Есть отличие между погребением и захоронением,
Свечами и всеми молитвами за оставшихся в живых.
Чего бы это ни стоило, несмотря на паршивые шансы,
Есть путь, который я должен пройти.
Я контролирую лишь настоящий момент,
Я контролирую лишь «здесь и сейчас».
«Striven» by Jay Ray feat. Marko Saaresto of Poets of the Fall
Свечами и всеми молитвами за оставшихся в живых.
Чего бы это ни стоило, несмотря на паршивые шансы,
Есть путь, который я должен пройти.
Я контролирую лишь настоящий момент,
Я контролирую лишь «здесь и сейчас».
«Striven» by Jay Ray feat. Marko Saaresto of Poets of the Fall
Мой ребенок. Мой ребенок.
Это ничего не должно было изменить. Но на самом деле меняло все. Снимок УЗИ, который лежал у меня перед глазами, из обычного, одного из тысяч других, вдруг превратился в абстрактный рисунок счастья.
Счастье. Такое реальное. И такое невозможное.
Меня будто зажало между двумя жерновами и теперь медленно перемалывало. Выбор, который минуту назад стоял только перед Беллой, встал и передо мной. Все неоспоримые аргументы, что я приводил ей, вдруг пошатнулись и сжались, потеряв свою значимость. Перед мысленным взором возникли весы: на одной чаше лежала жизнь Беллы и жгучий страх ее потерять, на другой – жизнь нашего ребенка и такое же жгучее желание, чтобы он родился.
– Убить своего ребенка уже не так просто, как чужого. Да, Эдвард?
Голос Беллы, полный горького сарказма, вернул меня в реальность.
О чем я вообще, черт возьми, думаю?! Почему позволяю себе об этом думать?
Воображаемые весы в моей голове схлопнулись, но перед этим я заставил их качнуться в сторону Беллы.
– Это ничего не меняет, – сквозь зубы процедил я, вскакивая на ноги. Усидеть на месте стало невозможно. – Это самое трудное, самое болезненное решение в жизни, но его надо принять. Все, что я говорил тебе минуту назад, – правда. И она никуда не делась. И твои анализы никуда не делись. И твой диагноз никуда не делся! – выпалил я на одном дыхании, в конце сорвавшись на крик. Грудь высоко вздымалась, но воздуха все равно не хватало.
– Ты прав в одном: это действительно ничего не меняет. – Глядя на меня в упор, Белла положила руки на живот, видимо, посчитав, что одеяло недостаточно надежно защищает ребенка от моих посягательств.
Господи, это же безумие! Все это просто долбаное безумие!
Я зашагал по палате, прижимая к себе планшетку с историей болезни, прикрывая ею грудь как щитом от слов-стрел, которые Белла продолжала выпускать в меня с меткостью заправского лучника.
– Это не твой выбор, Эдвард, а для себя я все решила. У меня было время подумать. Один раз я уже сделала аборт. Прошло двадцать лет, а я до сих пор не простила себя. Если сделаю снова, то не смогу с этим жить. Совсем не смогу, понимаешь ты или нет?! Но дело даже не в этом. Дело в том, что я хочу ребенка. Это единственное, чего я хочу! Я так долго о нем мечтала, а он... вот он... со мной... во мне. И я не откажусь от него. Умру, но не откажусь. С тобой или без тебя. А ты просто реши, поможешь мне или нет, поддержишь или отойдешь в сторону. Вот и все.
– Тут нечего решать, я никуда не уйду.
Замолчав, я с облегчением понял, что это правда. Если Белла лишила меня выбора насчет прерывания беременности, то выбора насчет того, быть с ней или нет, для меня не стояло вовсе. Я буду рядом и сделаю все, что от меня зависит. Это было простое решение, несмотря на те страшные последствия, к каким оно могло привести. Самое простое и вместе с тем самое сложное решение в моей жизни.
Как бы тебе ни было сейчас тяжело, больно и страшно, Белле намного хуже. Поэтому будь добр, Каллен, засунь свои чувства куда подальше! Ныть и плакаться будешь потом.
– Ну хорошо, Белла, хорошо. – Я со вздохом сел на кровать и открыл историю болезни. Руки дрожали, как у сапера-сосунка, который пытается обезвредить первую в своей жизни бомбу. – Ты бросила курить?
– Как только узнала о беременности. От алкоголя тоже полностью отказалась. И не принимала никаких лекарств, даже безобидных. Я ответственная пациентка... Жаль, что мне это не помогло.
– Хорошо. – Я рассеянно глянул на Беллу и снова вернулся к бумажкам, в которых на самом деле не было ничего хорошего.
