- Мы разобьём ему сердце. Собаки всё чувствуют. 

- Тогда хорошо, что это мой пёс. С его разбитым сердцем я разберусь сама. 

- Я заботился о нём, пока тебя не было месяцами. 

- И всё-таки он мой. Я завела его до нашего знакомства. У нас всё будет хорошо. Когда должен приехать грузовик? 

Эдвард смотрит на меня исподлобья. Люди часто так смотрят. Обычно это происходит само собой. Мгновения, когда люди ругаются или спорят, и хоть кто-то из них да ожесточается в своём взгляде. Мы тоже это проходили. Отрицание, гнев, злость, тоску, потепление и всё-таки снова злость, ядовитую, словно отрава. Но Эдвард единственный, кто умеет настолько склонить голову и при этом не разорвать зрительный контакт, не отвести взгляда и говорить им много всего. Ты такая холодная, что стало с той забавной женщиной, которая вызывала у меня смех, даже когда я только-только похоронил отца и не хотел смеяться? Где моя девчонка? Кто-нибудь её видел? 

- Через двадцать три минуты. Я попрощаюсь перед уходом. Корм, который он ест, в нашем общем списке покупок. Я потом отредактирую и удалю всё свое. Код от охраны 492496329. После того раза, когда я менял его пару недель назад, ты его ещё пока не запомнила. Починить механизм на окне в кабинете придут в четверг, я объяснил, что проблемы с откидным положением. В мойке я всё ещё раз посмотрел, течи нет. В твоё отсутствие были трудности с канализацией из ванны, но и это улажено. Я прогуляюсь с Джеком по кварталу, хорошо? 

- Эдвард. 

- Ты мне не изменяла. Я тоже был тебе верен. Ну или если что-то было, а я не знаю, то давай всё так и оставим. Отношения просто изжили себя. Надо было раньше… 

- Что надо было раньше? Расстаться? 

- Я не знаю. По-моему, будет лучше, если мой агент свяжется с твоим, и вместе они согласуют…

- Официальное заявление? Я его не хочу. Но поскольку надо, и ты больше меня ведёшь социальные сети, то сделайте всё сами. Что бы вы ни написали, просто укажи моё имя в подписи. Будем как Ченнинг и Дженна. 

- Только без общей дочери или общего сына. 

Эдвард выходит в прихожую нашего дома. Технически это мой дом, жилище, что записано на моё имя и только на моё, но он наш. Он скоро перестанет быть нашим. Как только Эдвард вынесет наружу последнее, что ему здесь принадлежит, и погрузит либо в грузовик, либо в собственный внедорожник. Он купил его, продав спорткар, пару лет назад. Необязательно быть бесшабашным рокером, чтобы любить быструю езду на грани. И Эдвард её любит и по сей день. Просто мы говорили о детях, об ответственности и их безопасности. Судя по наличию таких разговоров, мы хотели детей. Или хотел Эдвард, расставшийся с тачкой с открытым верхом ради автомобиля, отличающегося высоким уровнем надёжности. Я же просто слушала его и никогда не говорила ничего определённого. Он прав, меня месяцами не бывало дома. Очередной тур, город за городом, жизнь между домом на колёсах, концертной площадкой и номером в отеле. Даже возвращаясь, больше времени я проводила в студии, нежели на диване или в кровати с парнем. Новые песни не падают с неба. Новый тур невозможен без нового альбома. И так снова и снова. Замкнутый круг. Эдвард это понимал, потому что это и его призвание. Как и я, он певец. Но он ушёл в творческий отпуск. Чуть позже, чем приобрёл ниссан. Мне нравился его ниссан и то, что он купил его, не спросив меня. Мне нравилось то, что он всё равно знал, что я одобрю его выбор. Чушь. Мне всё ещё нравится, что он так знает меня. И знает то, где лежит поводок. Ещё бы. Ретривер мой, но Эдвард действительно лучший хозяин, чем я. 

