От этих мыслей мне становится страшно, потому что они уводят меня даже не к Джеймсу, который пытался стать для меня тем самым единственным, а к Эдварду. О нем даже спустя эти десять лет у меня одновременно самые сладкие и самые горькие воспоминания. Весь последний год они с завидным постоянством выныривают из глубин моего сознания в самые неподходящие моменты. Когда-то я заперла их очень глубоко, закрыла на множество замков, а ключи от них уничтожила. Но эти воспоминания оказались достаточно сильны, чтобы не только беспощадно сорвать замки, но и своим безудержным потоком вынести запершие их двери. Это воспоминания о светлом времени, самом счастливом в моей жизни.

 Я всегда с улыбкой вспоминаю нашу первую встречу и то маленькое соревнование на утренней пробежке, где я вышла победительницей. Соревнование стало вторым именем для каждого из нас в дальнейшем. В то утро я отправилась в университет. Я стояла у входа в аудиторию, обсуждая с однокурсницей спорный прецедент, когда услышала возле своего уха вкрадчивый бархатный голос:

 – Привет, Пружинка-марафонщица!

 Я вздрогнула от неожиданности и обернулась под присвист своей соседки. Разве такое бывает? Это просто какой-то день сурка! На неприлично малом расстоянии от меня стоял и ухмылялся тот самый парень, который ворвался в мое утро. Он был хорош. Этого слова слишком мало, чтобы выразить, насколько он был привлекателен. Обыкновенные джинсы и рубашка, которые смотрелись на нем, словно они были хитом самых модных коллекций, совершенно не соответствовали той уверенности, которая исходила от него. Они, скорее, подчеркивали игривую дерзость, которая полыхала во взгляде его зеленых обжигающих своим огнем глаз. Его волосы выглядели так же, как и утром – растрепанными и непослушными. Видимо, расческа мало помогает ему в борьбе с ними. Но это не выглядело неряшливо, скорее сексуально, чем неопрятно. И запах! Мне захотелось уткнуться носом ему в шею и вдыхать, вдыхать!.. Он привлекал меня. Даже слишком. И я возненавидела его за это!

Когда я не ответила ему, он ехидно намекнул, что благодаря его неотразимости я потеряла дар речи. Я фыркнула и демонстративно отвернулась, покраснев при этом до кончиков пальцев на ногах, чего со мной не случалось с начальной школы. Отчасти он был прав, но признать этого я никак не могла. Поэтому сделала вид, будто бы его и не было рядом, вернувшись к обсуждаемой теме. Но сосредоточиться на ней мне было невыносимо сложно. Я чувствовала на себе его взгляд. Волны тепла, исходившие от его тела, и его запах окутали меня, словно кокон, из которого мне совсем не хотелось выбираться. Наоборот, мне хотелось быть ближе к нему. Мне хотелось укутаться в это тепло, в этот запах, словно в любимое одеяло, и не высовывать из-под него даже кончика носа. Видимо, я все же упустила нить рассуждений, потому что моя собеседница снисходительно улыбалась мне, замолчав и вопросительно приподняв бровь. Меня спасла открывшаяся в аудиторию дверь. Мне казалось, что спасла. Но это было только начало.

Мы всей гурьбой поплыли в класс и расселись на свои привычные места. Профессор Джефферсон рассказывала лекционный материал, периодически обращаясь к аудитории с вопросами. Как обычно, к концу лекции она предложила нам спорную ситуацию, которую нам необходимо было разрешить на основе изученного материала. Желающие высказывали свое мнение. Последнее слово всегда было за мной. Но не в тот день. На каждый мой аргумент Эдвард находил контраргумент. Мы почти перешли на крик и спорили до конца лекции под перешептывания других студентов, местами одобрительные, местами злорадные. Злорадство исходило, в основном, от особ женского пола, которые явно были восхищены Эдвардом, и так же явно завидовали мне, желая сбросить меня с пьедестала непобедимости в этих лекционных мини-процессах. Конец этому спору положила профессор Джефферсон.

