Его голова поднимается столь быстро, что у меня просто нет времени подготовиться. Я не видела, а теперь, когда его лицо в гораздо меньшей тени, различаю... кровь. Кровь на губах, алую, яркую и блестящую. Он так близко, что я могу представить её металлический привкус, как если бы сама лишила жизни какое-нибудь... существо. Где-то недалеко или далеко, впрочем, неважно, вампир, так спокойно сидящий передо мной, расправился с животным, и его туша всё ещё там. Он сказал о пуме. Это была она, дикая кошка? Или он назвал первое, что пришло на ум при мне? Я не уверена, что меня не стошнит. Я разворачиваюсь и бегу в сторону ванной. Автоматически поднимаю крышку унитаза и склоняюсь над ним, присев на напольную плитку. Так... унизительно. Ведь Каллен в нескольких шагах и, быть может, именно этого и добивался. Чтобы я показала слабость, и вот, это происходит. Я сижу ещё некоторое время, но лишь успокаиваюсь, потому что всё так и остаётся внутри меня. Вот же... персонаж. Но не на ту напал. Я смогу вынести все его выходки. Умывшись, я возвращаюсь на кухню. Каллен так и сидит там. Но его рот уже чистый. Ни следа крови.

- Итак. Я звоню родным. И это не просьба.

- Не думал, что ты так скоро появишься.

- Думал, что меня вырвет?

- Всё так и выглядело, да. Что ж, звони.

Я не разговариваю с родителями сильно долго. Лишь минимально необходимое количество времени. Сказать им, что у меня всё хорошо, и услышать аналогичные слова в ответ. Я не могу забыть, что Каллен не отрывает меня взгляда и слушает каждое слово. По ощущениям он будто способен влезть и в голову, прочесть каждую потаённую мысль, настолько у него пронизывающее выражение глаз.

- Удовлетворена?

- Буду удовлетворена ещё больше, когда мы закончим, и я смогу уйти отсюда. Как... - я прочищаю горло, потому что там словно непонятный ком, который не даёт нормально дышать. - Как я пахну для тебя? Ты сказал, что нашёл бы меня быстро, потому что я так пахну. Так это как?

- Я лишь имел в виду, что у тебя в принципе есть собственный запах, как и у любого другого человека или животного. Сердце разгоняет кровь, и вот её-то я и чувствую. Когда сердце бьётся быстрее, например, после нагрузки, или если человеку жарко из-за горячей воды, я ощущаю всё ещё сильнее. Ты просто... живая, - говорит Каллен, опуская руку на столешницу. В тускнеющем свете дня его кожа кажется мертвенно-бледной, как раз-таки... неживой. Она выглядит подобно мрамору или камню. Совсем не такая, как моя. Но его кожу можно считать... идеальной. Лишённой изъянов и не уродливой из-за ран, воздействия температур или всякой химии, которая ухудшает состояние кожных покровов.  

Я тоже сажусь за стол, но с другой стороны. Напротив Каллена. Он отклоняется назад, будто ему важен буквально каждый сантиметр расстояния между нами.

- И мой запах или запах любого другого человека... Тебе сложно его выносить? Или ты совсем не испытываешь соблазна?

- Иногда испытываю, но не позволяю этому контролировать себя. Я ухожу от человека, если тот пахнет особенно привлекательно. О нас не должны знать. Никто и никогда.

- А если узнают?

- Это не останется незамеченным. У нас есть свои законы, и есть те, кто следит за тем, чтобы они выполнялись. За нарушение полагается кара. Просто за то, что мы сейчас сидим и разговариваем обо мне, нас обоих могут уничтожить. И тогда у тебя не будет даже года жизни, не то что шестидесяти лет, Изабелла, - он совершенно серьёзен. Ни его слова, ни его голос не звучат так, будто он просто плохо шутит. Это не шутка, и не новая попытка меня запугать.

Я чувствую, как понижается его голос ближе к концу, а воздух словно застывает без движения и становится вязкой субстанцией. И только из-за этого я оглядываюсь вокруг впервые за несколько минут, понимая, что за окном уже почти непроглядная темень. По крайней мере, темень для меня с моим человеческим зрением, не созданным для того, чтобы превосходно видеть даже в темноте на достаточно значительные расстояния. Нет, из нас двоих так чётко и ясно здесь и сейчас видит лишь Каллен. А для меня... для меня даже кухня состоит из теней и тёмных пространств. Я примерно различаю ящики и напольные шкафы, но они-то и отбрасывают чёрные тени. И я не могу не думать о тех, о ком говорит Каллен. О том, как они выглядят, и почему именно они являются властью, кто их наделил ею и когда.

- Они тоже вампиры? - глухо спрашиваю я, обхватывая ноги руками под столешницей. Способ попытаться успокоить себя, но даже в облике моего собеседника нет ничего, что действовало бы так. Хотя он и не должен заботиться о моих эмоциях. Я хотела этого сама. Отнестись к нему, только как к объекту исследования. Истинного журналиста также не должен заботить комфорт или отрицательные эмоции того, с кем он говорит. Но всё-таки это не совсем обычное интервью.

- Да.

- Такие же, как вы? Я о способе... питания.