Я наблюдаю, как они с Джеком выходят на улицу нашего привилегированного района. Собственный дом Эдварда относительно недалеко. В соседнем районе. Тоже привилегированном. За несколько лет это будет моя первая ночь в этом доме только с Джеком. Джек виляет хвостом, держась очень близко к Эдварду и подставляя морду, чтобы получить порцию ласки. Джек любит Эдварда. А я? Каковы мои чувства к Эдварду? Я приехала из тура, вошла в дом, вспотевшая и измотанная, что было пару дней назад, посмотрела на своего парня, и едва он открыл рот спросить, хочу ли я в ванну или обойдусь душем, и что мне достать перекусить, как я ответила, что мне хочется быть одной. Эдвард неверяще посмотрел на меня, но не подошёл. Не прикоснулся и не поцеловал. А раньше мы всегда целовались. После долгой разлуки это было как неизбежность, желание сквозило в воздухе, и я не думала ни про пот, ни про усталость. Мы могли заниматься сексом целую ночь, а в перерыве просто поглощать шоколад. Шоколад, Эдвард и секс. Вот как всё было до недавних пор. Эдвард произнёс лишь одно слово. Хорошо. Хорошо, я тоже хочу быть один, или хорошо, я принимаю, что ты говоришь? Видимо, правдиво последнее. Ведь он нашёл машину на следующий же день, а теперь ушёл попрощаться с Джеком прогулкой. Пока их нет, я ставлю пластинку в проигрыватель Эдварда. Он любит пластинки, как кто-то, кто родился в эпоху винила, но не хранит упаковки. Потому что, и всё с его слов, они пачкаются, рвутся, желтеют, если попадает солнце, а надписи тускнеют. Эдвард всё так же хранит каждую отдельно от другой, но в конвертах из ткани, сшитых на заказ. Он знает, где чьи песни, даже не читая мелкий шрифт непосредственно на пластинке, а я и не знаю, и не читаю. Я просто слушаю, когда слушает он, или наблюдаю, как глупо он двигается под композиции, которые не предполагают быстро танцевать. Но Эдварду всегда всё равно. 

Он определённо возьмёт всё. И я больше не буду слышать их. А в моём доме нет музыкального центра. До Эдварда мне не хотелось быть в чужом творчестве. Но он дал понять, каким вдохновляющим оно может быть. Когда он возвращается спустя время, и Джек занимает своё место на подушке близ телевизора, я просто стою у окна, и ничто не выдаёт того, что я пользовалась проигрывателем. Пластинка возвращена в конверт. Все они сложены рядом с техникой. Игла на месте. Крышка закрыта. Столик тоже Эдварда. До него у стены было пусто. Потом, вероятно, откроется вид на то, что краска сверху выгорела из-за дневного света, а всё, что было скрыто мебелью, осталось изначально более яркого цвета. Придётся подбирать колер заново и красить всю комнату? 

Вскоре приезжает машина. Как и говорил Эдвард, через двадцать три минуты. Он общается с грузчиками, но не со мной, проводя их по дому и указывая, что забирать. Второй диван, стол в кабинете, без которого Эдвард не мог, и кресло оттуда же, шкаф из спальни, привезённый им из дома, чтобы у каждого было своё место для вещей, журнальный столик из гостиной, круглый и деревянный, не то что мой стеклянный прямоугольной формы. Эдвард заканчивает перечислять на этом, и я открываю рот напомнить про столик под проигрывателем. Рабочие уже берут стол для журналов и выходят с ним из гостиной. Джека здесь нет. Пришлось закрыть в прачечной, чтобы не мешал. Он дружелюбный, не стал бы нападать, но желание познакомиться с новыми людьми у него как традиция. 

- Он остаётся. Или если не нужен, то можем выставить на улицу. Кто-то да возьмёт. Хотя ты же предпочитаешь хранить на нём свои бумаги. 

- Ты это не любишь. 

- И ты всегда это знала. Но он может стать полностью твоим. Пользуйся, Белла. 

В последнюю очередь Эдвард забирает проигрыватель с пластинками. Эдвард возвращается после того, как относит их в ниссан, и идёт к прачечной открыть Джеку. Не могу смотреть на них вдвоём, видеть, как Эдвард садится на корточки и прикасается к холке, слушать, что он шепчет. Но смотрю и слушаю. Эдвард любит Джека. Каждый жест, каждое движение руки всё равно что кричит об этом. Джек облизывает ладонь Эдварда, и Эдвард не стремится срочно вытереть слюни и влагу. Не моя ли принципиальность не позволяет мне даже задуматься о том, чтобы отдать Джека тому, кто знает, что он ест и какие игрушки предпочитает? Ладно, я тоже знаю, и я не не люблю Джека, я люблю, у меня есть номера его ветеринара и запасного ветеринара, и на ошейнике есть вся информация, но моя жизнь… Моя чёртова жизнь в турах… Тоже весомая причина. 