Пролистал историю болезни, внимательно изучая каждую страницу. Сейчас, когда врач во мне сумел привычно задвинуть эмоции на самый задний план, шестеренки в голове закрутились в нужную сторону, вспоминая теоретически подходящие препараты, их комбинации и дозировки. Но сердце все равно стучало рвано и тревожно. Оно еще не сдалось, не смирилось.
Подняв голову от бумажек, я поймал на себе взгляд Беллы, полный надежды и веры. Веры в меня, черт возьми!
– Я пока не знаю, что мы будем делать, – честно предупредил я. – Мне нужно подумать. Может, что-то и придумаю.
– Обязательно придумаешь. Если кто-то и может что-то сделать, то это ты. Я успела поработать со многими врачами – ты лучший. И лесть тут не причем. Ты и сам знаешь, чего стоишь. – Ни тени сомнения на лице Беллы, ни одной дрожащей или фальшивой ноты в голосе. Как ей это удается?!
– Вот и посмотрим заодно, чего я стою. – Я заставил себя улыбнуться, хотя улыбаться было последним, чего мне сейчас хотелось. – Но давай поговорим о другом. Ты собиралась сказать мне о ребенке? – Ребенок. Наш с Беллой ребенок!
– Конечно.
– И когда? Когда он пошел бы в колледж?
– Когда родила бы. Или хотя бы убедилась, что не потеряю его. Раньше мне не удавалось доходить даже до десятой недели. – Ее лицо приняло скорбное выражение, но это не заставило меня пожалеть о своих вопросах. Я имел право знать.
– Зачем ты внесла мой номер в черный список? Это было очень по-взрослому.
– Я не хотела заставлять тебя делать выбор.
– Поэтому сделала его за меня?
– Просто привыкла уходить первой.
– То есть сбегать? Если бы ты не залегла на дно, то знала бы, что беременность Тани не повлияла на решение о разводе. Я не передумал быть с тобой.
– Эдвард, пожалуйста, не надо! – взмолилась Белла. – Я не хочу сейчас об этом говорить. Я не могу сейчас думать о нас. Может быть, позже. Может быть... но только не сейчас. Пожалуйста!
– Как скажешь. Волнение тебе противопоказано: оно плохо сказывается на тонусе матки, – мой голос звучал холодно и отстраненно, но снова заставлять себя улыбаться я был не в силах. – Твоя задача – отдыхать. Моя – подумать над тактикой лечения. Вернусь, как только что-нибудь надумаю.
– Спасибо, Эдвард, – вполне себе искренне и даже с чувством поблагодарила Белла.
– Пока еще не за что.
Я все-таки выдавил из себя улыбку и почти выбежал из палаты.
♀+♂=☺
Я проснулся от того, что кто-то настойчиво тормошит мое затекшее тело и жарко дышит в лицо фруктовой жвачкой.
– Вставай, Эдвард. Моя смена закончилась. Сейчас явится Розали и вышвырнет тебя отсюда вместе со всеми твоими бумажками.
Открыл глаза и увидел склонившегося надо мной Джаспера.
– Уже утро? – пробормотал я, садясь и с силой проводя рукой по лицу. Щетина отросла до такой степени, что почти перестала колоться.
«Сегодня же побреюсь... Или, может быть, завтра».
– Ты бы лучше в кабинете этим занимался, а не на полу в детской реанимации, – окинув красноречивым взглядом разложенные вокруг меня бумаги, научные журналы и ноутбук, заметил Джас.
– Не смог выбрать между желанием побыть рядом с сыном и составить план лечения Беллы. Вот и подумал: а зачем выбирать? Раз уж все равно нарушаю все правила. – Я пожал плечами, давая понять другу, что не вижу в этом серьезного криминала.
Закрыл глаза и замер, пытаясь собрать себя в кучу и заставить подняться. Трудно было сказать, сколько я проспал, но казалось, не больше десяти минут. Всего лишь десять минут за целые сутки.
– Ну и как? Составил?
– Еще вчера. Если это можно назвать планом. Просто хотел все снова перепроверить.
Я медленно сгреб бумаги, прихватил ноутбук и наконец встал. В глазах на мгновение потемнело, меня повело в сторону, и я опустился в кресло, по-прежнему прижимая к груди все свое добро.
– Выглядишь так, будто безумие уже стоит на твоем пороге. Прямо здесь, за этой дверью, – пристально глядя на меня, Джаспер ткнул пальцем на дверь реанимации.
