Текст песни:
Перевод:
++++
Холодное ангельское контральто растворялось в сумраке комнаты, освященной лишь колеблющемся пламенем фигурной свечи, расположенной в высоком подсвечнике на накрытом столе. Желтовато-алые искры отскакивали от граненого хрусталя бокалов, золотистой каймы фарфоровых блюд, таинственно вспыхивали на столовых приборах и терялись в глубине черных волос сидящей девушки. Острые локти упирались в белоснежный покров скатерти, лицо схоронилось в ладонях, завитки прядей плотным занавесом укрывали ее – темные изгибы в ярком светящемся круге, созданным танцующим огоньком.
«Ночь тиха. Ночь ясна…
Ночь свята, тишина…»
Рождественский гимн не тревожил ее. Множество раз она полагала, что при его звуках слезы не перестанут литься никогда. Уже девять лет прошло с тех пор, как при исполнении погиб ее отец и она осиротела. И каждый год в сочельник в память о нем она слушает эту песню, его любимую, когда-то звучащую в доме ее детства, слова которой вырезаны в сердце. И каждый год она вновь и вновь убеждается: одинокий и прекрасный голос – символ не небесной надежды, слившейся с земной. Он символ безысходного одиночества, желающего, наконец, обрести счастье.
Но сегодня слезы не просились, привычный горький ком не жег горло. Только одиночество было с ней здесь, рядом. Она могла протянуть руку и почувствовать его так же, как можно почувствовать живое тепло плоти другого человека.
«…Спит младенец, нежно дыша,
Райским спокойным сном…»
Сочельник. Уже около одиннадцати. Он скоро должен прийти. Тот, кого надо бы прогнать. Тот, перед кем надо бы замуровать сердце. Тот, кого надо бы презирать за слабости. Тот, кого роднее нет в целом свете.
«Ангелов звучат голоса,
Аллилую поют небеса…»
Она заставляла себя вслушиваться в слова, оказавшись в перекрестке между прошлым и настоящим. Сейчас она не могла не вспоминать своего отца и его полушутливые слова:
«Стоящая любовь бывает раз в жизни, дочка. Такая, ради которой на все пойдешь. Но это вовсе не означает, что, испытав ее, ты останешься счастливой, со здравой головой и целым сердцем».
Она, двенадцатилетняя девчушка, хлопала любопытными глазами:
«Так было у тебя с мамой, да?»
«Конечно, вот только она не на все пошла, и ее голова и сердце не подверглись изменениям. Поэтому она и ушла».
Как же был прав Чарли. Но разве возможно любить и не отдать при этом всего себя? Разве можно не испытывать при этом пылающее, молящее об ответном чувство, прожигающее насквозь сердце и пульсирующее даже в кончиках пальцев? Чувство, которое требует выхода в решительных действиях, в противостоянии, отметающем трусость.
Ответ: да, можно.
«Христос Спаситель рожден.
Христос Спаситель рожден».
Гимн закончился, оставив ее падающей в глубину смысла этого ответа. Через минуту торжественного молчания сумрак комнаты разрезала мелодия празднично-легкомысленной Jingle Bells. Стремительным движением девушка поднялась, стряхнула локоны с плеч и, сделав шаг, выключила музыкальный центр. Комната, и без того небольшая, вдруг сжалась до размеров гулко звенящей точки тишины. Изящная тонкая фигура замерла у окна.
Следующим звуком, потревожившим рой болезненно-противоречивых мыслей, был писк электронных часов, показавших безжалостные цифры 23.00, а затем легкий стук в дверь.
Девушка медленно прошла к двери, щелкнула замком. Она не стала открывать ее, вместо этого отступила в сторону, смахнув прядь волос с лица и напоминая себе, как можно радостно улыбаться.
Она ничего ему не скажет о том, что знает… А он ничего не скажет ей. И это будет не игра, нет. Это будет то взаимопонимание, от которого хочется выть в голос…
Дверь распахнулась, и в комнату вошел высокий молодой человек в легкой куртке, в кепке, промокшей от растаявшего снега. Он тотчас же снял головной убор, пятерней пробежал через непослушные волосы.