- Пока, приятель. Не шали, - Эдвард едва не вдыхает запах шерсти и собаки, настолько низко к морде наклонена его голова. А может, и вдыхает. - Мамочка о тебе позаботится, - Эдвард выпрямляется и говорит, поворачиваясь ко мне. - Ну прощай. 

- Не надо так. 

- А как надо? Сказать, что я открыт для прощального секса? Нет, я не открыт, - глухо произносит Эдвард. - Ты и я… Мы не будем такой парой, и друзьями мы тоже не можем быть. Мы никогда ими не были. С самого первого дня всё было… теснее. Не знаю, что с тобой случилось в туре, экзистенциальный это кризис или что, но если бы ты хотела сказать, то уже сказала бы. Я уезжаю. 

Эдвард покидает меня, дом и Джека. Я приближаюсь к двери и даже обхватываю дверную ручку, но что будет, если открыть? Да ничего. Я увижу, как Эдвард садится на водительское место, надевая солнцезащитные очки. Это всегда происходит. Он надевает их лишь за рулём. Просто на улице никогда. Даже если солнце светит прямо в глаза, или где-то рядом могут поджидать папарацци. «Им нужен я, так пусть смотрят на меня всего. С ног до головы». Я так никогда не могла. Ни до встречи с ним, ни после. Я не особо хотела известности и не бежала за ней. Она просто случилась. И отказаться оказалось трудно. Но кепки и очки стали моими постоянными спутниками. Джек тыкается мордой мне в левую ногу точно в линию коленного сгиба и слегка лижет кожу шершавым языком. Невольно отмечаю, что у Джека влажный нос. Всё, как и должно быть. Сухой нос это плохо, повод отправиться к ветеринару. Если что, Эдвард бы уже позаботился об этом. Я опускаю руку не оттолкнуть Джека, а погладить. Мы остались только вдвоём. Только он и я. Будь я собакой, тоже стала бы скулить вместе с Джеком. Но я всего лишь человек. А люди совершают ошибки. Люди не всегда верны так, как о них думают. 

- Да, малыш, знаю. Мамочка тоже будет скучать. 

Джек пристально смотрит на меня. Он словно спрашивает, что я сделала. Не сегодня, не два дня назад, когда вернулась, а раньше, ещё в туре. Но если я и скажу, то говорить собаке странно. Собаки всё чувствуют. Это скорее правда, чем ложь. Но чувствовать и понимать человеческую речь это разные вещи. Понимать, что именно говорит человек, и что означают его слова… Вряд ли Джек поймёт. Его мир это только мы с Эдвардом. Так было, пока я не… Джек не знает, куда я уезжаю, и почему меня подолгу не бывает. Когда ездил Эдвард, а я оставалась, он не знал этого и про Эдварда. Где он и чем занимается. И сколько времени прошло, неделя или два месяца. К вечеру Джек предсказуемо зовёт меня на улицу. Всем своим видом он выражает, что ему надо побыстрее, иначе я сама же буду виновата в луже на полу или в чём-то большем, хоть он и взрослый, но я никак не могу найти пакеты для уборки за собаками. Неужели их нет? Они могли и закончиться. Чисто теоретически. Или Эдвард положил их не туда, куда кладу я. Будет гадким поступком звонить ему и спрашивать об их местонахождении. Не хуже содеянного, но всё-таки я покажу себя дрянью, если позвоню. В конце концов я нахожу пакеты сама. В тумбочке у входа, хотя лично я хранила их на кухне. Но, возможно, в тумбочке действительно удобнее. Рядом с дверью. Берёшь и сразу выходишь. Я пристёгиваю поводок к ошейнику Джека и едва открываю дверь, как он сразу тянет меня вперёд. Я крепче держу катушку, удерживая Джека, потому что нам ещё нужно запереть дом. Всё не так, как когда мы с Эдвардом выходили выгуливать Джека вдвоём. Я не очень и хочу гулять с ним сильно долго, будучи одной. Мы могли заходить за кофе или молочным коктейлем, наслаждаясь им прямо в кофейне, наблюдая за Джеком через окно, наслаждающимся солнцем или просто свежим воздухом в случае облачной погоды. К Эдварду или ко мне могли подойти взять автограф, но это не создавало нам проблем. Мы не были такой парой, за которой охотятся папарацци или фанаты. Я бы не стала делать заявление ни для кого. Но знаю, что он сделает. Потому что он весь такой открытый и честный перед своими поклонниками. И когда у нас только стало всё серьёзно, он тоже не делал из этого тайны. Мы появились вместе на красной дорожке премьеры фильма, в котором в качестве саундтрека использовали песню Эдварда. В ответ на вопрос одного журналиста Эдвард так и сказал, что мы не просто друзья. Мы, и правда, никогда не дружили в буквальном смысле. Да я могла бы переспать с ним прямо в вечер знакомства, пригласи Эдвард меня к себе после вечеринки, на которой мы оба тогда оказались. Он не пригласил, и тогда мы не переспали, но он позвонил спустя пару часов. Мы занялись любовью через неделю каждодневных встреч. У меня дома. Это было прекрасно. Но теперь всё это история. Прошлое. А настоящее… Рано или поздно Эдвард обнаружит, что у него пропало, и эта нить приведёт его обратно ко мне. Но не для примирения. Точно не для этого. Он мог уже обнаружить. Всё было в папке в его рабочем столе. 