- Нет, не такие. Тебе не нужно знать больше, Изабелла. Тебя это не касается и никогда не коснётся. Это мой мир, не твой. Будь благоразумна, - вскакивая с места, Каллен снова рычит на меня. Кажется, что он может даже перевернуть стол, но вампир только отворачивается и стискивает столешницу стола для готовки. Овощи, которые я оставила там лежать, немного катятся в сторону, противоположную от Каллена.  

- Тебя так легко задеть?

- Тебе удаётся, как видишь, - вибрирующим голосом откликается он, но лишь секунду спустя до меня доходит, что дело не в голосе, а в вибрации телефона. Каллен достаёт его из кармана брюк, всё ещё стоя спиной ко мне, разве что отпустив столешницу. Телефон... У вампира есть телефон. Но, наверное, это нормально. Как иначе поддерживать контакт с семьёй, даже если это не та семья, что связана кровными узами? - Помягче, да. Обязательно, сестра.

- Что?

- Ничего. Это я сам с собой.

- У тебя две сестры. Чью одежду ты мне дал?

- Розали. Ты близка к ней по росту.

- А комната?

- Элис и Джаспера. Розали бы не стерпела, если бы в её кровати кто-то спал.

- А делиться одеждой, значит, можно? - спрашиваю я, не понимая разницы. И то, и то выглядит не очень хорошим образом, если опираться на его слова. По какой-то причине я нервничаю, будто его сестра узнает, решит меня найти и, преуспев в этом, что-то мне сделает. Глупые мысли. Ей до меня вряд ли есть или будет дело.

- От запаха, исходящего от вещей, избавиться проще, чем от запаха в воздухе. Воздух не постирать, - вампир наконец поворачивается обратно. - Так откуда ты знаешь про меня? И зачем пошла сюда?

- Услышала легенду. Но тот человек не знает, что я здесь. Он ни при чём.

- Но он тебе дорог, раз ты его защищаешь и говоришь это, хоть я и не спрашивал. Должно быть, он более благоразумен, нежели ты. Иначе пошёл бы с тобой.

- Это было спонтанное решение.

- Я знаю. Но стоит быть умнее. Это как предостережение на будущее. Порой любопытство не заканчивается ничем хорошим. И в твоём мире тоже. У тебя ещё есть какие-нибудь вопросы ко мне?

- Ты надолго приехал?

- Дни, недели и месяцы едины для меня. Я не знаю. Увидимся утром.

Он уходит к себе, беззвучно закрывая дверь в свою комнату. Остаток вечера и ночь я действительно провожу одна. Если вампир и покидает спальню между тем, как я посещаю ванную по необходимости или отправляюсь на кухню за чаем и печеньем, я всё равно не слышу передвижений. Я засыпаю, читая книгу в телефоне, и наутро в первые секунды после пробуждения в комнате, за окнами которой сегодня солнечно, мне чудится, что тут был Эдвард Каллен. Открывал дверь и входил ко мне, чтобы укрыть одеялом, оставленным мною без внимания. Вот же глупости. С какой вдруг стати ему захотелось бы или потребовалось так поступать? Я шевелюсь, открывая глаза, и внезапно понимаю, что мои ноги словно в коконе. Что я под одеялом, хотя точно не накрывалась им до того, как отключилась, а моего телефона нет ни рядом, ни под подушкой. Я вижу его на тумбочке, лишь когда сажусь в постели. Неужели вампир действительно сделал всё это? Могла ли я услышать его среди ночи, будучи не совсем спящей, увидеть и не забыть об этом до утра? Я встаю вся в смятении и тру глаза. Стоит ли мне спрашивать о чём-то, что предположительно было? Нет, лучше, наверное, не надо. Какой смысл? Даже если он укрыл меня, это скорее повод поблагодарить, и только.

Я завтракаю яичницей и тостами, предоставленная самой себе. Вампир не появляется ни из своей комнаты, ни откуда-либо ещё, и я задумываюсь, здесь ли он вообще или куда-то ушёл. Как услышать того, кто может быть бесшумным? Наверное, никак, если он сам не захочет. Я убираюсь за собой и ставлю чайник, выходя с ароматным зелёным напитком на улицу. Солнце светит настолько ярко, что впервые с начала календарной весны весна действительно чувствуется. В воздухе, в том, насколько голубое небо лишь с иногда плывущими по нему пористыми облаками, и в пении птиц высоко в деревьях. Я сажусь на квадроцикл, просто чтобы присесть, и наслаждаюсь тишиной, которая может существовать только вдали от города. В ней есть особенная прелесть, пусть я и не смогла бы жить вот так или в подобном месте всегда. Вдали от людей, скрываясь под покровом ночи или выходя днём, но зная, что это может быть сопряжено с риском. И то, что Каллен сказал о тех из них, кто обладает полномочиями судить и карать, достаточно встревожило меня. Удивительно, как мне не снились кошмары об этом. Я понимаю, что каким-то образом он точно знает, что те вампиры способны убивать, и это не просто слова. Значит, ему наверняка рассказывали. Я передвигаюсь на сидении чуть иначе, одновременно вздрагивая, когда немногим дальше ввысь с криком поднимается птица. Не знаю, какая, потому что никогда не разбиралась в них и не считаю это сильно важным, но чувство, что что-то её спугнуло, поселяется в горле неприятным комом. Что-то. Или кто-то. Лучше бы уйти, вернуться внутрь, но, если тут другой вампир, спрятаться мне всё равно ничем не поможет. Он определит, где я, по запаху. Но сидеть на виду тоже не сильно лучше. Я поднимаюсь, стараясь ничего не задеть и двигаться тихо, но не успеваю сделать ни шага, осознавая, что мне ничего не грозит. Ведь из-за деревьев обычной человеческой походкой появляется Каллен. Ступает на открытую местность и начинает двигаться в мою сторону. И тут, едва на него попадают солнечные лучи, они отражаются от его лица свечением. Он... светится. Не горит на солнце, а сияет. Я... ошеломлена. Именно ошеломлена, точно не испугана. Он не рассказывал ни о чём таком. Тем временем он преодолевает разделяющее нас расстояние и оказывается в тени. Солнце больше не светит на него. И он смотрит на меня так, будто силится прочесть мои мысли. Или насчёт того, поняла ли я, что он был у меня ночью, или просто мои мысли в целом. Он останавливается напротив, и между нами не более шага.