– Если ничего не получится, то не исключено, что так оно и есть. Это гребаная головоломка, Джас. Главная задача – вылечить гломерулонефрит, ну или ввести все это в стадию ремиссии, если он все-таки хронический, – положив бумаги и ноут на колени и активно жестикулируя, принялся объяснять я. – Но если буду применять серьезные и агрессивные препараты в тех дозах, в каких нужно, то это отразится на ребенке так, что... – я покачал головой, решив не произносить эти отвратительные слова. – А если буду применять щадящую терапию, то Белле не станет лучше. В конечном итоге это ее убьет. Мне нужно найти золотую середину, подобрать оптимальный вариант.
– Я так понимаю, тебе это удалось.
– Более или менее, – поморщился я. – Вчера вечером показал свои наброски нефрологу.
– Доктору Ньютону?
– Да, ему. Он одобрил. Сказал, что это хорошая идея и можно попробовать, но подписываться под этим он не станет. Наш разговор, как выразился Ньютон, носил сугубо неофициальный характер.
– Он боится за свою задницу. Трудно винить его в этом.
– Я и не виню.
Я встал из кресла, положил на него барахло и подошел к кувезу Эндрю. Когда я смотрел на спящего сына, мне легче дышалось. Многое становилось возможным. Даже самое невозможное.
– А ты, Эдвард? Ты не боишься за свою задницу? Если с Беллой что-то случится, ты живьем себя съешь. И это еще полбеды. Начнутся разбирательства. Твоя карьера, твоя репутация – все будет поставлено под угрозу.
– Ты думаешь, я не понимаю? – огрызнулся я, повернувшись к Джасперу. – Я знаю, каким невообразимым дерьмом все это может обернуться. Но что ты предлагаешь? Отвернуться от Беллы? Мол, это твои проблемы, разгребай их сама, а я ничего не знаю и знать не хочу? Обидеться за то, что втягивает меня в это, и уйти, хлопнув дверью? Бросить женщину, которую я... которая дорога мне? Оставить ее одну? Вот ты, Джас, всегда поступаешь так, как правильно. Скажи мне, как будет правильно? Что вообще правильно?
– Правильно было бы прервать беременность, – ответил он. Как всегда, спокойный и невозмутимый. – Вот только правильное решение – не всегда лучшее. Могу ошибаться, но кажется, это тот самый случай. Я просто хотел убедиться, что ты знаешь, что делаешь. – Джаспер положил руку мне на плечо и крепко сжал его. – Ты ведь хочешь этого ребенка?
– Хочу, но не такой ценой. Не ценой жизни Беллы. Нет, Джас... нет... Это невозможно... это... – я замолчал, не сумев сделать полноценный вдох, и в отчаянии помотал головой.
Стены качнулись, а пол, возомнив себя беговой дорожкой, едва не вырвался из-под ног. Я неловко, будто пьяный, дошагал до кресла и рухнул в него. Подо мной раздался слабый хруст невинно убиенного ноута.
Все вокруг меня рушится и ломается...
– Вот же черт, – удивленно протянул Джаспер.
Этот едва различимый хруст что-то сделал со мной. Пробил во мне брешь. Мысли, чувства – все то, что я сдерживал в себе, выплеснулось на Джаса хаотичным неконтролируемым потоком.
– Я не могу потерять Беллу. Только не Беллу. Я стараюсь, но не знаю... не знаю, получится ли... А если не получится? Она не должна умереть... Так не может быть! Она... она должна жить, даже если не со мной... Просто жить... И Таня тоже... Знаешь, о чем я думаю... то есть какая мысль самой первой приходит мне в голову, когда я смотрю на Эндрю? «Таня. Таня должна быть здесь, с ним». Но ее нет. – Я говорил тихо, однако горло саднило как от долгого крика. Грудь раздирало изнутри, однако слез не было. И от этого становилось еще больнее. – Знаешь?.. То есть ты же знаешь, да? В те последние недели мы с Таней снова сблизились, стали как бы семьей... командой, союзниками. Больше никаких недомолвок, недосказанности... никакого напряжения. Нам уже давно не было так хорошо, так легко вместе. Нет, не как мужчине и женщине, ничего такого, а как... как друзьям! Мы снова стали говорить друг с другом, представляешь, Джас?! Пустота между нами заполнилась мечтами о ребенке, планами на его будущее. Мы вспомнили, что не чужие люди... А потом какие-то пьяные малолетние придурки убили ее... и нихера не осталось, Джас! Нихера! Я потерял друга, я потерял мать своего ребенка! Так глупо! Так... Таня не заслужила такого... Ты же знаешь, каким хорошим человеком она была... и какой хорошей матерью стала бы. А она даже не увидела Эндрю... даже на руки его ни разу не взяла, Джас! Где справедливость? Есть ли в этом долбаном мире хоть капля справедливости?! Тани нет, а я есть... Я рядом с нашим сыном, держу его на руках, смотрю на него и представляю, каким он будет. А еще я мечтаю, Джас, и это хуже всего... Я смотрю на Беллу и мечтаю о том, что мы будем вместе, станем семьей... Хочу, чтобы у Эндрю была настоящая семья. Я смотрю на Беллу и понимаю, что люблю ее и до усрачки боюсь потерять. Люблю и ничего не могу с собой поделать. Скажи мне, Джас, ну кто я после этого?!