- Джек. Нельзя, - Джек наклоняется к земле и нюхает чужие экскременты. Подчиняется ли он мне сразу? Нет, куда уж там. Что и говорить, я не Эдвард. Но, по крайней мере, Джек просто нюхает. Ещё достаточно светло, чтобы я точно видела, что он не пытается вдруг попробовать. На всякий случай я всё равно тяну поводок. - Ну всё, пойдём, Джек. 
 
Джек гавкает, но отходит оттуда ко мне. Я выбрасываю пакет со всем, что подобрала с земли после Джека. Мы гуляем ещё некоторое время, потому что главным образом это в моих же интересах. Тогда он, возможно, не подскочит часов в семь и не будет теребить одеяло или даже мою ногу, напоминая о своих потребностях. Эдварду иногда приходилось вставать и в начале седьмого и плестись сонным на улицу. Если бы не его творческий отпуск, чёрта бы с два я так легко моталась с гастролями. Не настолько уж и много в моей жизни людей, чтобы никто из них не успел уставать от собаки, которую они не растили. Блять. Это делает всё ещё более паршивым. Вот так закончить отношения длиной в четыре года, которые казались важнее карьеры, а вышло всё совсем наоборот. От кого теперь у Эдварда будут дети? Его бывшая, к слову, на данный момент тоже одна и свободная. Думаю о какой-то фигне. О его детях. Надо думать о том, чтобы сказать всем. До того, как Эдвард объявит всё сам на весь мир. Это происходит через два дня. Эти два дня как вечность. Я ожидала, что он сделает всё раньше. Но когда я вижу текст, оформленный, как фото, и продублированный обычным образом, это одновременно и как сорвать пластырь с зажившего пореза, и нанести себе ещё более глубокую рану острым ножом для рыбы. Видеть всё в сети всегда делает всё более реальным, когда ты знаменитость. Комментарии там отключены. Хотя бы непосредственно у него под носом не будет твориться вакханалия с вопросами, кто на самом деле кого бросил. Люди жестоки. Но я ещё больше. Я даже не могу понять своих чувств. Не странно, что и подруги не понимают. Они приезжают как-то без предупреждения, но не сразу, как я сказала сама, а после публичной новости. Может, тоже думали, что всё это ещё неокончательно. Я отлучаюсь ненадолго в комнату взять для них подарки, а когда приближаюсь к кухне, то слышу разговор и задерживаюсь послушать. 

- Мы не знаем, что случилось. Как мне поддерживать свою подругу, когда я не могу понять, в чём дело? 