- Поела?

- Ты вообще никогда не здороваешься?

- Привет.

- Так ты знаешь это слово. Замечательно, - говорю я, допивая чай. Каллен подходит близко, такой внушительный и... красивый. Что ему надо? Я обхватываю чашку. Всё это мне не слишком нравится. Или совсем не нравится.

- Посмотри на меня.

- Я и так смотрю.

- Не так, - отвечает он, и не успеваю я спросить, что это означает, как он прикасается к моему лицу прохладными пальцами, чуть приподнимая его. Я совершенно точно перестаю дышать. Буквально в то же мгновение. И моргать тоже. Чашка в моих руках словно единственное, что удерживает меня в реальности. Я держу её довольно уверенно, но ноги словно ватные. Хоть я и сижу. - У тебя красивые глаза.  

- А ты… сияешь. Почему не сказал про солнце?

- А твой друг что, тебе не говорил?

- Только то, что оно вам не вредит.

- Ну теперь ты в любом случае знаешь, - отрезает он и отходит назад, лишая меня своего прикосновения. - Оно скоро зайдёт за облака. Собирайся.

- Куда?

- Домой. Тебе пора. Я провожу до машины. И возьми еду с собой. Чтобы мне не пришлось её выкидывать.

- Ты меня отпускаешь?

- Да. Иди переодеваться.

Я киваю, сглотнув. Да, всё правильно. Даже если я не испытываю этого ощущения. Я возвращаюсь в дом, где надеваю свои вещи, относя чужие к стиральной машине. Дальше он, наверное, разберётся сам. Я складываю остатки продуктов с собой, как он и сказал, ведь это рационально. Ему они точно без надобности. Ни скоропортящиеся, ни долгого хранения. Я готова через несколько минут, и, когда выхожу на улицу полностью в своей одежде, Каллен уже стоит там и ждёт меня.

- Всё взяла?

- Вроде.

- Тогда пошли.

На протяжении всего пути он держится впереди. С его скоростью он мог бы быть внизу уже давным-давно, но он ни разу не исчезает из виду, наверное, чтобы я не заблудилась. Дорога обратно явно не занимает столько времени, сколько я блуждала тут же пару дней назад, и относительно скоро до меня уже доносится шум машин со стороны дороги, как первые звуки цивилизации и города. Мой автомобиль так и стоит там, где я его оставила. Эдвард Каллен дожидается, когда я тоже подойду, и на моих глазах размещает ключи на дверной ручке. Вероятно, он не хочет касаться меня лишний раз. Он проходит в обратном направлении, скорее всего, уже собираясь наверх. Я забираю брелок, и тут вампир окликает меня.

- Изабелла, - я поворачиваюсь, надеясь на что-то, но без уверенности, на что же именно я надеюсь. Неважно. Он не говорит мне ничего значительного. - Береги себя.

Я остаюсь одна через долю секунды и, ещё немного посмотрев на гору, сажусь за руль, чтобы всё-таки поехать домой. Домой, где между работой и работой я перечитываю свои заметки, зная, что они мне не так уж и нужны, но всё равно пока что сохраняя их. И то же самое с мыслями об Эдварде Каллене, которые словно пропитывают меня. Я не могу отрешиться от него или от воспоминаний о том, что он покупал мне еду, укрывал одеялом и как светился на солнце. Это казалось заточением, но не было им в буквальном смысле. Он не только не обидел меня, но и ответил на все мои вопросы. Рассказал о себе так, как будто хотел, а не потому, что его именно вынудили. Я не сидела в тёмном подвале, где могла бы оказаться до тех пор, пока он не решит мою судьбу. Я даже не знаю, есть ли в том доме подвал, но на самом деле быть в мрачном помещении без окон было бы безопаснее, чем в Сиэтле, где, как и во всём мире, растёт число заболевших и умерших от смертоносного вируса, поражающего лёгкие и дыхательные пути. Я старалась не думать о нём или о том, что могу заразиться, и соблюдать все основные рекомендации, как защитить себя, используя маску повсюду, но однажды, придя на работу, я узнаю, что моя коллега совсем плоха. Мы думали, это просто простуда, но Джессика говорит мне о нахождении Анжелы в больнице и подтверждённых обследованием симптомах. Мы все контактировали друг с другом. Общались на работе по несколько раз в день, и ни о каком соблюдении дистанции речи не шло. И, слушая Джессику, я теряю уверенность, что Анжела была всегда в маске, да и я наверняка снимала её, чтобы поесть или попить. А Анжела иногда кашляла, но уверяла, что в остальном чувствует себя, как прежде. Ни чувства нехватки кислорода, ни температуры.

