До дня моего двадцатилетия оставалось всего несколько часов. Определённо, по меркам современного мира я была ещё совсем ребёнком, ещё даже не совершеннолетняя. Кого волновало, что, на самом деле, я чувствовала себя так, как будто прожила сотню жизней?
Я помнила себя всегда довольно-таки тихим ребёнком, иногда даже пугающе спокойной. Тогда когда другие дети на детской площадке предпочитали шумные и подвижные игры, я проводила своё время, сидя на скамеечке и просто созерцая. Несколько раз я честно пыталась присоединиться к забавам сверстников, но очень быстро понимала, что моё молчаливое присутствие было оптимальным вариантом. Застенчивая и скромная, в простеньком застиранном платьице, я была обречена оставаться незамеченной.
Хм-м. Сейчас каждое платье в моём гардеробе стоит целое состояние, я живу в большом красивом доме, больше похожем на дворец, и могу получить практически всё, что хочу. Но делает ли это меня популярной и уверенной?
Возможно, со стороны моя жизнь имела что-то общее со сказкой… Чёрт, не такие сказки читают детям перед сном. Двадцать лет назад моя мама подарила мне жизнь. Она избавилась от меня через три дня после родов, просто оставила меня на пороге своей матери, моей бабушки, с которой уже очень давно не имела ничего общего. Несомненно, это решение было самым добрым поступком, который она только могла совершить. Кажется, её не стало через несколько лет после моего рождения, всё, что у меня осталось от женщины подарившей мне жизнь, только её имя и маленькое, давно выцветшее, фото. Я похожа на неё, такая же маленькая и темноволосая. Но на этом наше сходство заканчивалось. Перед смертью, когда реальность и иллюзии, уже не различимы, бабушка называла меня именем своей дочери и за что-то извинялась, но потом начинала уверять меня, что я совсем не такая, как моя мама. Бабушки не стало аккурат на моё пятнадцатилетие, как и её дома, который был давно заложен. После нескольких дней в приюте, а потом недели в приёмной семье, я сбежала.
Знакомство с Эсми Каллен было благословением с небес или происками дьявола, я до сих пор не определилась с этим. Иногда я благодарю Вселенную за ту встречу холодным мартовским вечером, а иногда проклинаю. Быть брошенной матерью, чтобы в пятнадцать лет оказаться в борделе, что может быть невероятней?
Он.
Только от одной косвенной мысли о нём, я чувствую, как моё дыхание становится чаще и глубже, и ускоряется пульс. Смешно осознавать, что после всех этих лет, он оказывает на меня такое же влияние, как и в первый день нашего знакомства.
Он.
Без преувеличения у моих самых горьких слёз и самого громкого смеха был один герой. До встречи с ним я была пустым кувшином, который неожиданно наполнили самым дорогим итальянским вином, переливая жидкость через край.
Он.
До сих пор я дословно помню разговор, которому стала нечаянной свидетельницей. То, что Эсми оказалась хозяйкой элитного закрытого дома терпимости, стало для меня настоящим потрясением, но мне некуда было идти, а женщина казалась такой заботливой и нежной, что я просто не могла ей сопротивляться. Гладя моё зарёванное лицо, она уверяла меня, что жизнь моя будет лучше и совсем скоро тьма отступит, и она никогда не заставит меня делать что-то, что сделает меня несчастной. Она поселила меня в своей части дома, куда не было доступа почти никому. Эсми не делала из моего существования секрета, я даже общалась с некоторыми девушками, которые жили и работали бок о бок со мной. Милые и красивые, юные и печальные, они казались мне бессердечно сорванными цветами, которым отвели место на праздничном столе в красивой вазе, чтобы потом… чтобы потом бессмысленно от них избавиться.
Но это был их выбор. В какой-то степени это делало их счастливыми, и я не осуждала.
И тот день должен был остаться таким же, как и все остальные до него. Простым и тихим. Я не сразу узнала, кому принадлежит приглушенный закрытой дверью голос, но сильные и властные интонации быстро дали мне подсказку.