Я выдохся и замолчал. Разжал пальцы, все это время что было сил сжимавшие подлокотники. Почувствовал себя пустым и обесточенным. Полым.
– Ты человек, Эдвард. Просто человек. Люди не должны застывать, как мухи в янтаре. Таня погибла – это страшная, ужасная трагедия. Но этого не исправишь, надо двигаться вперед. – Джаспер сел на корточки и заглянул мне в лицо. – Смотреть в будущее, строить планы и мечтать о семье для своего сына – это нормально. Потому что ты жив. Живым людям это свойственно, – он по-доброму усмехнулся и несильно стукнул кулаком мне по коленке. – Таня тоже хотела бы, чтобы Эндрю не был чем-то обделен, особенно материнским теплом и заботой. Если у вас с Беллой все сложится, и она примет Эндрю, как родного, то разве это плохо? Глупо думать, что таким образом вы крадете у Тани сына. Ну а твоя любовь... Ты полюбил Беллу не сейчас, а еще до гибели Тани... И не морщись мне тут! Со стороны-то видно было. Таня знала о Белле, ты не врал ей, ничего не скрывал. И сейчас не должен испытывать вину за свои чувства. Они редко нам подвластны.
– Звучит очень разумно, – с улыбкой заметил я. Заставлять себя улыбаться скоро войдет у меня в привычку.
– Я вообще очень разумный человек. Тебе со мной повезло.
– Однозначно.
– И еще, Эдвард... я уже говорил это Элис, скажу и тебе. Хватит топить память о Тане в слезах, стенаниях и чувстве вины. Моя бабка считала, что душам умерших от этого только тяжелее, а она знала в этом толк, уж поверь. Мертвым – покой, живым – живое. Думая о Тане, вспоминай что-нибудь хорошее, радуйся тому, что она была, что оставила после себя Эндрю. Так будет правильно. А еще хочу напомнить – так, на всякий случай, – что у тебя есть друзья. И ты всегда, в любой ситуации можешь рассчитывать на нас с Элис.
– Спасибо, Джас. Правда, большое спасибо.
Мы поднялись, как по команде, не сговариваясь. Обнялись и похлопали друг друга по спине. Стало хоть немного, но легче.
У меня имелся внушительный список претензий к тому парню, что наверху, но как минимум за одно я был ему безоговорочно благодарен – за нашу с Джаспером дружбу.
♀+♂=☺
Пока Беллу рвало, я поглаживал ее по спине и нашептывал глупости, мол, сейчас все пройдет и станет легче. Ей было настолько плохо, что она даже не возражала против моих прикосновений, хотя обычно всеми силами избегала их. Конечно, если речь не шла об осмотре.
Только мне стало казаться, что все постепенно налаживается и идет по плану, как тут же случился сбой, и вся схема полетела к черту. Теперь все нужно было начинать почти с нуля – и никаких, даже самых паршивых, гарантий, что на сей раз сработает.
– Все, я больше не могу.
Белла вытерла ладонью рот и обессиленно откинулась на подушку. Бледная, с дрожащими губами и испариной на лбу, один глаз покраснел от лопнувшего в нем сосуда. Глядя сейчас на нее, я с ошеломляющей ясностью ощущал, как во мне прокручивается ржавое колесо боли – слишком медленно и слишком мучительно.
– Воды? – сдавленно спросил я, но она отрицательно покачала головой.
Я сунул под кровать судно с рвотой и, сев рядом с Беллой, стал изучать сегодняшние результаты анализов. Они были далеки от идеальных, но все же лучше, чем все предыдущие. Значит, тошнота вызвана не общей интоксикацией организма. Почки пока держаться – уже хорошо. Давление тоже почти в норме. Тошнота началась пять дней назад, рвало трижды, причем в одно и то же время. Выводы были очевидны.
– Твоя тошнота – побочка от лекарств.
– А это не может быть просто токсикоз? – Несмотря на то, что ее еще трясло, Белла вся подобралась и села ровнее.