- С любовью, Элис, - отвечает Розали под аккомпанемент звука розлива вина по фужерам. Она притащила его с собой. Не так уж я и его люблю. И сейчас только полдень. Я едва поела и не хочу пить. - И мы знаем, что случилось, - Роуз ещё наливает, но после паузы. Значит, как минимум один фужер она уже наполнила. - У неё закончились отношения длиной четыре с половиной года. Мы должны просто быть…

- То есть тебя удовлетворяет эта фигня? Цитирую: «мы приняли решение двигаться дальше по жизни разными дорогами и просим сохранять наше право на частную жизнь. Эдвард и Белла». Это фигня из мыльной оперы.

- Нет, это фигня часть нашей жизни, - девочки начинают спорить, а когда они спорят, Роуз становится особенно непререкаема и не гнушается вспоминать чьё-либо прошлое для подкрепления своей позиции фактами. Очевидно, эта тактика всё ещё актуальна. Её не назвать нападением, ведь Роуз ничего не выдумывает, но её прямоте иной раз можно позавидовать. Роуз смело произносит следующие слова, и я уверена, что смотрит при этом она прямо на Эл. - Ты замужем за Джаспером, но вспомни, когда у вас был разлад. Ты даже гуглила официальные заявления звёзд, что обычно они отправляют в массы в случае развода. Тебе не понадобилось, а вот ей… 

- И ей не должно было понадобиться. Всё это как дурной сон. И она будто не она. Если ты против, чтобы мы лезли к ней, надо узнать у него. Он же с ума по ней сходил. 

- Значит, это не он. 

- Что не он? 

- Не он натворил дел, Элис. Слушай, круто, что ты… нет, что мы с ней и на её стороне, что бы ни было, но не забывай, что о ней болтали в школе. Что может разбить сердце лишь тем, как идёт по коридору. Теперь мы не в школе, мы выросли и стали взрослыми, и во взрослом мире Белла… Ну она вряд ли совсем уж ни при чём. 

- Я отдала Кеннету черновики, - отвечаю я разом на всё, переступая невидимую границу между коридором и кухней. - Ты так точно отразила суть, Розали. Во взрослом мире я творю вещи похуже, чем просто направляюсь с одного урока на другой по школьным коридорам. 

- Что за черновики? 

Элис присаживается за стол. Розали пока остаётся стоять. Я смотрю на неё, потому что побаиваюсь Элис. Она действительно чуть не развелась, а пока неопределённость этого висела в воздухе, Элис выплакала немало слёз. Она ненавидит расставания и размолвки. Раньше мы могли обсуждать распад очередной голливудской пары, например, было ли очевидно по фото, что у людей проблемы, а теперь Элис обрубает подобные темы на корню. Я или разговариваю с Роуз, или ограничиваюсь чтением новости. Но разве с Элис такое пройдёт? Мы с Эдвардом не очередная чужая пара. Мы её друзья. Хотя думаю, что Эдвард общался с моими подругами исключительно ради меня. 

- Черновики Эдварда. Песни, что он написал за два года. 

- И зачем ты это сделала?

- Я хочу сменить лейбл и уйти. Кеннет сказал, что я могу это сделать и потерять свои песни, или могу обменять их на что-то не менее крутое. Он знает, как замечательно сочиняет Эдвард. Я сама же и рассказывала. 

- Зачем ты так с ним? - голос Розали как крик. Резкий. Оглушающий. Вселяющий тошноту. - Это его. Не твоё. Как ты можешь... Блять, Белла. Сначала ты даже не хотела чёртову карьеру. Между прочим, у нас есть суды. Люди борятся за то, что считают своим, а не крадут у других, не крадут у своего парня. 

- Он уже... 

- Он был твоим, когда ты делала это. Ты украла и уехала, не отрицай. 

- И не собиралась. 

Мы взаимно повышаем голоса ещё громче. На кухню, цокая по полу когтями, влетает Джек, скуля и прислоняясь ко мне, но посматривая на Розали. Он не нападёт без повода, а Роуз точно не угроза. Теперь он не сносит вещи на своём пути. Он просто защитник. Я поглаживаю морду между ушей. Вдох, выдох и снова вдох. Джек дышит часто, что ощутимо через шерсть. Его тело подрагивает, когда он снова беспокойно скулит. 