Нас отправляют по домам, но ещё до того, как я переступаю порог квартиры, меня уже охватывает чувство ужаса. Что, если я заболела? Если Анжела в больнице, значит, болезнь протекает тяжело, и сколько людей ещё умрёт, никто не сможет предсказать. Лекарства нет и пока не будет. Как и вакцины. Теперь никто не в безопасности. Ни один человек на свете не может считать себя на сто процентов защищённым. Разве что те, кто не являются людьми. Каллены и другие. Вот кому всё равно. Они не могут ни заболеть, ни умереть. Пытаясь не паниковать, я пересматриваю всю свою аптечку и нахожу там противовирусное средство. Я глотаю таблетку, почти не думая. Может быть, уже поздно, а может быть, ещё нет, или это поможет в той или иной степени. Я не знаю. И никто не скажет. Даже врачи словно слепы, а нагрузка на систему уже колоссальна. Но я необязательно больна, ведь так? Я стараюсь приободриться и отвлечь себя домашними делами, просмотром добрых фильмов и статьёй, которая находится у меня в работе, но спустя где-то полтора дня у меня начинают болеть глаза, и ломить тело. Я просыпаюсь со странным ощущением, что я какая-то не такая, прежде чем в течение последующих нескольких часов как раз-таки и возникает боль в теле вместе с резью в глазах. Я встаю, привожу себя в порядок, но не могу есть. При мысли о еде становится ещё хуже, и я лишь снова и снова заставляю своё тело двигаться, потому что обо мне некому позаботиться. А мне нужно хотя бы пить, чтобы не допустить обезвоживания. Или мне нужно в больницу. Мне то жарко, то холодно, и я либо почти в беспамятстве, закутанная со всех сторон, либо отыскиваю силы добраться до душа, где сижу в кабине, прислонившись лбом к стене, пока сверху льётся прохладная вода. Думаю, подобным образом проходят несколько дней, и я больше не могу спать. Больше не могу ни лечь, ни сесть так, чтобы стало хоть чуточку легче. Удушающий кашель и почти не спадающая температура заставляют задыхаться, и даже открытые нараспашку окна не приносят никакого облегчения. Я вся словно в огне. Родители обеспокоены, но у меня нет ни капли сил сказать им, что я справлюсь. Я уже почти не говорю по телефону. Только пишу сообщения. Да и то не слишком часто. В голове сплошной туман, и я медленно перестаю понимать, для чего что-либо делаю. Для чего иду на кухню или в ванную, и в очередной такой раз у меня кружится голова. Я цепляюсь за полотенце, едва способная стоять на ногах. И вот так в мыслях словно наступает кратковременное просветление. Нужно удалить заметки, связанные с Калленом. Стереть их полностью. Чтобы их не осталось ни в телефоне, ни в облаке. Нужно удалить заметки, а потом позвонить в скорую. Или в обратном порядке. Я не знаю. Я не могу думать. И зрение словно мутное. Пожалуй, лучше всего функционирует слух. Потому что даже со всеми своими симптомами я невероятно чётко слышу звонок в дверь. О Господи. Кто бы там ни был, мне нельзя открывать. Иначе этот человек тоже может заболеть, как и я. Но он снова стучит, и, немного придя в себя, я еле бреду к двери. Я не собираюсь открывать, конечно. Только посмотреть в глазок. Но когда я делаю это, я понимаю две вещи почти друг за другом. Во-первых, то, что снаружи не человек, а Эдвард Каллен, который физически не способен заболеть. И ещё то, что он точно слышит меня, слышит, как я шла и приблизилась. Я не глупа, чтобы думать, что он ошибся, или что-то вроде того. Он знает, кто по ту сторону двери. Он... проследил за мной тогда? Все эти две с небольшим недели он знал мой адрес? Не был уверен, что я буду молчать? Ну хорошо, но зачем быть здесь сейчас? Я была проблемой. Я могу перестать ею быть. Совсем и на веки вечные. Намного раньше, чем через шестьдесят лет. Но я не уверена, что хочу остаться в неведении о причинах его появления. Я закашливаюсь, пока открываю дверь, но всё же преодолеваю сопротивление замка ослабевшими руками. И отворачиваюсь, чуть толкнув полотно, будто забыв, что мои бактерии и вирус во мне точно не передадутся Каллену. Я слышу, как он запирает дверь и просто стоит там. Действительно просто стоит. Я убеждаюсь в этом, повернувшись к вампиру, когда кашель временно заканчивается. Я больна, и от меня наверняка плохо пахнет, а вампир всё ещё красивый. Он так и будет красивым. И молодым.