– Нет. Каждый раз тебя рвет после капельницы. И тошнота началась, как раз тогда, когда в организме скопилось достаточное количество препарата. Анализы улучшились – тошнота началась.
– Но ведь это не так уж и страшно, правда? Я могу потерпеть. – Между бровей упрямая складка, а в глазах – мольба.
В моей внутренней боли появились новые оттенки – ядовито-кричащие. Если с Беллой что-то случится, я точно рехнусь!
– Нет, не потерпишь, – максимально ровно и спокойно. Молодец, Каллен, можешь собой гордиться. Сейчас ты почти что Джаспер. – Тошнота только верхушка айсберга. Лекарство тебе не подходит и приносит больше вреда, чем пользы.
– И ты его заменишь? У тебя ведь есть запасной план?
– Есть несколько вариантов, – уклончиво ответил я.
Это была не совсем ложь: еще несколько бессонных ночей, и я обязательно что-нибудь придумаю. Должен придумать. Чтобы не смотреть Белле в глаза, я открыл в истории болезни листок с назначениями и принялся зачеркивать ручкой название и дозировку злосчастного препарата, на который попусту возлагал столько надежд. Зачеркивал и зачеркивал, вкладывая в это всю свою злость и разочарование, – ручка проделала в бумаге дыру, и я вынужден был остановиться.
– Доктор Каллен, вы просили УЗИ. – В палату вошла Джейн, толкая перед собой аппарат.
– Да, это было полчаса назад, – не скрывая раздражения, заметил я.
В ответ та лишь пожала плечами и, пробормотав что-то невнятное, удалилась.
– Эта твоя Джейн совсем никуда не годится, – с волнением наблюдая за тем, как я запускаю аппарат, констатировала Белла. – Анджела, девушка из соседней палаты, два дня хромала после ее укола. Похоже, руки у Джейн растут из жопы.
– Не факт. У меня на этот счет есть две теории: либо она действительно не умеет делать уколы, либо намеренно делает их так, чтобы пациенткам было больно. Даже не знаю, что из этого хуже. Я уже проводил с ней разъяснительную беседу – как видишь, ничего не изменилось. Главного тоже поставил в известность, но дядя в правлении важнее, чем хромающие пациенты... Так, Белла, подними сорочку. Сейчас мы посмотрим, что у нас с тонусом.
Я выдавил ей на живот гель и размазал его датчиком, думая о том, что переживаю сейчас один из самых волнительных моментов в своей жизни. И не только из-за того, есть у Беллы тонус или нет.
– Так, что тут у нас, – голос охрип, и мне пришлось прочистить горло, прежде чем продолжить. – Тонус еще есть, но уже не критично. Хоть тут лекарства сработали как надо. Если и дальше так пойдет, то через неделю отменю твой постельный режим. – Я перевел взгляд на Беллу, все это время нервно кусавшую губы, и ободряюще улыбнулся. – Дальше... так... Плацента прикреплена к задней стенке... Кровоток... кровоток хороший. Срок плюс-минус девятнадцать недель, но это мы и так знаем, – я снова улыбнулся.
– А ребенок? С ним все в порядке?
– Подожди... так... – Я еще немного помучил Беллу датчиком, водя им по животу и время от времени надавливая, и наконец радостно заключил: – С ребенком все отлично! Развитие соответствует нормам и сроку. Хочешь посмотреть? – И не дожидаясь ответа, повернул монитор к Белле.
Она долго всматривалась в него, беззвучно шевеля губами и, кажется, не замечая блестевших в глазах слез. Но я не торопил ее. Я и сам хотел, чтобы этот счастливый момент длился как можно дольше – он нужен был нам обоим. Хотя бы один счастливый момент.
– В карте не указан пол. Ты ведь его не знаешь? – лукаво улыбнулся я, решив подбросить дровишек в этот радостный костер, полыхавший сейчас в глазах Беллы, запавших от усталости и болезни.
– Нет, было не видно... Погоди-ка! Раз ты улыбаешься, как Чеширский кот, значит, знаешь. – От волнения она привстала на локтях и испытующе посмотрела на меня.
– Можем попробовать сыграть в угадайку: вариантов не так уж и много.
– А может, я тебя просто покусаю? – Белла прищурилась, взглядом метнув в меня молнию.
– Узнаю свою Беллу, – рассмеялся я. Подождал, пока она гневно возразит, что не моя, но так и не дождался. – Я скучал по тебе.
– Эдвард, – ее тон не сулил ничего хорошего.
– Это девочка. Дочка.