- Черт! Белла, почему ты в потемках сидишь! – воскликнул он, и его громкие слова раскололи тяжелое накопившееся безмолвие комнаты, уже пробравшееся морозом в ее душу. Теперь она согрелась…
Улыбка девушки из натянутой превратилась в теплую, пусть и маленькую, сердце застучало быстрее. Так всегда было, стоило ему лишь что-то произнести, где-то мелькнуть, на секунду удержать ее взгляд.
Белла потянулась к вороту его куртки, помогая освободиться от нее. Через минуту она уже была в его крепких объятиях, дыша им, погружаясь в жар его близости, восторгаясь собственным опьянением и сломленной волей. Все ради него: его притягательности, колдовского взгляда зеленых глаз, его нежного голоса. Все ради возможности любить нерушимо, самозабвенно. Все ради того, чтобы быть с ним и не просить большего тогда, когда большее – все, что хочется.
Зажегся свет, Белла рефлекторно зажмурила зарезавшие глаза, а потом почувствовала его жадные прохладные губы на своих.
Слишком щедрый, слишком горячий.
Она приняла его поцелуй, смакуя его несдержанность. Она не сомневалась в искренности этой несдержанности, она сомневалась в том, что не осудит эту искренность.
- Эдвард, - выдохнула она, как только его влажные губы переместились на ее шею, обжигая там кожу. – Давай поужинаем…
Она гнала от себя мысли, что и сегодня он пришел не затем, чтобы обрадовать ее… Она душила в себе зародыш сомнения в том, что этого не случится никогда.
- Я чертовски сильно соскучился по тебе, маленькая, - его жаркое дыхание поднялось от шеи к щеке, затем он оставил на ее губах еще два кратких жгучих поцелуя.
Она робко улыбнулась и, протянув пальцы, погладила его лоб, нос и щеку, обводя контуры пробивающейся на ней щетины. Признавала, приветствовала.
Разве возможно даже в воображении допустить то, что когда-нибудь это закончится?
Слишком милый, слишком желанный и слишком не ее.
Он так близко сейчас. Так привязан. Так любит. Но недостаточно для того, чтобы не было той заметки во вчерашней газете. Он не мог думать, что она переживет кошмар этих слов…
«Эдвард Каллен объявляет о своей помолвке с Элис Брендон, дочерью сенатора Томаса Брендона».
Одно предложение, несколько слов, как жирные капли ртути, отравили уже еле дышащую веру. Но не уничтожили нерациональное желание любить его. За три года его ничто не уничтожило: ни обоюдное замалчивание важнейших вещей, ни потребность Эдварда баловать ее дорогими вещами, при этом скрывая ее существование и их чувства от своей семьи, ни презренное слабоволие, ни ультиматумы разума.
И помолвка с другой тоже теперь рассматривалась как некая данность. Вроде приема лекарства. Оно неописуемо горькое, но тебе нужно перекатывать его на языке каждый день, чтобы выжить, чтобы не разбить на осколки бедное сердце.
Эдвард поцеловал гладкий бледный лоб девушки и, вдохнув запах ее волос, отстранился, взял за руку и повел к столу.
- Боюсь, все уже остыло, ты слишком задержался, - засмущалась Белла, нарезая и выкладывая в его тарелку кусочки ростбифа.
- Ничего, - с широкой улыбкой отозвался он, не сводя с нее горящего взгляда, охватывающего проворно двигающиеся пальцы, хрупкие запястья, высокую грудь, скрытую синим шелком простого платья, белую манящую кожу длинной шеи и любимое, до мелочей вырезанное в памяти лицо.
- Если тебе хочется погорячее, то можно пропустить ужин и сразу перейти в спальню.
- Эдвард! – выступившие красные пятна на щеках и возмущение в глазах придали ее лицу воинственное и завораживающее выражение.
Он комично виновато скривился.
Белла скрипнула зубами. Три года они уже вместе, почти еженощно делят постель, а она до сих пор смущается как невинная шестнадцатилетняя девчонка, как только он делает подобные не завуалированные предложения.
Запуская руку в вихры волос, поблескивающих бронзой в свете лампы, давя улыбку, Эдвард взял тарелку из ее рук, поставил на стол и, наклонившись, поцеловал ее в щеку, благодаря.
- Вина? – спросил он, как только девушка, заполнив свою тарелку, уселась на стул.
«Да, не жалей его для меня. Сегодня хочется быть хмельной».