- Изабелла, - он неожиданно приближается ко мне и касается шеи своей правой рукой. Это так приятно. Ведь он холодный, она холодная, а я горячая. В буквальном смысле. Кажется, я приникаю к ней и к нему. От его одежды пахнет лесом, среди которого он живёт.

- Зачем ты здесь?

- Ты умираешь.

- Так себе поддержка.  

- Это правда.

- Ты не знаешь этого.

- Нет, знаю, - возражает он настойчивым тоном. - Твои шансы выжить не намного выше нуля. Твоя кровь движется всё медленнее, и у тебя уже есть тромбы. Ты дышишь тяжело. Сердце не справится и остановится, Изабелла. Я говорю это и как врач.

Я отталкиваю себя от него. Врач. Ну да, как же.

- Ты не можешь им быть. Ты вампир.

- Вампир с соответствующим образованием, который вампир давным-давно и научился контролировать себя.

- Ты иное говорил. Что ты уходишь от людей, если быть рядом с кем-то конкретным тяжело для тебя.

- Я тебя имел в виду, - говорит он, смотря в мои глаза. - Быть с тобой было труднее, чем с кем-либо ещё. Потому я и уходил снова и снова.  

- Тогда можешь уйти и сейчас.

- Я не думаю, что могу, Изабелла. Я хочу остаться.

- Незачем тебе оставаться, - я снова начинаю кашлять. И кашляю долго. По привычке прикрывая рот рукой. От силы кашля глаза начинают слезиться. Уверена, так себе зрелище. Если то, что Каллен сказал обо мне, действительно так, я попросту слабый человечек, проводящий свои последние дни в халате. - Я не нуждаюсь в свидетелях собственной смерти. Ты ничего не можешь сделать.

- Могу. Если кто и может, то это я.

- О чём ты? - глухим голосом из-за воспалённого горла спрашиваю я. Я точно стала хуже соображать. Может, и мой мозг уже частично мёртв. Или начинает отмирать. Кто знает, как влияет вирус именно на клетки в голове.

- Я могу обратить тебя в самый последний момент, - Каллен подходит ко мне вновь. Его бездонный взгляд сейчас в буквальном смысле бездонный. Словно гипнотизирующий. Кажется, мне становится ещё сложнее дышать. Уже не из-за болезни, а именно потому, что вампир выжидающе смотрит в мои глаза. Он будто в оцепенении. Попросту застывшее тело. И лишь то, что он сказал, напоминает о том, что он в принципе говорил со мной мгновение назад.

- Зачем?

- Чтобы ты жила, Изабелла.

- Я не должна тебя заботить.

- Но ты уже меня заботишь, - он порывисто дотрагивается до меня. На этот раз сильно обхватывая шею крепкой хваткой. Сильнее, чем по-человечески. Гораздо сильнее. - Неужели ты хочешь умереть?

- Все мы, люди, смертные. Я просто человек. Один из многих, - через боль в горле шепчу я. Я дрожу, и мои губы тоже дрожат. Меня всю трясёт. Я боюсь умереть. И я не хочу умирать. Ещё рано. Есть столько вещей, которые я ещё не сделала. Но и другой вариант... не вариант.

- Ты не хочешь жить?

- Как ты, не хочу. Я позвоню в скорую, и ты меня не остановишь. Тебе надо уйти, Эдвард. Ты не можешь изменить то, как всё будет.

- Но ты мне нравишься. Я даже думаю, что...

- Нет, - я не хочу это слушать. - Ещё недавно ты меня даже не знал. Забудь, Эдвард.

- А теперь знаю и не могу допустить, чтобы тебя не стало. Не надо в больницу. Пожалуйста, Изабелла... - с явной агонией произносит он хрипящим голосом. - Останься здесь. Я тебя прошу.  

- Я не могу.

- Тогда я тебя найду.

- Не надо искать.

- Это не тебе решать, Изабелла, - Каллен говорит и смотрит фактически жёстко. Непримиримо. Я лишь молчаливо наблюдаю, как он опускает руку вниз, словно побеждённый или уставший спорить со мной, или не желающий, чтобы я напрягалась ещё больше. Мне нечего больше сказать.

Он уходит, покидает мою квартиру, но, наверное, я вполне могу его ещё увидеть. Или нет. Ведь он может и не прийти. Или передумать находить меня в больнице. И вообще я плохо представляю себе, как он проникнет внутрь. И ещё хуже с моими представлениями об этом становится, когда меня определяют сразу в реанимацию, подтверждая диагноз и устанавливая, что уровень кислорода в моей крови довольно низок. С этого момента я фактически всегда только в кислородной маске. Но ни она, ни другие меры не приносят видимого эффекта, и мне становится только хуже. Я буквально чувствую, что лёгкие действительно поражены и поражены сильно. Чувствую даже без цифр, которые узнаю от врачей. Они наверняка сменяются, но для меня у них у всех одинаковые глаза. Потому что все врачи в защитных костюмах и масках, и я вижу лишь глаза. И по ним очевидно, как ужасны мои показатели. Я умру. Я точно умру. Каллен был прав, а я не верила. Я думала, у меня хватит сил. Ради себя и родителей. Но я такая слабая. Слабый человечек. Который больше не может. Сердце едва бьётся. Предпринимая усилия, я подношу руку к шее, но не могу нащупать пульс. Я даже заплакать не могу. В глазах чувствуется влажность, но не более того.