Кажется, только сейчас, произнеся эти слова вслух, я осознал их значение. Дочка. Моя дочка. Счастье и радость, волнение и страх потерять уже не просто ребенка, а свою девочку – все смешалось и вязким комом встало в горле, не давая дышать.
На лице Беллы, как в зеркале, я видел отражение всех своих чувств и мыслей. Слезы, все это время стоявшие в ее глазах, наконец перелились через край и потекли по щекам.
Вдруг Белла замерла, насторожилась, будто прислушиваясь к чему-то. Рот удивленно приоткрылся, взгляд метнулся ко мне – изумленный, но счастливый до неприличия.
– Она шевелится, – прошептала Белла, делясь со мной своим открытием. А затем громче, увереннее: – Посмотри же, посмотри – она шевелится! Я чувствую!
Я выдавил на живот еще геля – слишком много, ну и черт бы с ним! – и провел по нему датчиком. Палату снова наполнил ритмичный звук сердцебиения нашей дочки.
– Вот сейчас снова. Да? – не унималась Белла, но теперь в голосе появились тревожные нотки: она боялась ошибиться.
Но Белла не ошиблась. На мониторе, наполовину развернутом в ее сторону, было отчетливо видно, как малышка шевелится, взмахивая ручками и подпинывая Беллу, – когда она подрастет и будет доставать до ребер, мамочке придется несладко.
И это будет. Это обязательно будет!
– Да, Белла, да. Посмотри сама. Это похоже на какой-то прием карате, – прогоняя прочь ненужные сейчас страхи, сквозь смех заметил я и указал пальцем на монитор. – Как думаешь?
Белла тоже засмеялась, но в какой-то момент смех перешел в рыдания. Она попыталась сесть, однако у нее не вышло. Я убрал датчик и помог ей, но не остановился на этом: подтянул ее к себе и обнял. Тонна геля на животе намочила мою форму, напомнив мне наш первый раз, когда я прижимал к себе заснеженную Беллу, ощущая возбуждающую смесь холода и жара. Джаспер прав: уже тогда я любил ее, просто не понимал этого. Но сейчас все было иначе. Меня раздирали изнутри совсем другие чувства, не имеющие никакого отношения к сексу и влечению. Противоречивые и глубокие.
– Ну что ты? Что ты? – тихо спросил я, обнимая Беллу еще крепче, всем телом чувствуя, как сотрясает ее от рыданий.
– Мне страшно, Эдвард. Мне так страшно!
– Я знаю, родная. Знаю. Но все будет хорошо, вот увидишь.
Мне нужно было в это верить.
♀+♂=☺
Я зашел в палату Беллы, но там ее не оказалось. Замер на пороге, гипнотизируя взглядом пустую кровать и упавшее на пол одеяло – ничего не изменилось, и Белла не появилась волшебным образом из ниоткуда. Заглянул в туалет – тоже пусто.
Против воли, в голове зароились предательские, панические мысли: «Куда она, черт возьми, делась?! Неужели что-то случилось? Знал бы я об этом, если только-только вышел из операционной?».
Я словно куда-то провалился, вся кровь разом прилила к голове и застучала в висках. В животе образовалась пустота – тошнотворное чувство, когда кажется, будто кишки прилипли к ребрам. Когда не хочешь думать о плохом, но жизнь в последнее время такая сука, что ты уверен: если у дерьма есть хоть малейшая возможность случиться, оно не упустит свой долбаный шанс. Когда кажется, что только дерьмо и случается.
Я выскочил из палаты и, путаясь в собственных ногах, подлетел к стойке медсестер, но Миранды на месте не было. Просто отлично!
– Ты не видела Беллу? – постукивая пальцами по стойке, спросил я медсестру, перебиравшую карты пациентов.
– Нет, я только подошла, – не прерывая своего занятия, ответила она. – Что-то случилось?
– Хотел бы я это знать, – пробормотал я, уже окидывая взглядом коридор и ища, к кому бы еще обратиться. – Эммет, притормози-ка. – Я схватил за руку проходившего мимо МакКарти. – Тут ничего не случилось, пока я был на операции? – спросил я, напряженно вглядываясь в его лицо. Он был явно чем-то раздосадован, но не расстроен – уже хорошо.
– Какая-то сволочь поцарапала мою машину на парковке. А еще дура Джейн потеряла анализы моей пациентки из триста первой. И, чтоб ты знал, я сейчас говорю не о листочке с результатами, а о долбаной баночке с мочой. Она ее где-то оставила и не помнит где. Чувак, как ты ее терпишь?
– Я ее не терплю. Терпеть ее не могу... Эммет, я не об этом. Беллы нет в палате, не знаешь, где она может быть?