- Всё в порядке, малыш. Маму не обижают. 

- Такая мама обижает сама. 

- Розали, - прерывает своё молчание Элис. - Ты уже много всего сказала, - Элис переводит взгляд на меня. Смотрит в мои глаза впервые за эти пару минут. Думаю, она собирается спросить что-то конструктивное. Или тоже наорать, несмотря на её лишённый враждебности облик. - Сколько ты взяла? 

- Всё, что нашла. Одиннадцать или двенадцать.

- Ладно.

- Ладно, Элис? Чёртово ладно это всё, что ты можешь сказать?

- А что ещё говорить? Белла уже сделала выбор, правильный или нет, судить не нам, и не думаю, что Кеннет что-то вернёт. Он хотя бы дал тебе расписку?

- Дал. И сказал, что на днях мы подпишем договор и заверим его. Я не дура. Я знаю, что нужно думать о гарантиях.

- Ну а что ты будешь говорить Эдварду, ты уже тоже знаешь? - тыкает в меня пальцем Роуз. - Допускаю, что съехал он спешно, но вещи рано или поздно перебирают все. Под выпивку или без выпивки, под музыку или в тишине, не имеет значения. 

- Я готова к тому, что будет. 

- Ты его разлюбила? 

Розали явно ждёт ответа. Я не хотела пить, но сейчас бы охотно выпила и сказала ей сделать то же. Некоторые встречаются с кем-то годами, и любовь, как чувство, необязательна. В современном мире её считают пережитком прошлого, институт семьи изжившим себя, и статистика браков и разводов неумолимо подчёркивает, что у людей действительно проблемы с сохранением союза. Не уверена насчёт любви с первого взгляда, с первой произнесённой фразы, но я любила Эдварда. Определённо любила. Одинаково любила и общаться об обычных вещах, обсуждая новый музыкальный альбом или киноновинку, и трахаться не только в постели. Но мы не делали ничего из этого уже больше трёх месяцев. У меня был долгий тур. Он частично захватил и Европу. Эдвард вроде хотел поехать со мной. А потом счёл, что по большей части ему придётся быть одному и протирать штаны где-то за кулисами. Я согласилась с этим, но я была бы счастлива тому, что он сидит так близко, даже если для него это не что-то увлекательное. И ночи принадлежали бы нам. Найти, куда пристроить Джека, в целом не великая проблема. Всё звучит так эгоистично. 

- Дело больше не в этом. Я выбрала карьеру. 

- Ради тебя надеюсь, что это будет стоить того. Эти красиво упакованные коробки для нас? 

- Подарки. Да. Времени у меня было мало, но я... 

Элис и Роуз разворачивают упаковку. Розали я купила берет яркого красного цвета, она предпочитает их шапкам, а Элис подобрала шарф. Шарфов много не бывает. Так она однажды сказала, когда мы только познакомились в средней школе. Уже тогда у Элис существовала небольшая коллекция, и Эл никогда не появлялась два дня подряд в одном и том же шарфике. Меня благодарят за подарки, но разговор у нас не особо и клеится. Я задумываюсь, выдержит ли наша дружба вообще. Я совершила что-то, что можно посчитать за измену без той самой измены. Будь всё дело в сексе... Объятий и фразу «молодец, подруга, ты крута» и через сто лет мне никто бы не даровал. Всё тождественно между собой. И первая реакция самая настоящая, самая подлинная. Уже к трём часам дня я остаюсь одна, Джек в то время полуспит, но впоследствии просится на прогулку, а в ночи неспешно проходит в приоткрытую дверь спальни, телом открывая её больше. Ох, нет. Я знаю всё о таких визитах, которые Эдвард воспринимал благосклоннее моего. После недолгого торга мы пускали Джека в постель, только чтобы потом пылесосить её от шерсти. Эдварду это вроде даже нравилось. Управляться с компактным пылесосом и наводить чистоту и под подушками. Я притворяюсь спящей, но без успеха. Джек лижет мою руку, находящуюся вне одеяла, и я невольно двигаю ею подальше от шершавого языка. Джек издаёт скулящий звук. Приглядевшись, я вижу его морду на простыни. Эдварду стоило махнуть рукой, и Джек сразу убирал морду и отказывался от намерений пускать слюни. Так мы с Эдвардом договорились. Что я могу ослабить воображаемый поводок, но хоть одно скопление слюны в моих волосах или видимое пятно на одежде или постельном белье, и Джек вернётся на своё место в гостиной. За четыре года при Эдварде я так и не увидела ни одной слюнявой капли. 