 – Рада снова видеть вас на моих лекциях, мистер Каллен! Наконец-то у мисс Свон появился достойный оппонент!

Аудитория зааплодировала, выражая нам признательность за это выступление, во время которого мы метали друг в друга словесные молнии. Я, нахмурившись, посмотрела на Эдварда, а он подмигнул мне в ответ, не скрывая свою довольную улыбку, которую мне захотелось стереть с его симпатичной физиономии. С тех пор Эдвард Каллен стал моим кошмаром. Казалось, он поставил себе целью выводить меня из себя.

Он докучал мне во время пробежек по утрам, пытаясь заводить разговоры. Когда я показывала, что у меня в ушах наушники, которые не позволяют мне его слышать, он просто молча бегал рядом, не отставая ни на шаг. В каждом учебном споре он принимал противоположную точку зрения, даже если эта позиция заранее была проигрышной. Хотя благодаря его доводам она выглядела не такой безнадежной. Он бросал мне вызов во всех соревновательных развлечениях на вечеринках. Он просто все время был рядом, словно пришитая самыми прочными в мире нитками тень. Я ненавидела и любила это одновременно. Тогда я еще не до конца понимала, насколько наше противостояние привязало меня к нему. Я списывала этот интерес на свой соревновательный дух. Но уже тогда я сгорала от ревности, если кто-то из девушек вдруг завладевал его вниманием. Хотя я никогда не замечала, чтобы он отвечал на чей-то флирт. Он, скорее, был подчеркнуто вежлив с ними, не позволяя слишком приблизиться к себе.

Такие отношения были у меня с Эдвардом целый год. Мы почти не разговаривали как нормальные люди и едва приветствовали друг друга, пока одна шумная вечеринка не расставила все по своим местам.

Это был Хэллоуин. На улицы выползла всевозможная нечисть, пытаясь напугать прохожих своими жуткими масками. Тыквы светились пустыми желтыми глазами и зловещими зубастыми улыбками. Было шумно, ярко и совсем не страшно, несмотря на то, что улицы наводнились вампирами, оборотнями и зомби.

Я нарядилась симпатичным призраком. Моя покрытая белым гримом кожа светилась в сумерках, словно я покрасила ее фосфорной краской. Волосы были взлохмачены и покрыты серебристым лаком. Белоснежное платье в стиле ампир с воздушной двухслойной юбкой до пят делало меня легкой и невесомой, будто я и правда парила в воздухе, как настоящий призрак. Когда я увидела Эдварда в той белой простыне, которую он выдавал за костюм, у меня случился приступ истерического хохота. Его голова выглядела так, будто ее сначала окунули в белый клей, а потом обваляли в муке. Пудра, которой кто-то очень щедро покрыл его лицо и эту жуткую простыню, была даже на ресницах, думаю, и в рот ее попало немало. Фу, это было явно не вкусно. А может, это и правда была мука? Как бы то ни было, сдержаться я не смогла и выкрикнула:

– Каллен, ты что Каспер, которого уже обваляли в панировке, чтобы потом хорошенько отжарить?

Он состроил обиженную физиономию, но всего на секунду. Я увидела, что в его глазах запрыгали чертята: он явно задумал очередную колкость в ответ. Но произнести ее ему так и не удалось, потому что от трех уже весьма подогретых приличной дозой алкоголя «охотников за привидениями» мы услышали вопли: «Мочи призраков!». И в нас с трех сторон ударили струи холодной воды. Мы дернулись, пытаясь не намокнуть, но не в разные стороны, а друг к другу, становясь еще более удобной мишенью. Я не сразу поняла, что Эдвард, крепко держа за руку, тащил меня подальше от этих пьяных. Но они не сдавались. Похоже, им очень нравилось играть свои маскарадные роли. Мы перешли на бег, но, когда нам все же удалось выбраться из толпы, уткнулись в каменный забор почти два метра высотой. Мои глаза расширились от ужаса, что придется либо перелезть через него, либо намокнуть, потому что «охотники» уже снова приближались.