Измученное тело предательски ломит и словно выворачивает наизнанку. Невыносимая боль в суставах и мышцах не оставляет сомнений. Это конец. Мой конец. Я не выйду отсюда. Я больше не увижу, что там снаружи. Ни своих близких, ни людей, которых даже не знаю, ни Каллена. И у меня нет телефона. Здесь им пользоваться нельзя. Но, возможно, мне и не хватило бы сил даже написать сообщение. Вероятно, прощальное сообщение родным. Можно... можно попросить врача. В палату, где есть и другие люди, как раз входит один и приближается ко мне, останавливаясь у монитора, куда выводятся данные о моём состоянии. Он оглядывается, прежде чем задёрнуть занавеску вокруг моей кровати. Это странно. Он ведёт себя странно. Но все эти странности перестают быть таковыми, едва он стаскивает маску. Это не врач. Это Эдвард Каллен. Я приподнимаюсь, точнее только начинаю медленно двигаться, как он уже сильно дотрагивается рукой до моего левого плеча, останавливая меня и склоняясь ко мне. Его глаза... его прекрасные глаза широко распахнуты, но в них словно пустота. Многозначительная пустота. И их цвет темнее, чем я помню. Не такой янтарный, каким был. Я не могу знать наверняка, но, наверное, это следствие голода. Каллен... голодает. Из-за меня он не там, где мог бы охотиться. Я представляю, как ему, быть может, трудно находиться здесь. Я хочу что-то сказать, но под маской это невозможно, и я тянусь, чтобы её снять. Я снимаю еле-еле.

- Ты... обнаружишь... себя... - мой голос это булькающий звук. Ужасный и звучащий поистине страшно.

- Нет, если сделать всё быстро. Жизнь будет такой, какой ты захочешь. Мы позаботимся о твоих родителях, обещаю.

- Я буду... буду... мертва для них.

- Да, - подтверждает он, не щадя меня, - но ты и так умираешь. Это случится. Всего несколько минут, не больше, Изабелла. Неужели ты хочешь исчезнуть совсем?

- Нет. Я не хочу. Но... будет... больно? - я боюсь боли. Я так её боюсь. Я совсем не знаю всего этого. И если у него не получится? Если не получится, я ничего не почувствую. Я просто буду мертва. Просто перестану существовать и дышать, и, возможно, там ничего нет. Никакой жизни после смерти в раю или аду.

- Ты справишься. И я вколю тебе морфий.

Я могу только кивнуть. Он возвращает мою маску на прежнее место, трепетно проводя рукой по левой щеке мгновением спустя и не отводя наполненного теплом взгляда. Всё ощущается, как прощание. Ведь, может быть, Каллен и сам ни в чём уверен. У него почти страдальческое выражение лица. Я не в силах видеть его таким. Или не в силах держать глаза открытыми. Я закрываю их, вдыхая кислород, возможно, в последний раз. Сердце отсчитывает ещё один удар, когда острые зубы с силой разрывают кожу на моей ноге. Мне едва удаётся сдержать крик от того, как это больно. Но потом становится тихо. Очень тихо. Прямо перед заключительным ударом останавливающегося в груди сердца.

*****

Звуки возвращаются внезапно. Пение птиц, движение стрелки на часах, капля воды, падающая из крана, рёв автомобильного двигателя, чья-то поступь. Всё начинается со звуков, но после я понимаю, что лежу в незнакомой кровати и могу двигаться. Что руки и ноги ощущаются, как и прежде. А значит, я жива. Или в каком-то смысле жива. Потому что я моментально вспоминаю всё. Себя маленькую на руках родителей, хоть я и не могу этого помнить, всю свою жизнь, её отдельные мгновения, когда я была особенно счастлива, и собственную смерть. Смерть... Я умерла. Умерла. Но до того рядом был Эдвард Каллен и обещал мне иную жизнь. Не такую, как человеческую, но вроде бы приближенную к ней. В его устах это звучало именно так. Теперь в своей голове я вижу его словно иначе. Потому что вспоминаю и то, как он... поцеловал меня. Как я приоткрыла глаза той ночью в его доме, когда он приблизился к кровати. Эдвард не только укрыл одеялом, но и поцеловал. Я не запомнила этого, будучи человеком. Или забыла к утру. Но я более не человек. Я... вампир. Губы Эдварда Каллена соприкасались с моими. Недолго, но это было. Он... где он сейчас? И где я? Я открываю глаза. И он оказывается прямо здесь. Стоящим надо мной. Мой человеческий взор не отдавал должное его красоте. Он не просто прекрасен. Он неповторимо прекрасен. Я хочу просто сесть и осмотреться, но оказываюсь совсем в другой части комнаты. У окна от пола до потолка. Едва взглянув на улицу, я понимаю, что мы в Форксе. В тот самом доме на вершине горы. Сколько прошло дней?

- Давно я тут? - я не узнаю собственный голос. Он изменился. Стал красивее, будто певучим.