– Нет, чувак, прости. Но одно могу сказать точно: если бы стряслось что-то плохое, я бы знал.
– И на том спасибо.
– Ну, я пошел, да? Мне нужно попросить пациентку еще раз пописать в баночку. – Эммет попятился и, нацелив на меня указательный палец, добавил: – И твоя Джейн эту баночку больше не получит.
– Иди уже, иди, – отмахнулся я.
Разговор с Эмметом вселил в меня уверенность, что с Беллой все в порядке. И это самое главное. Но я по-прежнему не знал, куда она подевалась. И это плохо.
– Доктор Каллен. – Я обернулся на голос и увидел медсестру, работавшую в детской реанимации. Это ведь не плохие новости об Эндрю? – Вы ищите Беллу? – Я кивнул. – Они с Мамушкой пошли к нам в отделение.
Я поблагодарил медсестру и направился в детскую реанимацию – быстрым шагом, но не бегом. Бежать – вот еще не хватало!
Сейчас, когда от сердца отлегло, на смену беспокойству за Беллу пришла злость. Ну как можно вот так вот пропадать?! Как можно уходить, не предупредив, и заставлять меня нервничать? Никакой ответственности!
– Вот ты где! – обвинительным тоном воскликнул я, заходя в отделение. На самом деле, это был обвинительный полушепот, потому что разговаривать громко в детской реанимации строго запрещалось. Но это уже мелочи. Я все равно постарался дать понять, насколько рассержен. – Я, значит, ищу тебя, как дурак, достаю всех расспросами, а ты тут.
На этом весь мой запал иссяк. Его притушил вид Беллы, сидевшей в кресле с Эндрю на руках. Это была гребаная 3D-иллюстрация к моим мечтам о том, что у нас получится самая настоящая семья. Может быть, не сейчас, но в будущем – непременно. Белла по-прежнему держала между нами дистанцию, однако та постепенно сокращалась. Но, черт, как же медленно это происходило, слишком медленно!
– Ты сам утром сказал, что я могу вставать. – Белла бросила на меня быстрый взгляд и снова сосредоточила внимание на Эндрю. А тот кряхтел и сжимал ее палец в кулачке, явно радуясь новому знакомству. Маленький балдежник.
– Но я же не знал, что ты сразу поскачешь в такую даль.
– Не суетись, дорогуша, – вступилась Миранда. Все это время она стояла рядом с Беллой и выглядела до крайности растроганной, разве что не плакала от умиления. Теперь же приняла воинственную позу и обратила на меня свой гневный взор. – Мы шли сюда очень медленно и степенно, со скоростью черепахи, страдающей артрозом. Если ты еще не заметил, все это время она была в самых надежных руках отделения. В моих руках, мой сладкий.
Я не нашел, что на это ответить, поэтому счел за благо примирительно улыбнуться и закрыть эту тему.
– Иди-ка сюда, чего скажу. – Покачивая массивными бедрами, Миранда подошла ко мне, по-прежнему стоявшему в дверях, и поманила пальцем, предлагая наклониться. Не подчиниться этой женщине было невозможно. – Я знаю, тебе сейчас не сладко. Но и ей тоже. Будь с ней помягче, не дави, не торопи. Девочка любит тебя – это видно. Сам посмотри: она здесь, с твоим сыном. Прояви терпение, будь умнее. Возвращаться бывает непросто, даже если тебе рады, – прошептала Миранда и погладила меня по щеке. Ее ладонь оказалась сухой и горячей, это странным образом успокаивало. Глядя сейчас в добродушные, понимающие глаза Миранды, я подумал, что из нее вышла бы отличная, возможно, даже самая лучшая в мире мать. Но, по злой иронии судьбы, детей у нее не было. – Послушай меня, сынок. Я ведь вам добра желаю. У меня сердце за вас болит.
– Спасибо. Я постараюсь, – тоже шепотом ответил я, приобняв ее за плечи.
– Да уж постарайся, – проворчала она.
Миранда вышла, но наедине мы с Беллой не остались. Все это время за нами с любопытством наблюдала мама одного из малышей. Однако сейчас, когда я поздоровался с ней, она быстро кивнула и, смущенно улыбнувшись, отвела взгляд в сторону.
– Почему ты сюда пришла? – Я опустился на колени рядом с креслом Беллы и погладил Эндрю по руке. Его ладошка тут же сжалась в кулачок, а губы сладко чмокнули.
– Я хотела увидеть Эндрю. Хотела... побыть с ним. Или, может, ты против?
– Нет, совсем наоборот. Вижу, вы быстро нашли общий язык.
– Да-а-а, – с нежностью в голосе протянула Белла. – Он похож на тебя.