Я вскрикнула, когда Эдвард подхватил меня, чтобы подсадить на забор. Я уселась верхом, подтянув свое длинное платье чуть ли не до талии, чтобы не запутаться в нем ногами, но тут же поняла, что спуститься сама точно не смогу, обязательно себе что-нибудь сломаю. Эдвард быстро подтянулся и в одно мгновение оказался сначала рядом со мной, а потом внизу на противоположной стороне забора. Он протянул ко мне руки, но я только молча покачала головой. Он рассмеялся и обещал меня поймать. Я перестала раздумывать, когда мне в спину ударил новый поток воды. Ища спасения, я приземлилась прямо в горячие уютные объятья Эдварда.

Мы застыли в таком положении, забыв о том, что не знаем, где находимся, о наших преследователях, которые остались по ту сторону забора, о мокрой одежде и пронизывающем холодном октябрьском ветре. Его губы были так близко, я не могла отвести от них свой взгляд. Меня снова затянуло в этот кокон из его тепла и аромата, обволакивающего, дурманящего, сводящего с ума. И я уже не видела выхода из этого плена. А Эдвард и не думал освобождать меня. Когда его губы коснулись моих в нежном умоляющем поцелуе, я поняла, что никогда не захочу больше быть свободной.

Даже не смотря на то, как все закончилось, я вспоминаю эти мгновения с улыбкой и нежностью. Мы были такими настоящими, такими искренними в своих чувствах друг к другу. Мы не перестали спорить и соперничать, но чаще стали играть за одну команду. Мы были непобедимы вместе. Мне нравилось, что нас стали воспринимать как единое целое, хотя в первое время на лицах окружающих читался легкий шок. Лишь некоторые особо проницательные всезнающе улыбались и говорили: «Ну, наконец-то!».

Когда юридическая компания «Volturi&sons»  набирала стажеров, мы оба подали заявки и оба были приняты. Мы и там стали отличной командой. Аро лично следил за нашими успехами. Он намекал, что готов после получения нами дипломов с радостью принять на работу таких перспективных юристов. Некоторые пытались отговорить нас, объясняя, что «Volturi&sons»– семейная компания, в которой участия в управлении добиться кому-то постороннему просто невозможно. Но нам нужен был лишь хороший старт, ведь нужно же с чего-то начинать. А «Volturi&sons» – это имя, репутация и колоссальный опыт. После такой школы для нас были бы открыты любые дороги и двери.

Мы с Эдвардом строили совместные планы на будущее и мечтали всегда быть вместе: и в жизни, и в профессии. Но, как оказалось, судьба выбрала для нас другой путь. Жизнь уже научила меня, что за все в ней приходится расплачиваться. Как оказалось, за счастье тоже.

Эдвард вынужден был улететь на некоторое время к матери в Лондон, поэтому он пропустил церемонию вручения дипломов и выпускной. Мне его очень не хватало. Но я знала, что он вернется, и мы вместе начнем свою карьеру в «Volturi&sons». Аро выступал с торжественными речами на церемонии и не забыл упомянуть мое имя, высказав свое восхищение и обозначив надежды, которые он возлагал на меня. Я была польщена и горда собой и даже не заметила, что он говорил лишь обо мне, ни словом не упомянув Эдварда. Общая эйфория выпускного не позволила мне этого заметить. Когда шапочки выпускников взмыли в воздух, сопровождаемые одобрительными возгласами бывших студентов, я поняла, что еще один этап моей жизни подошел к концу. Оставалась только вечеринка, но официально мы все уже были дипломированными юристами. Как ни странно, никакой грусти по поводу того, что учеба закончилась, я не испытывала. Ведь я забирала с собой две самые важные части, которые она дала мне, – Эдварда и мои знания, засвидетельствованные дипломом. Вечеринка была шумной и грандиозной, хотя без моей второй половинки мне было на ней скучно.