- Чуть-чуть, - кивнула Белла и тяжело вздохнула. Лучше было бы согласиться с ним и пойти спать. Есть совершенно не хотелось. Сознание зависло в резонирующем вакууме: не думать о том самом имени, не задавать ему вопросов, не упрекать его, не умолять… И не плакать даже утром, когда он снова уйдет…
Это бесполезно. В мире денег и власти для нее нет места рядом с ним. Рядом с ним для нее есть место только в мире этой квартиры или в мире украденных у реальности, тайком проведенных часов где-то в кафе, в кино, в гостях у ее друзей…
…Впервые она увидела его уже после того, как узнала, кто он такой. Наследник миллиардов и огромной корпорации, сын Карлайла Каллена, ее босса. Его гордость, его надежда, его собственность…
Сейчас она на подхвате у второго персонального помощника Карлайла, Розали Хейл, а тогда, три года назад, когда Эдвард Каллен буквально пролетел мимо нее в одном из коридоров Callen’s Tech, - одно единственное поразительное мгновение, - была всего лишь курьером, разносящим макулатуру документации и писем по отделам.
Конечно, он не замечал скромно одетую, маленькую девушку, провожающую его огромными восхищенными глазами. В конце концов, кто она такая? Никто с отягощающими тупой рутиной обязанностями, сирота без имени, без влияния и денег на счете, бывшая студентка, получившая образование благодаря деньгам из фонда помощи детям полицейских, погибших при исполнении.
Ей было достаточно наблюдать за ним: как он движется, с ленивой королевской грацией, как улыбается, широко или уголком красивого рта, но неизменно доброжелательно, заставляя улыбаться в ответ, как зеленые кошачьи огоньки вспыхивают в его глазах всякий раз, когда он что-то кому-то выговаривает.
Он не знал о том, что она есть на свете целых два месяца, заполненных для нее им одним, его живительным присутствием на ее работе, в ее мыслях, снах, мечтах. Вообще в ее жизни. А потом Эдвард Каллен случайно столкнулся с ее тележкой… Та перевернулась, письма и часть папок запутанными дорожками рассыпались вокруг, кто-то вопил под ухом, кто-то бросился помогать собирать вывалившееся, но двое людей, он и она, не замечали ничего вокруг, полностью пропав в контакте взглядов и нечаянного прикосновения.
И земля стала вращаться в другую сторону, а небо, казалось, всполохами фейерверков распалось под ногами…
Как все это произошло? Как можно безоглядно влюбиться с первого взгляда? Как преодолевать мгновение за мгновением, месяц за месяцем, год за годом в ожидании, в напрасно-ненапрасной вере в чудо? Как кричать о том, о чем нельзя кричать?
Слишком любимый. Слишком недоступный. Слишком иной.
…Белла равнодушно расковыривала свою порцию ростбифа и всматривалась в нее так пристально, будто надеялась, что блюдо оживет.
- Очень вкусно, любимая… Чем занималась сегодня? – услышала она негромкий бархатный баритон.
«Ждала тебя».
- Да как обычно, - девушка пожала плечами, не поднимая глаз от тарелки.
Очень хотелось смотреть и смотреть на него, откладывая каждую секунду в памяти, улавливая мелькание эмоций в прекрасных глазах. Секунды, которые затем будут омывать слезы, делая еще неповторимей.
Но можно ли выдержать его ответный спокойно-страстный взгляд и не думать о том, что он не способен…
- Искала тебе подарок…
- Ты же нашла его еще месяц назад, - хохотнул Эдвард.
- Другой, - Белла сглотнула, пальцем свободной руки помассировала висок.
- Все так изменилось, - полушепотом выдала она себя, мысленно прокляв за это.
Его вилка резким пугающим звуком звякнула о тарелку.
- Белла, ты…
Он прервал сам себя, с минуту шумно дышал, собирался с мыслями. Высокий лоб избороздили морщины.
- Ты придаешь значение тому, чему нельзя придавать значение!
Он высказался жестким укоризненным тоном и под конец выругался.
Девушка подняла на него обвиняющий взгляд.
«Я не могу не придавать значения тому, что ты чужой жених. Кто тогда я?»
Меньше всего она стремилась увидеть его гнев, сейчас запечатленный на безупречном лице. Ей надо было заглянуть в никогда не лгавшие прозрачно-ясные глаза, навсегда укравшие ее душу и ее покой три горько-счастливых года назад.
