь бы ты была счастлива. Но даже всех моих сил и денег оказалось недостаточно, чтобы дать тебе нормальную, человеческую жизнь, хотя я старался, видит бог, я старался. Я до последнего надеялся, что даже если ты и не встанешь на ноги, всё равно найдётся тот, кто полюбит тебя так же сильно, как я. Для кого будет не важно, что твоя нога искалечена, он полюбит тебя саму, ты же такая красивая, умная, солнечная девочка, ты озарила бы жизнь любого. Но эти глупцы не видели дальше собственного носа. Ты не права – я тоже видел, как они на тебя смотрят. Поэтому, когда я вернулся с охоты и застал тебя рыдающей от отчаяния, то понял, что не стоит ждать чуда, оно не произойдёт. Зато это дало надежду мне – я с чистой совестью мог обратить тебя, любить тебя, сделать тебя своей. Моя Белла, только моя!

     – Ты поэтому вёл себя со мной, как с ребёнком?

     – Да. Я скрывал свои чувства, как мог, хотя это было сложно. Я хотел, чтобы ты видела во мне лишь опекуна, чтобы была открыта для чувств того человека, который тебя полюбит…

     – У тебя не получилось – я полюбила тебя. Не сразу, конечно. Вначале ты казался мне слишком взрослым, умным, таким… недоступным. Но… это всё равно не помешало мне полюбить тебя, Эдвард. Мой Эдвард, только мой.

                                                                                          ~*~*~*~

     Мы поженились в канун Рождества. Я сама выбрала эту дату – ведь она была такой знаковой для меня. Священник возражал, но деньги творят чудеса, так что нас всё же обвенчали именно в этот день, в гостиной нашего дома. Гостей было совсем немного – три деловых партнёров Эдварда, несколько его «родственников»-вампиров, приехавших буквально на пару часов, и слуги. А потом, пока большинство жителей города были на полуночной мессе, у нас проходила первая брачная ночь.

     Оказалось, что муж и жена не просто спят рядом для того, чтобы у них рождались дети. Когда Эдвард объяснил мне это, я была очень удивлена, но и заинтригована тоже. И хотя не совсем понимала, зачем нам-то этим заниматься, если детей иметь мы всё равно не сможем, но любопытство победило, и я согласилась попробовать.

     И поняла, какой же глупенькой я была прежде. Потому что это оказалось самое прекрасное на свете, чудесное, восхитительное, невероятное, волшебное… в общем, у меня не хватило эпитетов, чтобы описать Эдварду, что же я при этом почувствовала. Он полностью со мной согласился, добавил ещё слова «дивное, сказочное и фантастическое», а потом предложил повторить, и я с энтузиазмом поддержала его предложение. Потом повторить предложила уже я, потом снова он, и так мы повторяли, пока, совершенно обессиленные, не уснули, когда в окна уже начало заглядывать позднее зимнее солнышко.

     Проснулись мы уже ближе к вечеру. В доме было тихо – всем слугам был дан выходной в честь праздника. Мы спустились в гостиную, где под ёлкой лежала гора подарков, в основном – мне от Эдварда, а от меня он получил носки и шарф, которые я сама связала, спасибо урокам миссис Коуп. Эдвард очень обрадовался, сказал, что это лучшие подарки, которые он получал за всю свою жизнь, но всё же самый чудесный подарок – это я сама. И он здесь же, под ёлочкой, «распаковал» этот «самый чудесный подарок», и мы снова повторили… два раза.

      Когда мы лежали в объятиях друг друга на ковре у камина – как всё же хорошо, что в доме мы совершенно одни, – я, выводя на груди Эдварда сердечки, сказала.

      – Знаешь, почему я выбрала этот день? Потому что пятнадцать лет назад, тоже в канун Рождества, в моей жизни случилось чудо. Вот я и хотела, чтобы и это наше чудо произошло именно в этот день.

      – Я знаю.

      – Знаешь? – удивилась я. Сама я никогда не рассказывала ему об этом, неужели кто-то успел сделать это за те минуты, когда Эдвард дожидался меня в клинике доктора Вебера?

      И вдруг я услышала песню:

      – Когда вы рядом со мной, мой друг, мне не страшен мир, что жесток и груб. Когда вы рядом со мной, милорд, тихо счастье во мне поёт.

      Это была моя колыбельная, я узнала голос своего ангела-хранителя. Вскинув голову, я увидела то, о чём и так уже догадалась – пел Эдвард.

     – Ты! Это был ты! Это ты спас меня тогда!?

     – Я, – чуть смущённо улыбнулся Эдвард.

     – Расскажи! – выдохнула я.