– Думаешь? – Я заглянул Белле через плечо, почти прижавшись щекой к ее щеке.
– Тут не надо думать, достаточно просто посмотреть. – Она осторожно сняла с Эндрю шапочку и мягко, едва касаясь, погладила его по голове. – И волосики с рыжиной, как у тебя. А вот глаза будут карие, Танины... Знаешь... хочу, чтобы у нашей дочки были твои глаза, зеленые, – мечтательно улыбнулась Белла.
Эти слова и ее улыбка – почти рождественский подарок на излете весны.
– Ты уже думала над именем?
– Нет, не хочу заранее. Может быть, ближе к родам.
– Суеверный страх? Понимаю. Знакомая штука.
– Кстати о страхах. Какие диагнозы у Эндрю? – вопрос прозвучал спокойным тоном, будто бы между делом, но я все равно невольно насторожился, ища в нем подвох.
– Ничего по-настоящему страшного – неизбежный минимальный набор. Гипотонус, но это решается массажами и физиотерапией. Ретинопатия второй степени¹. Есть шумы в сердце – неполное закрытие аортального протока, но со временем он закроется... должен закрыться. Сейчас самое главное, что Эндрю дышит сам. А дальше... посмотрим.
Перечисляя наши с сыном диагнозы, я с напряженным волнением наблюдал за реакцией Беллы. Очень некстати вдруг вспомнились хлесткие, словно пощечина, слова тещи: «Он вообще нормальный?» Мне так хотелось, чтобы, в отличие от нее, Беллу не напугали и не оттолкнули все эти проблемы и неизбежные трудности. Мне так хотелось, чтобы она полюбила моего сына, несмотря ни на что. Пусть не так сильно, как я, но настолько, насколько она могла полюбить. Эндрю заслуживал того, чтобы его любил такой человек, как Белла. Он заслуживал, чтобы его любило как можно больше людей – не я один.
Но волнения оказались напрасны. Белла только кивала в такт моим словам, ни единый мускул не дрогнул на ее лице, если не считать улыбку, которой она одарила Эндрю, когда я закончил.
– Конечно, посмотрим, да, мой маленький? – ласково засюсюкала она, поглаживая его по животику. – Мы им всем покажем, кто тут у нас самый сильный, кто тут у нас самый ловкий, да, мой сладкий?
Я хотел сказать Белле спасибо за доброту к моему сыну, за теплоту и широту ее души, за понимание и поддержку, но понял, что это короткое слово не сможет вместить всех моих чувств – никакие слова не смогут. А потому я просто обнял ее за плечи и прижался губами к виску в долгом поцелуе. Она снова улыбнулась, но на этот раз мне.
Это был еще один наш счастливый момент. Наше счастливое «здесь и сейчас».
___________________________________________________
1. Ретинопатия недоношенных – вазопролиферативное поражение сетчатки, обусловленное незрелостью структур глаза у детей, рожденных раньше срока. У большинства детей ретинопатия недоношенных не прогрессирует дальше I-II стадии, изменения сетчатки подвергаются обратному развитию; при этом сохраняется достаточно высокая острота зрения. Тем не менее, у половины из них к 6-10 годам выявляются аномалии рефракции (близорукость, дальнозоркость, астигматизм), глазодвигательные нарушения (косоглазие, нистагм) (прим. автора).
Источник: http://robsten.ru/forum/69-3268-3
Он не ходил направо и налево, отношения с Таней обоюдно сошли на нет, и он встретил другую. Крутить мозг Тане не собирался, врать он ей не врал. И если бы Таня была более зрелым человеком и не бегала от него, то уже поговорил бы с ней. И даже несмотря на конец брака, он не собирлся бросать её, собирался купить ей квартиру, даже не зная о беременности, а потом решил оставить ей свою квартиру, поддержал так, как только мог. И все эти годы был предан ей, был рядом и поддерживал во все самые тяжёлые времена, ни в чём её не виня и не давя, хотя ему и самому было хреново. Да таких мужиков сейчас днём с огнём не найдёшь. А идеальных людей, которые никогда не совершают ошибок, вообще нет. И главный показатель того, что Эдвард отличный и надёжный человек, это отношение Тани к нему, даже после того, как они выяснили, что для них всё закончилось. Ну а у Беллы свои закидоны. Да, она сейчас боится сделать лишний шаг, сосредоточена на беременности, но это больше суеверный страх. Вот как-то так. 
, не знаю почему мне сложно даются комментарии к этой истории 
, хотя догадываюсь...
Не, ну он-то стрелок отличный - мишень строптивая попалась. 
, так ведь?