«Не заставляй меня. Ты же знаешь, я не могу, - молили они. – Я тот, кто я есть. Я изверг, потому что причиняю тебе страдания этим, но ты должна быть рядом».
- Конечно. Ты прав, - Белла вернула взгляд к блюду, спряталась за необходимостью наколоть зеленую горошинку на вилку и отправить ее в пересохший рот.
Тишина неохотно отсчитывала секунды. Он вглядывался в ее опущенную голову, ожидая, когда сможет увидеть проницательный взгляд глубоких карих глаз, а она замерла, водя вилкой по краям полной тарелки.
- У меня тоже для тебя есть два подарка, - его голос прозвучал обманчиво расслаблено.
- И второй потому, что ничего не изменилось, - шепотом добавил он, и эти едва слышные слова искорками осели на ее сердце, искореженном противостоянием самому себе.
Она вновь взглянула на него. Глаза внезапно защипало.
«Все изменилось. И ты – трус».
Кровь колотилась в голове, в жилах, взрывая опускающееся между ними молчание.
… Первые полгода их любви, невероятно сладкие, фантастические, он, каждый раз отвечая на ее вопрос: «Что же с нами будет дальше?», обещал все рассказать отцу и объяснить, что без нее нет его будущего.
Еще через полгода, когда она полностью растворилась в жестокой взаимной зависимости, на этот привычный вопрос Белла стала получать другой ответ: «Мы будем вместе всегда, несмотря ни на какие обстоятельства».
Слишком уверенный, слишком оптимистичный.
Еще через четыре месяца она уже ни о чем не спрашивала… Дело не в унижении и не в смирении. Она ждала, что однажды он сам решится, сам скажет, что свободен, что волен настоять на своем…
Но как он мог бы решиться?
«Руководить людьми и капиталами – то, что я умею, то, чему меня научил отец». Его глаза зажигались азартом и провидением победителя.
Как это можно отнять у него? Даже для того, чтобы всецело быть с ним.
«Я помню, Карлайл иногда намеренно заставлял меня делать то, что я не хотел. Выискивал мои слабости и манипулировал мной. Потом я понял, что он был прав, он лучше меня знает, чего я хочу». Еще одна насечка на надгробии ее веры в то, что когда-нибудь она и Эдвард будут связаны не только перед богом, но и перед людьми.
Она знала, что отец лишит сына всего, если тот вздумает отклониться от заданного курса, продуманного до мелочей на годы вперед. Карлайл видел его в кресле главы мировой корпорации с крепкими финансовыми и политическими тылами. И нищая, безродная девочка на побегушках Изабелла Свон на этом курсе смотрелась закорюченной, пошлой и унизительной помаркой.
«Скажи своему отцу о нас! Признайся, что мы вместе! И пусть он выкинет нас из жизни друг друга. Потому что это не любовь, это терзание!»
И когда в Ницце они отмечали двухлетнюю годовщину их совместного неправильного и не имеющего права быть мирка, паря на волнах любовного сладострастия и влажного жаркого воздуха, Белла уже поняла: он тот, кто он есть. Он человек, рожденный для того, к чему его готовили с пеленок, он сын своего отца и он никогда не сможет отказаться от этого. Даже ради нее, бесконечно им любимой…
Сколько раз она уходила, не имея намерения возвращаться, не желая дарить жизнь безвозмездно, отдавать любовь, приносящую мучения, транжирить медовые минуты страсти, превращающиеся в жгучий яд… Столько же раз она возвращалась. Она не могла избавиться от дурманящей и такой необходимой ловушки его любви. Не могла выскользнуть из цепких сильных рук, приковывающих ее к их обладателю, не могла сопротивляться безыскусным требованиям страсти. Он привязывал ее все больше и больше: наваждением слов, чувственным экстазом своих поцелуев, ласк, близости, странностями характера.
«Ты фантастична, ты прекрасна. Ты мое сумасшествие, мой хаос. Черт его знает, как так выходит, но с тобой я забываю о времени и о самом себе. Я не говорю уже о деловых звонках и совещаниях. И, конечно, молчу о презервативах»…
Забывчивость. Как хорошо она его понимала в этом, ведь с ней творилось то же самое, стоило ему лишь дотронуться до нее. Магическое зелье соприкосновения тел, пламени взглядов, тем сильнее действующее, чем ближе они друг к другу. Магическое зелье любви, благодаря которому она уступит, подчинится снова, а он беспрепятственно назовет своей женой другую девушку…
Слишком дорог ей.