Эдвард - племянник погибшего мужа Эсми. Несколько раз я сталкивалась с молодым мужчиной в коридорах дома. О целях его визитов я старалась не думать. Но, честно говоря, его сладкое и грешное лицо мне часто снилось по ночам. Думаю, что давно была бы мертва, если бы он узнал, что я считаю его внешность сладкой, буквально липкой, как сахар. В реальности его молодое лицо всегда было хмурым и пасмурным, как большую часть времени, небо над нашим городом. На его левой скуле был шрам, который делал его ещё более опасным и явно хранил за собой какую-то тёмную историю. Его нервные губы всегда были искажены в презрительной надменной усмешке, когда он смотрел на меня с высоты своего роста, заставляя чувствовать себя ничтожеством. Его глаза, яркие и живые, так сильно выделяющие на его, кажется, каменном лице, выжигали незаживающие раны на моей коже, отчего-то заставляя наслаждаться этой глупой болью.
- Она ничего не умеет, Эдвард, - голос Эсми звенел от ярости и явно ощущаемой беспомощности.
- Я научу.
Я не могла понять, о чём или и о ком идёт речь между этими двумя. По их голосам казалось, что сейчас в комнате находятся два непримиримых врага. Только победитель был очевиден.
Дверь открылась неожиданно, с громким ударом об стену, заставляя меня споткнуться. Не упала я только благодаря сильным рукам. В тот день он впервые прикоснулся ко мне, взял меня за руку и… И тогда я всё поняла. Шестнадцатилетняя, мало что понимающая о той жизни, которая текла в здании, которое стало для меня домом. Всё же, я каким-то, ещё на тот момент, спящим женским началом поняла, что так прикасаются только к женщине, которую не собираются отпускать.
Он забрал меня с собой. А когда я попробовала воспротивиться, ударить его и укусить, он просто потащил меня по жёсткому ковролину, не обращая внимания на то, что на моей коже остаются синяки.
Позже. Значительно позже он выпросил у меня прощение за ту грубость.
Я простила и продолжаю прощать его каждый день.
Громкий перезвон часов заставляет меня вздрогнуть, но не это становится причиной моих мурашек, заставляющих покалывать кожу, а шаги.
Я слышу, как он открывает дверь и входит в комнату, останавливаясь на пороге. Пытаюсь сообразить, как выгляжу со стороны. Из одежды на мне только трусики и лифчик. И это не какой-нибудь сексуальный кружевной комплект. Трусики хлопковые, с каким-то дурацким рисунком и жутко удобные. Мои волосы ещё влажные после душа и, конечно, сейчас абсолютно очевидно, что они вьются, ведь обычно я выпрямляю их, словно пытаюсь избавиться от всех тех вещей, которые делают меня похожей на мою маму.
Незаметно я пытаюсь подтянуть колени к груди, чтобы скрыть хотя бы часть выступающих рёбер и всех своих острых, лишённых женственности, углов. Но, кажется, он всё замечает и понимает. Его фырканье возмущает меня и обижает, и я не могу удержаться от колючего взгляда в его сторону.
Ох.
Пусть я буду тысячу раз расстреляна им из его любимого пистолета, но он действительно самое сладкое и совершенное существо на планете. С какой-то тоской я понимаю, что никогда не буду близка к его естественному великолепию.
- С днём рождения, Белла.
На этот раз он ближе, чем ещё секунду назад. Я чувствую его горячее дыхание на коже, перед тем, как он оставляет аккуратный поцелуй на моём плече, задевая лямку лифчика.
- Спа…сибо, - я запинаюсь и краснею. - Что…что ты здесь делаешь? Сэм сказал, что ты задержишься ещё на день.
Я уверена, что абсолютно не талантлива во всём, что касается лжи и обмана. Читать меня проще, чем открытую книгу. Поэтому, я подозреваю, что он знает о том, что я чувствую к нему и том, как важно для меня было его присутствие в этот день.
- Я должен был, - он собирает мои волосы в кулак и нежно тянет, заставляя смотреть прямо ему в глаза, - но это уже неважно, я здесь.
Я проглатываю ком вставший в горле. Мне так много хочется сказать ему, рассказать о том, что чувствую, как возраст меняет мои мысли. Я никогда не была беспечной, понимая, что жизнь для меня будет трудным испытанием. Однажды он сказал, что во мне его привлекло полнейшее отсутствие эгоизма, но сегодня я впервые собираюсь быть эгоисткой.
- Эдвард?
- Да?
Я встаю на колени и обнимаю его за шею, цепляясь за него, как за спасательный круг. Моё тело бьёт нервная дрожь и перед глазами становится темно, но когда я представляю, что могу потерять, если не соберусь с силами, паника отступает.
- Я никогда тебя ни о чём не просила…
- Проси о чём хочешь, - хриплый и немного грубый голос кажется мне самым красивым на свете и я чувствую, как непроизвольно начинаю улыбаться.