Я очень удивилась, когда получила телефонный звонок от Аро через два дня после выпуска. Наша договоренность давала нам месячный отдых после выпускных экзаменов. Именно поэтому у Эдварда выдалось время, чтобы побыть с его матерью, Эсме. Аро назначил мне встречу для обсуждения контракта в ресторане. Там присутствовал и его сын Алек, который занимался всеми контрактами в компании. Я подписала документы, предварительно внимательно изучив их и предвкушая, что эта подпись станет началом моей грандиозной карьеры.

Обед прошел спокойно, в разговорах мы больше уделяли внимание профессиональным, чем личным вопросам и планам. Когда мы выходили из ресторана, замигали вспышки фотокамер. Я знала, что в этот ресторан часто заглядывают мелькающие на обложках журналов знаменитости. Очевидно, фотографы ожидали, что выйдет кто-то из них. Но эти знания не подготовили меня к тому, что я практически ослепну. Я споткнулась о коврик и непременно упала бы, но на помощь пришел Алек, поймавший меня. Он помог мне спуститься по лестнице во избежание очередного падения. Кто-то из папарацци, очевидно, узнал Аро и решил задать ему несколько вопросов, на которые тщеславный Вольтури с удовольствием отвечал. Стремясь поскорее убраться от назойливых вспышек, я села в машину Алека, любезно предложившего подвезти меня до дома.

Эдвард должен был прилететь только через пару дней. Я не стала сообщать ему об уже подписанном контракте по телефону. Тогда я не знала, что этот момент не наступит вообще никогда. В назначенный день Эдвард не появился. Я, как обычно, встречала его в аэропорту, сгорая от нетерпения снова обнять его и увидеть его сияющую улыбку, но самолет приземлился раньше. Я подумала, что упустила его, и поехала домой. Он наверняка направился туда. Я оказалась права. Но ошиблась кое в чем другом. Когда я вошла в нашу квартиру, то обнаружила, что его вещи бесследно исчезли, как и он сам.

Я сбилась с ног в его поисках. Я помчалась в университет, – должен же он получить диплом! – решив, что если понадобится, устрою там палаточный лагерь и буду ждать, пока он не появится. Но милая женщина в администрации сказала, что я опоздала всего на час, если хотела встретить его. Я потратила сутки, обзванивая отели Нью-Йорка и выясняя, нет ли у них нужного мне постояльца. Мое сердце бешено тарахтело в груди при каждом новом звонке. Мне казалось, что вот-вот, и я найду его. Я хотела всего лишь поговорить, выяснить, что случилось. Я искала его у наших общих друзей. Но все они отвечали, что ничего не знают о его возвращении из Европы. Его личные друзья тоже давно от него ничего не слышали. Лишь один из них сказал мне, что Эдвард не хочет иметь со мной больше ничего общего, что желает мне счастья, оставляя этот город в моем распоряжении. Прежде, чем я успела спросить что-то еще, парень повесил трубку. Я была еще больше сбита с толку после услышанных слов, но не хотела сдаваться.

Я думала, что смогу найти Эдварда через «Volturi&sons», ведь он тоже должен был подписать контракт с ними. Я отправилась прямиком в кабинет к Алеку. Едва я вышла из лифта на нужном этаже, сотрудники зашептались, чуть ли не показывая на меня пальцем. Пока я ожидала встречи с Алеком, мне удалось расслышать, как секретарши хихикали и говорили что-то о слетевшем с катушек, но безумно симпатичном молодом бронзоволосом мужчине, который устроил здесь скандал несколькими часами ранее. Алек был не слишком рад мне. Он сказал, что контракт с Эдвардом Калленом подписан не будет, и что ему запрещено появляться даже в фойе этого здания. Больше никаких объяснений я не дождалась.