- Хорошо. Но это не на каждую ночь. И мамочке рано вставать. Нужно на студию. 

С шуршанием одеяла Джек забирается в кровать, закапываясь под него верхней частью тела. На то, чтобы уложиться с комфортом, он затрачивает несколько минут, шуршит и возится, пока наконец не затихает у моего бедра. Я отодвигаюсь достаточно на свою половину кровати. Джеку должно быть мягко там, где спал Эдвард. Он спал слева, а я справа. Теперь я могу спать, как хочу. Я и собиралась уснуть на его стороне. Попробую в другой раз. Впереди сотни ночей без него. Да что там сотни, тысячи. Целая жизнь? Я глажу Джека, чувствую его ритмичное дыхание и то, как подёргиваются его лапы. Собакам вроде бы тоже снятся сны. Он бежит за кем-то во сне, или наоборот его стремятся догнать? Какая-нибудь красивая собака? Хотя Джек кастрирован. Я не хотела вдруг влипнуть из-за него в случае его побега на улице. Ну если бы он заимел щеночков с какой-либо шерстяной подругой. Это как быть бабушкой. Почти. Глупые мысли, как ни странно, помогают успокоиться и заснуть, или же своим присутствием под боком помогает Джек. Мой личный антидепрессант. Но в студию с собаками не пускают. Поэтому на следующее утро я выгуливаю его долго и тщательно и иногда, зевая, бросаю ему его гантель. Джек не особо приносит её обратно, ещё полусонный, всего пару раз за всё время. Но позже он терпеливо ожидает у кофейни в утренний час пик, чтобы и я приобрела кофе, стоя в очереди с другими посетителями. После мы возвращаемся домой. Я пью кофе прямо по пути, а Джек идёт рядом без поводка, который я несу в руке. В студии я просто репетирую, делаю упражнения для голоса час за часом с небольшими перерывами на чай или решение деловых вопросов. Когда после бокала кофе я собираюсь записать пробную версию новой песни, и музыка уже включена, я чувствую вибрирование в кармане джинсовых шорт. Мой жест рукой истолковывают правильно. За стеклом выключают звук. Я извлекаю сотовый и отвечаю сразу. Один лишний гудок или повторный вызов ничего не изменят. Эдвард задаёт вопрос, сразу как я произношу слово из четырёх букв. «Алло» вместо «да». Чаще всего я использовала «да», а не «привет» или что-то подобное. Я не слышала голос Эдварда четыре дня. То, что теперь я слышу его, неопровержимо злой и пугающий, вселяет не страх. Нет, только лишь ломку. Ломоту в суставах и мышцах, как будто я слезаю с дозы, но пока получается хреново и травматично.

- Алло.

- Где они, Белла? Давай по существу. Мне похуй, если меня слышит до фига народу. Это твои проблемы. Где мои наброски? Клянусь Богом, если ты собираешься записать хоть что-то для себя, то это будет…

- Они у Кеннета.

- Объясни, какого хуя.

- Это то, что случилось в туре. Кеннету нужно было что-то, достаточная причина, чтобы отпустить меня от себя и в другой лейбл.

Эдвард молчит. Я даже не слышу звуков его дыхания. Но Эдвард всё ещё здесь. Всё ещё на линии. Просто есть лишь гробовая тишина. Хотя в гробу и то наверняка громче. Со временем там появляются черви. Много червей. Я прямо как червь. Как змея, что проползла куда-то и всё там разрушила. Почему он не орёт на меня? Потому что никогда не повышал голос в отношениях со мной? Сейчас есть весомый повод. Другого такого и не будет. 

- То, что у нас было... Ты обменяла нас на успех и избавление от мерзавца-продюсера? 

- Эдвард... 

- Лучше бы ты сделала что угодно другое, используя своё тело. Не думала ему отсосать?