     – Тогда я охотился в лесах Монтаны. Услышал рычание гризли и детский плач. Прибежав, увидел хижину в лесу, мёртвого мужчину, лежащего на снегу неподалёку, и медведя, пытающегося проникнуть в дом, из которого слышался плач. Я прогнал медведя – был сыт и убивать не хотел, – потом зашёл в дом, в отличие от медведя, я умею открывать двери, даже запертые изнутри на засов, и нашёл в доме тебя. Ты так жалобно плакала, сжавшись в комочек. Я взял тебя на руки и запел старинную песню, которую когда-то в детстве пела мне моя мама. К моему удивлению, ты сразу же успокоилась и вскоре уснула. Я отнёс тебя к людям, оставил на крыльце церкви, дождался, пока тебя найдут и ушёл. Но потом вернулся. Почему-то для меня стало важным узнать, что с тобой стало. Я прожил много лет, я научился держаться отстранённо, ни с кем не сближался, не заводил друзей… Но ты зацепила меня чем-то, меня тянуло обратно, и я вернулся. Тебя отправили в приют, но я пробрался и туда, это было не сложно. Ты лежала в кроватке, такая маленькая, и тихонько, жалобно плакала, но никто не подошёл и не утешил тебя.

     – И это сделал ты…

     – Да. Просто удивительно, насколько успокаивающе действовала на тебя моя песня. Ты расслабилась, перестала плакать и уснула, ты улыбалась во сне, а я сидел рядом и любовался твоей улыбкой. После этого я стал приходить каждую ночь. Видел, как тебе там плохо, тебя кормили и давали кров и одежду, в остальном на тебя было всем наплевать. Я даже стал обдумывать возможность забрать тебя, стал планировать, как именно это обставить – удочерить тебя официально или просто выкрасть, но тут появились супруги Свон и забрали тебя. Я продолжал наблюдать за тобой, убедился, что ты попала к очень хорошим людям, и тебя любят, но всё равно приходил. Это стало уже нужно мне самому. Порой тебе всё ещё снились кошмары, и я успокаивал тебя, но это происходило всё реже и реже, а потом прекратилось совсем.

     – И ты больше не пел мне, – грустно прошептала я. – Мне так тебя не хватало…

     – Мне тоже. Но я продолжал приходить. Ты выросла у меня на глазах, я наблюдал, как из забавной малышки ты превращаешься в весёлую, шаловливую девочку, а потом – в прекрасную девушку. И мои чувства к тебе тоже изменились, Белла. Я полюбил тебя.

     – И когда ты сказал, что любишь меня давно, это значило?..

     – Что я люблю тебя уже около двух лет, Белла. Два долгих года я любил тебя издалека, зная, что ты никогда не станешь моей, и понимая, что буду любить тебя вечно. Когда ты обручилась с Майклом… Это был самый страшный день в моей жизни. Я так считал, пока не увидел тебя, придавленную рухнувшей балкой.

     – Придавленную балкой? – недоумевая, повторила я.

     – Твои ноги были сломаны не в момент прыжка, Белла, на них упала потолочная балка, когда ваш дом буквально разваливался после взрыва. К счастью, в тот день я был в городе и вынес тебя до того, как до тебя добрался огонь. Но я не смог предотвратить взрыв, не смог уберечь твои ноги и не смог спасти твоих родителей – их комната находилась прямо над местом взрыва, и они погибли мгновенно. А ты потеряла сознание, так и не проснувшись, поэтому и не помнишь ничего.

     – Ты сказал, что не сразу узнал… Когда приехал за мной…

     – Я был рядом всё это время. Ждал, надеялся на чудо. Узнал, что ты не сможешь ходить, но… Был ещё Майкл. И только когда этот слизняк посмел от тебя отказаться – тогда я понял, что с чистой совестью могу забрать тебя, заботиться о тебе, попытаться всё же дать тебе нормальную жизнь. Я отлучался всего на два дня – нужно было состряпать завещание, делающее меня твоим опекуном, нанять сиделку – я бы и сам мог за тобой ухаживать, но понимал, что для тебя это будет слишком неловко.

     – Карету подготовить, – кивнула я.

     – И это тоже. Я понимал, что поездка будет для тебя нелёгкой, я бы предпочёл нести тебя до поезда на руках, это было бы менее травматично, но… совершенно невозможно. Поэтому экипаж переоборудовали по моему заказу всего за несколько часов, максимально приспособив для твоего удобства.

     – И ты вовсе не племянник жены двоюродного брата моего дедушки?

    – Конечно, нет. Это первое, что пришло мне в голову, чтобы объяснить, почему никто, даже ты, не в курсе, что у тебя есть такой вот родственник. Я даже не уверен, был ли у твоего дедушки двоюродный брат. Главное – что я смог забрать тебя. Я смог быть рядом, заботиться о тебе, уже не скрываясь. И в итоге, я получил то, на что и надеяться не мог – тебя, моя жена, моя любовь, моё маленькое рождественское чудо.

     – А я – тебя, мой ангел-хранитель, – поуютнее умащиваясь в объятиях своего мужа, счастливо вздохнула я. – Ты ещё споёшь мне мою колыбельную?

     – Конечно, спою, – и мой ангел-хранитель, легонько поцеловав меня, запел:  – Когда вы смотрите на меня, мир уже иной, я уже не я. Я знаю, нам не по пути, но как тяжело уйти…

     Счастливый конец

     От автора: Да, мои вампиры не каменные, не холодные, не блестящие, не ядовитые и не испытывают жажду человеческой крови, а также у них бьётся сердце, есть кровь, и они спят по ночам. Но почему бы и нет – ведь это всего лишь сказка.

       Жду вас на форуме.