- Белла, любимая, я прошу…
Он прочел ее мысли. Глубокий взволнованный голос и блестящая раскаянием зелень глаз смыли весь ее гнев и ее обиду.
Слишком уязвимый. И слишком несгибаемый.
Господи, за что? Почему он не может сказать «Нет» своему отцу, а она не может сказать «Нет» ему?
- Не проси, - выдавила она мертвым голосом, отбросила салфетку и поднялась из-за стола.
Все не имело смысла. Все смялось в единый кроваво-стальной ком боли, непонимания, разбитых надежд и подавляющей любви.
Он догнал ее у двери в спальню, развернул к себе и спрятал в невозможно крепких объятиях, тросами обернув руки вокруг ее хрупкого тела.
Белла содрогалась от рыданий, сминала в руках ткань его дорогой рубашки и молчала. Возмущающе и жестоко.
- Я люблю тебя. Я люблю тебя, - твердил он словно горячую молитву, сломленный, потерянный, отчаянный. – Я слабак, я безвольный ублюдок. Я боюсь неопределенности. Я боюсь незапланированного будущего. Я боюсь собственного отца. Презирай меня, унижай меня, кричи мне в лицо страшные оскорбления, но не покидай. Не оставляй меня, любимая. Я прошу, не оставляй. Без тебя погаснет свет, без тебя исчезнет мир, без тебя не будет меня… Я все ему завтра же скажу. А потом мы поженимся…
«Не обещай! Не смей обещать ничего! Как сумеешь ты переделать себя? Как же будешь ненавидеть за это меня!»
Крик рвался из груди, девушка глушила его, вырывалась, отталкивая мужчину, используя всю свою бессильную силу. Эдвард не отпускал, продолжая держать ее, шепча в ее волосы слова успокоения, ласки и такой лишней безмерной любви. Он утешал ее, голос его обещал счастье, пусть несуразное, пусть запретное, и она затихла, оставила борьбу. Плечи ее перестали вздрагивать, руки уже не желали отталкивать, а, наоборот, желали касаться с нежностью, притянуть его еще ближе к себе. Сердце уже не хотело сжиматься в попытках с кровью выбросить чувство из себя, оно хотело соединиться с его – ритмом, потребностью, жизнью. Навеки и вопреки.
Уже через минуту он и она целовались с острой и яростной страстью, выплескивая рвущую их на части нужду друг в друге. А вскоре дверь в спальню Беллы открылась и захлопнулась, погружая опустевшую комнату в холодно освещенную яркой лампой тишину.
Свеча догорала блеклым огнем. Рождественская ночь царственным шагом вступила в свои права, неся в своем покрове яркие звезды надежды.
Ночь тиха. Ночь свята. А утро принесет новый свет. Символ небесных чаяний, слившихся с земными.
========================================================
Заметка из обзора светской хроники от 6 июля ****года:
«Элис Брендон, дочь сенатора Томаса Брендона, расторгла помолвку с Эдвардом Калленом, сыном магната Карлайла Каллена, мотивируя тем, что видела своего жениха всего два раза и то мельком. Очевидно, судьбу своих детей решали только родители. На днях мисс Брендон была замечена в Лас-Вегасе с Джаспером Хейлом, бас-гитаристом одной из молодежных групп. Как оказалось, молодые люди некоторое время встречались тайно, а теперь, похоже, не намерены скрываться. Между тем уже появились слухи, что у Каллена-младшего также есть невеста, сотрудница одного из подразделений громадной корпорации Калленов. В сети уже появилась нечеткие фотографии девушки, обнимающей Эдварда возле одного из элитных ночных клубов. Так же есть еще фотографии с открытия новой детской больницы, одним из меценатов которой является Карлайл Каллен. На всех этих снимках запечатлена одна и та же девушка, находящаяся рядом с самым завидным женихом Восточного побережья! Сам Каллен-старший комментировал эти снимки так: «Я ничего не знаю, но очень хотелось бы быть в курсе».
=======================================================
ФОРУМ
Источник: http://robsten.ru/forum/34-1027-1
0
вам лишь, благополучия и творческого вдохновения оу, напишите еще больше историей но, с множеством глав 