- Три дня, - тихо отвечает Эдвард Каллен. Он держится на расстоянии. Хотя я думаю, что это его комната. В ней не очень много мебели или вещей. Только кровать, шкаф, и комод с проигрывателем на нём. Пластинки расставлены на одной из книжной полок, другие же заняты непосредственно книгами. Эта атмосфера подходит Каллену. Но... три дня. Это много. Это так долго. Это значит, что...

- Меня уже... похоронили?

- Не тебя, но да, твоим родителям есть куда прийти на могилу, - Каллен говорит всё так же тихо. Он что, боится меня? Не знает, что теперь со мной делать? Почему он такой... такой настороженный и далёкий во всех смыслах? Я чувствую его напряжение. Вижу, как он озадачен и иногда смотрит мимо меня, куда угодно, но не в мои глаза и даже не на моё лицо. Могу ли я теперь не... нравиться ему?

- А кого?

- Мужчину. Он жил на улице. Признать, что они потеряли тебя... точнее, твоё тело... Никто бы на это не пошёл. Но я убедился, что всё так и будет.

- Как ты мог убедиться?

- По мыслям врачей. Я читаю мысли других, Изабелла.

Я ничего не понимаю. Кажется, он только что сказал, что читает мысли, но этого ведь не может быть? Или может? Тогда он, должно быть, в курсе того, о чём я только что думала. Что не нравлюсь ему. И тогда... я и тогда была для него открытой книгой? Да он... издевается.

- Читаешь мысли... буквально? Значит, ты копался и в моей голове. Было весело?

- Нет. Я не могу. С тобой не могу. Я пытался понять, что не так. Но я не знаю. Я думал, что смогу, когда ты... когда обращение закончится, но твои мысли... Я по-прежнему не могу пробраться в твою голову. Такого раньше не случалось.

- Я не понимаю... - я смотрю на него, а он смотрит на меня. Вот теперь действительно смотрит. Пронизывающе и взволнованно. - Со мной что-то не так?

- Всё с тобой так. Просто мои способности не распространяются на тебя. Может быть, такова твоя способность. Мысленная защита. Какой-то блок.

- Блок? Это опасно?

- Нет. Отец считает, что таков твой дар. Это ничем тебе не грозит, - терпеливо разъясняет Эдвард. - Как чтение мыслей не приносит мне вреда, ну если не считать того, что это может быть утомительно, когда вокруг несколько людей или вампиров, так и на тебе твоя способность никак не отразится физически в твоей новой... сущности.

- Ты говорил со своим отцом обо мне?

- Все мои родные знают о тебе, Изабелла. Они должны были узнать, прежде чем я... Мы семья. Я не мог не сказать. Учитывая правила.

- А мои родители... Ты можешь прочесть их мысли? Если подойдёшь к дому? Мне надо знать, как они.

- Я знаю, как они. Я был на кладбище. Они держатся. Они выходят на улицу. Не сидят дома. Твоя мама высаживает цветы во дворе. Я оставлял тебя ненадолго прошлой ночью, - Эдвард медленно двигается в мою сторону. Он мог бы оказаться рядом за секунду, как я у окна, когда на самом деле хотела просто сесть, но он подходит человеческим шагом. Он останавливается, почти соприкасаясь своим телом с моим, и, ещё немного подождав, проводит рукой по моим волосам. - Они тоскуют, но им помогает мысль, что тебе больше не больно.

- Правда?

- Да, Изабелла. Я не лгал тебе ни в чём и не собираюсь начинать. Хочешь… увидеть себя в зеркале?

Я замечаю это самое зеркало за его спиной и, когда Эдвард кивает будто в знак поддержки, подхожу туда, где на стене висит зеркало. Я смотрю на себя и через зеркальную поверхность, и своими глазами. И даже задираю рукава кофты, той же самой, что была на мне в прошлый раз. На коже нет ни следа от иголок. Она идеально ровная и гладкая. Иная, чем человеческая, но, наверное, нужно просто привыкнуть. И не только к коже. Но и к волосам, которые стали гуще и длиннее, и... красным глазам. Ярко-красным, словно кровь. Радужка отныне больше не коричневая. И это навсегда. Такая я. Это всё ещё мои черты лица, его очертания, разрез глаз, изгиб бровей, положение носа и губ, но я...

- Как ты думаешь, твои родители узнали бы тебя, если бы не болели, а ты бы стал вампиром и пришёл к ним?

Эдвард моментально оказывается за моей спиной. Буквально моментально. И также быстро и резко его руки с силой обхватывают мне плечи, а он сам прислоняется столь близко, что кажется, что хочет стать со мной одним целым. Голос звучит так тепло и надорванно, будто Каллен и не вампир вовсе. Я ещё не слышала его голос звучащим настолько по-человечески.

- Изабелла, твои мама и папа узнали бы тебя. Ты изменилась не настолько сильно, и внутри ты по-прежнему та же Изабелла, которая бесстрашно заваливала меня вопросами и ни разу не показала, что, возможно, боится. Я всё думал и ждал, что ты испугаешься и будешь просить отпустить, но ты так и не сломалась. И ты такая красивая. Ты и была такой, а теперь... Ты прекрасна.

- Значит, ждал, что мне станет страшно? - я поворачиваюсь к Каллену лицом, поддавшись странному импульсу и стискивая мужскую рубашку. Я совсем не ожидаю того, как своей хваткой дёрну ткань так, что частично её порву и оторву три пуговицы внизу. Я в шоке слышу их постукивание о пол, тогда как Эдвард не отводит взгляда от меня и вовсе не кажется хоть сколько-то изумлённым. - Я...