Нет ничего плохого в моём желании, я понимаю это, знаю, чего хочу. Но хочет ли он того же?
Ещё мгновение я сомневаюсь, но любящий взгляд поддерживает меня, и слова очень быстро покидают мой рот:
- Яхочустатьмамой.
- Что?
Буквально за секунду на глаза набегают слёзы, и уже более обречённо я повторяю:
- Я хочу стать мамой.
Я быстро отворачиваюсь, змеей выскальзываю из его рук, чтобы не смотреть ему в лицо, когда он мне откажет. На что я только надеялась?
Кажется целую вечность в комнате стоит звенящая тишина прерываемая только моими всхлипываниями и попытками сдержать вырывающиеся наружу рыдания. Что естественно для любой другой пары, для нас… для меня настоящая трагедия, и отдалённо я понимаю, что так не должно быть, так неправильно.
- Белла?
Я не поворачиваюсь на его мягкий призыв, но его это не устраивает и он разворачивает меня сам, сгребает в свои крепкие объятия. И на этот раз я не вырываюсь, чтобы не казаться капризным ребёнком, я должна была быть готова к отказу. Просто не думала, что будет настолько больно.
Круговыми движениями он гладит мою спину, попутно расстёгивая лифчик. Следующие его движения приводят меня в ещё большее смятение, он легко, как пушинку, укладывает меня на кровать и нависает надо мной. Осторожно он убирает несколько волосинок прилипших к мокрым щекам, бережно гладит по лицу и ни на секунду не отрывает от меня своего интенсивного взгляда.
Не в состоянии сопротивляться возбуждению в теле, я тянусь к нему за поцелуем, и громкий стон срывается с моих губ и тонет в нём, когда он мне отвечает. Две минуту занимает то, чтобы избавиться от его одежды. По привычке я жду, что он потянется к тумбочке за презервативом, но вместо этого он толкает меня ближе к изголовью кровати и тянется за подушкой, чтобы подложить ту мне под спину. Боясь разрушить момент нелепым замечанием, я молчу… я молчу ровно до той секунды, пока он не оказывается во мне и неразборчивые ругательства слетают с моего языка.
Он любит меня долго и сильно, не отказывая себе ни в чём. Он берёт моё тело разными способами, но всё это время он смотрит мне в глаза. Капельки пота выступают на его лице, и влажные мягкие пряди липнут ко лбу и вискам. Он дышит через рот. Его дыхание это дыхание дикого зверя, который гонится за своей добычей и вот-вот её поймает. Если его добыча я, то я готова ему сдаться без боя. Много лет назад он мне сказал: «Помоги мне поверить в любовь». Тогда мы впервые занялись любовью. Со временем всё становилось только лучше, но сейчас я чувствую, что это что-то другое. Совсем отличное от всего того, что было между нами раньше.
- Я люблю тебя, - слова вырываются из меня вместе со стонами, и я падаю. Я закрываю глаза и отдаюсь удовольствию, пронзившему меня, так что подгибаются пальцы на ногах.
Только спустя десять минут или около того, я понимаю, что только что произошло. Неужели?..
Я поворачиваю голову в его сторону. Он лежит рядом, ещё глубоко дышит, его взгляд устремлён в потолок, пальцами левой руки он тянет свои волосы. Так он делает только тогда, когда о чём-то размышляет. Я сохраню в своей памяти этот момент, чтобы вспоминать о нём, когда будет плохо и мне нужно будет подумать о чём-то хорошем. Нужно что-то сказать, но я не могу подобрать правильных слов. Остаются только прикосновения.
С какой-то стеснительностью я тянусь к нему и прикасаюсь к его мокрой от пота груди, под моими пальцами бьётся сердце и сокращаются мышцы. Я льну к нему всем телом, обвиваясь вокруг него и радуясь, что не нахожу сопротивления. Для меня, как для человека, так много раз отвергнутого обществом и даже родной матерью, очень важно чувствовать себя нужной. Хотя Эдвард и молчалив большую часть времени, ему до сих пор сложно выражать свои чувства вслух, я всё равно ощущаю себя любимой и нежусь в излучаемой им любви, как кошка в солнечных лучах. Например, как сейчас.
- Ты будешь хорошей мамой, - он произносит эти слова тогда, когда я уже нахожусь в полудрёме. - И я люблю тебя, Белла.