Я все еще не понимала, что произошло, почему он так внезапно исчез, почему оставил меня, не объяснив ни слова. Я ежеминутно проворачивала в голове события последнего времени, пытаясь обнаружить там хоть какую-то зацепку, которая могла бы помочь мне объяснить его поведение. Но так ничего и не смогла припомнить. Мне даже поговорить об этом было не с кем. Элис изучала в Новой Зеландии очередной вулкан. Розали уехала на экономический семинар куда-то на побережье Калифорнии. Звонок от нее стал последней каплей, переполнившей чашу моего отчаяния. Она спросила, как дела у Эдварда. Мне пришлось сказать, что он больше не часть моей жизни.

– Тогда, очевидно, он теперь часть жизни той длинноногой блонди, которая просто пожирает его глазами, вешаясь ему на шею прямо на пляже Лос-Анжелеса.

Я не слышала больше ни слова из того разговора. Я сползла по стене, понимая, что это на самом деле конец, что он нашел мне замену, что бросил ради другой. Несмотря на текущие по моим щекам нескончаемым потоком слезы, поглотившая город жара вмиг стала в несколько раз удушливее. Пытаясь найти хоть глоток свежего воздуха, который помог бы мне вздохнуть полной грудью и разорвать цепи, намертво сковавшие мои легкие, я бродила по городу до утра, не заботясь о том, куда я шла, и что думали о моем виде окружающие. Мне было все равно. Я была одна. Я была разбита, растоптана, уничтожена.

Я не могла больше находиться в нашей квартире, потому что все там напоминало мне о нем. Я перестала ходить на пробежки, потому что забыла, как делать это без него. Я не могла ходить по улицам, потому что мне везде мерещились его бронзовые волосы. Я не могла спать, потому что во всех моих снах был он. Я даже плакать не могла, потому что слез уже просто не осталось. Я чувствовала, что моя жизнь остановилась. Все вокруг продолжало двигаться, нестись, развиваться, но не я. Мое сердце было разбито вдребезги, как надоевший кому-то снежный шар. Я не знала, смогу ли я когда-нибудь снова собрать все его части воедино, потому что чувствовала, как множество мелких невидимых осколков отлетели на непреодолимое расстояние и затерялись где-то в городской пыли. Дающие свободу крылья – волшебный дар этого города и этого мужчины – были беспощадно вырваны вместе с огромным куском моей истекающей кровью души. Она тоже умирала. Я бережно похоронила ее под холодным серым надгробьем в очень тихом месте, надеясь, что никто и никогда большее ее не потревожит.

Мне хотелось спрятаться от всех проблем, от окружающего мира, от жизни, от себя. Я купила билет на самолет до Сиэттла и улетела в страну моего детства. Но и там я не могла спрятаться от воспоминаний. Я сидела в море сиреневых цветов на солнечной лесной поляне, а вспоминала пикники и поцелуи в Центральном парке. Я бродила по пляжу в Ла-Пуш, а видела нас, сидящих на пирсе в Лоуэр-Бей и загадывающих желание на каждую падающую звезду. Легче не стало. Я поняла, что мне просто придется научиться жить с этим дальше.

Я работала, как сумасшедшая. Аро хвалил меня, думая, что я так предана делу. Но я искала способы отвлечься. Нельзя было оставлять мои мысли не занятыми ни на минуту. В них сразу врывались запретные образы. Им еще иногда удавалось проникать наружу сквозь тонкие щели, которые возникали в возведенной мной стене, призванной отгородить меня от прошлого. Ценой нечеловеческих усилий мне удавалось вернуть их на законное место. Со временем они, сдавшись, перестали меня тревожить.

Я долгое время сторонилась мужчин. Они перестали вызывать у меня какой-либо интерес. Элис и Розали пытались вытянуть меня развлечься. Я соглашалась, но особого удовольствия от посиделок в баре или танцев в ночном клубе не получала. Они регулярно устраивали мне свидания, уговаривая сходить хотя бы на одно. Я говорила, что пойду обязательно, но отменяла их в последний момент, ссылаясь на занятость. Я не стала монахиней, нет! Но раны от моих последних отношений заживали очень долго.