- Сильнее меня, да. Теперь это мне впору тебя бояться. По крайней мере, пока ты новорождённая. То есть где-то год.

Я не в силах противостоять тому, как Эдвард смотрит на меня, кривовато улыбаясь. Его улыбка прекрасна. Я прикасаюсь своими губами к его, не зная, ответит ли он, но он отвечает с неведомой мне прежде жадностью. У меня не было много отношений, но никто не целовал меня так, словно я умру, если он остановится, и то будет поистине мучительная смерть. Я и не могла испытать ничего подобного, будучи человеком. Но будучи вампиром... Нам не нужно сдерживаться. Не нужно быть очень нежными и осторожничать друг с другом, опасаясь причинить боль. Теперь это чуждо мне. Но дёрнуть рубашку ещё сильнее и, наверное, превратить её в окончательно непригодную для носки вещь я могу и делаю. Руки словно везде и всюду. И мои, и Эдварда. Изучают, касаются, обводят изгибы. Он стягивает с меня кофту, впервые поглаживая кожу спины. Проходит совсем немного времени, прежде чем мы оказываемся полностью обнажёнными друг перед другом. Я немного отстраняюсь, осознавая, что под брюками на мне больше ничего нет, и Эдвард, кажется, смущается, разве что не краснеет:

- Не стал надевать на тебя нижнее бельё.

Вроде бы он хочет сказать что-то ещё, но я просто целую его вновь, и он прижимает меня к зеркалу. Он тёплый, ведь теперь мы оба одинаковой температуры, а оно прохладное, и этот контраст, эта разница ощущается потрясающе. Он сам потрясающий. В том, как проникает в меня чувственным толчком, сразу же даря незабываемые эмоции. В том, что относится бережно, несмотря на то, что уже не сможет мне навредить, когда и раньше мог контролировать себя. Но в остальном я чувствую мощь. Силу. Энергию. Её потоки ощущаются между нами вибрацией воздуха. Тот словно становится видимым и осязаемым. Тем, что можно потрогать. Эдвард так и движется во мне практически медленно. Его правая рука в моих волосах, а левая с силой хватает меня за руку, переплетая пальцы. И больше я ни о чём не способна думать. Только об Эдварде и о том, как он притягивает меня ещё ближе, ещё теснее, и я чувствую его всеобъемлюще, будто вот-вот воспламенюсь от соприкосновения с его телом, которое начинает дрожать вслед за моим. Это так... по-человечески, но вместе с тем и усилено во много раз. Запредельно. За гранью. Вот как это это ощущается. Пусть нам и не надо дышать или останавливаться. Но всё-таки надо. Через минуту, полчаса или несколько часов, а время больше не важно так, как раньше, мы лежим на полу просто поверх ковра, укрытые покрывалом с кровати. Я изучаю тело Эдварда. Да, ещё. Я не считаю, что закончила с ним в этом плане.

- Ну как? - спрашиваю я. Он смотрит на меня полуприкрытыми сощуренными глазами, явно не понимая, что я имею в виду, но если он не может полагаться на свои способности в случае со мной, то, может, это и неудивительно, что его выражение лица словно рассеянное. Или, может, ему всё-таки понравилось. Заниматься сексом.

- Что как?

- Со мной тоже было странно?

- Я думал, что будет так, да, но это было... восхитительно, - Эдвард поглаживает рукой моё левое бедро, обводя круг на коже пальцами. Его тягучий взгляд при этом не отрывается от меня. Я не уверена, верить ли услышанному, но Каллен выглядит искренне.

- Значит, есть вероятность, что ты не сбежишь?

- Не сбегу куда?

- Не притворяйся. Ты знаешь, о чём я. От отношений в человеческом понимании.

- Ну нет, - голосом, который я теперь определяю, как бархатный и музыкальный, говорит Эдвард, смотря из-под ресниц совсем манящим взором. - Отныне я в ответе за тебя, Изабелла. Боюсь, Карлайл оторвёт мне голову, если я просто попытаюсь сбежать. Но вообще ты очень по мне, чтобы я мог так с тобой поступить. Если ты захочешь, мы вместе узнаем, какой будет наша жизнь лет через сто.

- А до тех пор?

- Я научу тебя охотиться, сможем путешествовать, и, если пожелаешь, найдёшь удалённую работу.

- Охотиться?

- Поверь, это легче, чем кажется тебе сейчас. У тебя уже есть инстинкты, которые подскажут, как действовать.

Слова Эдварда звучат успокаивающе, явно свидетельствуя о том, что он знает о многом без преувеличения на личном опыте. Мне ещё только предстоит подобное, отчего его слова не успокаивают меня в полной мере. Но, несмотря на это, находясь рядом с Эдвардом, я чувствую, что всё, и правда, возможно. Всё, о чем он сказал мгновение назад и говорил раньше. Привыкнуть к новой сущности, обрести самоконтроль и даже вновь заняться любимым делом спустя время. Я целую Эдварда, безмолвно отвечая на его вопрос и вверяя себя ему на целую вечность.