Отвращение ко всем этим подтасованным свиданиям вслепую усугубляли намеки Аро на то, что я – отличная партия для любого из его сыновей. Один бог знает, скольких сил и терпения мне стоило выслушивать все это молча и не взрываться при каждом его новом нападении. Я простила Аро его бестактность и научилась принимать разговоры на эту тему с юмором.

Все чаще меня стали посещать мысли, что сильные чувства и привязанность к кому-то, возможно, не позволили бы мне построить удачную карьеру. Они только мешали бы мне, отвлекая от, как мне казалось, всего важного. Моя профессиональная хватка была бы не такой жесткой. Я думала, что мой карьерный успех – это компенсация за пролитые слезы. Или это мои слезы стали платой за головокружительную карьеру? Как бы то ни было, я приняла эту сделку и научилась наслаждаться тем, что могла получить, убеждая себя, что от той романтичной девочки, которая мечтала о вечной любви, ничего уже не осталось. Что новой мне нужны совсем другие ценности. Что я ехала покорять Большое яблоко, так теперь наступило то самое время, чтобы этого достигнуть. И я достигла.

Я встречалась с мужчинами, но это больше не было для меня так важно. Я не подпускала никого из них слишком близко, сосредоточившись на физической стороне наших отношений. А спустя несколько лет в моей жизни появился [url=http://stat1.video.ru/ei/0906a96aed393c8f0d919889d879f1e4]Джеймс[/url]. Мы познакомились на одном из благотворительных вечеров, где собирали средства для его больницы. Джеймс был первоклассным детским кардиохирургом. Он был красивым, веселым, обходительным. Он покорил меня своим неутомимым оптимизмом. В нем было то, что когда-то утратила я, – вера в счастливое будущее и в чувства, которые не угасают.

Мне было хорошо с ним. Он заставлял мое заледеневшее сердце немного оттаивать, хотя таких сильных чувств, как к Эдварду, я больше никогда не испытывала. Если бы Джеймс ушел, я смирилась бы сразу. Я не умоляла бы его остаться. Мне было бы больно. Но эту боль нельзя было бы даже сравнивать с той, которую мне довелось испытать однажды, которая выжгла в моей душе все чувствительные рецепторы, оставляя на месте цветущего всеми красками сада лишь покрытый слоем серого пепла пустырь.

Элис и Розали были в восторге от появления рядом со мной такого мужчины, как Джеймс. Аро свел свои попытки ввести меня в семью до минимума. Эти отношения были удобны со всех сторон. Я понимала, что Джеймс ждет от меня чего-то большего, чем обыкновенная симпатия, но дать ему этого я не могла. Я ничего не обещала и не требовала. Я просто позволяла ему быть рядом. Он же, в свою очередь, пока принимал то, что я могла ему дать. Я могла бы даже сказать, что была счастлива. Пока в мою жизнь снова не ворвался Эдвард Каллен, тень которого нависала надо мной целых десять лет. Десять лет ложных стремлений, десять лет фальшивых достижений, десять лет жестокого самообмана.

Я слышу перезвон часов в кабинете и понимаю, что просидела несколько часов, заблудившись в своих воспоминаниях. Что-то я совсем расклеилась. Я не привыкла себя жалеть. Я всегда находила в себе силы, чтобы хотя бы держать лицо. Но дома держать его не для кого. А сегодня мне почему-то особенно тревожно. Я ощущаю, что что-то должно случиться. Не знаю, плохое или хорошее. Неважно. Но это ощущение не покидает меня. Может, потому что я немного завидую той рыжеволосой девушке в такси, ведь у нее все еще впереди, и она может распорядиться отведенным ей временем правильно. Может, я просто устала, ведь я не брала отпуск уже несколько лет. Может, во всем виноват этот вечер. Он странный сегодня. Розовый. Солнце, прощаясь с этим осенним днем и склоняясь к закату, окрасило плотные белесые облака в нежный розовый цвет. Начинающие сгущаться туманные сумерки тоже зарделись сияющим таинственным румянцем. А может, это Большое яблоко намекает мне, что пришло время снова примерить выброшенные за ненадобностью розовые очки.

___________________________